В саду за деревьями, подсвечивая их разноцветными огнями, вспыхнули фейерверки, зато музыка умолкла, стало так тихо, что я услышал, как в кустах цверенчат ночные кузнечики.

Перед дворцом суетятся слуги, расставляют полукругом два ряда кресел, по периметру двора полыхают исполинские факелы из пастей задранных к небу морд медных драконов, покрытых позолотой.

Мое кресло слегка на возвышении, как и надлежит по титулу, но я прежде всего подумал, что расположившимся сзади высокая резкая спинка с непременным гербом закроет сцену, потом отбросил несвойственные императору мысли, что кому-то доставляю беспокойство.

Тот, кому можно занять место сразу за моей спиной, будет счастлив близостью к моему величеству. Премьера оперы в сравнении с такой честью совершеннейший пустяк, зато все будут видеть, кто именно удостоен чести сидеть так близко.

Мои лорды степенно рассаживаются в первом ряду, посмеиваются довольно. Что такое уличные актеры, знают, по городам севера частенько разъезжают труппы, что на площадях дают смешные представления с акробатами и певицами.

Однако оркестр заиграл дивно хорошо и слаженно, двадцать человек – это не один с дудочкой, а второй с барабаном, на сцену начали выходить пышно одетые люди в ярких одеяниях покроя тех времен, что остались только в летописях.

Премьера оперы оказалась из жизни древних королей, я поглядывал на зачарованные лица Альбрехта, Келляве, Рокгаллера, все сперва морщились, персонажи на сцене почему-то поют и выхаживают слишком важно, у нас на севере знакомы только с уличными труппами, что являют народу шуточные сценки, а здесь все чересчур торжественно и всерьез…

– Странно, – пробормотал Альбрехт, – и непривычно…

– Опера, – ответил я шепотом. – Законы жанра. Смотрите и слушайте, принц. Прынцы должны любить высокое искусство или хотя бы делать вид, иначе что они за принцы?.. Так, какие-то всего лишь герцоги, а то и вовсе, сказать стыдно, графья.

Он кивнул, не отрывая взгляда от сцены, куда выехали на красиво украшенных султанами и намордниками конях двое и начали в ариях выяснять отношения, а я рассматривал попоны и стремена, все такое же, как и теперь, а это четыре тысячи лет тому, мир не изменился, вот что плохо…

Любой застой ведет к деградации общества и, что хуже, самих людей, каждого в отдельности. Общество можно изменить быстро, а с людьми так не получится, французские гуманисты облажались, подтолкнув в ряде стран народ на кровавые революции.

Рядом Альбрехт с застывшим лицом слушает дивный сплав речитатива и музыки, проняло. В самом деле, дивное искусство. Даже я, которому медведь наступил на ухо да еще и на остальных потоптался, чувствую некое очарование в этом сложном пении, изысканной музыке и всем этом сочетании костюмов, жестов, хореографии.

История великой любви принцессы Беагинильды и юного наследника престола Альдерантуса, между родами которых древняя вражда, вечная история, я слушал краем уха, мелькнула грустная мысль, что все помнят только хорошее начало, о грустном забывают, поют о великой любви Ариадны, что спасла героя Тезея в лабиринте, дав ему спасительную нить, затем преданно пошла за ним в Афины, но почти никто не помнит или не хочет знать, что он покинул прекрасную спасительницу еще на острове Наксос.

Слишком мало историй со счастливым концом, потому все помнят о Филемоне и Бавкиде, но предпочитают не знать, что в самый опасный момент похода аргонавтов, когда вся их жизнь висела на волоске, юная и прекрасная Медея спасла Язона и помогла добыть для них золотое руно, а затем пошла за ним в его страну, но этот альфонс лишь использовал ее, а затем бросил ради молодой и красивой Главки, дочери богатейшего коринфского царя Креона.

Может быть, сказал я самоутешающе, лучше уж так красиво и трагично оборвать, как получилось у меня, чем потом, как у Тезея, Язона и тысяч других героев? А в начале большинство из них искренне верили, что проживут друг с другом до конца дней.

Альбрехт неотрывно смотрит на сцену, а сэр Рокгаллер, что сидит слева, спросил шепотом:

– Ваше величество, у вас такой вид… мыслите о высоком?

Я вздохнул, покосился в его сторону. Рокгаллер смотрит со странным выражением, в маленьких глазках под тяжелыми набрякшими веками опасение, не слишком ли вникаю в пение и музыку, такие люди теряют возможность вслушиваться в работу механизма управления громоздкой империи.

– Да, – ответил я. – О нашей высокой миссии в этом мире. У вас как в городе?

