Глава 13
Ревность
Мальчишка ловко подсек удилищем, и на солнце сверкнул выдернутый из воды хариус. Рыбы в реке стало больше, отметил Незванов, сидя на бревнышке на берегу. Раньше у поселкового причала можно было простоять с удочкой целый день и не вытащить ни одной рыбки. А сейчас дети, зная, что хариус любит бурлящую воду, набросали камней, выгородили в воде искусственный перекат, прикормили место и дергают рыбу одну за другой…
Иван Петрович недавно вышел из здания больницы, куда заходил проведать Бестужева, и спустился по крутому берегу к реке в надежде, что здесь ему удастся хоть немного побыть одному. Это получалось у него крайне редко — каждую минуту кому-то что-то было от него нужно. Ему что-то доказывали, о чем-то просили, подсовывали на подпись какие-то бумажки. Убедившись, что вокруг никого нет, Незванов укрылся за косогором, где его не было видно сверху, а мальчишка был слишком увлечен рыбной ловлей, чтобы обращать внимание на присевшего на бревно взрослого дядю.
Дела складывались неважно. Бестужев уже четвертый день лежал без сознания на больничной койке с торчащими из вен иглами капельниц. На все вопросы доктор только мрачно разводил руками, объясняя, что капитан поражен непонятной болезнью, вызванной неизвестным вирусом. Во всяком случае, на этот вирус не действовал ни один из имеющихся в больнице антибиотиков. Попала инфекция в организм скорее всего с золотого наконечника дикарской стрелы. Может быть, эта стрела недавно побывала в теле какого-то зараженного животного. Встречаться с таким заболеванием доктору раньше не приходилось, да и с медикаментами было туго, и он откровенно удивлялся тому, что больной до сих пор жив. И, тем более, что он смог, уже заболев, продержаться на ногах столько времени да еще летать на дельтаплане, прежде чем свалиться.
Когда Бестужев неожиданно упал прямо на крыльце конторы, седой пришелец, где жестами, а где через Армаша дал понять, что должен следовать за больным и находиться рядом с ним. Никому не пришло в голову возражать ему, и старик занял место в палате по соседству с Артемом, где проводил целые дни, не сводя с него глаз. Когда кто-нибудь, даже сам Незванов, пытались поговорить с ним, используя Армаша в качестве переводчика, старик вежливым, но непреклонным жестом отводил все попытки, и всем становилось ясно: позже, позже…
Поэтому вся информация о старике сводилась к тому, что Армаш выведал о нем у Гаи и Доны. Закатывая глаза от бесконечного почтения к седому, они рассказали, что он сам и подобные ему люди ведут свой род напрямую от богов. Что он — великий защитник их народа, чудотворец и целитель. Что самые старые люди их племени с детства помнят Древнего — так звали у них седого — точно таким же, какой он сейчас, и никто не знает, сколько он живет на свете. Отделить в их рассказе правду от мифа было невозможно, и Незванов решил дождаться времени, когда можно будет самому поговорить со стариком. Единственное, что удалось выведать у него, опять-таки через Армаша, — это имя. Старик назвался Страгоном. Правда, Армаш сказал, что вряд ли старика так зовут, потому что это слово в переводе на русский язык обозначало нечто вроде «смотритель», или «наблюдатель», но старик настоял, чтобы его звали именно так.
Неожиданная болезнь Бестужева спутала все планы директора. Кроме Артема, никто не мог управляться с дельтапланом, потому что у него все не находилось времени обучить пилотажу рвущегося к креслу пилота Стаса Сикорского. Теперь аппарат стоял прикованным к земле, и Незванов остался не только без командира поселкового ополчения и единственного пилота, но и без разведывательных данных. Уходили драгоценные летние дни, когда нужно было заготавливать корма на зиму, а основные сенокосные угодья, расположенные на Иньяри и ее притоках, оказались недоступны из-за опасности нападения дикарей, орда которых обосновалась на той стороне реки. Правда, позавчера лейтенант Винокуров, взяв с собой двоих ополченцев, переправился на лодке через реку и отправился на разведку. Они должны были скрытно пройти по горам до лагеря дикарей, высмотреть там все, оценить обстановку и вернуться на прииск. Но разведчики до сих пор еще не вернулись, и Незванов уже начал беспокоиться.
