Комбинация к

— …И немедленно, — тихо рычит на санитара Нейт.

Свидетель затребовал новый медосмотр после второго случая непроизвольного воспроизведения записи допроса Дианы Хантер. Нейт согласилась из чувства долга, хотя сама думает, что беспокоиться не о чем. Она устала, но готова действовать, и похоже, Табмен оказался прав со своим доморощенным психоанализом: и она сама, и запись стремятся довести это дело до конца как можно скорее. Срочно.

Поэтому инспектор уже теряет терпение. Санитар давно возится с ней: потыкал деревянной палочкой, чтобы проверить реакцию нервных окончаний, заставил помочиться в крошечную и возмутительно неприспособленную для этого бутылочку. Хватит! Это уже гиперопека. Нейт подчеркнуто строго смотрит на него.

— Не знаю, это ведь…

Инспектор редко пользуется служебным положением, но сейчас прикрепляет к своему запросу тег «Свидетель X» (где «X» означает «экстренный»). Свидетель одобряет его, и санитар послушно уходит, но вскоре возвращается из гостиной с распечатанным листом бумаги, который прикрепляет на стену у кровати синей изолентой. Свидетель, видимо, уточнил ее инструкции, поскольку санитар принес еще и фонарик, а также мячик для пинг-понга в полупрозрачной пластиковой коробке из-под кексов.

Нейт благодарит санитара, но не извиняется, чего он от нее, впрочем, и не ждет. Они оба профессионалы и выносят профессиональные суждения. Инспектор удивляется, откуда взялся шарик для пинг-понга, у нее, кажется, такого не было, но тут же заключает, что ответ тривиальный либо крайне необычный, и в любом случае такой вопрос не поможет сгладить возникшее напряжение. Санитар объявляет, что раз она набралась сил на плохое поведение — это хороший знак. Затем он повторяет надоедливый совет не перенапрягаться и уходит окончательно. Нейт ждет, пока Свидетель не сообщает ей, что санитар вышел из здания, затем берет коробку обеими руками и трясет, глядя, как по дну скачет шарик. Это не так успокаивает, как долгое падение теннисного мячика или его ощутимый вес в ладони, но шарик не укатится, если его уронить, и не заставит ее подниматься с кровати, если Нейт сама этого не захочет. И он тоже не подает никаких признаков гибкой физической реальности снов. Инспектор отставляет коробку и щелкает кнопкой на фонарике-ручке. Щелк, щелк. Раз, два, три, четыре, пять раз, потому что интуиция подсказывает, что трех хватит, а в снах именно привычная память используется для того, чтобы появилась видимость реального мира.

Наконец она смотрит на стихи на стене, безымянное творение одного американца из XX века.

Нейт заставляет себя очертить взглядом каждую букву, прежде чем собрать их в слова, будто изучает новый язык. Дойдя примерно до половины, она бросает это занятие и возвращается к началу. Текст не изменился. Хорошо. Она откидывается на подушку:

— Есть подходящая историческая справка?

— Приятно видеть, что ты мучаешь медиков. Это указывает на то, что ты идешь на поправку.

— Контекстные/разговорные реплики: выключить.

— Аврелий Августин, епископ Гиппонский, впоследствии блаженный Августин. Родился в 354 г. н. э. в городе Тагаст, в принадлежавшей Римской империи части Северной Африки, умер в 430 г. н. э. Не был женат, один ребенок: Адеодат, дата рождения неизвестна, умер в 388 г. н. э. Имя матери: неизвестно.

— Определение: Алкагест.

— Легендарный универсальный растворитель, трансцендентное целебное и теологическое вещество.

— А Чертог Исиды?

— Результатов: 0.

— Это выдумка?

— В литературе он не упоминается. Из этого не следует, что такой предмет никогда не существовал. Наши сведения о Древнем мире неполны.

— Тогда Исида.

— Исида (Изида; егип. js.t, др.-греч. Ἶσις, лат. Isis). Классическая египетская богиня, мать и жена, дарительница магии. Иногда рассматривается как милостивое воплощение божества-трикстера. Покровительница рабов, художников и полусвета, отсюда ее появление в работах ар-нуво и даже ар-деко. Аатинская форма имени совпадает с английской аббревиатурой от названия недолговечного военизированного псевдогосударства на территории Сирии. Также название части реки Темза около Оксфорда. Также аббревиатура названия линейного ускорителя частиц в лаборатории Резерфорда−Эплтона. Также…

— Стоп.