– В столице налажено, – сообщил он тихо, с оттенком гордости, – но это вообще-то не моя заслуга. Я только восстановил и укрепил. А вот в других городах только и слышу…

– Все наладим, – пообещал я. – Грядут революционные изменения, сэр Рокгаллер.

– По всей империи?

– По всем империям, – сообщил я. – Произошла великая ломка устоев. Власть Великих Магов кончилась, а что взамен?

Он пробормотал тихонько:

– Простите, что говорю такое, но… наши обычаи не приживутся.

– Но и нам нельзя растворяться, – ответил я так же тихо. – И негоже. Господь делает ставку на нас. Нужно выдержать.

– Церковь? – спросил он шепотом.

– Верно смотрите, – произнес я. – Ее столб и будет нам опорой. В ней мы тоже столбы, пусть и неотесанные.

Он помолчал, глядя на сцену. Там дуэтом поют влюбленные, где тенор защищает сопрано от баритона, это во все века так, а баритон обязательно вредит.

– Столб должен быть… весьма.

– Иначе пошатнут?

– Да, – ответил он шепотом. – Здесь такие массы…

– Подставим свои плечи, – пообещал я, – у неотесанных сердцевина всегда здоровая. Церковь поддержит нас, а мы ее.

Оперу я дослушал да и досмотрел до конца, все красиво и возвышенно, северные лорды впечатлены, что хорошо и плохо, но в мире так мало однозначности, если даже я, тоже столб и опора, шатаюсь без всякого ветра.

Оперные герои даже приснились, вот что значит глубокое проникновение в высокое искусство, но с утра на свежую голову есть дела поважнее, после завтрака я велел никого не впускать, ушел в дальние комнаты, а там сказал негромко:

– Карл-Антон?.. Если не очень заняты…

Спустя минуту в двух шагах от стола взвился черный смерч, но едва достиг потолка, как остановился, подумал и вернулся к полу, а из него вышел Карл-Антон, все в той же широкополой шляпе с высокой тульей и в длинном звездно-кометном халате.

Опираясь на посох, он поднял голову, лицо усталое, но на бледных губах сразу появилась, как только узрел меня, понимающая улыбка.

– Что-то деликатничаете, – произнес он с легким упреком, – ваше величество. Императорскость чувствуется пока что не очень. Деликатного и куры загребут.

– Налажу, – пообещал я. – Но вы ж творческая интеллигенция, с вашим всегда сложности… Не всегда поймешь, на какой козе подъехать. Вина, кофе?

Он покачал головой.

– Не стоит. Собираетесь в путь?

– Заметно? – ответил я. – Да, готовлюсь. Но позарез нужно кольцо или браслет, что могут перенести на север. Туда, где оставил армию, как вы помните… Да сядьте же! Не ждите приглашения, я могу и забыть о каких-то ритуалах.

Он вздохнул, в запавших глазах я углядел глубокое сочувствие.

– Ого! Ну и запросы. Вижу, разбаловались возможностями.

Он опустился в кресло, плащ-халат расправил, стараясь не измять, поднял взгляд на меня.

– Сядьте, ваше величество, а то не чувствую, что вы император.

Я сел, спросил в нетерпении:

– Так как?

Во взгляде его запавших мудрых глаз я уловил выражение глубокого сочувствия.

– Боюсь, ваше величество, такого не существует. Даже я не смог с континента на континент. До тех пор пока у вас не появился Маркус, против которого защиты не существует.

– Но что-то есть, – возразил я. – Как-то же Бабетта прыгала на север?.. И возвращалась. И на Севере прыгала туды-сюды, и на Юге… Не думаю, что кораблями.

Он переспросил несколько отстраненно:

– Кто такая Бабетта?.. Ах да, одна их ваших… помню. Ваше величество, Север и Юг издавна строили защиту друг от друга. Чтобы проломить, потребуется огромная мощь, колечку такое не под силу.

– Тогда как?

Он ухмыльнулся.

– Думаю, в тайных подвалах дворца императора есть что-то. Вы говорили, император Герман старался как-то хоть в чем-то высвободиться из-под власти Великих Магов? Потому и героев Севера к себе зазывал в императорскую гвардию, и вами заинтересовался, титулами одаривал, земли жаловал.

Я встрепенулся.

– Постойте-постойте!.. Маг Лаперуза!.. Знаете такого?

Он кивнул.

– Джонатан Кавендиш, королевский маг второго допуска, кавалер Золотой Кометы. Прозвище Лаперуза. Служит при дворце. Ваше величество, у него практически нет мощи!