Все это было чрезвычайно важно, но вот беда — Иван Петрович не хотел признаться сам себе, что желание спрятаться от всех возникло у него не просто от усталости. На самом деле ему хотелось хоть на какое-то время забыть доставшие до печенок проблемы поселка и подумать о том, что касалось его личной жизни. Причиной было поведение жены, и по этой причине Незванов не мог ни с кем поделиться нехорошими мыслями. У него не было близких друзей, с которыми можно было бы поговорить по душам, а если бы даже и были, то все равно ничего бы от него не узнали. Он с детства не привык изливать перед кем-то свои переживания. Когда-то его приучил к этому суровый и всегда занятый отец, внушавший маленькому Ване, что мужчина должен сам справляться со своими трудностями. Может быть, именно поэтому Иван до тридцати лет так и не сблизился ни с кем настолько, чтобы можно было поделиться сокровенным. Люди тянулись к нему, но он никого не подпускал слишком близко к себе. А теперь он с горестью констатировал факт, что даже с женой у него не вышло полного взаимопонимания, и их отношения больше напоминали деловые, чем отношения двух любящих людей. Вспоминая прожитые с Леной три года, Незванов вынужден был признать, что виноват в этом был он сам.
Когда он в первый раз заметил неладное в ее поведении? Не в тот ли день, когда в поселковую больницу пришел мокрый и обмороженный Бестужев, и Незванов случайно перехватил взгляд, брошенный на него Леной? Иван Петрович неплохо разбирался в женщинах, поэтому тот взгляд о многом ему сказал. Но тогда он не придал этому слишком большого значения, тем более что после этого Лена с Бестужевым практически не встречалась, разве только случайно, на улице. Вот только глаза у нее подозрительно вспыхивали, когда кто-нибудь говорил при ней об Артеме. Каждый раз Незванов еле сдерживался, сжимая кулаки и откладывая на потом серьезный разговор с женой, понимая, что без фактов любые обвинения будут выглядеть смешными. А оказаться в глупом положении было для него страшнее смерти.
Бестужеву он и вообще не мог ничего предъявить, зная, что с зимы тот ни разу не встречался с Леной. Когда Артем закрутил роман с Аней Кривошапкиной, что, конечно, не осталось тайной ни для кого на прииске, Незванову впору было бы радоваться, вот только не получалось, потому что, узнав про это, Лена прямо-таки почернела лицом. На осторожный вопрос, что с ней случилось, ответила, что плохо себя чувствует. А сейчас, когда Бестужев оказался между жизнью и смертью, она не отходила от него, оттеснив дежурную медсестру: делала уколы, ставила капельницы, кормила с ложечки, хотя это вовсе не входило в ее обязанности старшей сестры. И снова Незванов молчал, стиснув зубы, понимая, что, упрекнув ее в чем-то, будет выглядеть как последний дурак. Да, для поселка появление в нем Бестужева было несомненным благом, но лично для него…
Отношение Незванова к Артему было сложным. Его тянуло к этому человеку, он чувствовал, что мог бы сдружиться с ним, как не дружил ни с кем раньше. Если бы не Лена. И скорее всего Бестужев пошел бы навстречу, приняв дружескую руку, но, соблюдая субординацию, сам первых шагов не делал. Поэтому их отношения были немного натянутыми. В чьем-нибудь присутствии это не было заметно, но, оставшись наедине, оба чувствовали некоторую скованность и напряженность.
