Раскол

– Подходим к невесёлой теме – к расколу русского рока в результате «крымской весны». Не будем называть конкретные ссоры, чтобы не подливать масла в огонь, но конфликты довольно жёсткие. Гарик Сукачёв так сказал нам о двух других музыкантах: «Это драма, если друзья, любившие друг друга всю жизнь, теперь не разговаривают».

– Как говорится, первое, что делают русские интеллигенты, поссорившись друг с другом, – это перестают здороваться (смеётся). Даст Бог, ещё поздороваются. Ничего нового здесь нет. Вспомним вторую половину XIX века, когда литераторы поделились на западников и славянофилов: это были серьёзные межличностные конфликты, проклятия в адрес друг друга, расставания на всю жизнь. Или взять ссору Тургенева с Некрасовым: они помирились, лишь когда последний был при смерти. А Толстой с Тургеневым – лишь когда был при смерти Тургенев. Или взять литературную борьбу во времена «оттепели», когда противостояли новаторский журнал «Новый мир» и консервативный «Октябрь». А в перестройку по одну сторону баррикад находились журналы демократического направления – тот же «Новый мир», «Огонёк», «Москва», по другую – почвеннические «Наш современник» и «Молодая гвардия». Если происходят конфликты – значит, есть жизнь.

Большинство рокеров не прокомментировали присоединение Крыма. Но большинство из них заняли позицию, выбрав, где гастролировать – в Крыму или на Украине (Украина, как известно, не допускает на свою территорию тех, кто выступает в Крыму). Например, «Пикник» предпочёл Крым, а «Аквариум» – Одессу, при этом ни Шклярский, ни Гребенщиков вслух не высказались.

– Поговорим о тех, кто высказался. В 2015 году вы описали перестроечные эпизоды, когда ради выпуска своих первых пластинок Макаревич прибегнул к самоцензуре и изменил тексты песен. Из этого, пишете вы, «складывается репутация автора, пошедшего на компромисс с системой, жертвующего самым дорогим – песнями». Ваша публикация появилась как раз во время массовой травли музыканта.

– С моей стороны это ни в коем случае не было травлей. Я всегда относился к Макаревичу с пиететом вне зависимости от его политических высказываний. Тем компромиссом он никому и ничему не навредил – наоборот, поспособствовал популяризации «Машины времени» в СССР. Слово «репутация» здесь звучит в научном значении литературной репутации.

– Как же конформист стал нонконформистом?

– Полагаю, то, что он делает сегодня, – тоже форма конформизма.

– По отношению к Западу?

– Не только. По отношению к местным людям, которые думают так, как на Западе. Опять-таки я не даю этому никаких оценок. Масштаб личности Макаревича огромен, он сделал для России столько, сколько сделал Леннон для всего мира.

– Макаревич по крайней мере – здесь. А Борзыкин из «Телевизора» и вовсе покинул страну.

– Всё, что делает поэт, можно рассматривать с художественной точки зрения – на то он и поэт. Примеры эмиграции литераторов всем известны – Солженицын, Бродский…

– Тех-то выгнали.

– Довлатова не выгнали, Лимонова тоже. Они сами уехали из СССР. Возможно, новые эмигранты хотят поставить себя в один ряд с этими именами, но условия-то совсем другие: тогда люди уезжали навсегда, без возможности вернуться. Сегодня эмиграция – понятие очень условное, мир стал маленьким.

– «Я не склонен вообще к принятию каких бы то ни было идеологических манифестов», – пишете вы. Песня Борзыкина «Ты прости нас, Украина», где о России говорится: «Бредим ядерной пылью, всё воруем и врём. Как рабами мы были, так рабами помрём», – это манифестация?

– Конечно. Его песни с самого начала, с 80-х, были идеологическими манифестами, во многом эпатажными по отношению к определённой части публики. Скандал идёт художнику на пользу, а иначе о нём могут забыть. В то же время, конечно, Борзыкин лишился части аудитории. У Прилепина есть рассказ о том, как он, Прилепин, был фанатом одной группы, а потом перестал им быть, – думаю, все читатели рассказа поняли, что речь о «Телевизоре».

