Глава 11. Воробьиный лес
– Виктория Николаевна! Вы меня слышите?
Ника открыла глаза. Вокруг стояла тьма, свечи погасли, черный мрак не позволял увидеть даже собственную руку. Она привстала, опираясь на твердый холодный камень. Когда она успела заснуть? Вспомнился долгий путь по подземелью, часовня, затянутая черной тканью, перевернутая звезда над алтарем… Неужели ее усыпили? Но зачем?
– Виктория Николаевна!..
Голос доносился глухо, но Нике показалось, что говоривший находится совсем близко. Вглядевшись, она заметила, что темнота рядом с нею казалось более густой. Нике даже почудился неясный размытый силуэт…
– Да, я слышу. Что происходит?
– Все в порядке, Виктория Николаевна. Вы ничего не забыли?
Странно, у Иванова изменился голос. Ника не узнала бы его, если б не знакомая интонация.
– Я не забыла. Но зачем эта темнота?
– Здесь нет темноты, свечи горят, и я вас прекрасно вижу. Итак, еще раз… Сейчас вы отправитесь в путь. Не знаю, что именно вы увидите, это не так и важно. Главное – вы попросите тех, кто вас встретит, отпустить Юрия Петровича. Отпустить, а не вылечить, иначе вас не поймут.
– Запомнила, – сейчас, в черном мраке, Нику уже ничто не удивляло. – Вы уверены, что я смогу добраться?
– Да. На всякий случай, если вас почему-то задержат, упомяните, что ваш предок – князь Фроат. Все, я открываю дверь…
– Погодите! – Ника оглянулась. – Я так и не встретилась с Юрием Петровичем. Где он? Вы обещали…
– Не волнуйтесь. Теперь все зависит от вас, Виктория Николаевна. Обещаю: ни ему, ни вам, когда вернетесь, не причинят никакого вреда…
Она почувствовала – Иванов лжет. Раньше Ника просто не верила «человеку в капюшоне», как назвал его Флавий. Теперь, слушая глухой, изменившийся голос, Виктория Николаевна всем телом, всей душой ощутила эту ложь. Иванов не пощадит Орфея, не верит, что она вернется…
Темнота начала редеть, сменяясь странным голубым сумраком. Обозначились неясные колышущиеся контуры. Дверь… Но ведь в стене часовни не было никакой двери! Или ее спрятали за черной тканью?
– Смелее, Виктория Николаевна…
Дверь оказалась совсем рядом – узкая, но высокая, освещенная голубым сиянием. Порог, ступеньки, ведущие вниз…
Уже спускаясь, Ника сообразила, что находится в глубоком подземелье. Куда же ведет лестница? Впрочем ей велели не удивляться. «Не знаю, что именно вы увидите…»
Лестница оказалась длинной, наверняка не меньше, чем у десятиэтажного дома, но ни одной лестничной площадки по пути не встретилось. Пусто, очень чисто… Стук каблуков звучал странно, Ника удивилась, крикнула: «Эй!». Эха она не услышала.
Лестница кончилась обыкновенной дверью, какие бывают в подъездах. Виктория Николавна взялась за новенькую медную ручку, потянула на себя. В лицо ударил ветер – за дверью была улица.
Здесь оказалось тепло, куда теплее, чем бывает в апрельскую ночь. Поразила пустота. Огромный проспект, застроенный многоэтажными домами, но ни один поздний прохожий не шел по тротуару, не горели окна. Странно, она не узнавала этих мест, хотя и прожила в Столице всю жизнь…
Из-за угла беззвучно вынырнуло черное авто, тут же затормозив. Открылась дверца. Ника подошла ближе. За рулем сидел шофер в кожаной куртке и больших мотоциклетных очках. Виктория Николаевна смело произнесла: «Добрый вечер!» и села на заднее сиденье. Ехали быстро, но очень плавно, и Ника сообразила, что почему-то не слышит шума мотора. За окном мелькали силуэты огромных зданий. Да, город был незнаком. Почему-то подумалось, что происходящее – все-таки сон, хотя все вокруг казалось совершенно реальным.
Ехали недолго. Через несколько минут проспект остался позади, авто въехало на огромную площадь, за которой возвышалось гигантское здание с двумя мощными башнями. Вокзал… Ника поняла это сразу, хотя вокруг стояла тишина, не нарушаемая ни паровозными гудками, ни шумом спешащей толпы. Присмотревшись, она заметила несколько таких же черных машин, стоявших или отъезжающих от кромки тротуара. Авто остановилось, шофер открыл дверцу. Ника, вежливо поблагодарив, вышла наружу. Да, привокзальная площадь, несколько черных машин, неясные черные силуэты возле огромных колонн у входа…
Она не успела даже осмотреться. Из темноты вынырнул некто в такой же черной кожаной куртке и фуражке. Рука взяла под козырек, затем вежливо указала куда-то вперед. Ника оглянулась, заметив в темном небе над площадью непонятное движение. Там кружили птицы, сотни, даже тысячи, но отчего-то беззвучно, безмолвно…
Ника решила, что они направляются к зданию вокзала, но сопровождающий повел ее левее, мимо бокового фасада. Шли быстро – мимо огромных контейнеров, мимо молчаливых часовых с примкнутыми штыками и дальше, через открытые железные ворота, над которыми бледным зеленоватым огнем горел фонарь.
Перрон… Здесь уже собирались пассажиры, и стоял поезд, обычный, но с погашенными огнями. Сопровождающий нетерпеливо кивнул в сторону ближайшего вагона. Кондуктор, тоже в черном, бросил на Нику равнодушный взгляд и, не подумав осведомиться о билете, проводил к одному из купе. Еле слышно хлопнула дверь, Виктория Николаевна осталась одна. Почти сразу она ощутила легкий толчок – поезд тронулся…
Только сейчас Ника почувствовала растерянность и легкий страх. Ей велели не удивляться – что ж, она не будет. Правда, она не узнавала ни города, ни вокзала, но если в Столице существует тайное метро, то почему где-то совсем рядом не быть целому городу? За окном вагона было темно. Отчего-то показалось, что состав движется с огромной, невиданной скоростью, хотя вагон почти не качало, а стук колес доносился глухо, еле слышно. Виктория Николаевна, откинувшись на мягкую спинку сиденья, закрыла глаза. Странно, что ее отпустили. Пустельга прав, она наконец-то оказалась свободной. Она вырвалась…
Спать Нике совершенно не хотелось, но внезапно ее охватило странное оцепенение. Мысли путались. Казалось, время остановилось или, напротив, пустилось в дикий, невозможный бег. Вокруг нет ничего, ни поезда, ни железной дороги, она не едет – летит сквозь черную пустоту. И это уже не она, а лишь тень, бесплотная, бессильная… Ника хотела очнуться, но забытье накатывало, уносило вдаль, осталась лишь бездонная черная пропасть, куда она падала….
Толчок… Ника открыла глаза, облегченно вздохнув. Кажется, она все-таки задремала… Виктория Николаевна оглянулась и поняла: кое-что изменилось. За окном вместо черной мглы вставало серое утро. Ночь кончилась, небо побледнело, хотя ни солнца, ни зари заметить было нельзя. Нике почему-то почудилось, что за окном не утро, а поздний вечер. Сколько она ехала? Несколько часов? Сутки? Уже ничему не удивляясь, Ника взглянула на часы. Стрелки стояли. Это почему-то не огорчило, хотя часы были новые, подаренные мужем меньше года назад.
За окном темнел лес, огромный, бескрайний. Черные, еще не покрытые листвой кроны еле заметно покачивались от ветра. В небе то и дело проносились птицы, их было много, целые стаи. Ника вгляделась и поняла, что это обычные вездесущие воробьи. Но почему их так много? Разве воробьи живут в лесу? Впрочем, не это казалось самым странным. Удивил лес. В нем не было обычных просек, он стоял глухой, тихий, какой-то чужой. Все деревья одинаковой высоты, ни молодого подлеска, ни кустов. Что-то еще было не так. Ника сообразила: вдоль дороги не стояли привычные телеграфные столбы…
За окном промелькнул высокий полосатый шест. Кажется, станция! Поезд начал сбавлять ход, бесконечный лес отступил, сменившись широким гладким пустырем. Будки, металлические фермы, ряды пустых товарных вагонов… Вновь поразила тишина – ни гудков, ни свистка паровоза. Наконец, показался перрон, шеренга солдат в одинаковых темных шинелях, тускло блеснули штыки…
Вагон качнуло, негромко взвизгнули тормоза. Дверь купе медленно отъехала в сторону, на пороге стоял молчаливый проводник. Ника встала. Проводник вежливо кивнул в сторону коридора. Она заторопилась, но, выйдя из купе, удивленно замерла – вагон оказался пуст. Виктория Николаевна быстро сбежала по ступенькам железной лесенки на перрон и оглянулась. Из соседних вагонов выгружались пассажиры. Их было много, но ничто не нарушало тишины. Люди беззвучно сходили на перрон, так же молча шли мимо цепи солдат к пропускному пункту. Еще одна странность бросалась в глаза – все были без вещей, даже женщины не держали в руках привычных сумочек. Ника посмотрела вперед. За пропускным пунктом людей собирали в огромную колонну. Солдаты в темных шинелях с черными звездами на фуражках быстро и четко формировали группы, выстраивая их одну за другой. Чуть дальше за пустырем начинался лес, через который вела широкая грунтовая дорога.
Виктория Николаевна подождала, пока схлынет основной поток, а затем направилась вдоль перрона. Тут только она вспомнила, что не захватила документы. Правда, как Ника успела заметить, пассажиров пропускали без проверки. Осмелев, она пристроилась вслед небольшой группе мужчин и женщин в странных одинаковых робах. Но как только Ника поравнялась с проверяющими, один из них, до этого глядевший куда-то в сторону, внезапно заступил дорогу, глядя на нее пустыми остановившимися глазами. Виктория Николаевна шагнула вперед.
– Извините, мне нужно!..
Звук собственного голоса почему-то испугал. Проверяющий опустил руку, на неподвижном лице промелькнуло что-то похожее на удивление. Двое солдат сняли винтовки с плеч. Проверяющий на мгновение задумался, достал из нагрудного кармана свисток…
– Виктория Николаевна!
Живой человеческий голос прозвучал настолько неожиданно, что она вначале не поверила. Но ей не показалось. Проверяющий сделал шаг назад, на лице вновь проступило удивление.
– Проходите, Виктория Николаевна, вас не тронут.
Солдаты отошли в сторону, и Ника неуверенно шагнула вперед. Человек в темной форме приложил руку к козырьку, вежливо уступая дорогу. Впереди было несколько ступенек. Ника сбежала вниз, оказавшись на пустыре. Слева конвойные строили колонну, подгоняя опоздавших. Справа не было ничего, лишь голый пустырь до самого леса.
– Добрый вечер…
Она обернулась. Рядом стоял высокий старик в темном плаще. Ника вздрогнула от неожиданности:
– Варфоломей Кириллович? Вы? Откуда?
На бледных губах мелькнула улыбка:
– Подумал я, пособить вам должно. Не ошибся?
Виктория Николаевна облегченно вздохнула:
– Спасибо! Я совсем растерялась…
Хотелось тут же спросить обо всем, что довелось увидеть, но она не решилась. Вспомнились слова старика, сказанные на прощание. «Трудно будет, позовите…» Так и вышло. Она действительно просила помощи, правда молча, не сказав ни слова…
Варфоломей Кириллович провел Нику мимо равнодушных солдат с черными звездами на фуражках к небольшому зданию. Возле запертой на замок двери стояла простая крестьянская телега, запряженная неказистой гривастой лошаденкой. Старик кивнул:
– Подвезу вас немного. Идти далеко, да и хлопотно.