Лена, Лена! Ну чего тебе не хватает? Может быть, все из-за того, что за три года супружеской жизни она так и не забеременела, хотя очень хотела ребенка? И проверяться ездила в Москву, сказали, что у нее все нормально. А у него никак не получалось найти время, чтобы провериться самому. Да и, честно говоря, проверяться совсем не хотелось. Ну не мог он поверить, что это из-за него! А в глубине души понимал, что если это на самом деле так, то ему придется признать свою неполноценность, что стало бы для него непоправимым ударом.
Взглянув на часы, Незванов вздохнул, поднялся с бревна и пошел по тропинке вдоль берега, чтобы его не могли увидеть из больницы. На крыльце конторы топтался, поджидая директора, Иван Глагола. После памятного собрания ввели оплату за труд отпечатанными на цветном принтере бумажками с подписью директора, сразу прозванными в поселке «незванками», и Глагола сразу развил кипучую деятельность, отрабатывая свою немалую зарплату. Вот и сейчас он пришел к директору выбить еще несколько человек в бригаду косарей. Он хотел прошмыгнуть следом за Незвановым в кабинет, но в планы Ивана Петровича это не входило. Он притормозил посетителя на крыльце, выслушал его, пообещал сегодня же решить все вопросы и, отправив его, быстро взбежал на второй этаж.
Людочка откровенно скучала за столом, подперев подбородок кулачком. Пройдя мимо нее, Иван Петрович коротко бросил:
— Зайди!
Когда девушка, покачиваясь на высоких каблуках, вошла в кабинет, Незванов запер за ней дверь и, ничего не говоря, прижал ее к себе, правой рукой сминая упругую грудь.
— Ой, Иван Петрович, что это вы так неожиданно! — пискнула Людочка, но больше не смогла произнести ни слова, потому что Незванов залепил ей рот поцелуем и, подхватив на руки, отнес к дивану.
— Иван Петрович, — томно спросила Людочка, когда все закончилось. — Вы не бросите меня, когда разведетесь с Еленой Владимировной?
— Что-о? — от неожиданности он даже подпрыгнул на диване. — С чего ты взяла, что я собираюсь разводиться?
— Так весь поселок говорит, что Елена Владимировна на капитана заглядывается, сохнет по нему, и вы из-за этого сам не свой ходите. Я-то вас знаю, вряд ли вы будете долго это терпеть. Иван Петрович, скажите, я буду вам нужна, когда вы разведетесь?
— Ты в своем уме? — преодолев наконец оторопь, гневно произнес Незванов. — Это что получается, без меня меня развели?
— А что мне делать? — всхлипнула Людочка. — Мне ведь тоже нужно о будущем подумать! Годы ведь идут… Вон за мной участковый наш Вася Винокуров ухаживает, замуж зовет. Знаете, как он в меня влюбился!
«Дура! — подумал Иван Петрович. — Какая непроходимая дура! Нашла момент!» Понятно, что этот разговор был затеян не просто так, девушка давно готовилась к нему. Но по глупости выбрала для этого самое неподходящее время. Как всегда, после взрыва необузданной, но мимолетной страсти Незванов быстро остывал, и Людочка переставала казаться ему такой уж привлекательной, сразу становились заметны разные мелкие недостатки. Вот с Леной никогда так не было…
— Знаешь, что, — сказал он, глядя на девушку долгим тяжелым взглядом. — Иди-ка ты отдыхай, только телефон на меня переключи. И еще — иди замуж за Васю, за черта, за дьявола, только постарайся поменьше попадаться мне на глаза.
— А как же работа? — округлила глаза Людочка.
— Вот именно! Работа! Выходи-ка ты завтра на ферму. А то мне уже неудобно становится, что такая здоровая деваха в кабинете высиживает, бумажки перекладывает, в то время как вокруг рабочих рук не хватает. Даже главбух коров доит… А тут вместо тебя Тендрякова управится, Зоя Ивановна. У нее уже здоровья не хватает на ферме работать, а ты молодая, крепкая.