Пусть бронзовеют

– Кинчев, с которым Борзыкин когда-то был дружен, занял противоположную позицию. В своей песне «Небо славян» («От чудских берегов до ледяной Колымы – всё это наша земля, всё это мы!») он на концерте заменил «чудских берегов» на «крымских земель».

– То, что делает Кинчев в плане идеологии, не вызывает у меня отторжения. Если это и не прекрасно, то по крайней мере это приемлемо, а в условиях диктатуры бездарей – нужно. И если выбирать модель патриотизма, то мне ближе кинчевская, а не та, что пытается навязать власть. Кинчев делает это художественно. То, что преподносится как художественное, всегда более настоящее по сравнению с тем, что преподносится как настоящее, – таков закон искусства. Патриотизм нужен, и, раз уж бездари при власти не умеют воспитывать его в людях, пусть это делают талантливые и свободные творцы. Национал-шовинизм мне чужд, но чужда мне и потеря национальной идентичности. Кинчев порой не обходится без шовинизма, ведь всякий человек, делающий что-то в данном формате, неизбежно ходит по краю и где-то сваливается за этот край. Но за творчество Кинчеву можно простить что угодно.

– К вопросу о вашем неприятии манифестов. Кинчев поёт: «В русских городах совсем не русский покой: режут то овец, то людей. А незаменимый всё рулит страной. Так же, как играет в хоккей».

– Не вижу здесь манифеста. Это настолько обычное высказывание, что можно услышать его с любой скамейки, – и не стоило, мне кажется, сочинять ради него песню.

– Ещё одна позиция по Крыму – это позиция Шевчука. Он не гастролирует ни в Крыму, ни на Украине. И в последнем альбоме спел: «Многие друзья, те, кого любил, в чём-то растворились: кто-то съел майдан, кто-то выпил Крым – все определились… Блажен российский мат, спит электорат в двушечке с верандой. А мой больной вопрос – где найти очки от Махатмы Ганди». Вроде всё правильно, но отдаёт посылом, мол, все дураки, а я один д'Артаньян.

– Странно было бы, если б Шевчук сказал, что вокруг все умные, а он один дурак (смеётся). Эти художники находятся в том статусе и том возрасте, когда вполне могут вознести себя над всеми. Лично я не могу так относиться к себе, но такой подход Шевчука к Шевчуку я очень даже одобряю. Пусть бронзовеют, им не навредит. Более того, нам стоит воздать им величайшую хвалу. Воздать именно сейчас, пока они ещё с нами. Как в известной песне «Чайфа»: «Поплачь о нём, пока он живой».

– Комментируя песню «Пикника» 2013 года «Азбука Морзе», где поётся: «Скоро время назад пойдёт», – вы написали: «Уже идёт». Мы вернулись в застой?

– Азбука Морзе используется не только моряками, но и заключёнными – для общения через стены. Мы думали о грядущем наивно. И получили – сиди и не ёрзай. И учи азбуку Морзе – пригодится. В этой связи хочется обратить особое внимание на «Аквариум»: если уж даже медитативный и философичный Гребенщиков пишет социальные песни «Губернатор», «Праздник урожая во Дворце труда», «Любовь во время войны» – значит, в нашем мире что-то сломалось, значит, художник поставлен в условия, когда он не может молчать о происходящем. Другое дело, что мир не поддаётся переформатированию искусством, не избавляется от зла, равно как от смерти и болезней. «Всякое искусство совершенно бесполезно», – сказал Оскар Уайльд. Гребенщиков подтверждает: «Я устал пить чай, устал пить вино, зажёг весь свет, но стало темно, сорок лет я озвучивал фильм, но это было немое кино».

Однако та же «Азбука Морзе», кстати, – не только о плохом. Вместе с недостатками минувшего с дальнего острова истории возвращается и хорошее. «Скоро время назад пойдёт – Элвис новые песни споёт». Элвис тут не конкретно Элвис, а искусство вообще, и мы уже сказали о положительном влиянии нынешних времён на русское искусство. Да и, в конце концов, рокеры в тюрьмах пока не сидят. Почти все, кто жив, продолжают творить. Во многом – благодаря этому времени.