– А… нас пустят? – Ника неуверенно поглядела на солдат, выравнивавших выстроившуюся на пустыре колонну. – Меня чуть не арестовали!
– Пустят… – Варфоломей Кириллович ловко забрался на край телеги, взял в руки вожжи. – Тут всех пускают. Дорога широкая, идти легко…
Прибывшие тем же поездом пассажиры уже были выстроены. Солдаты заняли места вдоль и впереди строя, какой-то начальник в такой же темной форме быстро пересчитал своих подопечных, и колонна дружно, без всякой команды, двинулась к просеке. Телега ехала медленно, и Ника смогла разглядеть тех, кто шел под конвоем. Мужчины, женщины, дети, большинство в обычной одежде, кое-кто в уже виденных робах, все без вещей. Все шагали спокойно, не переговариваясь, не пытаясь посмотреть в сторону…
– За что их?
Старик ответил не сразу:
– Как обычно, Виктория Николаевна. Вины у многих и нет.
Ника кивнула. Странно лишь, что никто не думал сопротивляться, не пытался бежать…
– Некуда, – понял ее Варфоломей Кириллович. – В сей лес человеку не попасть.
Лес и в самом деле был странным. Огромные деревья, поросли седым старым мхом, между стволами плавали клочья сизого тумана, земля была покрыта слоем гниющей ломкой листвы. По небу мелькнула тень – огромная стая воробьев беззвучно пролетела над дорогой.
– Воробьи…
Старик обернулся:
– Дивно?
Конечно, стаи серых птиц – не самое странное в безмолвном мире, но Нику удивило именно это. Разве городские воробьи живут в лесу?
– Еллины птиц сих «психопомпами» называли, – подсказал Варфоломей Кириллович. – Не забыли?
Слово показалось знакомым. Да, Орфей рассказывал! Древние греки относились к этим смешным пичугам с большим почтением. «Психопомпы» – проводники душ. Птицы, сопровождающие умерших…
– Значит, все-таки правда! – Ника поглядела в серое тусклое небо и произнесла то, о чем подумала сразу, как только очнулась в сумраке подземелья: – Я… умерла?
Варфоломей Кириллович молчал. Телега не спеша обогнала колонну и теперь ехала по просеке. Слева и справа тянулся лес, такой же безмолвный, затянутый туманом. Нике показалось, что где-то далеко промелькнул небольшой синий огонек, за ним – другой.
– Я… я не думала, что это будет так…
Страха почему-то не было. Он остался где-то позади, далеко отсюда…
– И что вам дивно?
– Поезд, охрана, конвой. Будто и здесь – лагеря!..
Варфоломей Кириллович обернулся:
– Каждый видит край сей по-своему, Виктория Николаевна. Мы ведь и мир Божий по-разному представляем. Вы увидели так, другой – иначе. Не сие важно…
Вновь вспомнилось: «Не знаю, что именно вы увидите…» Товарищ Иванов знал и об этом… Но почему? Ведь Орфей жив!
– Не бойтесь, Виктория Николаевна, – тихо проговорил старик, – не бойтесь…
– Я не боюсь, – поспешила ответить Ника, но все же не сдержалась. – Но я не могу понять. Объясните, Варфоломей Кириллович! Я думала, Орфей… Юра… Он просто болен. Мне сказали, его можно вылечить, я поверила…
– Верьте и сейчас. Не тому, кто вам сказал вам. Себе верьте…
– Мне сказали, что меня встретят, – заспешила Ника, – я должна буду попросить кого-то, чтобы Юру… Юрия Петровича… отпустили. Это правда?
– В том есть правда…
Ника вновь поглядела на мертвый лес, на круживших над головою птиц, на огоньки среди поросших мхом стволов.
– А разве это возможно? Ведь отсюда нельзя вернуться!
Старый священник обернулся. Темные, близко посаженные глаза взглянули в упор. Ника, не договорив, замолчала.
– Возможно. Невозможного в мире мало. Чего ждали вы от того, кто вас послал сюда? Пощады? Милосердия?
– Нет… – Ника грустно усмехнулась, – только не этого.
Она вспомнила слова Пустельги и добавила:
– Я надеялась, что здесь буду свободна и смогу что-то придумать. И… мне помогут.
– Вы свободны. Вам помогут…
Голос старика звучал твердо и властно. Ника не нашла, что ответить. Постепенно растерянность исчезла, сменяясь твердой, окончательной решимостью. Сожалеть поздно, она уже здесь, в мертвом Воробьином лесу. Не уйти, не вернуться, остается выполнить то, за чем пришла.
Телега догнала еще одну колонну. Покорные молчаливые люди, равнодушные конвойные… На телегу никто не обратил ни малейшего внимания, лишь старший, шедший сбоку, скользнул по ней быстрым взглядом.
– А кто… кто меня встретит? Как мне говорить с ним?
Варфоломей Кириллович еле заметно пожал плечами:
– Имен у него много. Зовите Владыкой.
– Как епископа? – удивилась Ника.
– Похоже, – улыбнулся старик. – Пасет он паству свою жезлом железным… Но не спешите соглашаться, Виктория Николаевна. Ждите. Разговор может долгим быть – молчите и слушайте.
– Молчать? – Ника поразилась. – Но я ведь должна просить его…
– Ни о чем не просите! Молчите. Как только заговорите, все кончится. Ваше слово – последнее. Поздоровайтесь и слушайте.
Виктория Николаевна задумалась. Не просить? Но ведь те, кто ее встретят, могут отказать или даже не захотят разговаривать…
– Захотят, – старик словно читал ее мысли. – И будут предлагать всякое.