— Но как же… — глаза Людочки наполнились слезами.
— А вот так! — Незванов мягко взял ее за плечо и подвел к двери. — Все, разговор окончен!
Телефон зазвенел через полчаса. Все это время он просидел за столом, упершись невидящим взглядом в угол кабинета.
— Иван Петрович, — голос доктора в трубке звучал так, будто он только что пробежал стометровку. — Бестужев пришел в себя и чувствует себя хорошо!
— Так это же замечательно! — вырвавшись из тяжелых раздумий, обрадовался Незванов.
— Да, конечно! Но только перед этим он умер!
— Что ты несешь, доктор? — рассердился директор. — Ты там, случайно, спирта мензурку не хлебнул?
— А вот вы бы пришли сюда да проверили! — тоже повысил голос врач.
— Хорошо, буду через десять минут, — сказал Иван Петрович, запер за собой дверь приемной, ключи от которой Людочка, гордо задрав носик, бросила ему на стол, и вышел из конторы.
В поселке было тихо, только где-то на окраине лениво брехали собаки, звенели голоса резвящейся на детской площадке ребятни, да визжала бензопила на строительстве тепличного комплекса. Подножия сопок были покрыты пятнами цветущего иван-чая, похожего цветом на сирень. Незванов угрюмо вздохнул, возвращаясь к насущным делам. Раз цветет иван-чай, значит, лето близится к концу, а там уже недалеко и до первого снега, вслед за которым почти сразу придут морозы. А кормов запасли едва ли половину из нужного на зиму количества. Бригады косарей разошлись по всем окрестным распадкам, но местность там была изуродована горными работами, засыпана галечными отвалами, и трава в них росла только по склонам сопок, что сильно осложняло работу. Неужели так и не удастся пробиться на Иньяри с ее богатыми прибрежными лугами?
С такими мыслями Иван Петрович подошел к больнице. Доктор курил, сидя на скамейке, врытой в землю около крыльца, сгорбившись и устало сложив руки на коленях.
— Ну, выкладывай, что у вас здесь случилось! — устало сказал Незванов. — Как наш капитан?
— С капитаном все нормально, думаю, завтра можно будет выписывать. А всего лишь час назад он умер.
— Как это — умер? Ты можешь объяснить толком? — начал сердиться директор.
— А вот так! Взял и умер! Самым натуральным образом. И это была не клиническая смерть, сердечные сокращения отсутствовали почти десять минут.
— Но как же…
— Потом старик выгнал нас всех из палаты, а сам остался с умершим. Что он там делал, не знаю, мы в это время с Еленой Владимировной возились.
— А с ней что случилось? — насторожился Незванов.
— В обморок упала. Переутомилась скорее всего. Слишком большую нагрузку на себя взвалила.
— Может быть, может быть… — пробормотал Незванов, пристально вглядываясь в доктора и пытаясь понять, знает ли он о том, о чем, по словам Людочки, говорит весь поселок. — Как она сейчас?
— Нормально, уже бегает, будто ничего и не было. Но вы уж присмотрите за ней, чтобы не брала на себя слишком много.
— А дальше что было? — спросил Иван Петрович, уходя от скользкой темы.
— Дальше? Дальше мы вошли в палату и увидели Бестужева, живого и почти здорового. Зато старик сидел белее мела и, как только мы вошли, улегся на койку и потерял сознание. Но перед этим сказал, чтобы его не трогали, пока он сам не придет в себя.
— Как сказал? — удивился Незванов. — По-русски, что ли?
— Вроде бы нет, — пожал плечами доктор. — Но мы как-то поняли.
— Вы хоть разобрались, что с ним произошло?
— Увы! — развел руками доктор. — И вообще мне кажется, что все происшедшее смело можно отнести к области чудес.