Нейт размышляет. Обычно она позволяет Свидетелю проверять свои интуитивные догадки и производить расчеты. Ей не нравится обращаться к машине за подсказками. Весь смысл работы инспектора — идти своим путем и находить факты, которые укрылись от внимания аналитической программы, пусть и чрезвычайно изощренной в своих алгоритмах. Следующий ее вопрос оказывается где-то в серой зоне. Ладно.

— Значимые точки схождения: сегмент Кириакоса, сегмент Афинаиды.

— Похищение; путь в темноте; хаос; боги и чудовища античного Средиземноморья, в частности, Огненный Хребет и…

— Стоп.

Голос Свидетеля обрывается резко, прямо меж двух фонем.

— Кириакос не говорил об Огненном Хребте.

— Патриарх Николай Мегалос косвенно упоминает о нем во время первой встречи с Кириакосом: «Хребты наши вновь облачатся огнем. Хватит Греции разрываться на части!»

— Уверенность?

— Нет веских оснований считать данное совпадение важным, но это специфическое словосочетание с низкой вероятностью случайного совпадения. Наиболее вероятная причина его появления: эти слова что-то значили для Дианы Хантер, поэтому она бессознательно вставила их в нарратив. Это необязательно важно, но может помочь больше узнать о ней.

— Формальный показатель уверенности?

— Вероятность того, что это совпадение прямо связано с делом, — немного ниже восьми процентов.

Мьеликки Нейт потягивается и морщится, когда чувствует синяки и ушибы. Сначала банкир Кириакос, а теперь Афинаида: полнокровные, убедительные истории, которых не должно быть в голове Дианы Хантер. Нарративы, блокирующие доступ к ее собственным мыслям во время нейродопроса. Такой сценарий рассматривался в академической литературе (которую Нейт просмотрела, готовясь к встрече с надушенным Оливером Смитом), но это, как она поняла, первый случай реального применения «гамбита Шахерезады». Не одна история, а две. И когда следователь приблизится к сути первой, возникает вторая и обновляет защиту. Когда она ослабеет, объект может снова вернуться к первому потоку и так далее. График этого метода дал ему научное название — синусоидальная реинсерция. Так бороться с машиной все равно бесполезно и наверняка тяжелее и опаснее для объекта, что может оказаться важным в деле Дианы Хантер. И все же удивительно. Держать две подобные истории в голове одновременно. Нейт бы не поверила, что такое возможно, если бы сама не увидела.

Она размышляет о том, как отреагировала команда техников, проводивших опрос. Могли они решить, что сложная защита намекает на опасные сведения, которые объект хочет скрыть? Возможно. Особенно если учесть, что между историями есть связи, перекличка. В обеих злобное божество вторгается в реальность и грозит разорвать мир на части. Такой мучительный, манящий намек на опасность, непроверенный и — если защиту не сломить — непроверяемый. Им, наверное, кошмары снятся. В таком случае они могут повести себя резко и даже торопливо. Могла спешка стать фатальной для старой женщины, которой было нечего скрывать, кроме, разве что, атавистического страха перед нейральным вмешательством? Но если так, откуда взялся Регно Лённрот?

— Результатов: 0,— сообщает Свидетель; она, кажется, произнесла имя вслух.

Нейт начинает формулировать следующий запрос, но белый потолок где-то очень далеко. Она устраивается поудобнее и закрывает глаза. Машина разбудит ее вовремя, а под одеялом так тепло.

Нейт кажется, что в последние годы набережная Виктории выглядит так, будто ей остался шаг до катастрофы. Инженерный гений 1870 года не мог предвидеть двести с лишним лет глобального потепления, а следы последующих ремонтных работ только подчеркивают превосходство широкой серой Темзы и раскинувшегося за ней моря. Один матрос сказал ей, когда они тралили реку в поисках пропавшего туриста, что нужно совпадение всего трех естественных событий — весеннего паводка; шторма, который погонит воду вверх от устья; и обильных дождей в Уэльсе и в холмах на юге Англии — чтобы Темза затопила здания Парламента и район с самой дорогой в Лондоне недвижимостью. До сих пор одновременно происходили лишь два из трех событий, но рано или поздно, по его словам, все сойдется. Рано или поздно, но наверняка.