– Но… – вспомнились слова Иванова, – мне объяснили, что я должна сама попросить…
– Тот, кто объяснял вам, о своем печется. Что велел он? Просить, чтобы отпустили Юрия Петровича?
Ника кивнула.
– А вы, Виктория Николаевна? С вами что будет?
– Не знаю… Наверное, придется остаться, – Ника попыталась улыбнуться. – Но я уже решила…
Она не договорила. Внезапно стало ясно – назад не вернуться. Сердце сжалось от боли. Ей не увидеть солнца, не поговорить с друзьями. Она даже не узнает, что станется с Орфеем…
– Тому, кто прислал вас, все равно, – покачал головой старик. – Недобр он и недоброе задумал. Обманул вас, обманет и Юрия Петровича. Скажет, что больны вы, а для излечения вашего тайна некая требуется. И вновь обманет…
Ответить было нечего. Вокруг по-прежнему тянулся безмолвный лес, только деревья теперь росли погуще и прибавилось синих огней в глубине. Еще одна колонна, молчаливый конвой…
– Выходит, он меня обманул, – негромко проговорила Ника. – Сначала пообещал мне жизнь Юрия, затем пообещает Юрию мою.
– Да. Посему оставаться здесь резону нет. Да и не захочет друг ваш такой дар принять, за вами вернется.
Об этом она даже не подумала. Ведь Орфей может не согласиться! И что тогда?
– Посему – молчите. Молчите, пока Владыка не скажет: «Быть тому». Тогда соглашайтесь.
– Спасибо, – Ника вздохнула. – Я поняла… Варфоломей Кириллович, почему вы мне помогаете? Вы же меня не знаете…
– Знаю немного, – на бледных губах вновь промелькнула улыбка. – И разве один я, многогрешный, вам помогаю? Да и не сделал я ничего важного. Советы все горазды давать.
Ника хотела возразить, но не стала, задумавшись над сказанным. Старый священник прав. Ей пытались помочь многие – Терапевт, Флавий, Игорь Кобец, Сергей Пустельга. Этот старик решился прийти даже сюда…
– Варфоломей Кириллович! А вы? Вы-то сможете вернуться?
– За меня не бойтесь, – покачал головой священник. – Вернусь! И вы вернетесь. Да только, Виктория Николаевна, под солнцем вас и Юрия Петровича не только друзья ждут. Ад – не здесь…
Да это все, лес, просека, молчаливые конвойные, никак не походило на преисподнюю. Ад был там, под небом бывшей России. Но именно туда предстоит вернуться им с Орфеем. Зачем? На муки? На смерть? Может, лучше остаться?
– Что же мне делать, Варфоломей Кириллович? Вернуться… в ад?
– Никто не принуждает вас, – пожал плечами старик. – И тут можно остаться. Но у каждого – свой путь, и должно пройти его до конца. Да пребудет с вами Тот, в Которого вы там мало верите! Вспомните о Нем, когда и в самом деле беда придет…
Вновь, как когда-то в разрушенной церкви, стало стыдно. Старый священник прав, Ника не могла с чистым сердцем сказать, что верит в Творца. Виновна ли она? Жизнь в растоптанной, расстрелянной стране выжгла веру и не у таких, как она…
– Я уже ничего не понимаю, Варфоломей Кириллович! В детстве мне говорили, что есть в небесах добрый Бог, помогающий праведным и карающий грешников. Потом начался этот кошмар… Если Бог добр, отчего Он допустил такое?
– Иов в давние годы о том же печалился, – улыбнулся старик. – Сие теодицией зовется – вопрос, отчего Господь не карает зло. Мог бы я поведать, как сам понимаю, да ни к чему это. Сами до истины дойдете, Виктория Николаевна…
– Может быть… – вздохнула Ника. – Варфоломей Кириллович, но если Он есть, Он – не с ними? Ведь наша церковь говорит, что нет власти не от Бога…
– Он не с ними, Виктория Николаевна. Не верьте Лжехристам – им не победить!..
Вспомнилась мраморная слеза Спасителя. Иванов говорил, что у Христа не вышло, и теперь они попытаются вновь… Эти убийцы и лжецы смеют сравнивать себя с Ним! Нет, не получится! Им не победить!
– Да воскреснет Господь и да расточатся врази Его! – негромко проговорил Варфоломей Кириллович. – Так и будет, Виктория Николаевна, иначе и жить незачем… Ну, приехали, вроде…
Лес остался позади. Они были на берегу широкой тихой реки, за которой до самого горизонта тянулись покрытые туманом болотистые луга. Рядом находилась небольшая, сбитая из старых досок пристань, к которой как раз приставал паром. Очередная колонна, окруженная конвоем, стояла тут же, ожидая переправы.
– К реке не ходите, – Варфоломей Кириллович остановил телегу и помог Нике сойти. – Направо вам, там костер горит. Возле него сядьте и ждите.
– Спасибо… Не знаю, чем отблагодарить вас, Варфоломей Кириллович…
– Меня? – удивился старик. – Не за что. Но если уж о том речь – вернитесь живой. И постарайтесь выжить в том аду, куда попасть доведется.
Ника кивнула. Воробьиный лес, медленная река, туманные луга на другом берегу – еще не ад. Настоящий ад впереди. Почему-то вспомнилась старая церковь…
– Варфоломей Кириллович, помните икону? Георгия-Змееборца?
Старик усмехнулся.
– Объясните! Ведь такого не могло быть!
– Не могло, – кивнул Варфоломей Кириллович. – Никак не могло, ежели считать образ лишь доской, что олифой да краской покрыта. Так и человек – что он? Лишь плоть грешная… Да только плоть еще не человек, а доска – не икона, а лишь основа, на коей образ воплощен. Вот и решайте, возможно ли сие. А за икону не беспокойтесь, не пропадет она. Такие не исчезают.