– В нем нет, – согласился я, – но в лаборатории есть. Как вы точно сказали, громоздкое, неуклюжее, не колечко на пальце… но позволяет перемещаться с помощью зеркал-порталов. Надо прижучить!..

Он посмотрел на меня с интересом.

– Все замечаете, сэр Ричард. Я проверю. Но, как понимаю, вы раззуделись… Хочется чего-то носимого, а зеркало с собой таскать не желаете?

– Больно объемное, – сообщил я. – Да и как втащить зеркало в зеркало?

– Есть способы, – сообщил он, но, взглянув на меня, уточнил поспешно, – но не для вашего величия, понятно. Однако у вас полная шкатулка колец и браслетов, не все еще опознаны!.. Хотя, если хотите попытаться через зеркало, как вы говорите…

Я почти кивнул, но запнулся, иногда успеваю подумать, прежде чем что-то сделать и даже брякнуть. Попасть в апартаменты Германа, видимо, все еще можно и через зеркало Лаперузы, но это как-то ниже достоинства властелина Клонзейда. Император обязан появляться не как вор, а во всем блеске и величии.

К тому же сперва нужно заскочить в маркизат и в Люнебург, напомнить Людвигу, что теперь королевство Гессен входит в состав империи Клонзейд, хотя сетью багеров связано с империей Жемчужной.

Карл-Антон внимательно наблюдал за моим лицом, я держу его каменным и непроницаемым, но он как-то видит, что во мне и как меняется, наконец вежливо поклонился.

– Ваше величество, мы не все еще узнали.

– Это отказ? – спросил я горько.

– Но узнали немало, – добавил он. – Великие Маги накопили много знаний, я с помощниками разбираюсь со всем усердием. Мои люди ночами не спят, счастливы копаться в местных возможностях до мышиного писка.

– И вообще, – сказал я с досадой, – какая жалость, что амулеты Севера здесь не работают!.. Наверное, и амулеты Юга на Севере?

Он посмотрел на меня вприщур.

– Это риторический вопрос, ваше величество?.. Думаю, будучи маркизом, вы в прошлый свой визит что-то да захватили с Юга, вы человек предусмотрительный и запасливый. И все наверняка проверили.

– Но вы-то перемещались, – сказал я с завистью. – Еще как прыгали и по Северу, и здесь на Юге!.. Любой кузнечик позавидует. Вам-то как удается?

Он вздохнул, развел руками.

– Ваше величество, я северный маг. У нас все на подборе заклинаний, а кольца и браслеты роли почти не играют. Хотя оба пути хороши, признаю. Я с помощниками работаю над тем, чтобы совместить.

– И как?

– Не спешите, ваше величество. Вы не поверите, но маги гибнут чаще, чем воины.

Я в самом деле не то чтобы не поверил, но удивился так, что почти ахнул.

– Что, правда? Я думал, это самая мирная профессия. Сиди себе в келье да составляй растворы…

Он слегка раздвинул губы в улыбке, но та получилась грустная.

– Кровавые битвы не каждый день, ваше величество. А вот любое неверно произнесенное заклинание может искалечить, может убить… Потому я в отношении себя принимал весьма заметные меры, вы сами убедились…

– Да, – согласился я. – То был потрясающий опыт.

– На Юге, – сказал он, – признаю, поступили благоразумнее, кольца и браслеты проще, потому и пошли в массы. Ими может пользоваться даже простой человек.

– Как вот я, верно?

– А вы простой?.. Ах да, в том королевстве, откуда вы прибыли, все простые, как вы говорите…

Он поглядывал с многозначительным прищуром, я ответил сдержанной улыбкой, как авгур авгуру – знаем, что мир не так прост, как кажется, но остальным знать такое не обязательно.

За это время на столешнице появились две чашки с кофе и широкое блюдо с горкой сахарного печенья, а Карл-Антон, невольно выдавая себя, что не так уж и следит за каждым словом и жестом, машинально взял печенье, забросил в рот, а затем потянулся к чашке с кофе, только тогда спохватился, взглянул на меня с укоризной.

– Хитрите, ваше величество. Даже меня сумели отвлечь. Не стыдно?

– Ничуть, – заверил я. – Ради хорошего кофе даже убить можно.

Уже не церемонясь, он быстро осушил чашку до дна, но, когда опустил ее на столешницу, я успел увидеть, как по его лицу промелькнула едва заметная тень сомнения.

– Карл, – сказал я с укором, – что не решаетесь сказать?..

Он подумал, взял печенье и только тогда прямо взглянул мне в глаза.

– Ладно, несите шкатулку.