Предисловие
Владимир Познер

«Русский дневник» Джона Стейнбека – шедевр. Не больше, не меньше. Он написан необыкновенно метким, ёмким языком, он читается не просто легко, он просто проглатывается, оставляя во рту необыкновенно богатый вкус. Он написан мастером, но еще и мастером совершенно честным. Иногда кажется, что Стейнбек пишет так, как снимает Роберт Капа – предельно точно, не опуская никаких деталей, и вроде как бесстрастно… Хотя это, конечно, не так. Во всех книгах Стейнбека, будь то «Грозди гнева», «К востоку от Эдема», «О мышах и о людях» или «Зима тревоги нашей», всё сосредоточено на человеке, именно человек его притягивает, причем всё: не только то, что он делает и думает, но как он одет, что он есть и как он есть, каждое его движение и что за ним стоит.

«Русский дневник» именно об этом. Своим поразительно точным глазом Стейнбек фиксирует абсолютно всё – фиксирует как-будто бесстрастно, но на самом деле так, что вызывает у читателя самые разные эмоции – удивление, смех и, да, слезы. Это бесспорно произведение литературы, литературы в самом высоком смысле этого слова. Но это и исторический документ. Кто помнит, как выглядели советские магазины послевоенных сороковых годов? Кто помнит, какими были рестораны? Как люди были одеты, что продавалось? Фотографии выдающегося мастера Роберта Капы фиксируют то, что самым простым, лаконичным, но и совершенным языком описывает Стейнбек. Когда я пишу «совершенным», я имею в виду то, что нет ни одного лишнего слова, тут, как в своё время писал Александр Твардовский, ни убавить, ни прибавить.

И еще одно: Стейнбек поехал в Россию писать свой дневник в то время, когда начала разворачиваться холодная война: Уинстон Черчилль уже произнес свою сакральную речь в Фултоне, Миссури, о «железном занавесе», в Америке уже началась «охота на красных!», Комитет по расследованию антиамериканской деятельности и печально-знаменитый сенатор Джозеф Маккарти вот-вот должны были появиться на сцене, предстоял суд над теми, кого впоследствии назвали «голливудской десяткой».

Стейнбек был не только выдающимся писателем, Нобелевским лауреатом, он был человеком совестливым, смелым, непокорным.

Завершу эту свою краткую заметку двумя воспоминаниями о Джоне Стейнбеке, с которым мне повезло пообщаться. Первое касается его книги «Консервный ряд», в которой он описывает жизнь людей в крайне опасном районе городка Монтерея. Я спросил его, носил ли он собой оружие, когда отправлялся в темные закоулки преступных районов.

– Никогда, ответил он, – никогда.

– Но почему? – спросил я.

– Понимаешь, оружие дает тебе ощущение будто ты сильнее всех, тебе ничего не страшно, вот и лезешь туда, куда не надо. Если опасно, я уношу ноги. Так вернее.

Второе воспоминания относится уже к шестидесятым годам, когда Стейнбек вновь приехал в Москву. К этому времени он обзавёлся пышной рыжей бородой (что важно для этого случая). Вот, что он рассказал мне:

– Зашел я в гастроном посмотреть, что продают. Пока стоял, подошел ко мне человек и начал что-то говорить. Ну, я по-русски ни слова не знаю, а он понял, выставил один палец и говорит «рубль, рубль!». Ну, я понял, что ему нужен рубль. Я дал ему. Он так выставил ладонь, мол, стой, куда-то ушел, очень быстро вернулся с бутылкой водки, сделал мне знак, чтобы я пошел за ним. Вышли из магазина, зашли в какой-то подъезд, там его ждал еще человек. Тот достал из кармана стакан, этот ловко открыл бутылку, налил стакан до краёв, не проронив ни капли, приподнял его, вроде как салют, и залпом выпил. Налил еще и протянул мне. Я последовал его примеру. Потом налил третьему, и тот выпил. После этого он вновь выставляет палец и говорит «рубль!». Я ему дал, он выскочил из подъезда и через три минуты вновь появился с бутылкой. Ну, повторили всю процедуру и расстались лучшими друзьями. Я вышел на улицу, соображаю плохо, сел на обочину. Тут подходит ваш полицейский и начинает мне что-то выговаривать. Видно, у вас сидеть на обочине нельзя. Я встал и сказал ему единственное предложение, которое я выучил по-русски: «Я – американский писатель». Он посмотрел на меня, улыбнулся во всё лицо и бросился обнимать меня, крикнув «Хемингуэй!!!». Ваша страна единственная, в которой полицейские читали Хемингуэя.

Сказал и расхохотался, сверкая необыкновенно яркими синими глазами.