Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В АХЧ вечно говорили о машинах. Странный народ толокся.
– Это друзья Юрия Арсентьевича – автогонщики?
– Это друзья Юрия Арсентьевича – жулики, – вразумительно ответствовал Георгий Георгиевич, завэкспозицией и мой верховный шеф.
Если он был высок, строен, беспечен и гриваст, то его друг и директор Слава, он же Шер, хотя Шердаков, был его лысо-корыстной копией. Слава требовал, чтобы Казанский во всех возможных случаях и документах именовали МИРА. Музей Истории Религии и Атеизма. «Вам звонят из МИРА!» Не то из МИДа, не то из МУРа, хрен вас знает: на всякий случай слушали с опаской.
Слава хотел двух вещей: стать член-корром и ездить на черной «Волге». И работал в этих направлениях. Поил командировочных приятелей из Института Философии и купил по блату списанную «Волгу» на бюджет музея. Вот ее и требовалось привести в божеский вид. Отремонтировать, выкрасить и вылизать.
Юрий Арсентьевич радостно набрал прохиндеев на ставки уборщиц и сторожей. Они трындели на жаргоне фарцы, курили «Мальборо» и прихватывали наших мэнээсок.
– Владислав Евгеньевич, мы договаривались, что я буду вылизывать вашу машину, а не ваш зад, – с невообразимой наглостью и собственным достоинством заявил один, и Шер съел.
– Юра, – сказал другой Арсентьичу, – давай я сам буду тебе платить те девяносто в месяц, что ты мне выписал, только чтоб я это долбаное железо больше вообще не видел.
Это были ребята из шайки угонщиков, освободившиеся по условно-досрочному. Они пришли на легализацию: работа, трудовая книжка, справки для прописки и т. д. Наши зарплаты оставляли их в непонимании.
С Сашей, бывшим чемпионом-раллистом и перегонщиком краденых аппаратов в Среднюю Азию и на Кавказ, я иногда ездил по хозяйственным надобностям. Он садился за руль раздолбанного, списанного, перечиненного «рафика» как хищный зверь на гоночный мотоцикл. Прогревал, газовал, и рвал с места пулей, топя педаль и переходя с первой на прямую.
Он не держал по городу меньше девяноста. Микроавтобус дребезжал, трепетал и разваливался. В поворот он вписывал вираж на двух колесах, не снижая скорости. Заскакивая правыми на тротуар, мертво осаживал перед светофором, и ни разу сосед слева не посмел возразить.
– Кто чует машину – того чует сосед, – скалился он. – В городе только дураки бьются.
С ним было весело. Полный симбиоз биологического организма и разваливающегося железа.
Он разбился через три года в угоне, слетев с дороги, когда встречная из-за грузовика вышла ему в лоб.
– Вы кто?
– Кто скажете, Владислав Евгеньевич.
– Вы что заканчивали?
– Вообще?
– В частности.
– В частности все, что начинал.
– Вы кем работаете в музее?
– Владислав Евгеньевич, у меня тоже вопрос. Я кем работаю в музее?
– Вы за что получаете зарплату?!
– Мне кассир не говорила.
– Вас давно пора уволить!
– Меня – уволить? Меня давно пора наградить!
– За что?!
– За боевые заслуги! За оборону Ленинграда! За спасение утопающих!
– Где сигнализация?!
– Вот я вам сигнализирую!
– Прекратите паясничать! (Хлоп по столу.)
В кабинете присутствует наш отдел кадров Наташа Лубенец. У Наташи большая грудь, тонкая талия и бедовые черные глаза. Она регулярно залетает. Сейчас она наслаждается поединком двух самцов и испускает женские флюиды. Дир распускает лысый хвост. Я не могу поджать свой в Наташином присутствии. В конце концов, я моложе и лучше выгляжу.
– Кто позволял вам садиться?! (Хлоп по столу.)
– Владислав Евгеньевич, у меня в вашем присутствии ноги слабеют.
– Я спрашиваю: где сигнализация?! Что вы пишете?!
– Младший научный сотрудник. Экскурсовод.
– Что?
– Помощник главного столяра. Заместитель заместителя заместителя по административно-хозяйственной части.
– Кто?
– Снабженец. Курьер. Бригадир младшенаучных грузчиков. Первая фреза собора – пильщик оргстекла.
– Что вы бормочете галиматью!
– Отвечаю на ваш вопрос кто я.
– Я вам сам отвечу, кто вы! Вы работать собираетесь?!
– Уже нет.
При серьезных нотах Наташа встает и тактично уходит, цокая по каменному полу. Мы ни на секунду не отвлекаемся на симфонию заднего фасада лучшей фигуры музея, просто внимания не обращаем. Кураж сразу спадает. Секс-бомба оживляла смысл диалога.
– «Прошу вас…» Хрена лысого я тебя уволю.
– Нет уж увольте, возразил Чичиков.