Сухая широкая рука поднялась в благословляющем жесте. Ника опустила голову. Вновь стало стыдно. Священник верит – и ему легко. Если бы так верила она!..
Берег оказался покрыт мелкими сухими щепками, словно где-то поблизости работала лесопилка. Впереди блеснул бледный, неровный свет. Костер! Ника ускорила шаг. Огонь был необычный – лиловый, бледный, словно горело не дерево, а болотный газ. Рядом лежали срубленные стволы, очищенные от коры и сучьев. Виктория Николаевна подошла к костру, протянула руки. Пальцы ощутили холод. Удивившись, она дотронулась пальцами до трепещущих лиловых языков. Боль… Холодный огонь не грел, но обжигал. Ника оглянулась и, никого не заметив, присела на огромный старый ствол.
…Она глядела на равнодушные языки холодного пламени пытаясь думать лишь о том, что предстоит. Сейчас ее встретят. Надо поздороваться и ничего не говорить, пока не услышит слов неведомого Владыки. Все казалось простым и понятным, словно детская игра в молчанку…
Ника оглянулась в сторону переправы. Паром, полный пассажиров, был уже на середине реки. Остальные покорно ожидали своей очереди на пристани. Интересно, что там, за рекой? Наверное, возврата оттуда нет. Здесь, на этой стороне, еще есть надежда, река уносит ее навсегда…
Внезапно она услыхала шум – где-то гудел мощный мотор. Ника удивилась, но тут же заметила странное облачко, похожее на клок тумана. Звук шел оттуда. Туман густел, наливался чернотой, сквозь него ударили лучи мощных фар… Огромная темная машина неторопливо выехала из рыхлого облака и, переваливаясь на ухабах, двинулась в сторону костра. Ника встала. Автомобиль затормозил в нескольких шагах от лежавших у огня бревен. Погасли фары, передняя дверца отворилась, оттуда выскочил кто-то маленький, юркий, в сером пальто и такой же шляпе. Быстро взглянув в сторону Ники, он кивнул и поспешил открыть заднюю дверцу.
Из машины вышла высокая черноволосая женщина в черном кожаном пальто. Небрежно отстранив юркого в сером, она направилась прямо к костру. Следом за нею появился другой – невысокий, широкоплечий, в таком же пальто, но не простоволосый, как его спутница, а в кожаной фуражке. Маленький подскочил к нему, что-то шепча на ухо, но широкоплечий нетерпеливо дернул рукой и шагнул к огню.
Ника ждала, не двигаясь, стараясь даже не дышать. Все трое присели прямо на бревна: широкоплечий посередине, женщина – слева, юркий – справа. Теперь их разделял костер. Кажется, все трое чего-то ждали.
«Поздоровайтесь…». Ника сглотнула, боясь, что откажет голос, посмотрела широкоплечему прямо в глаза…
– Добрый день, Владыка! Добрый день всем…
Широкоплечий и черноволосая молча кивнули. Отозвался юркий:
– И вам добрый день, глубокоуважаемая Виктория Николаевна. Хотя, признаться, «день» в данном случае звучит анахронично. Но традиция есть традиция… Итак, добрый день, и всех вам благ. Владыка и его светлейшая спутница приветствуют вас, равно как и я, недостойный. Зовусь я Ермий, но можете называть как угодно, хоть Семен Семеновичем…
Ника кивнула в ответ. Ермий, он же Семен Семенович, глубоко вздохнул, вбирая воздух для следующей тирады. В его руках откуда-то появилась черная кожаная папка.
– Вот-с, вот-с, многоуважаемая Виктория Николаевна. Надеюсь, вы не можете пожаловаться, что вас задержали. Хотя случай, надо сказать, сложный… Вернее, случай как раз простой, но выполнить ваше желание будет, признаться…
Не договорив, он извлек из папки какую-то бумагу и передал Владыке. Широкоплечий быстро просмотрел документ и, не сказав ни слова, отдал обратно.
– Итак, вопрос простой… – Ермий потер руки. – К сожалению, с такими просьбами к нам обращаются часто. То есть, не часто по обычным меркам, Виктория Николаевна, но все же чаще, чем хотелось бы. Люди весьма настойчивы! Вот вы, Виктория Николаевна, прибыли сюда издалека, рисковали дорогой. Знаю, знаю, вы хотели нас просить. Но видите ли… Вас, к сожалению, обманули.
Ника почти не слушала беглой скороговорки Ермия. Она смотрела на широкоплечего. Лицо его казалось молодым, на лбу и щеках нельзя было заметить ни единой морщинки, только кожа поражала странной бледностью. Выдавали глаза, глубокие, светлые, равнодушные – глаза того, кто видел все, что могло случиться на свете.
– …Да-с, увы, – продолжал юркий. – Видите ли, Виктория Николаевна, у нас тут строгий порядок. Тот, за кого вы просите, уже переправлен на ту сторону с полным соблюдением формальностей. Вот, извольте видеть…
Папка исчезла. В руках Ермия появилась огромная книга, тоже черная. Зашелестели страницы.
– Вот-с, Орловский Юрий Петрович… Так что, увы, помочь ничем не можем. Остается лишь посочувствовать и проводить вас обратно.
Ника не ответила. Отказ почему-то не испугал, она ожидала чего-то подобного. Наступило молчание, Ермий полистал книгу, захлопнул.
– Вы нам не верите, Виктория Николаевна? Наверное, начитались разных сказок, притч. Какой-то певец упросил Владыку отпустить его даму. Читывал, читывал… Но ведь вся соль в чем? В том, Виктория Николаевна, что из данной затеи, увы, ничего не вышло. К тому же, это даже не миф, а его поэтическая обработка. Что взять с поэта? Так что, не обессудьте, дело ваше решено, сейчас подадим транспорт…
Ермий привстал, словно собираясь позвать невидимого шофера. Ника не двинулась с места. Юркий удивленно взглянул на нее, спрятал книгу, что-то зашептал на ухо широкоплечему. Тот кивнул.