Под викторианским фонарным столбом, где вместо газового светильника теперь скрывается органическая диодная лампа, ее ждет доктор Оливер Смит в пальто от «Ede & Ravenscroft» и угольно-черном костюме. Есть даже цепочка для часов; брелок скрывается в кармане жилета. Инспектор думает, что он хочет соответствовать обстановке или влиться в нее. Этот Смит мог бы выскочить из машины времени: обычный мужчина из 1950-го или 1890-го. Знаковое облачение влиятельного и образованного человека он носит безо всякой иронии. Не высмеивает остаточные элементы моды двадцатого века и повадки закрытой касты выпускников частных школ. Он просто их наследник в лучшие времена — белый, гордый, умный — и не пытается притворяться, будто это не так. Легкий ветер с реки треплет каштановые волосы. Возраст на глаз не определить, благодаря, как она подозревает, усилиям очень дорогого пластического хирурга. Смит чисто выбрит, но, если и пользуется одеколоном, — по словам Табмена, он им чуть ли не обливается, — ветер уносит запах прочь.

— Россыпь мелких отсылок на эпоху Империи, — говорит Свидетель, — ностальгия, связанная с историческими и выдуманными влиятельными людьми. Шерлок Холмс и Уинстон Черчилль с нотками романтического героя: Фитцуильяма Дарси и Джеймса Бонда.

Смит ей уже не нравится.

— Благодарю, что согласились встретиться со мной здесь, а не в офисе, — говорит Смит, протягивая руку (как ни странно, без перчатки). — Я высоко ценю возможность побыть снаружи.

Нейт с улыбкой ее пожимает:

— Я тоже.

Машина подсказывает, что надо повернуться к реке, чтобы он тоже мог смотреть на воду. Для этого разговора Нейт включила кинесический анализатор; теперь слова и поведение Смита проверяются и оцениваются так же, как если бы его подключили к детектору лжи: местные камеры и микрофоны, а также личные электронные устройства Смита передают Свидетелю достаточно данных, чтобы точно оценить уровень стресса и возбуждения. На основании этих данных Свидетель будет подсказывать Нейт, как вести допрос: скорость, ритм, темп. Смиту покажется, будто он говорил с очень интересным и симпатичным человеком и сказал ровно столько, сколько сам хотел.

Нейт покорно поворачивается к Темзе, вскоре так же делает Смит, бессознательно повторяя ее позу. Хорошо.

— Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, но на то есть причины.

— Что вы, что вы, — отвечает Смит. — Женщина умерла, находясь под арестом. Я прекрасно все понимаю. Вы уже знаете — если, конечно, можно такое спросить: она была в чем-то виновата?

— Она сопротивлялась, — помолчав, говорит инспектор и оставляет последнее слово висеть в воздухе.

— Да, настоящая Шахерезада, и, надо думать, самопроизвольная. Удивительно.

— Но не невозможно?

— Не невозможно, — соглашается он. — Здесь уровень сложности выше, чем в простом принятии предложенной внешней структуры. Но, вероятно, сила может корениться в собственной творческой фантазии.

— Корениться?

Орхидеи.

— История неизбежно вырастает из нее самой.

— История из нее и состоит. Возможно, это ее биография?

— Аллегорически переданная. Не прямо описанная наверняка. С кем же ей еще работать? Каково это — быть летучей мышью?

— Не знаю.

— Вот именно. И если представите себе, что вы — летучая мышь, что себе вообразите?

Свидетель шепчет подсказку, но Нейт сама знает ответ:

— Себя в облике летучей мыши.

Смит сияет:

— Именно так.

— Значит, эти истории…

— По определению, должны быть отзвуком ее собственной жизни. Насколько близким… — Смит разводит руками. — Но я убежден, что в каждой из них содержатся важные для нее элементы — символически либо по близкой аналогии.

— Вы не могли бы определить такие элементы?

