Душа Эстер первой эгрессирует из Холли, и я следую за ней, в новое утро. Холли неподвижно лежит на кушетке, бок о бок с моим оцепеневшим телом. Нас пока не замечают. Уналак читает какую-то книгу, а Аркадий, прибывший из дома 119А, что-то заносит в свой планшет. Ингрессирую в тело Айрис Маринус-Фенби, воссоединяю душу с разумом. Нос вдыхает запах подгоревшего хлеба, уши слышат шум уличного движения; ноги и руки затекли, в желудке пусто, а во рту как будто крыса сдохла. Возвращение контроля над зрительными нервами занимает дольше. Уналак восторженно хохочет и восклицает: «Добро пожаловать!», так что мне понятно, куда отправилась душа Эстер. Наконец-то мне удается поднять веки, и перед глазами оказывается лицо Аркадия, озабоченно склонившегося надо мной.

– Маринус, ты вернулась?

– Ты же должен приглядывать за Садакатом!

– Вчера вечером прилетел Л’Охкна. Ты нашла Эстер?

– Спроси Уналак, может, она знает.

Аркадий оборачивается, а Эстер-в-Уналак роняет книгу и рассматривает свою руку с таким видом, словно впервые ее видит.

– Пальцы, – лепечет она неразборчиво, будто пьяная. – Как-то забываешь…Тьфу, глупость какая! – Она шевелит губами, разминая мышцы рта. – Аркадий. Ну конечно.

Аркадий вскакивает, точно пристыженный герой мелодрамы.

– Гм, меня не было всего-то несколько десятилетий, – ворчит Эстер-в-Уналак, – а ты из вьетнамского невролога стал… прямо каким-то силовым форвардом «Нью-Йорк Никс».

Аркадий смотрит на меня. Я киваю.

– О господи!

– Да, и патлы свои обрежь, ни к чему они тебе. А это что? Телевизор такой, что ли?

– Это планшет. Для интернета. Как лэптоп, только без клавиатуры.

Эстер-в-Уналак глядит на меня:

– Это он по-каковски? Что еще изменилось с тысяча девятьсот восемьдесят четвертого?

– Запасы нефти подходят к концу, – говорю я, считая у Холли пульс и не отрывая глаз от секундной стрелки часов. – Население Земли достигло восьми миллиардов, массовое истребление флоры и фауны стало заурядным явлением, изменения климата добили эпоху голоцена. Покончено с апартеидом, с властью семейства Кастро на Кубе и с неприкосновенностью частной жизни тоже. СССР обанкротился; Восточный блок рухнул; Германия воссоединилась; Европейский союз стал федерацией; Китай – мощная экономическая держава, правда, дышат там теперь не воздухом, а промышленными стоками в газообразном состоянии, а Северная Корея – по-прежнему ГУЛАГ, управляемый людоедом с прекрасно уложенной прической. Курды фактически образовали собственное государство; сунниты воюют с шиитами по всему Ближнему Востоку; тамилов Шри-Ланки вырезали под корень; палестинцы до сих пор нищенствуют и побираются на израильских помойках. Люди сгружают свои воспоминания в центры хранения информации, а основные умения и навыки передоверяют планшетам. Одиннадцатого сентября две тысячи первого года террористы из Саудовской Аравии захватили два самолета и врезались в башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. В результате многочисленные американские войска и небольшой контингент британских войск вторглись в Афганистан и Ирак и оккупировали их на долгие годы. Расслоение общества хуже, чем при фараонах. Двадцать семь самых богатых людей мира владеют состояниями, превышающими совокупные доходы пяти миллиардов бедных, но это считается нормальным. А теперь о хорошем: вычислительная мощь планшета Аркадия намного превышает вычислительные ресурсы всех, вместе взятых, компьютеров в мире, который помнишь ты; Белый дом два срока занимал президент-афроамериканец; клубнику можно покупать круглый год, даже на Рождество. – Я гляжу на часы и говорю: – Пульс в норме, но Холли пора выводить из хиатуса. Она будет совершенно обезвожена. Где Осима?

– Говорят, нас удостоил своим появлением Рип ван Винкль? – спрашивает Осима с порога.

Эстер-Уналак переводит взгляд на своего партнера, с которым ее связывают давние и сложные отношения:

– Я бы сказала, что ты не постарел ни на день, но не хочу врать.

– Если бы ты заранее предупредила меня о своем визите, то я подыскал бы тело помоложе. Но мы все считали тебя мертвой.

– Так я и была полумертвой из-за этого Раймса.

– Учителю из Норвегии ты сказала правду. И наркоманке из Милуоки тоже. А мне, значит, сказать было нельзя, потому что этого требовал Сценарий, так, что ли?