– Мы понимаем, вы очень надеялись, – Ермий развел руками. – Ну что вам сказать? Вас, увы, обманули. Более того! Тот, кто послал вас сюда, поступил жестоко. Дело в том, что ваш собственный срок и так скоро. Вот, извольте видеть…
В руках Ермия вновь появилась черная книга.
– Не смей! Люди не должны знать такое! – рука черноволосой легла на раскрытый том. Ермий замер.
– Конечно, конечно! – книга вновь исчезла. – Уточнять не буду, но, поверьте, этот срок близок…
Ника поверила. С чем бы она ни вернулась, Иванов не ее выпустит. Холод подступил к самому сердцу. Что же – конец?
– Так вот, – юркий улыбнулся, – еще не случившееся изменить легче. В порядке небольшой компенсации, Виктория Николаевна… Вы сейчас вернетесь обратно, а мы слегка… Скажем, передвинем этот срок. Лет на десять… Да чего там, на целых сорок! Владыка согласен.
Ника взглянула на широкоплечего. Тот вновь кивнул. Итак, ей предлагают жизнь. Сорок лет… У нее есть шанс пережить Сталина, Ежова, всю эту банду. Она сможет увидеть Россию свободной, глотнуть вольного воздуха. Впрочем, зачем заглядывать столь далеко? Она просто выживет, вырвется из черного подземелья, увидит солнце…
Но Ника тут же опомнилась. От нее хотят откупиться столь просто? Сорок лет – без Орфея? Зачем?
Она оглянулась. Паром уже возвращался. Похоже, им никто не управлял, он шел сам, поднимая легкую рябь по гладкой недвижной воде. Те, кого переправил паром, уже строились на другом берегу, готовясь идти дальше…
– Ну, Виктория Николаевна, будьте благоразумны! – в голосе Ермия прозвучало легкое раздражение. – Это максимум, поймите, максимум того, что мы можем! Вы, кажется, уже поняли, что с того берега вернуться нельзя. Вас послали наобум, надеясь уж не знаю на что!..
Это тоже походило на правду, но Ника по-прежнему молчала. Что с ней сделают? Отправят назад силой? Значит, Варфоломей Кириллович ошибся? Перед глазами встало спокойное лицо старого священника. Нет, он не зря предупреждал!
Прошла минута, две. Никто не произнес ни слова. Наконец, Ермий нерешительно взглянул на широкоплечего, затем на Нику:
– Ну… Если вы столь упорны, Виктория Николаевна, мы могли бы постараться, как бы это сказать… Несколько улучшить положение не только ваше, но и ваших друзей. Многое, конечно, не можем, но в пределах несколько лет…
Ника отвела взгляд, стараясь, чтобы Владыка не увидел ее лица. Ей снова предлагали подачку, но на этот раз речь шла о тех, кто оставался там: о Терапевте, о Флавии… Терапевт болен, врачи считают положение серьезным, Флавий смертельно рискует – каждый день, каждый час. И есть еще Сергей Пустельга – искалеченный, обреченный. Искушение было невыносимым, но Ника все же опомнилась. Перед глазами встало холодное, бесстрастное лицо Флавия. «Я вам верю…» Все они надеялись, что она поможет Орфею. Ведь это нужно не только ей! От того, что она сможет узнать, зависят другие жизни. Что сказал бы Терапевт, если б ему предложили еще пару лет существования в обмен на отказ от борьбы? О Флавии не хотелось и думать. Ника представила себе презрительную усмешку этого железного человека… Даже Пустельга думал не о пощаде, а о мести.
Ника смотрела в огонь. Лиловые языки пламени подрагивали, и она вновь ощутила странный холод, идущий от костра…
– Вы же видите, она не согласится, – негромко проговорила черноволосая. – Она не уйдет без него.
– Хорошо…
Голос прозвучал неожиданно – низкий, густой. Ника поняла – Владыка! Сердце радостно дрогнуло, но тут же вспомнилось: «Быть тому…» Этого она еще не услышала.
– Ну если так… – Ермий вздохнул. – Тогда начинаются сложности, но что поделаешь…
В его руках опять оказалась папка. Пальцы ловко извлекли густо исписанный лист.
– Вот, извольте видеть… Согласно этому документу мы можем отпустить вышепоименованного Юрия Петровича Орловского. Все уже заполнено, не требуется даже подписи. Ну, понятно, вместо него должен остаться кто-то другой – порядок есть порядок…
Этого Ника ждала с первой минуты. Жизнь за жизнь… Что ж, она готова, иного выхода, кажется, нет. В этом туманном краю нелепо ждать милосердия.
– Конечно, речь не идет персонально о вас, глубокоуважаемая Виктория Николаевна, но выбор весьма невелик. Конечно, практика, так сказать, заложничества несколько антигуманна, но мы и так идем на серьезное нарушение. Так что решайте…
Ника закрыла глаза, собираясь с силами. Сейчас надо сказать «Да». Только в эту минуту она поняла, насколько это страшно.
– Убери свои бумаги, Ермий!
Голос был мужской, но говорил не Владыка. Ника удивленно оглянулась. Возле костра появился еще кто-то. Странно, она и не заметила, когда он успел подойти – высокий, жилистый, русоволосый, с небольшой бородкой, в которой уже пробивалась седина. На незнакомце был пурпурный плащ, заколотый золотой фибулой. Яркие цвета странно смотрелись тут, в царстве серого и черного.
Ермий нерешительно поглядел на Владыку, но тот промолчал, даже не двинув бровью. Незнакомец присел на одно из бревен и протянул руки к костру, словно холод лилового пламени мог его согреть.