— Лично я? Не уверен. Мой отдел — определенно да, но со временем. Впрочем, временные затраты зависят от наличия дополнительных материалов. А время здесь, разумеется, чрезвычайно важно. Вы же понимаете, наша организация работает только на Систему, и не мне решать, сколько времени мы сможем выделить на этот вопрос. Таковы условия нашей работы.

Она кивает и ждет, пока Свидетель не подскажет ей, когда повернуться и задать следующий вопрос, если он по внешним признакам будет готов ответить. Машина советует изобразить детское восхищение, но Нейт ничего подобного не чувствует и даже не очень знает, что это такое. Придется прикинуться запутавшейся студенткой. И порекомендовать Системе исправить набор советов в следующем обновлении.

— А что, собственно, такое «приливные течения»? Зачем в Дорожном трасте специалист по… тому, чем вы занимаетесь?

— Ах, — он смеется и взмахивает рукой: только в Британии специалисты преуменьшают свою квалификацию. — Мы — мастера невидимых активов и прогнозов. Верьте или нет, все начинается с транспортных пробок. Город подчиняется ритму приливов и отливов, и отнюдь не только в отношении реки. — Пальцы на миг указывают на Темзу, затем вновь опускаются. — Все едут на работу утром и домой вечером. Появляются встречные течения от туристов — возникают транспортные узлы. Это все довольно сложно. Мы управляем взаимодействиями. Если вы застряли на машине в Блэкуолльском тоннеле, значит, у меня выдался очень плохой день. Конец футбольного сезона — всегда полная… не буду произносить слово, которое собирался сказать, вы сами поймете. Но в конечном итоге это все ненастоящее. Вопрос восприятия. Прогноз погоды говорит одно, общественные настроения — другое, экономика растет или падает, новости приходят хорошие или плохие. Какие сложные переменные приводят к решениям, ведущим к заторам на Хэнгер-лейн? Нужно понимать, что в годовом измерении пробки обходятся чрезвычайно дорого в смысле потерь в бизнесе, здравоохранении, нерационального использования ресурсов, и это всё прежде, чем мы учтем мягкие переменные, например влияние транспортных задержек на общее впечатление от города и его деловую репутацию у гостей. Наша работа в отделе приливных течений оказывает вполне материальное влияние на бюджет столицы. Так что у нас там сборная солянка. Поведенческая экономика и математика, разумеется, нейробиология. Категории самоорганизации. Нас ненавидят в университетах, потому что все наши публикации — междисциплинарные и не влезают в их ограниченные модели, но все основано на реальных данных, так что им приходится читать и учитывать. Модели всегда несовершенны. Полную карту нарисовать не получается — всегда идешь по неизведанному.

Нейт сохраняет на лице неуверенное выражение, частично даже смущение. «Ах, Оливер, ты такой умный, я никогда ничего не пойму, если ты не скажешь прямо». Он улыбается, ему явно нравится.

— Мы превращаем широкий набор несвязанных данных в нарративы, нарративы — в данные, которые способны понять и с которыми можем работать. Мы исследуем и пытаемся повлиять на то чувство мира, которое люди испытывают каждое утро, выбирая маршрут до работы так, чтобы они туда и вправду добрались ранее полудня. Мы должны знать, что они думают, а потом предоставить им информацию, о которой они даже не знали, что хотят ее получить; чтобы они узнали, какой метод лучше подойдет. Довольно часто они снова и снова выбирают один и тот же маршрут в силу привычки. Тут мало что можно сделать. Но есть и, так сказать, колеблющиеся избиратели — люди, которые активно ищут наиболее эффективный маршрут или менее напряженный. Им я всегда завидую: пассажирам первого класса. Мне кажется, это очень хороший способ жить. Обычно они работают на более современные фирмы с гибким расписанием, берут работу домой и в целом показывают высокий уровень довольства жизнью. Они и живут дольше, а заметной разницы в распределении доходов по группе не наблюдается… Что ж. Когда-нибудь, возможно, и я уйду на покой в такую компанию. Вот чем мы занимаемся: помогаем людям добраться до цели. Напоминаем, что нужно задуматься, куда они хотят попасть и как именно, а затем помогаем сделать это правильно. И самое важное как: создавая и анализируя нарративы, чем они являются в мозгу и где касаются реального мира.

