Глава 42

Железная калитка, громко лязгнув, решительно захлопнулась позади Изабель.

Пристыженная, девушка обернулась и посмотрела сквозь прутья.

– Простите меня, пожалуйста, – сказала она жалобно.

– Никогда, слышишь, никогда больше не вздумай даже подходить к воротам приюта! – визжала сестра Бернадетт, грозя Изабель пальцем с той стороны калитки. – Обет молчания, который мать настоятельница держала пятьдесят лет, нарушен! И все из-за тебя!

Развернувшись на каблуках, монахиня стремительно зашагала прочь, оставив Изабель в одиночестве. Та дохромала, плача, до своей повозки и забралась на сиденье. Мартин повернул голову и посмотрел на нее через плечо.

– Даже не спрашивай, – сказала ему Изабель.

Ей отчаянно хотелось домой, но стыд и раскаяние были так сильны, что она спрятала в ладони лицо и застонала. Память еще раз услужливо подсунула ей те постыдные мгновения: все, что случилось после того, как она ударила мать настоятельницу яйцом в грудь.

– Стыдись! – крикнула ей тогда старуха. – Кидаться яйцами в детей! Посмотри, бедные сиротки плачут из-за тебя! Переводить драгоценную еду, когда в стране бушует война! Никогда за всю жизнь я не видела таких мерзких поступков. Я не хотела слушать, что о тебе говорят, отворачивалась от молвы, считала это сплетнями. Но ты, Изабель де ла Поме, и впрямь настолько отвратительна, как о тебе говорят!

Пока она бранила Изабель, две монахини помоложе, которые выбежали за девушкой во двор, отчаянно показывали ей что-то жестами. Наконец одна поднесла к губам дрожащий палец. Другая выкатила огромные, как блюдца, глаза и стояла, качая головой.

– Сестра, ваш обет! – вырвалось у нее.

Желая подчеркнуть свое благочестие и набожность, сестра Клара принесла обет молчания пятьдесят лет назад. Нечеловеческими усилиями она хранила его, научившись изъясняться с другими монахинями посредством знаков и письма. Поняв, что она наделала, старая монахиня прикрыла ладонью рот и повалилась без чувств.

– Она… она умерла! – воскликнула сестра Бернадетт.

– Ой, Мартин, – сказала Изабель, выпрямляясь. – Я бросала в детей яйца. В десятилетних. Восьмилетних. Кажется, был даже один пятилетний.

Сунув руку в карман, она нащупала косточку, ореховую скорлупку и коробочку с семенами. Все на месте. Но на ощупь – скорее проклятия, чем дары. Да, швыряясь в детей яйцами, помощь королевы фей точно не заслужишь. Изабель от всей души надеялась, что Танакиль ничего не узнает.

Из приюта Изабель поехала прямо домой. На ее счастье, по дороге никто не встретился. Добравшись до конюшни, она распрягла Мартина. Почистила его и оставила на травке – попастись. А сама подошла к поилке и сунула голову под насос, чтобы смыть липкую массу.

Несколько минут спустя она перешагнула порог кухни: с волос течет, лицо раскраснелось от холодной воды, платье покрыто грязной коркой.

Тави стояла у огня, помешивая ложкой в большом тазу, где булькало сливовое варенье. При виде сестры у нее глаза полезли на лоб.

– Похоже, благотворительность оказалась не таким приятным делом, как о ней болтают, – сказала она.

Изабель подняла руку:

– Всё.

– Где наша корзина? Съели вместе с яйцами?

– Не надо…

– Ну вот, а я ищи теперь другую.

– …хватит! – завопила Изабель, да так, что сама прикрыла уши ладонями. Выскочив из кухни, она побежала наверх – переодеться.

Какое облегчение – выбраться из платья, которое заскорузло от высохших яиц и хрустит, словно меренги! Поставив на бюро тазик для умывания, Изабель плеснула в него воды из кувшина, намочила тряпочку и стерла последние следы яиц с шеи. Пару минут спустя она уже стояла в коридоре, застегивая последние пуговицы на чистом платье. Но едва она начала спускаться с лестницы, как позади нее прозвучал голос:

– Где ты была, Изабель?

Сердце девушки ушло в пятки. «Только не сейчас, Маман», – подумала она. Ей предстояло закончить возню с Мартином, а потом взяться за длинный список домашних дел. У нее просто не было времени убеждать мать в том, что сегодня им не надо ехать на бал, званый обед или садовую вечеринку.

Тут из спальни матери появилась Тави, которая только что принесла поднос с чаем.

– Гулять ходила, – сказала она, беря мать под локоток и уводя ее назад, в комнату.

– Правда, Октавия? – пропела мать, прижимая к груди ладонь. – С кем же? С шевалье? Или с виконтом?

– Нет, с принцем Омлетом! – сказала Тави и через плечо подмигнула Изабель.

Та нахмурилась, но все же мысленно поблагодарила сестру за то, что та ловко отвлекла Маман. Ей удалось спуститься по лестнице и выскользнуть из дома, прежде чем мать успела придумать новые вопросы.

Надо отвести Мартина на выгон. Изабель направилась к конюшне, взяла недоуздок и подошла к коню.

– Ну вот, Мартин, я отмылась. И ты у нас тоже чистый. Это уже кое-что, – сказала она. – Будем надеяться, что остаток дня пройдет спокойно и мирно. – И она криво улыбнулась. – Хотя… что еще может пойти не так после эдакой катастрофы?

Старый конь стоял у конюшни, в тени высокой березы, низко опустив голову. Подойдя к нему поближе, Изабель поняла: Мартин нашел что-то в траве. Сначала он тыкался в свою находку носом, потом стал рыть землю копытом.

– Что там у тебя, старина? Ромашка?

Она знала, что коню нравятся мелкие белые цветочки с желтой середкой, которые часто попадались у конюшни, но едва Мартин поднял голову, девушка поняла, что на этот раз дело не в ромашке.

В зубах у Мартина болталось бесценное жемчужное ожерелье.