– Я… я очень извиняюсь… – юркий вновь поглядел на молчавшего Владыку и, похоже, осмелел. – Смею вам заметить, гэгхэн, что ваше присутствие в этом месте…
– Я здесь, чтобы защитить мой народ, – надменно произнес человек в плаще. – И тех, кто мой народ защищает!
– Но светлейший Фроат!..
Имя показалось знакомым. Фроат – так, кажется, звали ее далекого дхарского предка! «Гэгхэн» – наверное, титул. Князь Фроат…
– Светлейший Фроат, мы не вмешиваемся в дела дхаров, и я крайне удивлен, что вы позволили себе… Виктория Николаевна – человек, она…
– Она дхарской крови. Моей крови! – гэгхэн откинулся назад, словно сидел не на бревнах, а на троне. – Кроме того, речь идет о другом человеке, о том, кто спас мой народ. Сейчас вы хотите погубить их обоих.
Ника растерянно поглядела на Владыку, затем на черноволосую. Смысл сказанного с трудом проникал в сознание. Кто спас дхаров? Неужели Орфей? Но чем говорит Фроат? Она останется здесь, а Юрий…
– Не торопитесь, Фроат-гэгхэн! – низкий голос Владыки заставил дрогнуть пламя костра. – Подумаем и об этом в свой черед. Но сейчас мы еще не решили.
– Да, да! – подхватил Ермий. – Речь идет о принципиальном согласии. Конечно, если бы кто-нибудь, имеющий на это право, согласился остаться тут вместо Юрия Петровича, это решило бы большинство вопросов. Виктория Николаевна могла бы защитить и себя, и Юрия Петровича, но я не вижу выхода. Не знаю даже, что и придумать…
– Сие нетрудно.
Ника оглянулась – рядом с нею сидел Варфоломей Кириллович. Старого священника заметила не только она. Лицо Владыки дрогнуло, а Ермий вскочил, поспешив снять с головы шляпу.
– Сие нетрудно, – повторил Варфоломей Кириллович. – Я останусь вместо Юрия Орловского. Мои права вам ведомы.
Дыхание на миг перехватило. Ника глядела на старого священника с недоумением и даже страхом. Кто он? Откуда у старика такая власть? Впрочем, это сейчас не главное, он нашел выход…
– Досточтимый Варфоломей Кириллович, – Ермий осторожно присел, держа шляпу по-прежнему в руке, – ваши права общеизвестны и не подлежат обсуждению. Но смею напомнить, что как только вы, так сказать, переправитесь через реку, ваше положение изменится. И очень сильно.
– К чему многоречие, Ермий? – старик еле заметно улыбнулся. – Я уже сказал…
Нике стало легко. Сейчас все решится – неожиданно и так удачно. Она вернется вместе с Юрием, князь Фроат поможет им, и…
…Она вернется, им с Юрием помогут, а старый священник… Господи, как она могла даже подумать? Платить чужой жизнью! Какая она все-таки…
– Ну что ж, – Владыка пожал плечами. – Быть…
– Нет! – Ника вскочила, боясь, что опоздает. – Стойте! Не смейте! Я запрещаю!..
Она перевела дыхание, собираясь с силами. Ее слово – последнее, сейчас все кончится. Надо успеть…
– Я запрещаю! Слышите? Никто не останется здесь, кроме меня! Юрий бы никогда не позволил. И я тоже…
Никто не произнес ни слова, не двинулся с места. Все ждали.
– Варфоломей Кириллович… Князь Фроат… Спасибо вам, но это дело касается лишь меня и Орфея… Юрия Петровича… А сейчас я хочу поговорить с Владыкой. Можно?
Широкоплечий секунду помедлил, затем кивнул.
– Владыка! Я не осуждаю ваши законы, я не дома. Вы можете сделать со мною что угодно. Это нетрудно, меня и Юрия ждет смерть и здесь, и на земле. Но есть еще другой закон…
Ника на мгновение умолкла, пытаясь понять, имеет ли право на такие слова. Кто она, в конце концов? Но ведь Тот, Кто когда-то приходил к людям, обещал помочь всем, даже таким, как Ника.
– Вы судите здесь, Владыка. Кто-то другой судит на земле, не знаю, справедливо или нет. Но вы – не высший суд. Есть Тот, Кто над вами, Кому подвластны и земля, и ад. Его именем, именем Господа, я требую…
Она испугалась собственных слов. Что может она требовать? Она – пылинка, унесенная ураганом…
– Я требую… – Ника глубоко вздохнула, – справедливости! Я не могу просить о милости, о снисхождении, вы вправе отказать. Но справедливость выше вас! Разве люди виновны в том, что с ними сделали? Разве виновны, что ими правит нечисть? Что их обманывают и убивают? Разве виновны я и Орфей? Почему вы не спросите с того, кто отвечает за это?
Ника умолкла, сообразив, что сказала совсем не то, а главное – не так. Кого она обвиняла? Большевиков? Сталина? Его черную тень – «товарища Иванова»? Или кого-то, еще более могущественного?
– Виновны ли люди? – Владыка нахмурился, покачал головой. – Виновны, Виктория Николаевна…
– Но не все, – прервал его Варфоломей Кириллович. – Судят не всех, судят каждого. А совратителя судят особо.
– Юрий Орловский отвел смерть от моего народа, – князь Фроат встал и шагнул к костру. – Если мое слово еще значит что-нибудь, я тоже требую…
– Виктория Николаевна не пожалела жизни ради любимого и ради друзей, – черноволосая подняла ладонь к серому небу. – Именем Того, о Ком здесь сказано, я тоже требую…
– Я не могу требовать, – Варфоломей Кириллович встал рядом с Никой, – но я прошу…
– Это нарушение закона, – пробормотал Ермий. – Явное нарушение! Но наши законы столь негибки, Владыка. Может, все же учтем…
– Хорошо, – тяжелый голос широкоплечего заставил его умолкнуть. – Я слышал. Сядьте…
И вновь тишина. Нике показалось, что она слышит стук собственного сердца.