– Нет, этого требовало элементарное здравомыслие.

Аркадий мысленно обращается ко мне: С ума сойти, эти двое опять за свое!

– Если бы анахореты догадались, что я выжила после Первой Миссии, – говорит Эстер-Уналак, – то стали бы охотиться на всех подозрительных лиц, способных предоставить мне укрытие. Тогда, в восемьдесят четвертом году, Си Ло предполагал, что если наша вылазка в Часовню окончится неудачей, то Пфеннингер и Константен примутся уничтожать остальных хорологов, чтобы обеспечить себе лет десять беспроблемного существования. То есть ты, Осима, был бы одной из их целей. Ты Переселенец, ты бы умер и возродился, а вот я, Пилигрим с невосстановленной душой, умерла бы насовсем. Чтобы обезопасить себя, мне нужно было подыскать временное убежище в ком-то из обычных людей-темпоралов, желательно в выносливом подростке, и отсидеться там несколько десятилетий, не извещая никого до тех пор, пока не настанет время пробудиться.

– Да, Холли выносливая, – говорю я. – Но ее пора отпустить.

Эстер-в-Уналак рубиновым ногтем поглаживает стебель тюльпана:

– Мне так недоставало пурпурного…

Когда она уклоняется от прямого ответа, я всегда настораживаюсь.

– Эстер, Холли сделала больше чем достаточно. Она заслужила, чтобы ее оставили в покое.

– Да, заслужила, – говорит Эстер. – Но все не так просто.

– Согласно Сценарию? – спрашивает Осима.

Эстер набирает воздуха в легкие Уналак и медленно выдыхает:

– Там трещина.

Мы непонимающе переглядываемся.

– Где трещина? – спрашивает Аркадий.

– В субстанции Часовни Мрака.

Библиотека в квартире Уналак и Инес представляет собой глубокий колодец квадратного сечения, стенки которого образованы книжными шкафами. На паркетном полу хватает места только для круглого стола, но винтовая лестница ведет к двум узким балкончикам, предоставляющим доступ к книгам на самых верхних полках, а в двадцати футах над нами сквозь стеклянную крышу льется солнечный свет понедельника. Луч высвечивает длинный прямоугольник книжных корешков. Осима, Аркадий, Эстер-Уналак и я сидим за столом, обсуждая всякие хорологические дела; раздается стук в дверь, на пороге появляется Холли – умытая, накормленная, в одежде, позаимствованной у Инес и заметно великоватой. Голова обмотана новым тюрбаном, темно-синим с белыми звездочками.

– Привет, – говорит усталая морщинистая женщина. – Надеюсь, я не заставила вас ждать?

– Вы сорок один год давали мне приют, мисс Сайкс, – говорит Эстер-в-Уналак. – Несколько минут ожидания – сущий пустяк в сравнении с тем, чем я вам обязана.

– Зовите меня Холли. Все вы. Ух ты, сколько книг! Такая редкость в наши дни.

– К книгам еще вернутся, – предсказывает Эстер-в-Уналак. – Вот прекратится работа энергосетей – по-моему, примерно в конце две тысячи тридцатых годов, – и центры хранения информации будут уничтожены. До этого, кстати, не так уж далеко. Будущее очень похоже на прошлое.

– Это что… официальное пророчество? – спрашивает Холли.

– Это неизбежный результат роста населения и лжи о запасах нефти, – поясняю я. – Прошу вас, Холли, садитесь. Вот ваше место.

– Какой красивый стол, – говорит она.

– Он куда старше государства, в котором мы сейчас находимся, – замечает Аркадий.

Холли осторожно касается тисовой столешницы, поглаживает завитки и полосы древесного узора.

– Но младше всех вас, верно? – спрашивает она.

– Возраст – понятие относительное, – говорю я и негромко стучу костяшками пальцев по древней столешнице. – Объявляю собрание открытым.

Эстер-в-Уналак отводит со лба бронзовые кудри:

– Холли, много лет назад ты дала опрометчивое обещание рыбачке на причале. Ты не представляла истинных последствий своего поступка, но сдержала слово. Из-за этого ты оказалась вовлечена в Войну хорологов с анахоретами. Когда мы с Маринус эгрессировали из тебя, твоя первая роль в нашей Войне завершилась. Спасибо. Я благодарю тебя не только лично, но и от имени всех хорологов. Я обязана тебе жизнью. – (Мы согласно киваем.) – А теперь я сообщу всем вам одну хорошую новость: завтра к шести вечера по всемирному времени наша Война будет закончена.

– Перемирие? – спрашивает Холли. – Или битва не на жизнь, а на смерть?

– Скорее второе. – Аркадий запускает пальцы в роскошную шевелюру. – Лесничие не заключают перемирий с браконьерами.

– Если мы победим, – говорит Эстер-в-Уналак, – ты свободна, Холли. А если потерпим поражение, то никаких эффектных спасательных операций проводить уже не сможем. Потому что умрем насовсем. Не стану лгать. Неизвестно, как враги отреагируют на победу. Особенно Константен – она на редкость злопамятна.

Холли встревоженно восклицает:

– Но вы же способны предсказывать будущее!

– Тебе хорошо известно, что такое предсказания, – говорит Эстер. – Мимолетные проблески. Точки на карте, но не сама карта.

По некотором размышлении Холли произносит:

– По-вашему, я сыграла свою первую роль в Войне. То есть подразумевается, что есть еще и вторая.

– Завтра в галерею дома сто девятнадцать А явится Элайджа Д’Арнок, анахорет высшего ранга, – говорю я. – Он предлагает провести нас в Часовню Мрака и помочь нам ее уничтожить. Он объявил себя перебежчиком, потому что якобы осознал всю глубину своего морального разложения и совесть больше не позволяет ему декантировать души невинных жертв.

– Судя по всему, вы ему не верите.

Осима барабанит пальцами по столу:

– Я не верю.

– Но вы же можете проникнуть в мысли перебежчика и проверить, так ли это, – говорит Холли.

– Я его проверила, – подтверждаю я, – и все свидетельствует о том, что он говорит правду. Но любые свидетельства можно подделать. У перебежчиков сложные взаимоотношения с правдой.

Холли задает очевидный вопрос:

– Зачем же тогда рисковать?

– Потому что теперь у нас есть секретное оружие, – отвечаю я, – и новая информация.

Все смотрят на Эстер-в-Уналак.

– В восемьдесят четвертом, – говорит она Холли, – в ходе нашей Первой Миссии, в Часовне Мрака я заметила трещину, тоненькую, как волосок, которая протянулась по своду до сáмой иконы. И я полагаю, что мне… удастся расширить эту трещину.

– Тогда Мрак хлынет в Часовню и разрушит ее, – поясняю я. – Слепой Катар, ныне существующий в виде полусознательных вестигиев исключительно в границах Часовни, исчезнет навсегда. Любой анахорет, которого коснется Мрак, тут же погибнет. Остальные анахореты, утратив психозотерический декантер, начнут стареть, как обычные люди.

И тут Холли задает не самый очевидный вопрос:

– Но если Слепой Катар – это гений, своего рода эзотерический Эйнштейн, силой мысли создавший нечто материальное, то почему он не заметил, что его творение ущербно?

– Часовня построена на вере, – отвечает Эстер. – А вера подразумевает сомнения, как материя подразумевает антиматерию. Трещина – это сомнения Слепого Катара, возникшие задолго до того, как он стал тем, кем стал. У него не было уверенности, что его деяния угодны Господу. Не было уверенности, что он вправе отнимать чужие души, дабы обмануть смерть.

– И что, вы намерены начинить эту трещину динамитом?

– Нитроглицерин не оцарапает даже краску на стенах, – фыркает Осима. – Часовня вот уже много веков выдерживает натиск Мрака. Тут нужен ядерный удар, но боеголовки сложно транспортировать. Нет, нам поможет только особый, психозотерический динамит.

Эстер-в-Уналак, кашлянув, поясняет:

– То есть я.

Холли уточняет у меня:

– Самоубийство?

– Если наш перебежчик лжет и если его заверения, что можно разрушить Часовню и уцелеть – это попытка заманить нас в западню, то ничего другого нам не остается.

– Иными словами, – добавляет Осима, – да, это самоубийство.

– Боже мой, – восклицает Холли. – Эстер, и вы отправитесь туда одна?

Эстер-в-Уналак мотает головой:

– Д’Арноку нужно, чтобы на Пути Камней собрались все хорологи, а не одна я. И если Вторую Миссию действительно ждет засада, то задача остальных – выиграть для меня время. Взорвать свою душу – незаурядный фокус.

До нас доносятся звуки фортепиано. Инес наигрывает «My Wild Irish Rose».

– И тогда, если Эстер удастся взорвать штаб-квартиру врагов, то… – Холли обводит нас вопросительным взглядом.

– Мрак уничтожает все живое, – говорит Осима. – Окончательно и бесповоротно.

– Однако возможно, что существует иной, неизвестный нам путь возвращения к Свету, – предполагаю я. – Путь, созданный нашим союзником. В стане врага.

В полумиле над нашими головами, между стеклянной крышей и ближайшей к нам звездой, проплывает облако, и прямоугольник солнечного света гаснет.

Холли как будто читает мои мысли:

– Вы что-то недоговариваете.

Я смотрю на Эстер-в-Уналак, и она пожимает плечами: Ты знаешь ее дольше всех. Приходится произнести вслух слова, от которых нельзя отказаться:

– В ходе Первой Миссии ни я, ни Эстер не видели, как погиб Си Ло.

Иногда библиотека словно бы превращается в некое разумное существо. Холли нервно поеживается:

– А что же вы видели?

– Я мало что видела, – признаюсь я, – потому что весь мой психовольтаж был направлен на поддержание нашего защитного поля. Эстер была рядом с Джеко, когда душа Си Ло эгрессировала и… – Я перевожу взгляд на Эстер-в-Уналак.

– …и вошла в глазную чакру на иконе Слепого Катара. Нет, душу Си Ло не втянуло туда, как это обычно происходит с душами жертв. Си Ло трансверсировал туда стремительно, как пуля. А за миг до исчезновения он мысленно произнес три слова: Я буду здесь.

– Подобной возможности Си Ло с нами не обсуждал, поэтому неясно, был его поступок спонтанным или заранее спланированным. Как бы то ни было, действия Си Ло не нанесли Часовне Мрака никакого ущерба, и с тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года в ней расстались с жизнью и душой сто шестьдесят четыре человека. На прошлой неделе анахореты увели очередную жертву, на этот раз – из тщательно охраняемой психиатрической лечебницы в Ванкувере. Тем не менее… Эстер подозревает, что своим поступком Си Ло подготовил путь для нашей Второй Миссии. Холли, что с тобой?

Холли утирает глаза рукавом рубахи Инес:

– Извините… Понимаете, эти слова – «Я буду здесь» – я тоже слышала. В дневном кошмаре, в туннеле под шоссе близ Рочестера.

Эстер с интересом глядит на нее:

– Холли, сейчас твои внутренние голоса и предчувствия молчат, но когда-то преследовали тебя неотступно, хотя смысл их был невнятен. Сценарий оставался неизменным. Помнишь, что ты при этом чувствовала?

Холли вздрагивает, но берет себя в руки:

– Да.

– Сценарий утверждает, что Си Ло все еще жив. До сих пор.

– Возможно, ты считаешь Си Ло злодеем, вселившимся в тело твоего брата, – вмешиваюсь я, и Холли напрягается, сдерживая гнев, – или чем-то вроде книжной полки, уставленной фолиантами, на последнем из которых красуется надпись «Джеко Сайкс». Мы не пытаемся убедить тебя, что, присоединившись ко Второй Миссии, ты сможешь вернуть брата, потому что и сами не знаем, возможно ли это…

– Ваш Си Ло – это мой Джеко! – прерывает меня Холли. – Вам дорог ваш друг, основатель хорологического общества, а мне дорог мой брат. Вот такая я дура. Ну, в смысле, вы – клуб бессмертных профессоров, людей образованных, которые все это прочли… – она обводит рукой стены книжных шкафов, уходящих под стеклянный потолок, – а у меня – незаконченное среднее… Или я от отчаяния цепляюсь за соломинку, за волшебную соломинку, как безутешная мать, которая готова отдать мошеннику-экстрасенсу последние сбережения, лишь бы «побеседовать» с покойным сыном… Так или иначе, но Джеко – мой брат, даже если он на самом деле Си Ло и старше самого Христа. И если бы мы с ним поменялись местами, то он непременно отправился меня спасать. И если есть хотя бы один шанс из тысячи, что Си Ло, то есть мой Джеко, находится в этой проклятой Часовне Мрака, или как там ее, а ваша Вторая Миссия приведет меня к нему, то я отправлюсь с вами. И вы меня не остановите. Даже не пытайтесь.

Прямоугольник света снова косо падает на стену книг, крошечные пылинки кружат в солнечном луче. Золотистая пыльца.

– Наверное, наша Война кажется тебе чем-то потусторонним, фантастическим, – говорит Эстер, – но смерть в Часовне так же реальна, как гибель в автокатастрофе. Подумай об Ифе…

– Вы же сами говорили, что до тех пор, пока существуют анахореты, ни мне, ни Ифе безопасность не гарантирована.

Мне бы возразить, но вместо этого я подтверждаю:

– Да, верно. Наши враги смертельно опасны.

– А я – онкологический пациент, мне уже за пятьдесят, я никогда даже из пневматического пистолета не стреляла, и никаких паранормальных способностей, вот как у вас, – Холли взмахивает рукой, – у меня нет. Но я мать Ифы и сестра Джеко, а эти… эти ваши типы… угрожали и угрожают моим близким. Так что я тоже очень опасна.

Знаешь, а я ей верю, мысленно заявляет Осима.

– Что ж, утро вечера мудренее, – говорю я Холли. – Завтра все и решим.