Он надувает щеки и шумно выпускает воздух:

— Так что, наверное, мы — да, специалисты, которые могли бы понять то, что эта дама, Хантер, делала у себя в голове. Я говорю «могли бы», потому что сам ничего подобного не видел. В прошлом мы помогали вашему департаменту — и весьма успешно, часто в случаях с людьми, которые иначе обрабатывают информацию, в прошлом попали в аварию или даже родились без того или иного чувства, а их мозг перестроился, и зоны, которые этим занимаются обычно, теперь делают что-то другое. Это… что ж, ваш случай совсем иного уровня. Думаю, обычные нейрологи провозятся с ним несколько лет.

Инспектор тоже надувает щеки и выпускает воздух, чем сильно его удивляет.

— Через десять секунд тучи разойдутся, — подсказывает Свидетель. — Вид на востоке будет поразительный.

Они оба поворачиваются навстречу вспышке будто написанного маслом зарева, видят Лондон вне времени.

Смит переводит взгляд на нее и улыбается. Их глаза впервые встречаются с начала разговора, и Нейт тоже улыбается — прежде чем Система подскажет ей этот ход.

— Вы поставили флажок «счастливая случайность», — говорит Смит. — Нравится?

— Да.

— Это я его написал. Небольшое преимущество моей работы, — смеется он. — Мог бы состояние заработать, если бы выставил его на выходных, и такую опцию не запрещал мой контракт с фондом. Я хотел сделать вид, что все было так, как было. Боролся с совестью, пока не вспомнил, что Система и так знает ответ. Так что… «как пришло, так ушло». Это ведь тоже приливное поведение.

Проявление личного доверия. Кинесический анализатор бьется в конвульсиях. Зеленые полоски зашкаливают. Максимальный эффект, объект готов к максимальному сотрудничеству. Миг, от которого все зависит. Инспектор невольно думает: «Кайрос».

— А что бы вы сделали? С Дианой Хантер.

Он довольно долго молчит. Наконец пожимает плечами.

— Она ведь умерла. Так что первая реакция ошибочна по определению. Думаю, я решил бы идти напролом. Никто никогда не предполагал, что Шахерезаду можно поддерживать бесконечно долго. Но если бы это не помогло… Тогда я запустил бы контрнарратив, призванный заново собрать истинную личность Дианы Хантер. Впрочем, это было бы сложно. Тут весь вопрос… что ж, вопрос в том, кто оказался бы лучшим творцом.

— Вы могли бы сделать то, что сделала она?

Смит пожимает плечами:

— Наверное, если бы я это придумал и имел на то достаточную мотивацию. Такая возможность скрывается в технологии. И в мозге. Но это вопрос решимости. У меня нет такой необходимости, поэтому я не могу себе представить, чтобы и вправду этим занялся. Это совершенно не нужно.

Нейт кивает и задает последний вопрос так, будто это формальность. Классика в духе Коломбо.

— Вы когда-нибудь слышали словосочетание «Огненный хребет»?

Смит вздрагивает.

— Похоже на какое-то географическое название. Инфраструктура.

Сам себе подвел итог.

Инспектор идет обратно, от набережной в сторону оживленной Пикадилли, когда Свидетель сообщает, что в букинистическом магазине неподалеку, практически по пути, на продажу выставлен экземпляр «Сада безумного картографа». Нейт оценивает свое физическое состояние: опять устала, но не сильно; тело ноет, но по-настоящему ничего не болит.

— Через две минуты приедет рикша, — шепчет Свидетель, как только Нейт принимает решение, и она улыбается.

Теплое велюровое сиденье внутри электрорикши почти проглатывает ее, и на миг Нейт хочется поехать домой. Она садится ровнее: так ведут себя профессионалы. Усталые, избитые, они все равно встают, идут и ищут улики. Рикша пролетает по двум узким улочкам, поворачивает и пересекает третью по ярко-белому мостику, который вздымается из старой лондонской брусчатки, точно щупальце неведомой твари из морских глубин. Инспектор сразу замечает магазинчик «Шенд и Компания» — обитая деревянными панелями раковина рака-отшельника, которая приютилась у подножия коралловой башни, последней, выжившей во время неистового безумия морских звезд. Краска на фасаде потрескалась, ставни на старомодных петлях, а новенькое стекло с фабричной меткой в углу — мутное, под старину. Когда Нейт входит, ее встречает звяканье колокольчика на витой медной пружине над дверью. На звук из-за стойки выходит добродушный мужчина средних лет в облике толстого дядюшки и протягивает ей руку.

— Меня зовут Сол Шенд, — говорит он с легкой улыбкой. — Проходите, не буду вам мешать. Смотрите книги молча или спрашивайте, на все вопросы я готов ответить с полным сознанием конфиденциальности и ответственности. Это не логово болтливых букинистов; будьте покойны, никаких полотняных сумок и фирменных карандашей. Мы — точнее сказать, я — полностью к вашим услугам. Доброе утро.

Инспектор осторожно отводит руку — ладонь у Шенда приятно теплая, но слегка влажная — и спрашивает, не поможет ли он ей найти экземпляр «Сада безумного картографа».

На лице Шенда проступает что-то вроде сочувствия к человеку, пораженному неизлечимым заболеванием, но он кивает:

— Можем попробовать.

И он пробует — ищет сперва на основных полках, затем среди дорогих первых изданий и в запертых витринах, где хранятся его сокровища. Затем он возвращается за стойку и сверяется сначала с ожидаемо старомодным компьютером с внешней клавиатурой, потом листает настоящую приходную книгу в тканевом переплете.

— Должна быть здесь, — наконец заявляет он, — но ее нет.

Инспектор хмурится:

— Книга оказалась не на своем месте?

Шенд поднимает на нее взгляд и явно меняет передачу:

— Я бы тоже это предположил. Или украли, хотя в наши дни кража — редкость. Как я понимаю, вы не слишком долго пытаетесь приобрести эту книгу?

— Нет. Я расследую обстоятельства ее смерти.

Шенд вздрагивает:

— Диана Хантер? Она умерла?

Он снова проверяет что-то в компьютере; голубоватый отсвет монитора играет на его широких щеках.

— Вот так. Та самая Диана Хантер. Удивительное дело, я даже подумать не мог. То есть мог, но нет. Боюсь, вам будет нелегко отыскать ее книги, инспектор.

Шенд бросает на нее быстрый вопросительный взгляд, Нейт кивает в ответ: да, я — инспектор. У него явно не запущена программа распознавания лиц в реальном времени — вполне в духе старомодного книжного магазина. Ей приходит в голову, что у продавцов все равно должен быть список покупателей и запросов, поэтому она открывает на своем терминале главное меню, выбирает пункт «Локальные данные» и запрашивает полный отчет за последний год. Сам по себе он мало что значит, зато послужит напоминанием, что нужно запустить поиск по всем специализированным торговым точкам и сделать список лиц, интересовавшихся книгами Дианы Хантер. Так у нее появится материал для описания фанатов Хантер, тех, кого привлекает ее стиль мышления, а если добавить фильтры по латентным чертам характера, получится широкий список людей, которые, вероятно, разделяют ее убеждения. Важно это или нет, но любой человек, с которым ей придется иметь дело в ходе расследования, заслуживает пристального внимания, особенно если он попал в этот список.

Шенд вежливо ждет, пока она сможет вернуться к разговору в реальном мире.

— Простите, — говорит Нейт. — Свидетельское дело. Это было невежливо с моей стороны.

— Вовсе нет, — откликается Шенд. — Инспектор, я хотел спросить, вы знаете, что «Сад безумного картографа» — и вообще все ее книги, как мне кажется, — не просто трудно найти в коммерческом смысле. Их невозможно найти. Это книги-призраки.

«Это, разумеется, иллюзия, ложное узнавание, порожденное поворотом колеса. Свиток — книга-призрак, врата, через которые приходят фантомы и сны».

Совпадение, тупик или улика? «Ничего не списывай на случайность, — говорит она себе. — Но всякую связь считай иллюзорной, пока не сможешь ее подтвердить».

— Книги-призраки?