– Когда наконец будет сигнализация! Ты что, ничего не можешь поставить!
– Я все могу поставить! Хоть к стенке, хоть пистон! В этой «Главсирене» очередь два месяца, а что я?
– Так раком их поставь! Омаром, силь ву пле!
– В гробу они меня видали!
– А я тебя где видал?..
– А давайте минное поле поставим в коридоре. Чего там сигналить.
– Иди работай! Не подпишу!
Последний месяц мы с ним жили душа в душу, лучшие друзья. Извинялись за расставание.
Наташа ему не дала. Мне тоже.
Боже мой боже мой, какой нужно иметь злой умысел и искаженную психику, чтобы темной ленинградской зимой, в слякотный вечер пятницы после получки, не снизойти спасительной мольбе организма о водке с пельменями.
И вот, на фоне метеорологии «мечта алкаша» я двигаю мокрые ботинки в сторону «Генеральского» гастронома. Моральный императив утвердил меню. Бутылка водки и пачка пельменей. Реабилитационная доза для снятия стресса и восстановления иммунитета.
Цель близка: Гоголя угол Невского, напротив касс «Аэрофлота» – две ступеньки вниз. Место центровое, с выпивкой нормально. Толпа толчется и сопит: у мужиков получка. Электричество, бакалейный запах и грязь с опилками на полу.
И – нет сегодня тут водки! Бормотуха, сухое, фигня. И пельменей тоже нет.
В растерянной толпе страдает знакомое лицо. Мишаня Клементьев, однокашник. Тоже после университета, тоже сторублевый специалист, разведен и с комнатой в центре. Стандартный здоровый запрос в глазах: полли – тра водки и полкило пельменей. Утомленная психика, приличное воспитание!..
И естественно, мы идем в «Елисей». Там толпа еще издали перед входом. Мы проталкиваемся, хотя информация висит в воздухе, горит большими буквами: водки нет! В отделе напротив нет пельменей. Боже мой, через Невский в лучах Екатерина со всеми, матушка-государыня, любовниками, а в имперской столице нет водки молодым активным мужчинам.
Из интересного в «Елисее» только друг, наш третий друг, Бобка Кожевников. Корпоративная анкета: тоже университет, тоже сто рублей, холост без алиментов, комната в центре. По бедности фантазии мечта тоже стереотипна: бутылка водки и пачка пельменей.
– Угол Литейного! – сказали мы и стали месить слякоть вдоль Невского дальше.
И в половине седьмого вечера пятницы, на Литейном проспекте угол Невского проспекта же, в гастрономе первой категории снабжения, тоже нам не было. Ни водки нам не было, ни пельменей. А был злой народ, тяжкая атмосфера петербургской истории и цитата из главного советского поэта Владимира Маяковского о том, что для веселья планета наша мало оборудована. Из веселья магазин предложил нам только четвертого нашего друга Шуру Попова. Университет, сто рублей, специалист без алиментов, без водки и без пельменей. С комнатой, в которой не хрен делать.
– На Пять Углов! – жизнерадостно указал Шура после приветственных речей, где цензурными были предлоги «ни» и «на».
И мы, хлюпая ботинками и носами, бодрясь и матерясь, в грязь и мразь предначертанного пути и образа жизни, проволоклись до следующего перспективного магазина.
Пять Углов – чудное место, чтоб получить по морде. Невыпивший человек раздражителен и быстр на руку. Мы удачно отмахались от ребят с Разъезжей, тем более что протыриваться к прилавку было незачем. Водки и пельменей не было ни нам, ни им, и никому.
– К цирку идти надо было, – разглаживал синяк Кожевников.
– Отсюда лучше на Ватрушку! – резонно просчитал Клементуля.
– А потом на Гороховую, – провел маршрут и я.
…На чертовой дикой окраине, без трех минут девять перед закрытием, в паршивой стекляшке, двадцатом магазине за вечер, мы прыгали перед кассиршей и криком убеждали продавщицу. Мы покупали четыре бутылки «Настойки Стрелецкой горькой» и четыре пачки «Фрикаделек Московских». Водки и пельменей в Ленинграде не было.
Ближе к десяти, выстроив раскисшие туфли под батареей, мы угромоздились наконец за стол, выпили дрянь и закусили дрянью.
– Ну что ж за херня-то за такая, – сказали мы. – Люлька трех революций! Интеллигентные люди с университетским образованием! С-сука, не надо ваших виски и рябчиков, но в пятницу после получки! Полбанки и тарелка пельменей! Неужели непосильная роскошь?!
Мы обсудили и осудили политическую ситуацию.
– По стакану «Стрелецкой» членам Политбюро – и власть свободна! – пожелал Мишаня.
– А если я захочу угостить девушку – что я ей предложу? – укорял еще не сдохшую власть Шура Попов.
– Лишнее слово – «угостить».
– Купи ей в аптеке денатурата и презерватив, – посоветовал Кожевников.
Войти с помощью соц. сетей: