На следующее утро Мордекай Тремейн и Джонатан Бойс отправились изучать Фалпорт. Надо сказать, что задача была несложной. Большая часть города располагалась вдоль дороги, на протяжении пары миль повторявшей линию берега, а потом круто уходившей прочь от моря. Приятели закончили прогулку за чашкой кофе в одном из многочисленных кафе, часок посидели на белом песке главного пляжа и двинулись обратно, чтобы не опоздать к ленчу.

Фалпорт произвел на Мордекая впечатление чрезвычайно милого курорта. Отдыхающих оказалось достаточно, чтобы создать на улицах приятное оживление, но в то же время не настолько много, чтобы утомить теснотой и очередями. Тремейн с удовольствием наблюдал за играющими на отмелях детьми и радовался, что принял приглашение Бойса. На время он даже забыл о Хелен Картхэллоу.

После ленча прогулка продолжилась. Приятели направились к мысу Трекарн – к той самой отвесной скале, о которой накануне рассказал Артур Тайнинг. Предупреждение об опасности непредсказуемых осыпей полностью оправдалось. Судя по всему, недавно в море упала огромная каменная глыба, и в одном месте от материка практически полностью отделился кусок скалы, уцелела лишь узкая тропинка.

День выдался тихим, и все же далеко внизу, среди острых камней, злобно бились и кипели волны. Из стальной, с синим отливом морской пучины накатывали мощные валы, с яростью бросались на скалы, разбивались и, поверженные, отступали белым пенным вихрем.

Увлеченный бешеным ритмом атаки на черную вершину, угрюмо вставшую на пути стихии, Тремейн принялся считать волны. С неумолимым постоянством иногда шестой, иногда девятый вал наступал агрессивнее предыдущих. Приближаясь к побережью, вода вставала длинным зеленым гребнем, мчалась вперед, налетала на отколовшийся утес, словно пытаясь вернуть его на прежнее место, и в то же мгновение с шипением рассыпалась. Вершина скалы скрывалась в белоснежном фонтане брызг, но вскоре, отразив обессилевший поток, появлялась непобежденной, чтобы противостоять следующему удару.

Бесконечная борьба камня и воды завораживала великолепием и жестокостью. Мордекай Тремейн машинально отступил от ненадежного края. Неудачный шаг мог привести на неукрепленный камень, служивший границей обрыва, и роковое падение стало бы неизбежным. Сколько же несчастных встретили здесь погибель в темноте зимней ночи, в зловещем завывании ветра!

Лишь талантливому художнику дано передать грозное величие природы, изобразив пейзаж маслом или акварелью. В этом Тремейн завидовал Адриану Картхэллоу. Странно, впрочем, что память подсказала именно это имя. Тремейн попытался проследить ход мысли, но не сумел.

На обратном пути Джонатан Бойс заметил:

– Не забывайте, Мордекай, что я все еще считаюсь больным, а потому должен во всем соблюдать меру. Так что не обращайте внимания на мою лень и живите так, как считаете нужным. Полагаю, кое-какие планы у вас уже есть?

Инспектор смерил приятеля многозначительным взглядом.

– Возможно, – пожал плечами Тремейн.

– Вот только хотелось бы надеяться, – добавил Бойс, – что на сей раз вы не наткнетесь на труп.

Мордекай Тремейн вздрогнул:

– О, нет! Ради бога, только не убийство!

На следующее утро Тремейн отправился на прогулку в одиночестве, оставив старшего инспектора Скотленд-Ярда на террасе в приятном обществе трубки и книги. На сей раз его путь лежал в направлении, противоположном мысу Трекарн. Напрасно он пытался убедить себя, что спешит исследовать иную часть побережья. Истинная причина выбора заключалась в том, что маршрут вел прямиком к особняку «Парадиз». Как справедливо подчеркнул Артур Тайнинг, ошибиться было невозможно. С почтительного расстояния Мордекай Тремейн увидел каменный остров с возвышающимся на нем домом, а вскоре заметил знаменитый мост, служивший единственным путем на большую землю и обратно. Высокие деревья загораживали обзор, и все же картина оказалась неожиданной. Тремейн представлял мрачное строение, одиноко застывшее на пустынном холодном камне, а увидел приятный пейзаж с красивым особняком, расположенным в живописном окружении растений, оттенявших морскую синеву своей веселой зеленью. Не составляло труда понять, чем удивительное место пленило Адриана Картхэллоу. Как истинные произведения искусства, и пейзаж, и сам дом выглядели созданными художником для художника.

Остров оказался значительно обширнее, чем рисовало воображение. Тремейн представлял длинную скалу, отрезанную от материка в самом своем основании, где волны веками точили отвесный канал, пока окончательно не разорвали камень. Но эта скала отличалась удивительной плоскостью, так что сама природа словно повелела разбить тут пышный сад.

Мордекай Тремейн пришел по повторявшей очертания берега тропинке, а возвратиться решил, повернувшись к морю спиной, чтобы войти в город. Судя по карте, за Фалпортом, среди полей, пролегала пешеходная тропа. Очевидно, многим из отдыхающих приходила в голову мысль прогуляться сначала вдоль моря, а потом по живописной равнине.

Мордекай Тремейн миновал последние дома побережья, свернул в сторону города и неожиданно увидел впереди фигуру. Возле тропы, установив на траве этюдник, работал художник. То, что это не кто иной, как Адриан Картхэллоу, стало ясно прежде, чем тот услышал шаги и обернулся. Тремейн смутился. Последняя случайная встреча с Картхэллоу состоялась в Лондоне, в игорном клубе, когда тот не пожелал узнать его. Какой реакции ждать на сей раз? Увы, отступать было поздно.

Адриан Картхэллоу смерил прохожего долгим отсутствующим взглядом и вдруг, к радости Тремейна, широко улыбнулся.

– Вот это сюрприз! – воскликнул он. – Сыщик собственной персоной! Что привело вас в Фалпорт?

– У меня здесь живут друзья, – ответил Мордекай Тремейн и, покосившись на этюдник, быстро добавил: – Не буду мешать. Вижу, вы работаете.

– К сожалению, совсем не умею отдыхать. – Вздохнув, Картхэллоу начал убирать краски и складывать этюдник. – Уже собирался уходить. Честно говоря, услышав шаги, я подумал, что Хелен не дождалась и решила проверить, чем я здесь занимаюсь. Поэтому и обернулся. Если вы живете в этих краях, то просто обязаны навестить нас. Может, пойдете прямо сейчас, вместе со мной? Как раз успеем к ленчу.

– Боюсь, сейчас не получится.

– Что ж, тогда приходите вечером. Жду вас к ужину. – Казалось, Картхэллоу ни на секунду не усомнился, что его приглашение будет принято. – Около семи часов. Куда идти, вам наверняка уже известно. «Парадиз» – дом на скале. Вон там. – Он показал рукой, в которой держал этюдник. – Калитка на мосту всегда открыта.

Мордекай Тремейн вернул пенсне на законное место и попытался придумать благовидный предлог для отказа. Перспектива ужина в «Парадизе» означала неминуемую встречу с Хелен Картхэллоу, а потому вселяла испуг.

Однако убедительной причины так и не нашлось, и, прежде чем Мордекай Тремейн сумел взять ситуацию под контроль, Картхэллоу повесил этюдник на плечо, сунул под мышку коробку с красками и быстро зашагал в сторону моря. Не оставалось ничего другого, как продолжить путь.

Вернувшись домой, Мордекай Тремейн обнаружил, что Джонатан Бойс также возобновил давнее знакомство. Чарлз Пенросс прослышал, что коллега поправляет здоровье в этих местах, и зашел навестить его.

– Я уже рассказал о вас Чарлзу, – сказал Бойс. – Так что считайте, что вы официально знакомы.

– Как дилетант всегда испытываю восторг при встрече с профессионалом. Представляет ли Фалпорт интерес с точки зрения преступности, инспектор?

Пенросс улыбнулся. Для полицейского он выглядел маленьким и щуплым, однако острая реакция и заметная даже в минуты полного спокойствия энергия доказывали, что этот человек отлично знает свое дело.

– Если интересуетесь недавними убийствами, – произнес Пенросс, – то счастлив сообщить, что таковые отсутствуют. Фалпорт по праву считается одним из самых тихих и законопослушных английских городов. Осмелюсь утверждать, – добавил он застенчиво, – что причина заключается в возможности неплохо зарабатывать на отдыхающих, которых в сезон более чем достаточно!

Голос инспектора оказался низким, грубым и громким – как правило, подобные голоса свойственны массивным мужчинам с красным лицом и могучими плечами.

Пенросс был общительным человеком и занятным собеседником. Через час-другой Мордекай Тремейн уже считал его своим старым приятелем. Двадцать лет работы в полиции снабдили инспектора богатым арсеналом разнообразных историй и обширными познаниями в повседневной жизни округи. Несколько раз Тремейн испытывал настойчивое желание упомянуть имя Адриана Картхэллоу, однако успевал сдержать порыв. Не хотелось оказаться перед необходимостью объяснять то, чему объяснений не существовало.

После ухода Пенросса он рассказал Бойсу о встрече с художником и о приглашении на ужин, причем постарался создать впечатление неуверенности, поскольку опасался, что гостеприимные хозяева решат, будто он пытается сбежать от них. Тайнинги сердечно успокоили гостя.

– Пожалуйста, чувствуйте себя свободно и поступайте так, как считаете нужным, – попросила Кейт. – К тому же, Адриан Картхэллоу – местная знаменитость. Только представьте, как мне будут завидовать в городе, узнав, что вы обедали в доме известного художника!

Вечером около семи часов Мордекай Тремейн сел в такси с тем чувством, что возникает у всякого, кто находится перед кабинетом стоматолога, ожидая приема. Он заранее сочинил небольшую приветственную речь в адрес Хелен Картхэллоу и надеялся, что сумеет не вызвать подозрений.

Мост вел через расщелину в скале. Как и предупредил Картхэллоу, калитка была открыта. Тремейн толкнул железную створку и ступил на мост. Продолжался отлив, и далеко внизу песок успел высохнуть на дневном солнце. Проступили края углублений, откуда медленно уходила вода. Чайки собирались вокруг этих луж или бесцельно бродили по пляжу. Ленивые волны сонно лизали песок и нехотя плескались у подножья скалы, на которой стоял особняк. Мост вибрировал под ногами и казался отвратительно ненадежным, хотя рассудок убеждал, что впечатление ошибочно: из года в год конструкция с честью выдерживала испытание зимними штормами. Мордекай Тремейн поспешил как можно скорее миновать препятствие и тут же почувствовал, что покинул привычный уютный мир, где осталось такси, и вошел в неведомое зыбкое пространство. Иллюзия возникла из-за того, что мост покачивался при каждом шаге, будто грозил развалиться. В результате гость ступил на твердую землю с тревожно бьющимся сердцем и ощущением надвигающейся катастрофы.

Дом возвышался в некотором удалении. Шагая по аллее, Мордекай Тремейн старался унять разыгравшееся воображение, и когда горничная открыла ему дверь, его состояние уже можно было считать почти нормальным.

Хелен Картхэллоу встретила Тремейна светской улыбкой.

– Рада, что вы смогли прийти! – любезно произнесла она.

Ее темные глаза смотрели спокойно, без тени смятения или замешательства. На мгновение во взгляде даже промелькнула искра, напоминающая веселье.

«Черт возьми! – подумал Мордекай Тремейн с внезапным раздражением. – Кажется, она надо мной насмехается!»

Странно, ему было так легко с ней, что это даже раздражало. Хотя на самом деле он не знал, что делать, но теперь, вместо того чтобы проявлять инициативу, можно было просто реагировать на ее поведение.

Существовал и еще один повод для оптимизма: на этом ужине Мордекай Тремейн был не единственным гостем. В зале уже собралась небольшая компания. Пришлось пережить церемонию знакомства, когда Картхэллоу словно с размаху бросал имена так, что не оставалось ничего иного, как ловить их на лету подобно жонглеру. В результате в голове у Тремейна возникла путаница, разобраться в которой следовало при первой же возможности. К счастью, одно имя оказалось знакомым и могло послужить точкой опоры.

– Мы уже встречались, мисс Ферхэм, – проговорил Мордекай Тремейн, представ перед мышиной неприглядностью Роберты Ферхэм.

– Да, конечно. На балу Содружества родственных искусств, не так ли? Помню, что видела вас там в компании Адриана. – Мисс Ферхэм спохватилась, словно испугалась вопросов, и постаралась исправить промах: – Вам нравится в Фалпорте, мистер Тремейн? Адриан сказал, что у вас здесь живут друзья.

– Люблю Корнуолл, – ответил Мордекай, – а Фалпорт – один из самых красивых уголков волшебного края.

В этот момент вошел еще один гость, и хозяйка подвела его, чтобы представить. Сначала Тремейн решил, что выбор не случаен и несет особый смысл, однако вскоре сообразил, что все остальные давно друг друга знают.

– Полагаю, вы еще не встречались с Лестером Имлисоном, – произнесла Хелен. – Лестер, это Мордекай Тремейн.

Чтобы вернуть самообладание, Тремейну потребовалось лишь мгновение. Да, он действительно не был лично знаком с высоким молодым человеком, стоявшим рядом с Хелен Картхэллоу, однако не сомневался, что видел его прежде, причем дважды: сначала на балу Содружества родственных искусств, а потом в Национальной галерее.

После едва заметной паузы Тремейн ответил вежливым приветствием:

– Добрый вечер, мистер Имлисон. Вы проводите в Фалпорте отпуск, как и я?

– Напротив, представляю собой местное население, – ответил Лестер.

Его голос прозвучал приятно – уверенно и в то же время дружественно – и в полном соответствии с открытой внешностью.

Мордекай Тремейн с раздражением понял, что молодой человек вызывает у него симпатию. Имлисон обладал естественным обаянием без намека на искусственность или женственность. Красивый, отлично сложенный мужчина производил впечатление любителя и мастера спортивных игр. Поставить на нем клеймо жиголо или дамского угодника было бы несправедливо.

Хелен Картхэллоу смотрела на обоих вопросительно. В темных глазах затаился вызов. Мордекай Тремейн заметил, что губы ее снова ярко накрашены, а состояние такое же взвинченное, как при первой встрече в квартире Аниты Лейн. Ему показалось, будто она с напряжением ждет, что он бросит к ее ногам перчатку, и готовится как ни в чем не бывало швырнуть ее обратно в лицо обидчику.

На пару мгновений стало душно, как случается перед грозой. А затем на плечо Имлисона шутливо легла рука Адриана Картхэллоу, и раздался его веселый голос:

– Привет, Лестер! Разумеется, ты уже слышал о нашем друге Тремейне. Это и есть знаменитый Мордекай Тремейн, который расследует всевозможные убийства.

Лицо Имлисона потемнело.

– Об этом я не знал, – медленно ответил он.

– Пока сыщик здесь, придется держать себя в руках, правда? – громогласно продолжил Картхэллоу. – Чтобы не выдать всех секретов сразу! – Он повернулся к жене: – Отпустишь меня на пару минут, дорогая? Хочу пригласить Льюиса в студию. До ужина еще есть время. Уверен, ты сможешь присмотреть за Лестером и остальными гостями.

– Конечно, милый, – улыбнулась миссис Картхэллоу.

Мордекай Тремейн увидел, как художник пересек просторную комнату и вместе с Льюисом Холденом скрылся за дверью. Ему уже представили массивного светловолосого человека с бородой викинга и лицом морского разбойника, причем Картхэллоу ни словом не обмолвился, что они уже встречались в лондонском казино.

Холден также не упомянул о том вечере, и Тремейну – поборнику тактичной сдержанности – пришлось терпеть, пока их знакомили как впервые увидевших друг друга людей.

Хотелось понять: почему Адриан Картхэллоу упорно игнорирует инцидент в игорном клубе? И знает ли он, что происходит у него под носом? Судя по отношение к Лестеру Имлисону у него не было подозрений. Неужели ему бесстыдно наставляют рога в его же собственном доме?

Мордекай Тремейн с радостью заметил полную фигуру Хильды. Миссис Ивленд явилась как будто специально, чтобы спасти его от необходимости продолжать беседу с Хелен и Лестером. Он заранее решил, что подружится с добродушной, жизнерадостной, разговорчивой, готовой в любую минуту рассмеяться толстушкой.

– Добрый вечер, Лестер! – воскликнула миссис Ивленд. – Почему ты несколько дней не появляешься? Матильда соскучилась и постоянно о тебе спрашивает.

– Прости, Хильда, – с раскаянием ответил Имлисон. – Накопилось много дел, не смог выбраться. Передай ей, что завтра навещу обязательно.

Подошли Роберта Ферхэм и Элтон Стил, и разговор стал общим. Мистер Стил производил впечатление спокойного немногословного человека, однако в глубине внимательных серых глаз таилось нечто вроде лукавства. Подобно Холдену он обладал могучим сложением, однако уступал тому в быстроте движений и эмоциональной яркости реакции. В целом Элтон Стил был солидным, надежным человеком, неподвластным волнению и страху, способным сохранить невозмутимость даже во время землетрясения.

Адриан Картхэллоу и Льюис Холден вернулись из студии точно к ужину, который прошел безупречно. За столом царила дружеская обстановка, и сентиментальная душа Мордекая Тремейна расцвела. Сияющим взором гость смотрел на всех сквозь пенсне. Несколько раз обращал особое внимание на Хелен Картхэллоу, пытаясь понять, не вообразил ли он то, чего на самом деле не существовало. Подозрение не угасло лишь из-за редких чуть насмешливых взглядов, которые, казалось, бросала в его сторону хозяйка. Картхэллоу, как всегда, одаривал жену подчеркнутым вниманием, являя собой образец безупречного супруга.

После ужина художник дружески взял Тремейна под руку:

– Позвольте предложить вам небольшую экскурсию, Мордекай. Надеюсь, остальные не обидятся, они ведь практически члены семьи!

Роберта Ферхэм не упустила момента:

– Не возражаете, если пойду с вами, Адриан?

Ее бледные глаза смотрели умоляюще. Мордекай Тремейн испытал жалость: бедняжка сгорала от нетерпения. Он предпочел бы экскурсию без общества, но в то же время надеялся, что Картхэллоу не откажет в просьбе.

– Возражаю? – В голосе художника прозвучало легкое высокомерие. – Дорогая Роберта, разумеется, нет. Вам же известно, с каким восторгом я демонстрирую свои владения!

Мордекай Тремейн вновь спросил себя, виновато ли его слишком активное воображение или под прикрытием внешнего спокойствия и благополучия происходят таинственные и не очень приятные события. Ему почудилось, будто, отвечая на вопрос мисс Ферхэм, Адриан смерил жену сардоническим взглядом, а на лице Хелен помимо негодования отразились страдание и отвращение. К тому же казалось, что слова несут не только очевидный, лежащий на поверхности смысл.

Однако уже в следующую секунду, подобно внезапно замершей и вновь ожившей кинопленке, все вокруг пришло в движение, и Тремейн оказался в холле, за закрывшейся дверью гостиной.

– Давайте начнем с сада! – провозгласил Картхэллоу.

Мордекай Тремейн впервые получил возможность по достоинству оценить тщательно благоустроенную территорию. Каменистые террасы, аккуратные газоны и ухоженные клумбы вызывали удивление и восхищение. Хозяин и гость прошли сквозь железную калитку в невысокой каменной стене и оказались за пределами сада, на пружинистой почве скалы. Несколько шагов до обрыва, и дальше простирался и сливался с горизонтом голубой простор воды, лишь изредка, под легким дуновением вечернего бриза, испещренный белыми всполохами.

Картхэллоу расправил плечи:

– Ах, вот что я по-настоящему люблю! Свежий воздух Атлантики, без дыма и грязи прокопченных городов!

Мордекай Тремейн внимательно смотрел по сторонам, наслаждаясь неповторимым пейзажем. Отсюда, с повисшей между морем и небом скалы, открывался вид на гордый простор бухты Фалпорт, мыс больше не закрывал обзор, а скалы и песчаные пляжи лежали, как на ладони.

Взгляд свободно скользил по кромке горизонта, тронутого первыми красноватыми отсветами заходящего солнца. Дневной путь светила пролегал от белой башни маяка, охранявшего правую оконечность бухты, к далекому мысу слева, за которым скрывался Сент-Моган. Порой случалось, что под ударами жестокого шторма бухта тонула в ледяном мраке, вздрагивая от безжалостных порывов завывающего морского ветра. Однако сейчас, тихим вечером, мирная картина радовала душу.

Мордекай Тремейн повернулся к дому. С этой стороны «Парадиз» также закрывали искусно посаженные деревья и кусты, обреченные на вечную борьбу с ветром и оттого упрямо раскинувшие ветви. Только там, где в стене была калитка, растительность расступалась и открывала часть особняка.

– Идеальное место для художника, – произнес Тремейн. – Вы можете по праву гордиться своим выбором.

– К тому же, здесь совершенно забываешь о болезнях и лекарствах, – проговорил Картхэллоу. – Нигде не чувствую себя лучше, чем в «Парадизе».

На самом краю скалы приютилось маленькое круглое сооружение из выбеленного ветрами камня. Мордекай Тремейн переступил через железную скобу, врытую в землю у входа, и заглянул внутрь.

– Когда-то тут был наблюдательный пункт, – пояснил Картхэллоу. – В сезон активной миграции рыбаки следили с высоты за движением косяков.

На обратном пути в поле их зрения попал подвесной мост. Подчеркнутая расстоянием хрупкость конструкции напомнила об изоляции особняка, и живое воображение немедленно включилось в работу.

– Напоминает средневековый замок, – заметил Мордекай Тремейн. – Если бы мост поднимался, то вражеского вторжения можно было бы не опасаться!

– Кроме налогового инспектора! – усмехнулся Картхэллоу.

Энтузиазм гостя заметно радовал художника. Да он и не скрывал, что дом – его любимая игрушка.

Хотя в некоторых местах скала не была абсолютно отвесной и могла бы покориться отважному альпинисту, но пробраться на верх с моря было невозможно. Вдобавок вода никогда не опускалась ниже окружающих скалу острых камней, а во время прилива волны поднимались почти до моста, так что возникала полная иллюзия острова или окруженного рвом замка.

Сам особняк был построен из обтесанных каменных блоков, как и положено надежному жилищу, призванному с честью противостоять ударам стихии. Однако он ничем не напоминал суровый, возведенный для обороны замок. Заказавший строительство миллионер выдвинул архитектору два условия: во-первых, дом должен органично вписаться в романтический пейзаж; во-вторых, мрачность окружающих скал не должна оказывать влияние на его облик. В сторону моря приветливо смотрела просторная веранда, а мансардные окна в покатой крыше создавали впечатление жизнерадостного, уютного кукольного домика.

Наверху располагались четыре спальни и две ванных комнаты, а первый этаж вмещал кухню, столовую, гостиную и комнату, которую хозяин использовал в качестве кабинета и библиотеки. Обстановка изумляла роскошью. Адриан Картхэллоу явно не принадлежал к числу убежденных приверженцев аскетизма. Мягкие ковры на полу, картины на стенах, изящные старинные вещицы в каждой из комнат стоили немалого состояния.

Кабинет примыкал к веранде, а широкое французское окно выходило в просвет между деревьями, открывая вид на море. Перед окном стоял массивный письменный стол на двух тумбах.

– Позволите на минуту отвлечься? – попросил Картхэллоу. – Обещал Льюису кое-что найти.

Он достал из кармана связку ключей, выбрал нужный, старательно снял его с кольца и отпер один из ящиков стола.

– Забавная привычка, – с улыбкой объяснил художник. – Сам не знаю, когда и с чего это началось, но прежде чем вставить ключ в замочную скважину, снимаю его с кольца.

В ящике лежала небольшая записная книжка в кожаном переплете. Картхэллоу достал ее и перелистал страницы. Нашел нужную, быстро написал что-то, вернул книжку на место, а из стопки визитных карточек в глубине ящика выбрал одну. Нахмурившись прочитал и аккуратно убрал в бумажник.

Мордекай Тремейн стоял рядом. В тот момент, когда Картхэллоу возвращал на место записную книжку, он увидел то, что лежало под ней. Револьвер. Он машинально поправил пенсне. Картхэллоу заметил смущение гостя и улыбнулся.

– Держу для защиты, – пояснил он, дотронувшись до рукоятки. – Что ни говори, а место уединенное. Неизвестно, кто и с какой целью забредет сюда. Да и кому-нибудь из… поклонников может прийти в голову меня навестить!

За спиной раздался судорожный вздох. Оба повернулись и удивленно посмотрели на Роберту Ферхэм. Ее бледные глаза округлились от ужаса.

– Адриан, вы… вы же не всерьез, правда?

Картхэллоу вскинул брови:

– Не всерьез?

– Насчет того, что кто-то способен замыслить плохое. Неужели вы верите, будто вам может угрожать опасность?

– Почему нет? – Он запер ящик и повесил ключ обратно на кольцо. Повернулся к Роберте и положил руки ей на плечи, чтобы заглянуть в глаза. – Тем, кто говорит правду, приходится платить. Страдание за искусство – привилегия истинного художника.

Сцена была вульгарно-театральной. Тремейну ответ не понравился, как и поведение Картхэллоу. Тот явно переигрывал. Однако Роберта Ферхэм не заметила искусственности позы и нервных вздохов.

– Вы же знаете, Адриан! Знаете, что если я могу чем-либо помочь, то достаточно лишь попросить. О чем угодно! – воскликнула она.

Последние слова Роберта особенно подчеркнула интонацией. Лицо ее выражало готовность, губы приоткрылись. Адриан посмотрел на гостя поверх бесцветных прилизанных волос и ответил:

– Да, дорогая. А вы наверняка знаете, как я ценю преданность.

Все трое вышли из кабинета. В конце коридора Мордекай Тремейн увидел дверь, за которой скрывалась узкая винтовая лестница. Оказалось, что лестница ведет под крышу, в большую, занимающую все пространство чердака комнату с теми самыми мансардными окнами, какие он заметил, стоя на краю скалы. Отсюда открывался панорамный вид на море, побережье и окрестности Фалпорта.

Нагромождением холстов, мольбертов, кистей, красок и прочих профессиональных принадлежностей комната напоминала студию лондонского дома. Бросились в глаза пейзажи уже знакомых уголков Корнуолла. Тремейн заметил ту самую акварель, над которой мастер работал во время их недавней случайной встречи.

Роберта Ферхэм ходила по студии с благоговением преданного ученика, вступившего в знакомое, но священное пространство. Она остановилась, взяла в руки небольшое, выполненное маслом изображение мыса Трекарн и вздохнула:

– Этой работы я еще не видела. Безупречно.

Картхэллоу небрежно пожал плечами:

– Пустяк, дорогая.

Роберта аккуратно поставила этюд на место.

– Адриан невероятно скромен, мистер Тремейн, – сказала она. – Но талант не спрячешь. Читали, что́ сэр Роджер Барратон написал о нем в своей новой книге «Шедевры живописи»? Критик утверждает, что Картхэллоу – самый разносторонний из современных художников. Мастерство света и тени роднит его с Рембрандтом, роскошь колорита заставляет вспомнить полотна Тициана, а непредсказуемость и умение работать маслом, создавая иллюзию акварели, выдает истинного последователя Гейнсборо.

Восторженный энтузиазм наполнил голос Роберты энергией, лицо вспыхнуло румянцем, а мышиный облик почти исчез. Мордекай Тремейн кивнул. Книгу сэра Роджера Барратона он не читал, однако знал, что автор слывет одним из ведущих экспертов в вопросах искусства и его мнение внушает неизменное уважение.

Удивительно, что Адриан Картхэллоу не пожелал согреться в ярких лучах неприкрытой лести. Заметно смущенный, он поспешил сменить тему.

– Полюбуйтесь, Тремейн, какой вид открывается из моей обители, – произнес художник, подойдя к окну. – Сейчас солнце слишком высоко, но уже через полчаса цвета станут необыкновенными. Когда передаешь их на холсте, никто не верит, что это правда.

Мордекай Тремейн послушно взглянул на длинную линию серых скал, тянувшуюся вплоть до мыса Роузкасл и разорванную лишь грубым выступом мыса Трекарн. Солнце садилось, красные отсветы охватывали мир огненным кольцом, озаряя облака и рассыпая по воде яркие искры. Рыбачья лодка огибала выступ, соперничая с вечностью. Двигалась она так медленно, что казалась точкой, застывшей в бесконечном пространстве.

– Вот в этот пейзаж тоже никто не поверит, – согласился Мордекай Тремейн. – Вы уже его писали?

– Только пару раз, да и то лишь в небольшом формате, – отозвался Картхэллоу и указал на картину, вызвавшую восхищение Роберты Ферхэм. – Увы, нельзя всерьез позволить себе подобную живопись. Чтобы сделать имя, приходится будоражить публику. Необходимо постоянно раздувать пламя, подкидывать в костер скандала работы, вызывающие шок и тем самым напоминающие о твоем существовании.

– Ваши слова циничны, – с сожалением заметил Мордекай Тремейн. – По-моему, цинизм губителен для художника.

– Нет, – возразил Картхэллоу. – Напротив, он жизненно важен. Цинизм спасает от иллюзий. Вам, конечно, известен «Ангел» Милле? В Соединенных Штатах его напечатали в виде дешевой гравюры. Поначалу репродукцию никто не покупал, и тогда издатель решил изменить название. «Похороны ребенка» имели бешеный успех!

Мордекай Тремейн размышлял, в какой степени высокомерное презрение было преднамеренным, а в какой отражало истинные чувства. Напыщенность, эгоцентризм, возможно, даже налет садизма – все это несомненно присутствовало в характере Адриана Картхэллоу, однако не исчерпывало глубину его личности. Разбросанные по студии многочисленные наброски и этюды доказывали, что высокая самооценка вполне оправдана и имеет веские основания. Работоспособность художника поражала, а оригинальный талант сквозил даже в самых беглых зарисовках будущих амбициозных полотен.

На тусклом лице Роберты Ферхэм застыло восхищенно-преданное выражение, вызывающее неловкость.

– Над чем вы работаете сейчас, Адриан? – робко спросила она, трепеща от предчувствия, подобно верному домашнему животному, сгорающему в ожидании хозяйской ласки и в то же время слишком хорошо вышколенному, чтобы дать волю нетерпению.

Адриан Картхэллоу улыбнулся. Улыбка получилась не слишком приятной. Сейчас художник напоминал тучного, довольного собой кота, готового наброситься на несчастную мышь. Осталось только губы облизать. Он показал на повернутый к стене большой мольберт:

– Я убедил Хелен позировать для портрета. Пришлось выдержать долгую борьбу. Она считает, что мужья и жены не имеют права изображать друг друга, потому что слишком хорошо знают модель! Но теперь, когда Хеллен согласилась, я не упущу возможности. Соответствовать задаче будет непросто, но я уже сказал ей, что если удастся хотя бы приблизиться к оригиналу, портрет станет моим лучшим произведением.

Его лицо светилось энтузиазмом. Если бы мысли Мордекая Тремейна не омрачали тревожные воспоминания, где восхитительная красота Хелен Картхэллоу осложнялась близким присутствием Лестера Имлисона, он наверняка воспринял бы вдохновение как убедительный пример счастливого брака. А сейчас он спросил себя, по праву ли художник возводит жену на столь очевидный и почетный пьедестал.

– Понятно, – ледяным тоном процедила сквозь зубы Роберта Ферхэм. Недавнее оживление иссякло, оставив поклонницу художника еще более невзрачной и лишенной индивидуальности, чем прежде.

Студия мгновенно перестала интересовать ее, однако хозяин и гости провели в комнате еще пару минут – Мордекай Тремейн задержался, желая рассмотреть аккуратно расставленные на стеллаже масла и краски. Идеальный порядок в хранении материалов удивлял резким контрастом с общим хаосом. Затем все трое спустились по узкой лестнице.

Вечеринка тем временем переместилась в гостиную. Уже возле двери Мордекай Тремейн услышал гулкий смех Льюиса Холдена и заразительное хихиканье Хильды Ивленд. Оба чувствовали себя совершено свободно. Лестер Имлисон сидел на подлокотнике кресла Хелен, а она смотрела на него с улыбкой. При виде хозяина Имлисон не попытался изменить положения в пространстве, а Картхэллоу не проявил ни удивления, ни недовольства.

Вечер выдался теплым, выходившие в сад французские окна оставались открытыми, впуская в комнату и соленый морской воздух, и звук волн, бьющихся о подножие скалы.

Элтон Стил посмотрел на вошедших.

– Итак, Тремейн, – произнес он в свойственной ему неторопливо-дружеской манере, – что скажете о гнезде орла?

– Элтон отличается деловой хваткой и в каждом доме видит желанную недвижимость! – заметила Хелен Картхэллоу.

Великан расплылся в улыбке:

– Хелен хочет сказать, что я горжусь «Парадизом», как своей собственностью. Несколько лет особняк безуспешно числился в каталогах фирмы, прежде чем сюда приехал Адриан. Мы уже потеряли надежду избавиться от него. Вот почему меня искренне восхитило желание Адриана вдохнуть в убежище кошмаров новую жизнь.

– Странно, однако, что «Парадиз» долго пустовал, – заметил Мордекай Тремейн.

– Фалпорт не всегда пользовался такой популярностью, как сейчас, – пояснил Элтон Стил. – А уж тем более не выстраивались в очередь люди, желающие купить дом, прилепившийся к самой недоступной скале Корнуолла. Вдобавок, участок зарос и выглядел далеко не лучшим образом. Да и местные истории о привидениях не помогали.

Глаза Мордекая Тремейна блеснули:

– Истории о привидениях?

– Не впадайте в излишний оптимизм, – предостерег Элтон Стил. – Вам наверняка известно, как быстро обрастает слухами любой опустевший дом. А этот, к тому же, стоит на отшибе и в необычном месте. Несколько печальных вздохов ветра и несколько причудливых теней в бурную ночь: много ли надо сплетникам?

– Особняк построил миллионер, не так ли?

– Да, Гриффитс Гест. Не слышали о таком? В пятьдесят с лишним лет женился на особе вдвое моложе себя и привез ее сюда в медовый месяц. А одним злосчастным утром супругу нашли мертвой у подножия скалы. Самоубийство. Тогда дело замяли, но поговаривают, будто события развивались трагически.

На лице Элтона Стила отразилось смущение. Казалось, ему неловко рассказывать историю, хотя она случилась много лет назад с другими, неизвестными людьми. Рука привычно сжала перегруженную табаком трубку. Однако он не принял в расчет настойчивого интереса Мордекая Тремейна, который никогда не упускал возможности в очередной раз услышать уже известный сюжет, если надеялся извлечь новую информацию или проследить реакцию окружающих.

– Какие же именно события? – уточнил Тремейн.

– В отношениях присутствовало третье лицо, – нехотя продолжил мистер Стил. – Любовник. Судя по всему, девушка вышла замуж за Геста из чувства долга перед родными. Отец разорился, и она решила, что обязана помочь. Но когда дошло до дела, не выдержала. Однажды ночью выбежала из дома и не остановилась на краю обрыва. Никто не усомнился, что намеренно.

– Неужели Гест был настолько жесток?

Элтон Стил покачал головой:

– Вовсе нет. И оттого история становится еще более трагичной. Он искренне любил жену и ради ее счастья был готов на все. Ее гибель сломила его. Поэтому Гест запер дом, бросив его на волю штормов. Даже не захотел продавать. Только после смерти хозяина недвижимость появилась на рынке, но к этому времени дом уже настолько разрушился, что долгое время не привлекал покупателей. Зимы на нашем побережье безжалостно испытывают дома на прочность.

Льюис Холден слушал с огромным вниманием и даже слегка наклонился, чтобы не пропустить ни слова.

– Тебе не кажется, что атмосфера места сохраняется навсегда? – спросил он.

– О чем вы, Льюис?

Эти слова произнесла Хелен Картхэллоу. В ее голосе явственно звучало раздражение. Да и весь вид ее, как показалось Тремейну, не одобрял разговора.

Льюис Холден не заметил недовольства хозяйки. В голубых глазах вспыхнул энтузиазм. Он вдруг превратился в юного викинга, отпустившего воображение на волю, чем вызвал в душе Тремейна искреннюю симпатию.

– Если где-то происходит подобная трагедия, – продолжил Холден, – непременно остается ее влияние, атмосфера. Разве не так? Если после смерти мы не просто падаем в яму, если существует бессмертная душа, то невозможно исчезнуть бесследно. Непременно должна сохраниться некая аура. Наверное, я выражаюсь коряво, но вы, конечно, понимаете суть?

– Да, – с вызовом подтвердил Мордекай Тремейн. – Лично мне ясно, что вы имеете в виду.

Он все еще не избавился от первого замешательства, когда показалось, будто Хелен Картхэллоу насмехается над ним. В конце концов, если она действительно лишь бесстыдная изменница, то незачем щадить ее чувства.

– Местные жители наверняка что-то знают, – не унимался Холден. – Не может быть, чтобы сплетничали безосновательно. Меня не покидает болезненное ощущение: как будто смерть несчастной девушки навсегда отравила воздух этого дома.

Драматичный, вибрирующий от избытка чувств голос придал его словам серьезность. Лестер Имлисон иронично вскинул брови:

– Уж не преувеличиваете ли вы, Льюис? Должен признаться, лично я ничего подобного не заметил. А вы, Хильда?

Он с вызовом посмотрел на Хильду Ивленд, и та махнула рукой в притворном отчаянии:

– Меня вообще не надо спрашивать! Я слишком обыденна и скучна, чтобы общаться с духами!

– В этом доме живет трагедия, – убежденно заключил Холден. – Так считают жители Фалпорта, и, по-моему, они правы.

– Чушь! – возразил Имлисон. – Скоро, пожалуй, вы договоритесь до того, что нужно побыстрее отсюда уехать, пока не случилось нового несчастья!

Молодой человек сверлил оппонента сердитым взглядом. Мордекай Тремейн предположил, что причина его возмущения кроется в недовольстве Хелен Картхэллоу. Холден наконец-то осознал, что расстроил хозяйку, и поспешил отступить с опасной позиции.

– О, господи! Конечно же, нет! – воскликнул он. – Так далеко моя мысль не зашла. Я лишь хотел подчеркнуть, что тайна придает дому особую привлекательность. Похоже, я успел наговорить немало глупостей.

– Не сдавайся, Льюис! – потребовал Картхэллоу. – Пара привидений пойдет мне на пользу. Представь, какая реклама!

Хильда Ивленд вздрогнула:

– Если вы собираетесь и впредь обсуждать привидения, Адриан, то можете раз и навсегда вычеркнуть меня из списка гостей.

Она говорила беззаботно, однако многозначительный взгляд в сторону Хелен послужил очевидным сигналом к смене темы. Элтон Стил поспешил узнать у Льюиса Холдена, чем закончилась рыбалка, с которой тот недавно вернулся, и напряжение, охватившее Мордекая Тремейна, постепенно спало. Беседа окрасилась в приятно-семейные тона и затронула множество разнообразных тем – серьезных и забавных, личных и общественных.

– Ты счастливый человек, Адриан, – заметил Холден, когда случайная реплика Хильды Ивленд положила начало обсуждению проблемы счастья. – Искусство наполняет твою жизнь смыслом. Дает цель. Без цели невозможно полноценно жить. Можно только существовать. Вы согласны, Тремейн?

– Да. Не имеющий цели человек обречен на безвольный дрейф и скорее всего закончит свои дни жалким неврастеником.

Вечер прошел замечательно. Мордекай Тремейн возвращался домой вдоль скал, в приятном сентиментальном настроении, размышляя о том, что все эти люди кажутся давно знакомыми и до такой степени милыми, что никакие серьезные разногласия между ними невозможны.

Элтон Стил пригласил его заглянуть в клуб Фалпорта, выпить и сыграть партию-другую в бридж. Льюис Холден настойчиво требовал составить компанию во время следующей рыбалки. Обычно он отправляется в Сент-Моган, где водит дружбу с местными рыбаками, проводит там пару ночей и выходит в море на своей лодке. Фалпорт, по его мнению, погряз в коммерции.

Даже Хелен Картхэллоу сбросила вуаль иронии по отношению к гостю и пригласила заходить по-свойски, в любое время. Благодаря отдаленности от города пляж рядом со скалой всегда оставался свободным, а в углу одной из глубоких пещер хранились шезлонги. Хозяйка обещала показать ведущую вниз тропинку, чтобы при желании Тремейн мог в любое время отдохнуть в одиночестве.

Однако самые теплые отношения у него установились с Хильдой. Миссис Ивленд откровенно, без тени стеснения наслаждалась жизнью, любила смеяться и стремилась видеть в людях лучшие качества. К тому же, подобно самому Мордекаю Тремейну, она отличалась сентиментальностью: это свойство ярко проявилось, когда Картхэллоу завел разговор о вкусе широкой публики. Выслушав высокомерные рассуждения, Хильда отразила цинизм художника со здравым смыслом простого человека, не сомневающегося в триумфе добродетели.

Выяснилась и еще одна немаловажная подробность: Хильда Ивленд регулярно читала журнал «Романтические истории». Более короткого, прямого и верного пути к сердцу Мордекая Тремейна не существовало.

На следующий день Джонатан Бойс решил, что шезлонг в саду предпочтительнее иных, более трудоемких способов скоротать утренние часы, и Мордекай Тремейн отправился на прогулку в одиночестве. Неудивительно, что ноги понесли его к дому Хильды Ивленд.

Дом стоял в отдалении от обрыва, однако других строений поблизости не было, так что из окон открывался прекрасный вид, в то время как холодные ветры досаждали значительно меньше, чем на берегу. В саду росло множество цветов. Шагая по короткой, посыпанной гравием дорожке, среди безудержного, даже слегка беспорядочного буйства красок, Мордекай Тремейн заметил хозяйку.

Хильда Ивленд обрадовалась неожиданному появлению гостя. Они устроились в шезлонгах с наспех приготовленным кофе в руках и вскоре обнаружили, что совпадение в положительной оценке вчерашнего вечера не случайно: мнения сошлись и по многим другим вопросам. Через полчаса Мордекай Тремейн услышал подробный рассказ о Фалпорте и его обитателях, причем особого внимания удостоились участники ужина в «Парадизе». Вся эта информация позволила представить, кто есть кто в этом живописном уголке Корнуолла.

Сама Хильда Ивленд уже двадцать лет была вдовой, супруг ее погиб в дорожной аварии. В Фалпорт она приехала, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, да так здесь и осталась. Жила Хильда одна, если не считать общества Матильды Викери, которая не выходила из своей комнаты по причине болезни.

Элтон Стил возглавлял местную фирму по торговле недвижимостью «Стил и Хиллиард», а с Картхэллоу познакомился, когда художник покупал особняк.

Лестер Имлисон также принадлежал к местному обществу. Его отец владел долей в нескольких отелях Фалпорта, а также держал успешное торговое предприятие, которым руководил из соседнего города Уэйдстоу.

– Полагаю, молодой человек помогает отцу в управлении делами? – осведомился Мордекай Тремейн.

– Лестер до сих пор не может решить, чем хочет заниматься. Считается, что его привлекает искусство, но пока незаметно, чтобы он упорно работал в этом направлении.

– Наверное, именно на почве искусства мистер Имлисон и познакомился с мистером Картхэллоу?

– По-моему, он познакомился с миссис Картхэллоу, – уточнила Хильда Ивленд.

Мордекай Тремейн взглянул на нее сквозь пенсне: ее тон показался ему многозначительным. Однако дружба только завязывалась, и рисковать он не решился. Сдержал вопрос, который крутился на языке, и задал следующий:

– А мистер Холден? Мне показалось, что он приезжий.

– Так и есть, – подтвердила миссис Ивленд. – Льюис купил здесь бунгало, однако появляется, когда Адриан живет в «Парадизе». Похоже, они тесно общаются в Лондоне.

– Да, – кивнул Мордекай Тремейн, вспомнив некую встречу. – Мне тоже так кажется.

Хильда Ивленд встала и взяла поднос с пустыми чашками:

– Если никуда не спешите, я покажу вам дом. Все равно не имею права отпустить вас, не познакомив с Матильдой. Подобного пренебрежения она не простит. Матильда любит новые лица, и я стараюсь по мере возможности радовать ее. Общение – единственное, что осталось у бедняжки.

В ее голосе прозвучали новые, серьезные ноты, позволив увидеть другую Хильду Ивленд – ту, которая замечает не только забавную сторону жизни.

Дом не мог похвастаться роскошью «Парадиза», однако отличался вкусом и достоинством. Хозяйка несомненно заботилась об уюте.

– Мне у вас очень нравится, – признался Мордекай Тремейн. – Здесь так… спокойно.

Произнеся эти слова, он понял, чего ему не хватало в доме четы Картхэллоу. Несмотря на явные преимущества, «Парадиз» не дарил безмятежности, не позволял освободиться от напряжения. Там постоянно ощущалась нервозность – словно художник наделил жилище собственным неуемным темпераментом.

Вспомнились слова Льюиса Холдена об атмосфере. Вероятно, крупный светловолосый человек с бородой викинга и склонностью к театральным эффектам подошел к правде ближе, чем представлял сам. Не исключено, что в особняке «Парадиз» действительно было что-то невыразимое словами; что-то, что было неотъемлемым, но не очевидной частью дома.

Хильда Ивленд легко постучала в одну из дверей второго этажа и первой вошла в просторную светлую комнату, удивившую обилием цветов и аккуратностью, свойственной лишь выставочным залам, где никто не задерживается надолго. На кровати, лицом к распахнутому окну, сидела в подушках женщина с седыми волосами и лицом, испещренным морщинами не только от возраста, но и от страданий. Неподвижно лежавшие на одеяле руки были жестоко скручены болезнью, заточившей ее в эту комнату до последнего земного дня. Однако глаза светились живостью и встретили нового человека с неподдельным интересом.

– Это Мордекай Тремейн, – представила хозяйка. – Мы познакомились вчера у Хелен. Он здесь на отдыхе.

Растерянно подыскивая подходящие слова, Тремейн осторожно пожал слабую руку. Тем временем его пронзил по-птичьему быстрый взгляд острых карих глаз.

– Видела, как вы проходили по мосту, – проговорила Матильда. – Еще подумала, кто бы это мог быть?

– Вы меня заметили? – удивился Тремейн.

Она улыбнулась. Реакция не разочаровала. Наверное, так Матильда встречала каждого нового человека.

– Я замечаю всех, – заявила она не без гордости. – Никто не прошмыгнет мимо старой Матильды, хотя та безвылазно сидит в клетке. – Наслаждаясь растерянностью гостя и стараясь скрыть боль, она приподняла руку. – Окно – вот мой мир!

Мордекай Тремейн послушно посмотрел в окно и с удивлением обнаружил, что отсюда, поверх скал, действительно открывался прекрасный обзор. Извилистая дорога вела к мосту. Из-за деревьев выглядывал «Парадиз». Сам мост отсюда казался полоской темного кружева на фоне небесной и морской синевы.

– У вас великолепный наблюдательный пункт, – одобрил Мордекай Тремейн.

– Сама не представляла, как много интересного можно увидеть в окно, пока не пришлось лечь здесь навсегда. Вполне можно обойтись без книг и без фильмов. Всегда есть облака, море, птицы, краски восхода и заката. А еще люди, – добавила Матильда с неожиданным лукавством. – О, вы бы удивились моим наблюдениям!

– У Матильды, похоже, самое острое зрение во всей округе! – рассмеялась Хильда Ивленд. – Видит каждого, кто пересекает мост, и до сих пор ни разу не ошиблась. Пока она тут, утаить ничего не удастся.

Мордекай Тремейн погладил сухие пальцы, все еще накрытые его ладонью.

– Вы очень сильная женщина, – тихо проговорил он.

Карие глаза Матильды увлажнились.

– Мне невероятно повезло, – ответила Матильда. – Если бы не Хильда…

– Глупости! – решительно воскликнула миссис Ивленд. – Немедленно прекрати рассказывать свои сказки, а не то…

Она замолчала, так как снизу донесся звонок, причем весьма настойчивый.

– Наверное, пришел Лестер. Вчера я не стала скрывать, что думаю о его забывчивости.

– О, нет! Неужели правда все сказала?! – воскликнула Матильда.

– Только то, чего он заслуживает. И ничего такого, чего нельзя исправить за две секунды! – Хильда Ивленд нежно обняла Матильду. – Пожалуй, надо открыть дверь, пока он не полез в окно, как Ромео!

Мордекай Тремейн вышел из комнаты вслед за хозяйкой. Спускаясь по лестнице, она объяснила:

– Когда Лестер был маленьким, Матильда тайком баловала своего любимца печеньем и пирожными. С детства обожает его и ради него готова на все.

Звонок возмущенно надрывался. Хильда открыла дверь, и на пороге предстал сияющий Лестер Имлисон с букетом цветов и большим пакетом в руках.

– Доброе утро, Хильда! – жизнерадостно провозгласил он. – Блудный сын явился, подчиняясь приказу. Как она? – Заметив Мордекая Тремейна, Лестер дружески кивнул ему. – Приветствую, Тремейн. Отличный выдался денек!

– Поистине замечательный, – отозвался тот в пустоту, поскольку молодой человек уже проскочил мимо и бегом бросился вверх по лестнице.

Обращаясь к хозяйке, Мордекай Тремейн негромко произнес:

– Вчера вечером мне показалось, что я узнал вас, а сегодня понимаю, мое суждение основывалось на недостаточных доказательствах. Только сейчас я начинаю понимать, какой вы на самом деле прекрасный человек.

– Если не прекратите льстить, – шутливо возмутилась Хильда Ивленд, – откажу вам от дома!

Однако она улыбалась, и Мордекай Тремейн не сомневался, что они отлично понимают друг друга. Шагая по дорожке, он слышал, как из открытого окна доносится энергичный голос Лестера Имлисона, которому вторит восторженный смех Матильды Викери.

Несколько следующих дней вместили множество интересных событий, так что, предаваясь воспоминаниям, Мордекай Тремейн удивлялся краткости и насыщенности момента. Объяснение таилось, с одной стороны, в прекрасной погоде, благодаря которой и без того долгие летние дни казались еще длиннее, а с другой стороны – в бодрящей непредсказуемости новых знакомств.

В частности, судьба свела его с Чарлзом Пенроссом. Радуясь относительному спокойствию на службе, инспектор пользовался каждой удобной возможностью, чтобы навестить Джонатана Бойса. Нередко заходили разговоры, которые Мордекай Тремейн ценил особенно высоко: двое опытных полицейских вспоминали минувшие дни и преступления в различных областях криминального мира, разжигавшие неуемный аппетит детектива-любителя.

Беседы были очень приятными, поскольку Пенросс относился к Тремейну, как к равному. По рекомендации Джонатана Бойса подвижный маленький инспектор с неожиданно низким и сильным голосом с самого начала видел в скромном джентльмене коллегу-профессионала. Несколько раз, когда дискуссия касалась нашумевших убийств с неясными юридическими обстоятельствами, Пенросс интересовался мнением нового знакомого, и Мордекай Тремейн испытывал ни с чем не сравнимую гордость.

Он с энтузиазмом рассуждал о баллистике, отпечатках пальцев и судебно-медицинской экспертизе. Благодаря обширной и тщательно подобранной библиотеке по вопросам криминологии Тремейн знал о преступлениях все или почти все: глубина технической осведомленности поражала даже опытных сотрудников полиции. Если поначалу Пенросса удивляло столь близкое знакомство бывшего торговца табаком с миром криминала, то скоро он привык к его эрудиции и общался с ним так свободно, словно Мордекай Тремейн всю жизнь проработал в Скотленд-Ярде.

Потом ему довелось пообщаться с Льюисом Холденом. Встреча наедине состоялась на скалах через пару дней после ужина в особняке.

– Еще не успели запланировать на завтра что-нибудь особенное? – поинтересовался Холден своим обычным театральным тоном, заранее исключавшим возможность возражения. – Если нет, то почему бы вам не поехать вместе со мной в Сент-Моган? На машине доберемся быстро. Обещаю отличную рыбалку.

Опасаясь, что долгое сиденье в маленькой лодке закончится морской болезнью, Мордекай Тремейн попытался придумать вежливый повод для отказа, однако не успел. Холден весело, но настойчиво назначил время выезда. Попрощавшись, Тремейн обреченно подумал, что если надежды на спасение нет, остается одно: ограничиться минимальным, самым осторожным завтраком и положиться на милость погоды.

Холден жил на дальней окраине Фалпорта, в небольшом домике с зеленой крышей и окнами, обращенными к городскому парку. От холодных морских ветров строение пряталось за склоном холма. Холостяцкое хозяйство вела пожилая супружеская пара: садовник и экономка. Они следили за порядком, а во время длительных отлучек хозяина сдавали комнаты в аренду.

Льюис Холден увидел приближающегося Мордекая Тремейна, распахнул окно и жизнерадостно прокричал:

– Еще пару минут! Заходите и располагайтесь!

Дверь была открыта. Тремейн вошел и обнаружил, что комната, откуда обращался к нему хозяин, служила спальней. Льюис Холден надевал спортивную куртку. Освобождая гостю место, он сгреб со стула кучу рубашек и белья и бросил на кровать.

– Не обращайте внимания на мой вечный хаос. Экономка постоянно угрожает уволиться, если не исправлюсь, но, к счастью, просто пугает.

Мордекай Тремейн улыбнулся и устроился на краешке стула.

– Рассуждаете, как закоренелый холостяк, – заметил он. – Полагаю, ни одной коварной особе так и не удалось заманить вас в сети Гименея!

– Пару раз едва не попался, – сообщил Холден. – К счастью, в последний момент сумел выкрутиться.

Дожидаясь, пока хозяин соберется, Мордекай Тремейн с любопытством осмотрелся. Увидел на тумбочке возле кровати книгу и прочитал название. Речь шла о метафизике. Выбор не самый банальный, особенно на сон грядущий. Его взгляд скользнул к туалетному столу: крем после бритья, гель для волос, фотография в рамке. Судя по прическе, девушка позировала много лет назад. Милое круглое лицо с темными выразительными глазами. Назвать его красивым было бы преувеличением: рот великоват, да и нос далеко не идеален. Однако выражение доверчивой нежности нашло живой отклик в сентиментальной душе Тремейна. Внизу была какая-то подпись. Он поправил пенсне и прищурился, пытаясь прочитать, однако для слабого зрения буквы оказались слишком мелкими. Заметив, что Льюис Холден смотрит на него, тут же с виноватым видом откинулся на спинку стула.

– Простите, ради бога! Восхитительное фото. Лицо такое… беззащитное.

Льюис Холден взял в руки фотографию.

– Да, – медленно сказал он. – Она была беззащитной.

– Была?

Холден кивнул:

– Она… умерла. Давно и далеко. В Сан-Франциско.

– А как ее звали?

– Маргарет.

Холден произнес имя с особенным выражением. Мордекай Тремейн решил, что собеседник настроен на откровенность, и осмелился проявить постыдное любопытство.

– Ваша сестра? – уточнил он.

Льюис Холден улыбнулся:

– Нет, не моя сестра. – Он поставил фотографию на место. – Впрочем, слушать чужие воспоминания неинтересно. И без того продержал вас слишком долго.

Мордекай Тремейн почувствовал себя разочарованным и одновременно заинтригованным. Несмотря на беззаботные манеры викинга, фотография много для него значила. Не в ней ли кроется разгадка холостяцкого одиночества Холдена? Тремейн отогнал размягчающее влияние «Романтических историй» и мужественно изменил течение своих мыслей.

Вскоре на первый план выступили иные заботы. Льюис Холден хорошо вел машину, однако чрезмерно увлекался скоростью. В результате поездка прошла для Мордекая Тремейна между философской покорностью судьбе и молитвой об избавлении. А в тот момент, когда Холден снизил показания спидометра, чтобы вписаться в узкие улочки Сент-Могана, Тремейн несколько отстраненно удивился тому, что до сих пор жив. На окраине рыбацкой деревушки его внимание привлекли несколько отелей. Ряд небольших частных домов зазывал постояльцев объявлениями об аренде комнат с завтраком или полным пансионом. Сам же Сент-Моган тянулся вдоль бухты и представлял собой беспорядочное скопление аккуратно покрашенных строений с черепичными крышами.

Конечной целью Льюиса Холдена был прибрежный паб – приземистое старое здание мрачного вида. Наверное, за долгие десятилетия в его стенах разыгралось немало драм, связанных с контрабандой. В подвалах несомненно хранилось намного больше французского бренди, чем позволялось знать налоговым инспекторам.

Викинг поддерживал дружеские отношения с хозяином заведения – плотным обветренным местным жителем, чье загорелое, покрытое морщинами лицо доказывало, что он часто покидал бар и отправлялся бороздить морские просторы.

– Иногда ночую здесь, чтобы не мотаться в Фалпорт и обратно – объяснил Холден. – К тому же, Трегарвен относится ко мне с особым уважением. – Он многозначительно подмигнул. – У хитреца больше хорошего виски, чем подозревают обычные клиенты, а среди местных фермеров есть несколько заботливых друзей, которые исправно пополняют запасы продовольствия.

Возле каменного мола была пришвартована моторная лодка – далеко не новая, но просторная, ухоженная и даже недавно покрашенная.

– Неплохо выглядит, правда? – спросил Льюис Холден с гордостью рачительного хозяина. – Купил развалюху, но Трегарвен способен творить чудеса – достаточно предоставить ему полную свободу.

– Отличная работа, – одобрил Мордекай Тремейн.

Несмотря на упрямое нежелание желудка мириться с морской стихией, его всегда привлекал и вид сопротивляющегося ветрам суденышка, и характерный для побережья запах соли, снастей, дегтя и рыбы, а морской бриз заставлял по-мальчишески волноваться в предвкушении новых приключений. К счастью, беспокойство было безосновательным. Море вело себя мирно, и день прошел безмятежно. Когда на закате Холден искусно завел лодку в бухту, Мордекай Тремейн почувствовал себя старым морским волком, всю жизнь качавшимся на волнах. Да и аппетит разыгрался волчий. Помимо физического благоденствия рыбалка подарила ему редкую умственную свежесть. Ничто так не возбуждает взаимное доверие, как долгое сидение в лодке вдали от берега. Теперь Льюис Холден казался добрым старым приятелем.

Среди прочего Мордекай Тремейн упомянул и о Картхэллоу:

– Вы производите впечатление близких друзей.

– Мы с Адрианом находим общий язык, – подтвердил Холден. – Конечно, не всегда, но и серьезных разногласий не испытываем. По крайней мере…

Он замолчал, и Тремейн посмотрел на него с надеждой. Через пару мгновений, не отрывая взгляда от воды, Холден добавил:

– В последнее время я волнуюсь за него. Он загоняет себя. Человек не может жить в постоянном напряжении.

Мордекай Тремейн вспомнил о двух студиях, до отказа заполненных картинами, этюдами и набросками.

– Да, творческая энергия художника удивляет. Однако Картхэллоу вовсе не производит впечатления изможденного человека. Скорее он наслаждается работой.

– Действительно наслаждается, – согласился Холден, – но здесь-то и таится опасность. Адриан готов гнать себя – или, если угодно, следовать за вдохновением – до тех пор, пока внезапно не разразится кризис. Может случиться так, что все будет нормально и вдруг… хлоп! Что-то сломается, и поправить уже не удастся.

– Почему бы вам не попытаться убедить друга сбавить темп?

Льюис Холден печально усмехнулся:

– Я пытался. Но едва не лишился головы. Адриан не склонен прислушиваться к советам со стороны, пусть даже самым тактичным. По-моему, он просто не в состоянии расслабиться. Человек привыкает к определенному стандарту и даже расходы свои непроизвольно увеличивает, когда доходы растут. Адриан весьма успешен, но ему нравится ощущать финансовую свободу, несмотря на большие запросы. Кроме того, художественный рынок вполне может попасть в черную полосу, и поэтому Адриан стремится как можно больше взять от нынешнего благополучного расклада. Фактически…

Холден внезапно замолчал и притворился, будто возится с леской. У Мордекая Тремейна сложилось впечатление, что его собеседник боится переступить границу откровенности, дозволенной новой дружбой. Он так и не закончил начатой фразы и к разговору об Адриане Картхэллоу больше не вернулся. Напротив, проявил готовность обсуждать любые другие темы. И все-таки Мордекай Тремейн сумел добавить в свой мысленный реестр еще одну интригующую подробность. Рассуждения Холдена в значительной степени соотносились с реакцией самого Картхэллоу на шутливое замечание о безопасности в стенах окруженного водой «Парадиза».

«Кроме налогового инспектора!» – так ответил Картхэллоу. Тогда его слова прозвучали ироничной отговоркой, однако сейчас возникло сомнение. А если художника терзали серьезные опасения?

Возможно, именно поэтому уже на следующий день Мордекай Тремейн вспомнил о любезном приглашении Хелен Картхэллоу воспользоваться пляжем и шезлонгом. Момент был не самым удачным, поскольку художника дома не было. Хелен выслушала просьбу с некоторой неуверенностью в темных глазах, но согласилась проводить Тремейна и показать ему пещеру, где хранились шезлонги.

– Мы оставляем их здесь, чтобы не таскать постоянно вниз и вверх, – объяснила она. – Мало кто из отдыхающих добирается до этого края, и уж тем более вряд ли кому-либо придет в голову прихватить на память пляжную мебель.

Мордекай Тремейн поблагодарил хозяйку и осмотрелся, выбирая место, где можно было бы насладиться солнцем и в то же время укрыться от морского бриза.

– Простите, что убегаю, – сказала Хелен на прощание. – Жду одного человека. – Она убрала с лица непослушный локон. – Должен зайти Лестер Имлисон. Вы видели его на обеде.

– Да, – кивнул Мордекай Тремейн. – Мы с ним познакомились. Очень приятный молодой человек.

Хелен улыбнулась, однако на провокацию не поддалась. Она прошла по песку, поднялась по извилистой тропинке и уже через несколько секунд пересекла мост. А Мордекаю Тремейну внезапно захотелось понять, что у нее на уме. Что она думает о муже и что муж думает о Лестере Имлисоне?

Был теплый день, солнце светило мягко и дарило умиротворение. Постепенно его мысли начали тонуть в тумане и вскоре исчезли.

Проснулся Мордекай Тремейн от шепота волн и боли в затекшей от неудобного положения шее. Он открыл глаза, посмотрел по сторонам и пригляделся к камням у подножия скал примерно в пятнадцати ярдах от него. На них лежали пляжные халаты и полотенца. Тремейн взглянул чуть дальше и за камнями – там, где берег изгибался – увидел границу воды. Из моря вышли мужчина и женщина. Женщина сняла купальную шапочку, встряхнула волосами и превратилась в Хелен Картхэллоу, а спутником ее оказался Лестер Имлисон. Держась за руки, они побежали по пляжу, словно веселые дети.

Потом Мордекай Тремейн признавал двойственность поступка, однако в тот момент он снова закрыл глаза и притворился спящим. Вскоре стали отчетливо слышны голоса.

– Прости, Лестер. Правда, не могу, – произнесла Хелен Картхэллоу.

– Но почему? – возразил Имлисон. – Я оставил машину в укромном месте. Уверен, что никто не увидит, как мы уедем. Успеем прокатиться до вересковой пустоши и вернуться к обеду.

Голос Хелен звучал разочарованно, но твердо:

– Ничего не получится, Лестер. Я пообещала Адриану позировать в течение часа. Он вернется с минуты на минуту.

– Почему бы ему не подождать для разнообразия? Он пишет портрет вовсе не по доброте душевной. Тебе это отлично известно. Если ему так уж необходимо создать чей-то образ, могу прислать Роберту. Она-то точно будет счастлива.

– Адриан – мой муж.

– Незачем об этом напоминать! Какого черта ему не хватает порядочности дать тебе развод? Подлец просто издевается над нами обоими. Он…

Лежа с закрытыми глазами, Мордекай Тремейн не увидел предупреждающего жеста Хелен, однако понял, что такой жест был. Имлисон понизил голос и сообщил:

– Все в порядке. Спит.

Мордекай Тремейн разрывался между несколькими непреодолимыми желаниями. Веки сами собой пытались подняться. Шея и плечо требовали свободы, как требует свободы тело, заточенное в смирительную рубашку. Ну и, разумеется, неудержимо хотелось чихнуть – оглушительно и громко. Он терпел, пока хватало сил, а потом все-таки сдался: пошевелился и открыл глаза. Вздохнул с облегчением: халаты и полотенца исчезли. Осторожно, будто возвращаясь из глубокого сна, потянулся и поднялся. Ведущая наверх тропинка пустовала; на мосту никого не было.

Мордекай Тремейн сложил шезлонг и убрал на место, в пещеру. Прилив стремительно наступал, но еще оставалось время вернуться домой по пляжу, прежде чем вода отрежет следующий мыс по направлению к Фалпорту. Можно было бы подняться по тропинке – вряд ли по пути ему встретились бы Хелен Картхэллоу или Лестер Имлисон, – однако рисковать не следовало, чтобы случайно не выдать себя.

В другое время Тремейн непременно заглянул бы в каждую из множества пещер, но сейчас детская забава его не привлекала. Ситуация, случайным свидетелем которой он только что стал, была слишком взрослой.

В дом Тайнингов Мордекай Тремейн вернулся в несвойственном ему состоянии депрессии и обрадовался, услышав, что заботливый хозяин купил на вечер билеты в «Павильон». Возможно, удастся отвлечься от нескончаемых неприятных мыслей.

Он ожидал увидеть второсортное представление с участием некогда симпатичной певицы, чьи голос и фигура неисправимо пострадали в безжалостной борьбе со временем, и вульгарного комика, повторяющего избитые шутки со страниц старых низкопробных журналов. Вместо этого искрометное шоу приятно удивило разумным подбором материала и профессиональным исполнением. Хор вступал вовремя, а большинство номеров могли бы претендовать на более престижные залы. Забыв о Хелен Картхэллоу и любовном треугольнике, не без основания названном вечным, Мордекай Тремейн с удовольствием погрузился в новые впечатления примерно на сорок пять минут.

Среди мужской половины труппы Тремейн углядел невысокого человека в смокинге, делавшем его квадратным. Он участвовал в первом номере программы, и уже тогда у Тремейна возникло тревожное ощущение дежавю: фигура казалась знакомой. Затем артист исчез со сцены, а мимолетное воспоминание утонуло в восторге, порожденном исключительно элегантным представлением песни «Мой герой» из мюзикла «Шоколадный солдат» – тем более трогательным, что исполняла ее молодая и привлекательная певица.

Однако через тридцать пять минут после открывших концерт вступительных тактов пианиста квадратный актер вновь предстал перед публикой. Уверенно подошел к рампе и продемонстрировал несколько пародий на знаменитых киноактеров и дикторов. Зал наградил его мастерское выступление долгой овацией. Мордекай Тремейн аплодировал немного рассеянно и озабоченно. Он узнал пародиста и не сомневался, что на сцене стоит тот самый потрепанный человек, который разговаривал с Адрианом Картхэллоу в темном переулке Ист-Энда. Необычная форма головы исключала ошибку.

Как только в зале вспыхнул свет, Тремейн прочитал программку. Отыскать нужного участника представления не составило труда, поскольку каждое из выступлений имело порядковый номер. Мортон Уэстфилд. На отдельной странице, предназначенной для фотографий членов труппы, среди прочих улыбалось и его лицо, подтверждая сходство.

Мордекай Тремейн счел совпадение чрезвычайно любопытным.

Если это, конечно, было совпадением.

Держа кисть в вытянутой руке, Адриан Картхэллоу передавал на холсте величественную ярость прибоя, атакующего мыс Трекарн. Сидя на камне неподалеку, Мордекай Тремейн наблюдал за быстрыми уверенными движениями от первых штрихов до заключительных цветовых аккордов, вдохнувших в картину жизнь.

Направляясь в «Парадиз» и встретив возле моста художника с этюдником на плече, он подумал, что план провести пару часов в интимной атмосфере, а возможно, даже услышать несколько интересных признаний, потерпел фиаско. Удивительно, однако, что Картхэллоу пригласил его составить компанию.

– Разумеется, если вам не будет скучно.

– Нет! – горячо воскликнул Мордекай Тремейн, будто услышал какую-то ересь. – Но вы уверены, что своим присутствием я не стану отвлекать вас от работы?

– Напротив, буду рад собеседнику. Только в одном случае я возражаю против свидетелей: когда пишу портрет. В это время я действительно становлюсь дикарем.

Картхэллоу вывел машину из построенного неподалеку от моста каменного гаража и взял курс на мыс Трекарн. Установил этюдник на плоском участке, где скалы расступились, образовав небольшую укромную площадку и открыв великолепное нагромождение камней у кромки воды. Мордекай Тремейн наблюдал, как быстрые движения кисти без видимого напряжения переносят пейзаж на холст.

– Что за чудо – краски! – заметил он, когда небо прочертила широкая желтая лента охры.

Картхэллоу усмехнулся:

– Полагаете, все решает цвет, которого не было на земле или на море? – Вслед за желтой полосой на горизонте вспыхнули красные отсветы. – Знаю, что изображаю вовсе не то небо, какое видите вы, однако не хочу превращать картину в фотографию. С этой задачей лучше справится камера. Мне же важно уловить атмосферу, передать чувство и непосредственное впечатление.

Мордекай Тремейн встал с камня и из-за плеча мастера взглянул на картину. Кисть перенесла с палитры на холст серую, синюю, красную, черную краски, превратив их в камни и скалы, а вокруг бурлило море, еще недавно скрытое в тюбиках ультрамарина и изумруда. Перевоплощение отзывалось в душе благоговейным трепетом: на полотне возник совсем не тот мыс Трекарн, который существовал в природе, и все-таки каждый, кто хотя бы раз видел пейзаж собственными глазами, не мог усомниться в подлинности изображения.

– Вы безупречно передали настроение, – восхищенно проговорил Мордекай Тремейн.

Картхэллоу заметно смягчился и потеплел, хотя принял похвалу с напускной скромностью. Мордекай Тремейн решил, что настал подходящий момент. Если существовала какая-то тайна, то сейчас, застигнутый врасплох, художник неизбежно выдаст ее.

– Кстати, – промолвил он небрежным тоном, – вчера видел вашего знакомого.

– Да?

– На представлении в «Павильоне», – пояснил Тремейн. – Впервые там оказался и сразу его узнал. Тот самый человек, с которым вы разговаривали в Ист-Энде, неподалеку от Тауэра, когда я случайно наткнулся на вас.

Рука Адриана Картхэллоу, аккуратно наносившая тон на уголок неба, не замерла и даже не дрогнула.

– Что за человек? – беззаботно уточнил он.

– Сомнительного вида торговец. Во всяком случае, тогда он выглядел именно так. Со странной приплюснутой головой.

Картхэллоу нахмурился, пристально посмотрел на картину, добавил завершающий штрих и отстранился, чтобы оценить работу.

– Да, – произнес он, поняв, о ком идет речь. – Этот. Говорите, видели в театре? Вряд ли. Наверное, ошиблись.

– Нет, – не сдавался Мордекай Тремейн. – Уверен, что не ошибся. Тот самый человек. В программке написано, что его зовут Мортон Уэстфилд.

– Правда? – Картхэллоу бережно снял картину с этюдника и начал сосредоточенно складывать кисти и краски. – Не знаю его имени. Надеялся, что парень будет мне позировать, но в итоге ничего не получилось. Не договорились. Вы не могли его здесь увидеть. Тот человек – типичный житель Ист-Энда, ему нечего делать на сцене в Фалпорте. Скорее всего просто внешнее сходство. На свете много двойников.

Художник выглядел равнодушным, будто разговор его не касался и не интересовал. Закрыл этюдник, повесил его на плечо и зашагал к машине. Что ж, пусть будет так, сказал себе Мордекай Тремейн.

Удивительно, насколько быстро он освоился в небольшом обществе, окружавшем чету Картхэллоу, и с какой легкостью это общество его приняло. Теперь он знал все жизненные истории и понимал отношения между людьми. Единственным невыясненным объектом оставался Элтон Стил. Солидный темноволосый джентльмен с неторопливыми манерами и редкой способностью держаться в тени, в то же время заставляя окружающих считаться со своим присутствием, по-прежнему казался загадочным. Элтон Стил всегда производил раздражающее впечатление человека, который знает гораздо больше, чем считает нужным сказать. Мужественное лицо неизменно сохраняло выражение, напоминавшее о возможности в любой момент взять инициативу в свои руки. Его непонятный характер тревожил Мордекая Тремейна. Он не любил сильных молчаливых мужчин, ставивших себя выше остальных. Предпочитал обыкновенных смертных, склонных говорить то, что думают.

– Вы несправедливы к Элтону, – заметила Хильда Ивленд, когда Тремейн поделился с ней своими сомнениями. – Он вовсе не такой. Надежный, преданный человек. Наверное, вам так показалось, потому что…

– Почему?

– Так, ничего особенного.

Они шли по дороге, ведущей через поля из Фалпорта в Пенкран; всего-то две или три мили, не более. Хильда Ивленд описала Пенкран как укрывшуюся за дюнами красивую маленькую деревню, и заявила, что Мордекай Тремейн просто обязан увидеть недавно отреставрированную церковь двенадцатого века.

– Почему бы вам не стать моим гидом? – предложил он, и его идея встретила одобрение.

Впереди маячили разбросанные крыши домов, а слева на холме морским ветрам назло возвышалась серая каменная колокольня. Они поднялись по узкой тропинке, вошли в сумрачную прохладу, восхитились древней купелью и искусно украшенным клиросом, а потом спустились в деревню и прогулялись по улице, где располагалось много уютных кафе. Было еще рано, Хильда Ивленд предложила пройтись по дюнам и на автобусе вернуться в Фалпорт.

Морской бриз приятно освежал и в то же время, что случалось довольно редко, не испытывал терпение летевшим в глаза песком. Мордекай Тремейн с удовольствием шагал по неровной извилистой тропе, вслушиваясь в музыку атлантического прибоя. Погруженный в новые впечатления, он вдруг заметил укрывшуюся между дюн пару и едва не споткнулся от неожиданности. Не приходилось сомневаться в интимности сцены. Двое лежали, слившись в страстных объятиях и явно не ожидая беспокойства в столь уединенном месте. Мордекай Тремейн смутился, невнятно извинился и поспешил дальше.

Через две минуты, отойдя на почтительное расстояние, Хильда Ивленд произнесла:

– Вы, конечно, узнали их.

– Да, – кивнул Мордекай Тремейн. – Боюсь, что так.

– Это давно не секрет, – продолжила Хильда Ивленд. – Всем известно, что Лестер от нее без ума.

На мягком лице Тремейна отразилось волнение.

– Мистер Картхэллоу, – сбивчиво проговорил он. – Как… что…

– Знает ли Адриан? – сформулировала за него вопрос миссис Ивленд. – Уж не думаете ли вы, что он оставит без внимания подобный факт?

– Впервые увидев мистера Картхэллоу, я подумал, что он очень любит жену, – признался Мордекай Тремейн.

– Не сомневаюсь, – сухо промолвила Хильда Ивленд. – Такова тактика Адриана. Улыбка на лице хищника. – Она заметила глубокое огорчение спутника и смягчилась: – Понимаю вашу проблему, Мордекай. Хотите видеть в людях добро и оттого многого не замечаете. Не знаю, что вы думаете об Адриане, но можете поверить моему слову: это самый настоящий разрушитель.

Мордекай Тремейн остановился. Лицо Хильды Ивленд пылало. От ее обычного добродушия не осталось и следа.

– Не представлял, что вы так дурно к нему относитесь, – произнес он. – Разумеется, я слышал критические суждения; например, много нелестных отзывов звучало в связи с портретом Кристины Нил. Однако никогда не воспринимал негативные отзывы всерьез, списывая на обычную в случае успеха зависть.

– Портрет Кристины Нил стал лишь одной из скандальных выходок Адриана. Он специально изобразил ее так, чтобы опозорить – потому что любит делать людям больно. У нас не принято открыто обсуждать характеры и поступки, но всем известно, каков Картхэллоу в действительности. Известно, что он делает с Хелен. Поэтому Элтон так яростно ненавидит его.

– Стил ненавидит Картхэллоу? – Мордекай Тремейн был в шоке. – Не подозревал ничего подобного.

– Я так и думала. Со стороны отношения представляются нормальными и даже дружескими, но под крышкой внешнего спокойствия кипит дьявольское варево. Порой страшно вообразить, как отзовется тайная вражда.

– Если Картхэллоу знает об Имлисоне, то почему ничего не предпринимает? Неужели он позволяет роману беспрепятственно развиваться едва ли в собственном доме?

– Это тоже вопрос тактики. Адриан не любит Хелен. Не любит никого, кроме самого себя. Однако на развод никогда не согласится. Предпочтет и впредь притворяться, будто не замечает ничего особенного, зная, что терзает жену.

– Почему она вышла за него замуж? – наивно спросил Мордекай Тремейн.

Едва слова прозвучали, вопрос показался неуклюжим и грубым, но собеседница не подала виду, что заметила неловкость.

– Наверное, влюбилась, – ответила она. – В конце концов, Адриан пользуется бешеным успехом у женщин, хотя, судя по всему, не хочет лишних хлопот. Даже сейчас поклонницы в прямом смысле набрасываются на него. Вспомните, например, Кристину Нил или Роберту.

– Должен признаться, что искренне сочувствую мисс Ферхэм. Картхэллоу относится к бедной девушке с откровенным пренебрежением. Все ее усилия выглядят совершенно… бесплодными.

– Не следует недооценивать Роберту. На самом деле она гораздо глубже и сильнее, чем кажется.

Они немного помолчали, а потом Мордекай Тремейн проговорил:

– Если ситуация зашла настолько далеко, то почему Лестер Имлисон ничего не предпримет?

– Почему они не уедут вместе? – Хильда покачала головой. – Настоящей работы у Лестера нет, и живет он на те деньги, которые ему выделяет отец. Трудно сказать, что произойдет, если он покинет Фалпорт. К тому же, неизвестно, последует ли за ним Хелен. Я давно ее знаю и все же не могу утверждать, что понимаю, о чем она думает и как поступит в следующую минуту.

Тремейн сообразил, что имеет в виду Хильда. Ее слова подтвердили его личное впечатление. Ему не удалось установить контакт с реальной женщиной, спрятанной за яркими губами и оживленными манерами жены Адриана Картхэллоу – знаменитого художника, озабоченного поддержанием громкой славой.

На обратном пути в деревню Хильда Ивленд вдруг сказала:

– Простите, что у нас здесь все так отвратительно. Компания подобралась не самая приятная, правда?

– Люди устроены настолько сложно, что порой их взаимоотношения неизбежно запутываются.

Заметив, что собеседница смотрит на него с легкой иронией, Тремейн поспешил задать следующий вопрос:

– Какое же место в общей картине занимает мистер Холден?

– Если вас интересует, влюблен ли он в Хелен, то ответ отрицательный. Льюис испытывает самые теплые чувства, но это вовсе не любовь. Вы еще не успели составить о нем конкретного мнения, так ведь?

– Боюсь, что не умею обходиться без конкретного мнения о людях, – ответил Тремейн извиняющимся тоном. – Это давно вошло в привычку. Но о влюбленности мистера Холдена даже не думал. Более того, представлял нечто иное… благодаря фотографии, которую увидел на туалетном столе.

– Фотография?

– Да. Привлекательная темноволосая девушка с милым лицом. Мистер Холден назвал имя – Маргарет, – а по тону я понял, что из-за нее он так и не женился. Сказал, что она давно умерла.

– Маргарет? – Хильда Ивленд нахмурилась. – Льюис многое о себе рассказал, но не помню, чтобы хоть раз упомянул это имя.

Тремейн промолчал. Мысли унеслись в далекое прошлое. С Льюисом Холденом его роднили трагические обстоятельства: Мордекай Тремейн тоже не женился из-за смерти любимой женщины, навсегда смирившись с участью холостяка.

Эта страница жизни оставалась закрытой для людей, и открывать ее он не спешил. Поэтому Хильда Ивленд так и не узнала причину печали, внезапно охватившей Тремейна на обратном пути в Фалпорт.

Если до экскурсии в Пенкран Мордекай Тремейн не подозревал о сложности взаимоотношений в окружении Адриана Картхэллоу, то после беседы с Хильдой Ивленд он начал внимательно присматриваться к происходящему. Откровенный рассказ заставил его вспомнить подробности общения с художником, а полученные в итоге аналитической работы выводы отнюдь не улучшили уже сложившегося мнения. И в свете новой интерпретации поведение Картхэллоу предстало явно подозрительным.

В результате все, что пришлось увидеть и услышать Тремейну в последующие дни, воспринималось им с заведомым цинизмом, какого прежде не было. Только сейчас ему открылись глубины, давно известные всем остальным участникам событий.

Элтон Стил уже не казался отстраненным спокойным человеком, уверенным в собственной непогрешимой силе. В его темных глазах кипела ненависть, сдерживать которую удавалось лишь усилием воли. Адриан Картхэллоу представал не общительным добродушным художником, по праву гордившимся громкими успехами, а самодовольным садистом, находившим извращенное удовольствие в тайном мучении, истязавшим свои жертвы словесными ударами, которые те не могли отразить, не выдав себя. Веселье, оживленный голос и громкий смех Хелен Картхэллоу уже не мог скрыть постоянного напряжения и страха.

Мордекай Тремейн вспомнил слова Хильды о пугающем конце и почувствовал, как настораживают его самого и неестественность поведения молодой дамы, и тяжелые взгляды, какие бросает на нее Элтон Стил. Вдруг стало ясно, что напряжение не может длиться вечно. Рано или поздно что-то – или кто-то – неизбежно сломается.

Даже Льюису Холдену не всегда удавалось сохранить невозмутимость. Порой его энтузиазм и театральность выглядели вымученными. Внешне отношения с Картхэллоу оставались прекрасными, однако не стоило труда заметить, что друзья редко смотрели друг другу в глаза. Холден производил впечатление портного, из последних сил пытавшегося удержать в руках и хотя бы грубо сметать расползавшуюся ткань, или актера, игравшего роль перед враждебно настроенной публикой в окружении неадекватных партнеров.

Через два дня после прогулки в Пенкран общество собралось на пляже, а ранним вечером Картхэллоу пригласил всех в «Парадиз». Завязалась оживленная беседа, и даже Элтон Стил проявил непривычное воодушевление.

Мордекай Тремейн и Хильда Ивленд поднимались по крутой тропинке, замыкая процессию.

– Приятный день, – заметил Тремейн.

Его спутница взглянула на него с улыбкой и, держась за перила, остановилась, чтобы перевести дух.

– Очень рада. Честно говоря, я испугалась, что своей глупой болтовней испортила вам отдых.

– Миссис Картхэллоу выглядит вполне довольной, – поделился наблюдением Тремейн. – А Адриан держится так, словно действительно обожает ее. Надеюсь, этот добрый знак обещает благие перемены.

Миссис Ивленд кивнула, и они оба продолжили путь.

Однако основания для оптимизма таяли с каждой минутой. Первым диссонансом прозвучал случайно услышанный диалог Холдена и Картхэллоу, когда те спускались по лестнице из студии. В голосе Картхэллоу сквозило раздражение:

– Черт возьми, Льюис! Я не ребенок и знаю, что делаю! Не беспокойся, получишь свои деньги!

– Тебе известно, что меня волнуют не сами деньги, – возразил Холден. – Страшно за тебя. Работа от этого только страдает. А что будет, если ты сорвешься?

– Мои проблемы, – зло процедил Картхэллоу. – Незачем постоянно читать нотации. Думаешь, не понимаю, в каком я дерьме?

Он заметил Мордекая Тремейна, и его глаза вспыхнули ненавистью. Холден явно смутился. Тремейн благоразумно сделал вид, будто ничего не слышал.

Второй неприятный инцидент произошел после обеда. Компания вышла на свежий воздух, а когда Хильда Ивленд попросила принести сумочку, Тремейн вернулся в гостиную, не подозревая, что там кто-то остался. Он приблизился к двери, взялся за ручку и услышал взволнованный голос Хелен Картхэллоу:

– Скажите правду, Льюис. Сколько?

Конечно, следовало постучать и войти. Мордекай Тремейн был готов первым признать, что, оставаясь в неподвижности, поступает совсем не так, как принято вести себя в приличном обществе. Однако природное любопытство, распаленное рассказом Хильды Ивленд, помешало заявить о своем присутствии.

– Сумма не настолько велика, чтобы вы беспокоились, дорогая, – неохотно ответил Холден.

– Сколько, Льюис? – настойчиво повторила Хелен.

– Около пяти тысяч.

– Так много! – в ужасе воскликнула она.

Холден поспешил успокоить ее:

– Я не богат, Хелен, но и не совсем беден. Вам известно, что я умею довольствоваться малым. Спешить некуда. Торопить Адриана не собираюсь.

– Знаю, Льюис, – тихо произнесла миссис Картхэллоу.

– К тому же, – продолжил Холден, – такой человек, как Адриан, способен быстро заработать эту сравнительно небольшую сумму. Он знаменит и может назначать цены.

– Вы так считаете? – В голосе Хелен послышалась горечь. – Многие думают, будто Адриан богат, однако если тратить деньги быстрее, чем удается заработать, то впереди нет ничего, кроме банкротства. Мы с вами понимаем друг друга, и притворяться незачем. Адриан не любит обсуждать финансовые проблемы, и все же я знаю, что он выписывает больше чеков, чем оплачивает. В последнее время заказов у него немного, а работы продаются не так хорошо, как можно вообразить. К тому же, кое-какие события не прибавили ему популярности, и результат не заставил себя ждать.

– Он всегда готов вступить в схватку, – согласился Холден. – Однако, выражая собственный взгляд, всего лишь остается честным в творчестве.

– Незачем защищать Адриана, Льюис, – сухо возразил Хелен. – Тем более передо мной. – Она рассмеялась, но ее смех прозвучал невесело. – Наверное, вам кажется странным, что я проявляю заботу о благополучии мужа. Очевидно, до такой степени привыкла изображать добропорядочную жену, что не могу выйти из роли.

Мордекай Тремейн почувствовал, что стоит за дверью слишком долго. Совесть уже отказывалась молчать. Он бесшумно вернулся в начало коридора, а потом снова направился к гостиной, по пути нарочито громко откашливаясь. Распахнул дверь и вошел в комнату.

– О, прошу прощения! – смущенно воскликнул Тремейн. – Право, не предполагал, что здесь кто-то есть. Хильда забыла сумочку и попросила принести. Ах да, вот она где.

Он забрал то, зачем явился, быстро закрыл за собой дверь и с облегчением вздохнул. Неприятно сознавать, что две пары глаз напряженно следят за каждым твоим движением, и каждый взгляд скрывает подозрение и стремление понять, сколько времени ты провел под дверью и что успел услышать.

Мордекай Тремейн так долго приучал себя просыпаться в половине седьмого утра, что процесс больше не сопровождался болезненными ощущениями. Каждый день в одно и то же время он открывал глаза, вскакивал с постели и выполнял привычный набор упражнений. Облаченная в пижаму бесформенная фигура ни в малейшей степени не напоминала могучие торсы с рекламных проспектов спортивных клубов, однако в пользе производимых перед распахнутым окном резких движений Тремейн не сомневался.

Глубоко дыша, как и положено довольному жизнью человеку, исправно совершившему все, что нужно только что начавшимся днем, Мордекай Тремейн отправился к скалам. Обычно ранняя прогулка уводила его в сторону Фалпорта, однако сегодня он решил для разнообразия прогуляться по пляжу в противоположном направлении. Песок был плотным и чистым, а в воздухе ощущался терпкий запах водорослей и соли. Увлекшись, Тремейн ушел дальше, чем планировал. Быстро шагая по широкому золотистому пляжу, время от времени перелезая через отколовшиеся от скалы и преградившие путь камни, он бодро шел до тех пор, пока не взглянул на часы и не обнаружил, что следовало немедленно повернуть к дому, чтобы не опоздать к завтраку. Ни один разумный человек не согласился бы пропустить неподражаемый завтрак, приготовленный Кейт Тайнинг.

Мордекай Тремейн уже хорошо изучил местность, а потому решил дойти до следующего нагромождения камней, подняться по деревянной лестнице и вернуться по верхней тропинке. Довольный собственной изобретательностью, он умиротворенно продолжил путь и в эту минуту увидел Адриана Картхэллоу.

Рядом с художником стоял тот самый неряшливо одетый человек, с которым он разговаривал в Ист-Энде. Человек с приплюснутой головой, выступавший в театре Фалпорта под именем Мортона Уэстфилда. Человек, от знакомства с которым Адриан Картхэллоу решительно отказался пару дней назад. Мордекай Тремейн поспешил скрыться из виду. Увлеченные беседой собеседники не заметили появления постороннего. Шаги тонули в песке, а мерный шум прибоя заглушал любой случайный звук.

Место встречи было выбрано отнюдь не случайно: камни надежно скрывали заговорщиков. Заметить их можно было, только пройдя по пляжу, как это сделал Тремейн. Однако в столь ранний час мало кто из отдыхающих отваживался отправиться в дальний путь. Мордекай Тремейн осторожно подобрался ближе. Прячась за камнями, он сумел найти укромное место всего в нескольких ярдах от художника и его собеседника. Совесть не победила протест: Адриан Картхэллоу солгал, заявив, будто не знает человека по имени Мортон Уэстфилд. Этот существенный факт вкупе с другой информацией о художнике оправдал попытку Тремейна выяснить цель и содержание тайного общения.

Разговор велся вполголоса, и прибой мешал уловить связный диалог, оставляя лишь отдельные фразы.

Донесся голос Уэстфилда:

– Рейнольдс… Белмонт удовлетворен… хорошая сумма…

Картхэллоу сердито перебил:

– Черт возьми, нельзя же стряпать эти штуки, как колбасу!

Продолжение беседы утонуло в звуках морской стихии. Мордекай Тремейн прижался к камням, но все равно не смог ничего услышать, пока голос Картхэллоу не донесся вновь, причем с пугающей ясностью:

– Тут больше встречаться нельзя. Слишком рискованно. Один любопытный старик по фамилии Тремейн умудрился заметить нас в Лондоне, а недавно увидел тебя здесь, на сцене Павильона. Если он обнаружит нас вместе, то сделает опасные выводы.

– А он не… – начал Уэстфилд, однако Картхэллоу рассмеялся.

– Не заподозрил ли что-нибудь? С какой стати? Я его разубедил; сказал, что тот, кого он видел в Лондоне, интересовал меня в качестве модели, и не может выступать в ревю. Тремейн решил, что ошибся, и успокоился. Однако высовываться не следует. Встретимся в Уэйдстоу, на скачках. Тогда и объяснишь, что конкретно тебе требуется.

Распластавшись на усеянном моллюсками камне, Мордекай Тремейн старался дышать не чаще, чем того требовало поддержание жизни. Собеседники перешли на другое место, вот почему голоса зазвучали так отчетливо. Скорее всего встреча завершалась, и они готовились расстаться. А это означало, что наступил кризисный момент: от того, в каком направлении пойдут заговорщики, зависело, обнаружат они его или нет. Если обнаружат… Стало откровенно страшно. Пустой пляж. Камни, готовые навечно скрыть любое насилие… Тремейн не находил в себе мужества взглянуть, что происходит. Оставалось лишь одно – затаиться в надежде на милость судьбы.

Ожидание длилось долго и далось тяжело, однако удача была на его стороне. Когда Мордекай Тремейн осмелился высунуться из укрытия и посмотреть по сторонам, он увидел, что Картхэллоу идет по пляжу в сторону своего дома, а Уэстфилд быстро шагает по направлению к Фалпорту. К счастью, чужого присутствия ни один из них так и не заметил. И все же Тремейн дождался, пока оба окончательно скрылись из виду, и только после этого покинул спасительное каменное убежище. Лучше опоздать к завтраку, чем наткнуться на Адриана Картхэллоу или его сообщника.

Возвращаясь домой по пляжу – верхняя тропинка почему-то утратила былую привлекательность, – Мордекай Тремейн попытался разобраться со своими впечатлениями. В конце концов, у Картхэллоу мог быть абсолютно законный повод для встречи с Уэстфилдом в уединенном, защищенном от посторонних взглядов месте, и столь же законный повод скрывать факт знакомства с этим человеком.

Да, действительно мог, с сомнением подумал Мордекай Тремейн. Но версия особого доверия не внушила.

Слегка запыхавшись от непривычно быстрой ходьбы, он зашел в дом в ту самую минуту, когда все садились за стол. К счастью, завтрак немного задержался.

– Какие планы на сегодня, Мордекай? – поинтересовался Джонатан Бойс. Старший инспектор Скотленд-Ярда загорел и окреп настолько, что, по его собственным словам, выглядел слишком хорошо, чтобы и дальше считаться больным.

– Думаю составить вам компанию в саду, Джонатан, – ответил Тремейн.

Он надеялся, что Чарлз Пенросс явится проведать приятеля, и не ошибся: ровно в одиннадцать часов инспектор показался у калитки.

– Счастливчики, – прогудел он, увидев джентльменов в шезлонгах и с чашками кофе в руках. – Сегодня слишком жарко, чтобы мотаться по городу и ловить нарушителей, оставивших машины в неположенном месте.

– Насколько я могу понять, – отозвался Бойс, – ваше замечание означает, что дела сейчас идут вяло?

– Рад доложить, что так оно и есть. График преступности уверенно идет вниз.

– Вы пришли как раз к кофе, – вступила в разговор Кейт Тайнинг. – Устраивайтесь, Чарлз. Сейчас принесу вам чашку.

Как только инспектор расположился в шезлонге, Мордекай Тремейн воспользовался удобной возможностью.

– Если дел немного, – произнес он, – может, разузнаете кое-что лично для меня? Я интересуюсь одним из артистов из «Павильона». Пародистом.

– Уэстфилдом? – уточнил Пенросс. – Мортоном Уэстфилдом? Со странной головой?

– Точно, – подтвердил Тремейн с нескрываемым азартом. – О нем что-нибудь известно?

Инспектор посмотрел на него с любопытством:

– Только то, что он артист. Почему вы спрашиваете? Что еще я должен знать?

– Понятия не имею, – торопливо проговорил Мордекай Тремейн. – Просто показался знакомым. Не могу отделаться от ощущения, что уже видел его, но под другим именем.

– Вполне возможно, – отозвался Пенросс. – Актеры часто пользуются псевдонимами.

Тремейн почувствовал, что разговор пошел в ложном направлении.

– Я не о том. Уверен, что где-то встречался с ним, но не могу вспомнить, где именно.

– Почему бы не зайти в Павильон и не спросить его самого? – практично посоветовал инспектор.

Джонатан Бойс слушал разговор с едва заметной ироничной улыбкой.

– Придется вам раскрыть карты, Мордекай. Скажите Чарлзу, что конкретно вас интересует, и тогда он, может, снизойдет до понимания.

Мордекай Тремейн нервно поправил пенсне:

– Я хочу узнать о Мортоне Уэстфилде все. Как его зовут на самом деле, где он живет и чем занимается в то время, когда не выступает в Фалпорте.

Инспектор Пенросс пригубил кофе и спросил:

– Зачем?

– Боюсь, пока не могу этого сказать. Не исключена ошибка, так что я не хочу втягивать вас в неприятности.

Чарлз Пенросс перевел взгляд с Джонатана Бойса на Мордекая Тремейна и обратно. Бойс кивнул, и инспектор уточнил:

– Это серьезно?

– Вполне.

Пенросс с удовольствием допил кофе, поставил чашку на поднос и поднялся:

– Полагаю, смогу ответить на ваши вопросы, хотя потребуется некоторое время. Придется действовать осторожно.

– Понимаю, – благодарно отозвался Мордекай Тремейн.

Днем он медленно брел по пляжу в сторону «Парадиза» с таким чувством, словно пересек свой личный Рубикон. Сделал конкретный шаг к раскрытию тайны Адриана Картхэллоу. Какими бы ни оказались последствия этого шага, пути к отступлению уже не существовало. Он успел достаточно хорошо узнать Пенросса, а потому понимал, что за внешней невозмутимостью инспектора скрывается безусловная преданность делу. Она не позволит бросить расследование до тех пор, пока не появится решение каждой из возникших в процессе работы проблем.

Мордекай Тремейн захватил книгу, чтобы провести на пляже несколько спокойных часов, однако не прочитал ни страницы. Элтон Стил, Льюис Холден и Роберта Ферхэм уже были на месте, а вскоре в обществе Хильды Ивленд спустились по тропинке Хелен и Адриан Картхэллоу.

Мордекай Тремейн уселся в шезлонг и почувствовал себя султаном в окружении рабов: вокруг на полотенцах и подстилках распластались загорелые тела. Разговор неторопливо вился вокруг предстоящих в конце недели двухдневных скачек в Уэйдстоу. Почти все собирались отправиться туда.

– А вы поедете, Мордекай? – осведомился Льюис Холден.

Тремейн кивнул:

– Обязательно. Обожаю атмосферу ипподрома.

– Только не говорите, что испытываете нежность к букмекерам, – с улыбкой заметила Хильда Ивленд.

– Дело не в них. Я люблю настроение всеобщего ожидания, возбужденную толпу, яркие краски.

Роберта Ферхэм в раздельном купальнике, необдуманно смелом для излишне худощавой фигуры, лежала рядом с Адрианом Картхэллоу.

– Как продвигается работа над портретом? – поинтересовалась она.

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее:

– Очень любезно с вашей стороны спросить об этом, Роберта. Работа продвигается хорошо. Хелен – великолепная модель.

– Я рада, – пробормотала мисс Ферхэм.

Однако лицо ее выражало противоположные чувства. Казалось, она не могла сдержать любопытства и в то же время парадоксальным образом не выносила разговора о портрете.

Адриан Картхэллоу поднялся. Плавки подчеркивали его полноту, а растрепанные ветром, заметно редеющие волосы выдавали зрелый возраст. Тремейн решил, что художник встревожен и озабочен.

– Кто пойдет купаться? – спросил он.

– Я готова, – поспешно ответила Роберта Ферхэм.

Хелен Картхэллоу смерила ее пристальным взглядом.

– Вы пойдете, Хелен? – осведомился Элтон Стил.

Все зашевелились. Льюис Холден неохотно встал.

– И ты, Брут? – театрально обратился он к Картхэллоу, и художник рассмеялся.

– Ну и ленив же ты, Льюис.

– На меня не рассчитывайте, – заявила Хильда Ивленд. – Лучше я останусь здесь, с Мордекаем, и посмотрю, как вы трудитесь.

Небольшая компания направилась к воде. Прилив уже заявил о своем наступлении, и длинная береговая линия призывно увлажнилась. Картхэллоу принес из дома несколько досок для серфинга, и Тремейн с интересом наблюдал, как купальщики входят в воду, высоко подняв доски над головой, чтобы неожиданная волна не подхватила их и не унесла прочь.

Первым встал на доску Холден. Мордекай Тремейн с восхищением увидел, как викинг поймал волну в момент распада и в каскаде пенящихся брызг стремительно подлетел к берегу. Держался он уверенно, двигался с легкостью опытного спортсмена и откровенно наслаждался энергией морской стихии.

Адриану Картхэллоу явно не хватало техники: ему никак не удавалось поймать единственно верный момент. Он прыгал на доску то слишком рано, то поздно и вместо того, чтобы примчаться точно к берегу, неуклюже барахтался на расстоянии нескольких ярдов. И в то же время процесс доставлял художнику радость. Мордекай Тремейн подумал, что будь он сам моложе, тоже с удовольствием присоединился бы к забаве.

Напротив того места, где он сидел, сходились две волны. То ли из-за какой-то невидимой особенности пляжа, то ли благодаря капризам течения потоки воды сталкивались и с яростью обрушивались на берег. Мордекай Тремейн представил себя отважно принимающим благородный вызов моря и с сожалением вздохнул.

К его немалому удивлению, Роберта Ферхэм умело обращалась и с доской, и с волнами. Раз за разом она стремительно вылетала на берег рядом с Льюисом Холденом, а вскоре взяла доску Картхэллоу и удалилась вместе с ним в надежде поделиться секретом.

Наблюдая за происходящим, Хильда Ивленд неожиданно заметила:

– Судя по всему, Роберте хотелось бы, чтобы Лестер оказался здесь и присмотрел за Хелен. А сама она насладилась бы обществом Адриана. Серфинг – ее главный козырь.

– А я как раз подумал, что мистер Имлисон почему-то пропустил приятное развлечение, – произнес Тремейн. – Что случилось?

– Поссорился с Адрианом, – пояснила она. – Официальная версия гласит, что сегодня он занят с одним из местных фермеров, но на самом деле решил дождаться лучших времен.

– Почему они поссорились?

– Причина ясна: из-за Хелен. Точно не знаю, какая искра спровоцировала взрыв, но в последнее время Адриан постоянно раздражен. Долго играть роль Макиавелли непросто. По словам Элтона, он набросился на Лестера с обвинениями, а тот не стал молча терпеть нападки.

– Мистер Стил оказался в нужное время в нужном месте?

– Очевидно. Впрочем, присутствие свидетеля вовсе не охладило пыл Адриана, напротив, еще больше раззадорило.

Они замолчали. Мордекай Тремейн долго смотрел, как солнце играет на бесконечных волнах, как движутся в брызгах темные фигуры, и задремал. Он не увидел, что произошло, но услышал, как испуганно вскрикнула Хильда. Открыл глаза и заметил, что миссис Ивленд приподнялась и внимательно смотрит на берег. Там что-то случилось: все бросили доски на песок и собрались у края воды.

– В чем дело? – спросил Тремейн. – Что за тревога?

– Кажется, Хелен пострадала, – ответила Хильда.

– Высокая волна?

– Возможно. – Ее голос прозвучал странно. Полное добродушное лицо внезапно стало непривычно серьезным. – Хелен скользила на своей доске, когда из встречной волны выскочила Роберта и налетела на нее. К счастью, Элтон вовремя сообразил, что происходит, и сумел немного оттолкнуть ее, чем смягчил удар. Если бы не он, столкновение могло бы закончиться совсем плохо. Эти доски – страшное оружие.

Хелен Картхэллоу медленно брела по пляжу. С одной стороны ее поддерживал муж, с другой – Элтон Стил. Она хромала и правой рукой сжимала левую. Когда расстояние сократилось, Тремейн заметил на бедре длинную рваную рану, откуда струилась кровь. Стил осторожно распрямил раненую руку: она тоже оказалась в крови. Судя по всему, доска ударила слева. Роберта Ферхэм шла сзади с выражением раскаяния на лице.

– Прости, Хелен. Мне так жаль. Слишком поздно заметила тебя. Если бы знала, что ты там, выбрала бы другую волну.

Хелен Картхэллоу попыталась улыбнуться, однако не смогла. Ей было очень больно. С собранными под купальной шапочкой волосами и смытым соленой водой макияжем она уже не выглядела неестественно яркой и изощренной. Скорее напоминала одинокую, испуганную, нуждавшуюся в защите девочку. Сентиментальное сердце Мордекая Тремейна сочувственно вздрогнуло.

– Ничего страшного, – произнесла она. – Ты не виновата, Роберта. Мне самой нужно было внимательнее смотреть по сторонам. Надеюсь, травма несерьезная. Рука, конечно, побаливает, но перелома, кажется, нет.

– Надо вернуться домой и удостовериться, – Элтон Стил говорил властно, будто взял на себя ответственность за последствия, и Картхэллоу не посмел ему возразить.

Мордекай Тремейн посмотрел на Роберту Ферхэм. В ее голосе он уловил фальшивую ноту, а в бледных глазах заметил смесь триумфа и разочарования. Вспомнил предупреждение Хильды Ивленд об обманчивой простоте серой мышки. Случайно ли происшествие? Или случайность лишь в том, что Элтон Стил успел оттолкнуть стремительно летевшую доску?

Стил тем временем осматривал раненую руку. На мгновение его взгляд замер на стоявшей за спиной Хелен женщине. Мордекай Тремейн успел заметить выражение лица сильного немногословного человека и неожиданно обрадовался, что не оказался на месте Роберты Ферхэм.

На длинной главной улице Фалпорта царило оживление: отдыхающие беспечно прогуливались, а хозяйки деловито и энергично запасались продовольствием. Дорогу перегораживали машины, фургоны и повозки торговцев. Вездесущие фотографы намертво вцеплялись в каждого потенциального клиента, неосторожно взглянувшего в сторону камеры.

Мордекай Тремейн любил полную жизни суету, радовался ярким краскам и бесконечному движению. Шагавший рядом с ним Джонатан Бойс снисходительно относился к оптимизму своего друга. Они уже повернули к дому, поскольку получили строгое наставление не опаздывать к раннему ленчу. На два часа был назначен первый заезд скачек, и Артур Тайнинг обещал отвезти гостей в Уэйдстоу.

С утра пораньше Мордекай Тремейн прогулялся по пляжу в сторону «Парадиза», чтобы поинтересоваться здоровьем Хелен Картхэллоу. Когда он пришел, Хелен уже сидела в машине рядом с мужем, собираясь отправиться на ипподром. На вопрос о самочувствии она ответила, что рука еще немного болит, но в целом, кажется, все обошлось. Держалась миссис Картхэллоу весьма холодно. Мордекай Тремейн не знал, чем именно вызвана ее отстраненность: то ли антипатией к нему лично – он не сомневался, что она тоже узнала его в дюнах Пенкрана, – то ли вчерашней травмой.

Адриан Картхэллоу выглядел энергичным и жизнерадостным. Тревога не оставила на его лице заметных следов.

– Увидимся на скачках, Тремейн! – бодро провозгласил он, взмахнул на прощание рукой и уехал.

Джонатан Бойс остановился перед витриной книжного магазина. Тремейн тоже помедлил, а когда собрался продолжить путь, едва не столкнулся с человеком, вышедшим из магазина с газетой под мышкой. Тремейн отступил на шаг и присмотрелся к случайному прохожему. Седые волосы, тронутые возрастом, но лицо еще полно энергии, широкие плечи, прямая стать – внешность человека, привыкшего отдавать команды и встречать беспрекословное повиновение. Мордекай Тремейн вспомнил, где и когда видел этого мужчину, и непроизвольно остановился.

– Что-нибудь случилось? – мгновенно отреагировал Джонатан Бойс.

– Нет… ничего особенного. По крайней мере, надеюсь, что ничего особенного. Просто кое-кого увидел. Это был Нил. Полковник Нил.

Джонатан Бойс обладал отличной памятью, а потому уже через пару мгновений уточнил:

– Не тот ли полковник Нил, который замешан в скандале с портретом дочери?

Мордекай Тремейн кивнул:

– Да. Интересно, что привело его в Фалпорт? Не исключено, разумеется, что лишь желание отдохнуть.

Он оглянулся, однако седой человек уже скрылся в толпе. Если немедленно не пойти следом, то можно больше и не встретить. Секунду-другую ему хотелось догнать полковника. В душе по-прежнему жило тяжелое впечатление от безобразной сцены в лондонском доме Картхэллоу, когда оскорбленный отец напал на художника. Часто всплывало в памяти окровавленное лицо Адриана и искаженное гневом лицо полковника Нила – человека, твердо решившего в полной мере отомстить врагу.

Несколько раз Мордекай Тремейн спрашивал себя, почему грязная история умерла естественной смертью; почему полковник Нил больше ни разу не попытался заставить Картхэллоу заплатить за действие, которое – будь то справедливо или ошибочно – считал жестоким оскорблением. И вот теперь полковник Нил приехал в Фалпорт.

Мордекай Тремейн не пошел следом за седым джентльменом, не догнал его. Он не знал, что сможет сказать ему.

А если вот так? «Простите, полковник, я видел вас в доме Адриана Картхэллоу тем вечером, когда вы ударили его по лицу. Надеюсь, в Фалпорт вас привело не желание устроить новый скандал, а нечто иное. Дело в том, что открытая конфронтация ни к чему хорошему не приведет». Нет, не годится.

Джонатан Бойс с интересом наблюдал за приятелем:

– Полагаю, Мордекай, в Уэйдстоу мы непременно встретимся с вашими друзьями.

– Все туда поедут, – кивнул Тремейн. – Кроме миссис Ивленд. Ее скачки не интересуют. – Немного помолчав, он добавил: – Знаете, Джонатан, я чувствую себя виноватым: провожу в этой компании слишком много времени. Надеюсь, ваша сестра с мужем не обижаются?

– Они в восторге оттого, что вы нашли тут друзей и избавили их от необходимости придумывать развлечения! А что касается меня, то я бездельничаю с огромным удовольствием. Безмятежный отдых омрачает лишь опасение, что вы и здесь найдете труп!

– Рад слышать, Джонатан, – произнес Мордекай Тремейн. – Не хотелось бы, чтобы любезные хозяева решили, что их забота не получила достойной оценки.

Проехав сорок минут на машине, приятели прибыли в Уэйдстоу к началу первого заезда. Путешествие по железной дороге заняло бы более часа, автомобиль же преодолел расстояние значительно быстрее.

На ипподроме глаза Мордекая Тремейна азартно заблестели. Нарядная возбужденная толпа неизменно вселяла в душу радость, и он провел по-настоящему захватывающий день. Запах земли и травы, гул сотен голосов, стук копыт в то незабываемое мгновение, когда лошади врываются на финишную прямую и мчатся мимо трибун – острые впечатления слились в бодрящий калейдоскоп красок и звуков.

Невозможность видеть весь круг ипподрома и постоянно следить за ходом борьбы ничуть его не огорчала. Тремейн лишь бегло взглянул на лошадей, когда те проскакали мимо трибуны, а зрители приникли к ограждению – кто в восторге, кто в глубоком разочаровании. Его интерес заключался в другом.

Мордекай Тремейн с увлечением прохаживался мимо букмекеров; слушал, как они выкрикают ставки; следил за быстрыми вычислениями на расставленных возле киосков досках; наблюдал за сигнальщиком, отважно балансирующим на крыше одного из строений в дальнем конце круга и безудержно жестикулирующим с факелами в руках, напоминая огненное колесо. Тремейн торопливо просматривал список лошадей, пытаясь до начала второго заезда угадать победителя; занимал очередь к окошкам тотализатора, чтобы купить фишки, а потом целых три раза с нескрываемым восторгом пристраивался в конец других, более коротких очередей, желая получить скромный выигрыш.

В опасно съехавшем на кончик носа пенсне, разбогатев на несколько шиллингов в результате сложных финансовых операций, Тремейн покинул ипподром, чувствуя, что хмельной праздник жизни не прошел мимо него.

Супругов Картхэллоу Мордекай Тремейн так и не увидел, хотя без особой надежды оглядывал толпу. Решив, что сегодня встреча уже не состоится, он вышел на улицу и внезапно обнаружил обоих возле автомобильной стоянки. Остальная компания тоже собралась – за исключением Хильды Ивленд, которая осталась дома, в Фалпорте. Льюис Холден и Элтон Стил стояли поодаль, а Роберта Ферхэм оживленно рассказывала что-то Адриану Картхэллоу.

Наряд поклонницы свидетельствовал о стремлении произвести впечатление: шляпу украшали живые цветы, а платье без ложной скромности заявляло о своей цене, хотя и предполагало более смелые линии, чем те, которыми природа наградила Роберту. Бедняжка в очередной раз перестаралась и выглядела скромным воробьем, неуклюже притворившимся райской пташкой.

Лестер Имлисон стоял очень близко к Хелен Картхэллоу. Более того, рука его откровенно лежала на ее талии, хотя Адриан не видел интимной позы.

Общее настроение показалось Мордекаю Тремейну подозрительным. Напряжение ощущалось даже на расстоянии: судя по всему, недавно произошла какая-то ссора.

Он собрался заявить о своем присутствии, но не успел. Адриан Картхэллоу отвернулся от Роберты Ферхэм и обратился к супруге:

– Поедем, дорогая. Нас ждут дела.

Слова сами по себе прозвучали вполне невинно, однако интонация подчеркнула глубину смысла. Картхэллоу вытянул руку. Непосвященный увидел бы вежливого мужа, призывающего жену естественным, привычным жестом, но тот, кто знал его, услышал, как повелительно щелкает хлыст законного хозяина.

Хелен Картхэллоу помедлила секунду и молча повиновалась. Тремейн обратил внимание, что Лестер Имлисон в бессильной ярости сжал кулаки. Его красивое лицо приняло угрюмое выражение. Хелен взглянула на любовника с отчаянной мольбой, и в эту минуту на сцене появился Льюис Холден.

Викинг откровенно нервничал. Его обычно твердый звучный голос дрожал. Казалось, он сомневается в возможности предотвратить открытую схватку между Имлисоном и Картхэллоу.

– Непременно увидимся, Адриан, – торопливо проговорил он и встал перед Лестером. Теперь, чтобы дотянуться до художника, разгневанному сопернику пришлось бы убрать с дороги серьезное препятствие. – Может, встретимся в отеле.

– Не исключено, – ответил Картхэллоу, деланно улыбнулся униженному Имлисону и повел жену к машине, в то время как Холден силой удержал молодого человека на месте.

Мордекай Тремейн порадовался, что не поддался дружескому порыву и не вклинился в тесный круг. Хорошо, что никто не обратил на него внимания, а увлеченные беседой Джонатан Бойс и супруги Тайнинг не увидели того, что заметил он. Сцена заняла всего несколько секунд, однако произвела тяжелое впечатление и заставила задуматься об истинных мотивах слов и поступков.

Направляясь к машине вместе с друзьями, Тремейн вспомнил презрительную усмешку Адриана Картхэллоу, гордо демонстрирующего власть над женой; представил бледное, испуганное лицо Хелен с несуразно красными губами и застывшую в глазах Имлисона бессильную ярость.

Вспомнился встревоженный Льюис Холден, старавшийся предотвратить публичный скандал, а также возвышавшийся за его спиной мощный молчаливый Элтон Стил, способный в любую минуту нанести решающий, разрушительный удар. И конечно, Роберта Ферхэм, которая желала казаться равнодушной, но так и не сумела скрыть хищного восторга при виде унижения ненавистной соперницы.

Эти образы тревожили Тремейна по дороге в Фалпорт, долго не давали ему уснуть ночью, а утром снова возникли вместе с первым проблеском сознания.

Судьба лишила возможности излечить подобное подобным, поскольку Картхэллоу не вернулся домой, а остался в Уэйдстоу на второй день скачек и планировал задержаться на третий день. В беседе с Тремейном художник сам упомянул о своем намерении продлить праздник. Тут же пришел на память подслушанный на пляже разговор: тогда Картхэллоу назначил Уэстфилду встречу в Уэйдстоу, так что «дела», задержавшие его в городе, наверняка касались потрепанного человека из Ист-Энда – Тремейн по-прежнему называл его так, хотя в своей новой роли Уэстфилд выглядел совсем иначе.

Льюис Холден не остался в Уэйдстоу на второй день скачек, а поехал в Сент-Моган, чтобы посвятить время рыбалке. Скорее всего его тоже не следовало ждать в ближайшие дни, поскольку он собирался ночевать в местной гостинице. Элтон Стил вернулся к работе, а Роберта Ферхэм и Лестер Имлисон как-то незаметно растворились в пространстве. Пока «Парадиз» пустовал, этот район Фалпорта не представлял для обоих ни малейшего интереса.

Мордекай Тремейн коротал время, переходя из одного шезлонга в другой, однако мыслями постоянно возвращался к чете Картхэллоу. Он уже собрался поделиться своими опасениями с Хильдой Ивленд, но передумал, предполагая, что та рассмеется и назовет его глупым мнительным стариком.

Во второй половине дня Мордекай Тремейн снова отправился на прогулку по пляжу. Дошел до «Парадиза», взял из пещеры шезлонг и устроился с твердым намерением провести час-другой в неподвижности, а заодно проанализировать как саму сложившуюся ситуацию, так и ее возможные последствия. Он прихватил с собой ежедневную газету, но не для ознакомления с новостями, а чтобы прикрыть лицо, если солнце начнет припекать. В глубине души Тремейн надеялся, что если удастся точно определить смутные опасения, то все они окажутся не более чем игрой буйного воображения.

Он принялся методично выстраивать факты в хронологическом порядке. Скоро стало жарко, и ему пришлось накрыть голову газетой. Мысли постепенно смешались с убаюкивающим шорохом прибоя и криками чаек, а потом и вовсе растаяли.

К действительности его вернул голос Хелен Кархэллоу. Она сообщила, что только что убила мужа.