– Мне незачем напоминать о справедливости. Вы правы, Виктория Николаевна, я не имею возможности миловать и прощать. Это право Того, Чьим именем вы ко мне обратились. Впрочем, всегда есть выход. Ермий!..
Юркий выхватил папку, замелькали исписанные листы…
– Вот… Вышеупомянутый Юрий Орловский прибыл сюда по собственной воле, но его тень все еще на земле. Случай может быть оспорен. Его можно признать тяжелобольным, временно потерявшим память. Прецедент когда-то был…
– Быть тому, – кивнул широкоплечий. – Юрий Орловский, известный также как Орфей, и Виктория Николаевна, называемая еще Никой, с этой минуты свободны. Это в моей власти. Но большего мне не сделать. Можно помочь кому-то одному, но вместе их путь скоро закончится. Так записано, и записано не мной. Ермий, я не ошибся?
– Увы, нет, Владыка, – вместо папки в руках юркого вновь оказалась черная книга. – Вот эта страница. Все уже решено, мы не в силах переписать…
– Вырви страницу, Ермий! – черноволосая протянула руку. – Пусть все решится заново!
– Но… сиятельнейшая… – юркий вскочил, прижимая черный том к животу. – Это ничего не изменит, к тому же эти бумаги не горят!
– У них будет еще один шанс. Жги!
– Я… Я не могу, – Ермий растерянно поглядел на Владыку. – Огонь не уничтожит… Я не смею…
– Тогда я сама.
Черноволосая забрала книгу, перелистала страницы. Резкое движение руки – послышался скрежет, как будто лопалась жесть. Через секунду страница полетела в огонь. Лиловые языки жадно потянулись к бумаге и отступили.
– Я же говорил, говорил… – бормотал Ермий. – Они не горят…
Ника, не отрываясь, глядела в огонь. «Гори! Пожалуйста! – она сама не понимала, кого просит. – Гори!..»
…Край страницы потемнел, бумага начала желтеть. Секунда – и листок охватило пламя…
– Теперь они свободны, – спокойно проговорила черноволосая.
– Но не в безопасности, – перебил Фроат. – Мы обязаны что-то сделать…
– Это не в моей власти, – покачал головой широкоплечий, – и не в твоей, гэгхэн.
– Отправь с нею послание, – негромко предложил Варфоломей Кириллович. – Посланца могут пощадить.
Владыка задумался:
– Тот, кто прислал ее, не посчитается с обычаем. Но все же попробуем… Виктория Николаевна, нам предстоит выполнить одно поручение.
Ника молча кивнула, еще не опомнившись от всего случившегося. Неужели удалось? Но что дальше? Что она сможет сделать?
– Тот, кто зовет себя Ивановым, Агасфером, Вечным, а также иными именами, желает завладеть старым секретом, который известен вашему другу. Этот секрет очень опасен – точнее, был таким. Скажите Юрию Орловскому, что он сможет назвать Иванову «мэви-идхэ». Теперь «ключ» неподвластен людям, а если его применит кто-то другой, его встретят.
– Передай: последнее слово – «горг», – добавил Фроат. – Твой друг поймет…
– Тому же, кто прислал вас, скажите так… – Владыка задумался, затем проговорил медленно, чеканя каждое слово. – «Видим дела твои. Остановись. Шлем второй Рубин, третьего не будет».
В руке широкоплечего что-то сверкнуло.
– Возьмите, – на ее ладонь легла светящаяся густым кровавым огнем призма, грани которой были покрыты непонятными, похожими на муравьев знаками. – Этот камень вы покажете, и вам поверят. Но не отдавайте. Тот, у кого будет Рубин, неподвластен врагу. Не выпускайте его из рук…
– Он не даст полной защиты, – вновь вмешался Фроат. – Стрела или пуля не пощадят владельца, но колдовство и обман обойдут стороной.
– Спасибо… – камень переливался на ладони, Ника сжала руку. – Он поможет только мне? Или я могу передать его?
– Можете, – кивнул Владыка. – Он принадлежит вам. Распорядитесь им так, как подскажет сердце… Больше мы ничего не сделаем.
– Сделаю я, – князь Фроат улыбнулся и, подойдя к Нике, положил ей на плечо широкую тяжелую ладонь. – Правнучка! Дхары гордятся тобой! Когда ты и Юрий Орловский вновь окажетесь тут, мы не дадим отправить вас за реку. Вы останетесь на этом берегу, с дхарами, и вместе с нами вернетесь обратно, когда настанет час. И хотел бы я видеть того, кто помешает мне…
Он посмотрел на Владыку, словно ожидая возражений, но широкоплечий молчал. Фроат погладил Нику по щеке, как гладят ребенка, и вновь улыбнулся. Все встали. Виктория Николаевна растерянно оглянулась, все еще не веря.
– Спасибо! Что бы ни случилось со мною после – спасибо…
– Иди с миром, дочь людей и дхаров, – ответил Владыка.
– Да пребудет с тобою Господь… – добавил старый священник.
– И да поможет тебе Высокое Небо… – закончил Фроат.
…И тут все исчезло. Пропал костер, берег, старые бревна и все те, кто находился рядом. Нике почудилось, что лопнула завеса, скрывавшая от глаз истинный облик мира. Ни берега, ни реки – бездонное, черное, как антрацит, небо. Огромные живые звезды покрывали его, их свет был теплым, густым, казалось, его можно тронуть рукой. Светила горели по всему небосводу, им не было конца, и Ника чуть не задохнулась от этой неслыханной красоты. Видение продолжалось недолго, долю секунды, но она успела понять: это и есть настоящее, истинное. Ника потянулась вперед, к теплому свету звезд…