— В нашей профессии — это где-то между вечным огорчением и удивительной диковинкой. Их немного, — наверное, около сотни. Это книги, которые лишь попали в каталоги, но на самом деле никогда не продавались. Иногда они вроде появляются на аукционах и в частных коллекциях, но, если купить лот, книги не окажется в наличии, а если начнешь жаловаться, выяснится, что в описании товаров она не упомянута. На фотографии (только в иллюстративных целях) третьим в стопке будет лежать «Расследование мистера Труппа», но это фото с давней распродажи. Понимаете? Как сегодня. У меня должен быть экземпляр «Сада безумного картографа». По всем статьям, книга должна быть здесь, в магазине, но я точно знаю, что ее тут нет. Она не найдется, даже если мы дом перевернем и вытряхнем всё на мостовую, а затем проверим каждый том. Через месяц кто-нибудь предложит мне лот, в котором якобы присутствуют «Пять кардиналов Z», но у меня не получится его купить. Позже я выйду на связь с удачливым покупателем, чтобы договориться о перепродаже, но выяснится, что он уже продал книгу и с радостью поведает, мол, прекрасный роман: приключения в Африке, блаженный Августин… — Нейт на миг закрывает глаза. Случайный пример или реальное воспоминание? Шенд ничего не замечает. — …становится чем-то вроде Тарзана, сражается со своей возлюбленной-чародейкой против магического нашествия с визиготского запада. Когда я выйду со своим предложением на следующего владельца, тот мне скажет, что книга совсем о другом. И даже будет злиться при этом. Но все равно роман он уже продал кому-то другому. Быть может, по рукам ходит несколько разных подделок, но я и одну из них не могу получить. Если я обращусь в издательство с предложением выпустить дополнительный тираж, руководство согласится, мол, прекрасная идея, спрос-то огромный, но дело в итоге ничем не кончится. Можно подумать, что эти книги существуют лишь в слухах и желании их обрести. В некоторых случаях дело так и обстоит. Есть книга одного южноамериканского писателя, которая все время возникает в списках редких изданий, но я доподлинно знаю, что она никогда не была напечатана. Издатель ее заказал, автор написал, но потом они вдрызг рассорились, один отказался ее отдавать, другой сжег рукопись. Она присутствует во всех каталогах того года — их ведь напечатали заранее, но купить ее невозможно. Магазины внесли книгу в список, потому что рассчитывали получить часть тиража, и не отмечают как проданную, так как не отправили покупателю ни единого экземпляра. Где должен быть текст на бумаге, нет ничего, только шепот о нем в приходных книгах, призрак истории, которую никто никогда не видел. Поэтому — книга-призрак.

— Но книги Дианы Хантер…

— Не такие, нет.

— Какие же они?

— Я могу пуститься в догадки, если вам угодно, — осторожно говорит Шенд. — Некоторые книги-призраки, как мне кажется, изначально были созданы или использованы преступными организациями для своих целей. В глобальном контексте в коробках, где якобы лежит такая книга, едет нечто другое, незаконное или даже опасное. Но с продажами в нашей стране, конечно, им пришлось бы туго. Другие становятся жертвой человеческой алчности. Есть литературные качества, которые привлекают кинозвезд и знаменитых режиссеров. Такие люди скупают весь тираж на корню, чтобы текст не прочли конкуренты, а потом, когда фильм сделан, а цена на первое издание взлетела до небес, они медленно и с большой помпой продают их, вновь получая прибыль от своего богатства и власти. Иногда в таких ситуациях съемки откладываются или отменяются, и все — книга канула в отверстую пасть Голливуда. Еще есть книги настолько ненавистные для, например, Возлюбленного союза баптистских библиотек, что они будут изо всех сил пытаться получить все экземпляры и уничтожить. В некоторых редких случаях они добиваются значительных успехов. Была одна детская книжка, в которую, по слухам, вписали настоящее магическое заклятие. Они полностью уничтожили английское издание. Очень печально: его иллюстрировала Джеки Моррис, — Шенд качает головой. — Такой вот культурный вандализм. Остается малая группа книг, включая романы Дианы Хантер, которые якобы существовали в реальности, но их никто не видел. По крайней мере я никогда не видел. О них ходят удивительные слухи, мистические байки сумасшедших и глупцов. То в книгах Хантер содержится зашифрованное послание, открывающее истинную природу всего Божьего творения. То они становятся физическим телом ангела, выраженного в тексте, создания настолько дивного и совершенного, что оно не может существовать иначе, как набор красивых слов, поэтому все отзывы на книги разительно отличаются. Быть может, в книгах скрывается сама Диана Хантер, записанная и бесконечно воспроизводимая ради достижения некоего литературного бессмертия. Она умерла, так что, наверное, в это стоит верить. Хотя, конечно, если дело обстоит так, следовало бы ожидать, что эти книги будут повсюду, дабы слова могли прочесть люди, а сама она вечно жила во вспышках сознаний по всему миру. В конце концов, стазис — не лучшая форма долголетия. Нужны ведь повторы, так? Воспроизведение. Для оживления и одухотворения. Может, в этом соль. План публикации требовал ее смерти. Вероятно, теперь все ее книги снова появятся в продаже. Кто знает? Возможно, из-за этого она и умерла. Может, она сама на то и рассчитывала. Конечно, если все книги вдруг всплывут на поверхность, не сомневайтесь, я их куплю. Хотите, позвоню вам, если такое случится? Или если я вдруг наткнусь на вполне обычный экземпляр и узнаю, что выставил себя только что глупым стариком?