— Какие, к черту, чудеса! — разозлился Незванов. — А то ты не знал, от чего капитан загибается, теперь насчет старика уши трешь. Что ты за врач после этого?
— Иван Петрович, потрудитесь, пожалуйста, говорить мне «вы»! — вскипел доктор. — И попрошу не подвергать сомнению мой профессионализм, это не в вашей компетенции!
Как ни странно, возмущение доктора подействовало на Ивана Петровича, как холодный душ, и ему стало стыдно за свое поведение. Как ни крути, доктор прав. Нельзя, чтобы личные проблемы влияли на отношения с людьми.
— Простите, Виктор… э-э-э…
— Алексеевич.
— Да, Виктор Алексеевич. Вы уж извините меня за хамство, просто слишком много всего сразу навалилось.
— Принимается, — ответил доктор. — Я тоже не совсем в форме. Я ведь не шутил, то, что я видел, на самом деле выходит за пределы реального.
— Чего уж говорить! — улыбнулся Незванов. — Мы тут все уже второй год, как вышиблены за пределы реальности. Так что чудом больше, чудом меньше… Скажите, я могу сейчас поговорить с Бестужевым?
— Нет ничего проще, — улыбнулся в ответ доктор. — Он должен быть в своей палате. Вы идите, а я уж на воздухе посижу, покурю.
… Дверь была приоткрыта, и Незванов уже взялся за ручку, чтобы войти в палату, но вдруг замер, услышав доносившийся оттуда голос Лены.
— Артем, прости меня, но я не знаю, что делать, — говорила она срывающимся на шепот голосом. — Я не могу без тебя! Я ничего вокруг не вижу! Когда тебе было плохо, я чуть не умерла!
— О чем вы говорите, Лена? — голос Артема, как показалось Незванову, звучал смущенно. — У вас замечательный муж, и я уверен, что вы его любите. И у меня есть любимая женщина…
— Это та учительница с Тоболяха? Ненавижу ее, ненавижу! — голос Лены стал злым и неприятным. — Ты забудешь ее! Я люблю тебя, люблю!
— Перестаньте, Лена! — мягко сказал Артем, но в его тоне Незванов различил металлические нотки. — Давайте считать, что вам это все просто приснилось. Завтра проснетесь и поймете, что по-прежнему любите Ивана Петровича. И никогда не было в вашей жизни никакого Артема Бестужева.
В палате наступила тишина, прерываемая только всхлипываниями Лены. Иван Петрович на цыпочках отошел от палаты и, стараясь не скрипнуть дверью, вышел на крыльцо.
— Ну, что, поговорили? — спросил его доктор, отчаянно чадя очередной сигаретой.
— Нет, там какие-то процедуры, — соврал Незванов. — Я даже в палату заходить не стал. Потом забегу. А сейчас пойду, времени нет. И еще раз простите, если сможете.
Дальше Незванов действовал бездумно, как заведенная механическая игрушка. Разыскал главного инженера Круглова, не вдаваясь в объяснение причин, сказал, что передает ему на несколько дней бразды правления. Конкретного срока пока не знает сам, но пусть никто не вздумает его искать. Потом зашел домой, загрузил в большую сумку четыре бутылки водки. К спиртному Незванов не прикасался с самого начала «катаклизьмы», и у него скопился изрядный запас. Подумав, прихватил еще две бутылки. Туда же сгреб с полок холодильника все, что годилось на закуску. И лишь тут понял, что не знает, куда идти. Присев на диван, раскрыл блокнот и полистал страницы. Подумав, поднял телефонную трубку и набрал номер квартиры Валеры Седых.
— Надя, — жену Валеры он тоже знал еще со школы, — Валера дома? Позови его, пожалуйста. Валера, привет! Ты можешь сейчас подойти к своему гаражу? Давай, через десять минут я тоже буду там.
Он повесил сумку на плечо и, не оглядываясь, вышел из дома.