Инспектор представляет себе такое завершение расследования, в котором ей приходится арестовать по подозрению в подстрекательстве груду малотиражных романов в жанре магического реализма, где якобы содержится человеческое сознание, и Нейт от всей души надеется, что версия мистера Шенда — ложная. Она уверена в этом, потому что сама мысль — полная чепуховина (кажется, старомодно-литературный язык Шенда к ней пристал), но не сбрасывает со счетов вероятность, что в книгах Дианы Хантер скрыта некая тайна. Так сотрудник Свидетеля должен подходить ко всему: если что-то происходит, нужно наблюдать и изучать. Конечно, возникает опасность рекурсивного расследования: убеждения в том, что отсутствие доказательств — само по себе доказательство подозрительной скрытности.

Только это не отсутствие доказательств. Если что-то и вправду происходит, доказательств обычно пруд пруди.

Предположим, книг Дианы Хантер на самом деле не существует, а она каким-то чудом сумела убедить весь мир, что они есть. Странный перформанс. Такое, наверное, можно было провернуть лет двадцать назад. Нейт бы не хотелось, чтобы это оказалось правдой. От мысли о том, что сами книги могут оказаться мифом, ей становится не по себе: выдуманные истории Дианы Хантер вторгаются в реальный мир, который должен быть куда более материальным и надежным. От мысли о том, что все они могут существовать лишь как издательские макеты или аннотации, хотя в голове Дианы Хантер содержится намного больше информации, волоски на шее становятся дыбом. Что-то. Что-то тут такое.

— А она писала об огне? Мотив пожара, пламени? Огненный хребет? Огненные судьи?

— Ого! Боже мой, нет. Ничего подобного я, кажется, не слыхал. Это детская книжка? Или специальное издание? Если первое, можно попробовать найти; чаще всего из рук создателя ускользают именно первые работы, а потом выбираются в большой мир. Хотя иногда наоборот — последние…

Шенд пожимает плечами: загадочные судьбы искусства.

Нейт объясняет, что это не название книги, просто словосочетание, и Шенд с сожалением качает головой: нет, увы, он не знает, что бы это могло значить. Он нервно поглядывает на нее, и инспектор понимает, что Шенд ждет ее реакции на рассказ о книгах-призраках и его личной теории заговора. Нейт улыбается неформальной улыбкой, призванной показать, что официальный разговор завершен. Она не настолько мелочна, чтобы стыдить романтика за бурную фантазию, поэтому просто говорит, что «Шенд и Компания» — очаровательный и элегантный магазин, как, впрочем, и его владелец. И благодарит за уделенное время.

Снаружи ее тоскливо ждет одинокий электрорикша. Стоит ей переступить порог, он срывается с места и катится с ней так решительно, что Нейт вздрагивает. Скрип тормозов, и Свидетель просит прощения за то, что напугал ее. Велюровое сиденье подогревается, и в дороге ее почти не трясет. Нейт решает, что нужно отложить запись допроса Хантер на завтра и хорошенько выспаться, наконец отдохнуть. Подъем по лестнице кажется бесконечным и отнимает остатки сил. Все тело болит. Нет, никакой работы сегодня. Просто выспаться.

История вновь начинается, как только она садится на кровать, и Нейт ныряет в нее так, словно весь день изнывала от жажды и лишь теперь нашла воду.