Книга: Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы
Назад: Глава 5. Ника
Дальше: Глава 7. Эхо и пустота

Глава 6. Мраморная слеза

Виктория Николаевна подождала, пока серый автомобиль Игоря Кобца скроется за поворотом, и не спеша направилась к автобусной остановке. Уже ничего не вернуть, чашу, кем-то налитую, придется пить до дна…
Автобус подошел быстро, но Ника в последний момент решила не испытывать судьбу и пошла пешком. Так лучше думалось – не спеша, спокойно, без лишних нервов. Итак, оставалось ждать, пока они назначат встречу. В том, что это произойдет, Виктория Николаевна уже не сомневалась. Надо подготовиться, собраться с мыслями…
…А может ли собраться с мыслями советский человек, знающий, что за ним следит Большой Дом? Едва ли… Подпольщик, настоящий враг народа либо исчезнет сразу, либо будет изображать полное неведение. А как должна вести себя супруга знаменитого летчика Артамонова? Испугаться? Да, конечно, в Стране Советов, где «так вольно дышит человек», они могут напугать кого угодно. Но Ника – не просто советская гражданка. Значит? Виктория Николаевна усмехнулась. Значит, она должна не только испугаться, ей следует возмутиться, скандалить, требовать защиты! Кобец обещал рассказать о случившемся Сталину. Едва ли получится, даже у Игоря. Но можно поступить проще…
Виктория Николаевна подошла к ближайшему телефону-автомату и набрала знакомый номер. Этот телефон дал ей муж еще два года назад, когда по Столице прокатился первый вал арестов. Следовало позвать Леонида Леонидовича. Как догадывалась Ника, двойной Леонид отвечал за безопасность специальной авиагруппы, которую возглавлял Александр Артамонов.
…Леонид Леонидович оказался обладателем мягко баритона, который вполне подошел бы актеру, игравшему героев-любовников. Узнав, кто с ним говорит, он рассыпался в любезностях, осведомился о здоровье, успехах, а заодно о погоде. Ника терпеливо выслушала долгую тираду, представляя, как ее собеседник лихорадочно листает блокнот с записями или ищет в ящике стола необходимую папку. Скорее, папку – за эти годы материалов на Артамонова и его супругу накопилось немало…
Наконец Нике удалось вставить слово. Когда-то она неплохо играла на любительской сцене, и «слово» прозвучало достаточно убедительно. Узнав, в чем дело, Леонид Леонидович умолк, причем надолго. Ника решила, что обладатель баритона просто испугался, но приятный голос вновь возник в трубке, посоветовав через пять минут перезвонить по другому номеру. Номер этот рекомендовалось ни в коем случае не записывать.
Виктория Николаевна подождала для верности не пять, а целых десять минут, после чего вновь вставила монетку в щель автомата. Трубку сняли сразу. На этот раз говоривший назвал ее «гражданкой Артамоновой», первым делом осведомившись, откуда она звонит. Получив ответ, он заметил: «хорошо» и попросил подробнее рассказать о случившемся. До конца, впрочем, слушать не стал, велев подождать. Виктория Николаевна представила, как этот неизвестный (почему-то он виделся ей высоким и худым, как жердь), закрыв трубку рукой, переговаривается с кем-то еще. Наконец, в трубке прозвучало: «Вы слушаете?», – и тот же голос самым категорическим тоном заявил, что беспокоиться нечего, ибо все «мероприятия» имеют исключительно «профилактический характер». Сообщив эту абракадабру, говоривший распрощался, еще раз посоветовав не волноваться.
Ника осталась довольна. Пусть «малиновые» объясняются с руководством авиагруппы! Кобец прав – летчиков, подчинявшихся лично Сталину, Большой Дом предпочитал обходить стороной. Впрочем, если она будет излишне строптивой, они обойдутся без ареста и прочих формальностей, попросту зарезав в собственной квартире, как погубили Зинаиду Райх, супругу опального Мейерхольда…
Возле дома Нику поджидала знакомая пара – молодые люди в одинаковых серых плащах. Увидев ее, они заулыбались, в воздух вновь взлетела шляпа. Один из «топтунов» вежливо поинтересовался, хорошо ли гулялось. Стоило промолчать, но Виктория Николаевна не выдержала:
– Превосходно!
«Топтун» улыбнулся еще шире, и Ника рубанула с плеча:
– Бензин не надо экономить! Работнички…
Последовал сокрушенный вздох:
– Помилуйте, Виктория Николаевна! Чтобы для вас – и бензин жалеть! У товарища Кобца мотор фордовский, форсированный… А как вам церковь? Понравилась?
Удар был точен. «Малиновый» тут же взял реванш…
– Понравилась! – Виктория Николаевна заставила себя улыбнуться. – И включите радио, а то это уже свинство, причем мелкое!
– Всенепременно, всенепременно… – «малиновый» вновь прикоснулся к шляпе, но Ника, не пожелав больше разговаривать, быстро прошла в подъезд.
Радио работало. Даже ламповый приемник, мгновенно выздоровев, был готов ловить любую станцию мира. Ожил и телефон. Ника выглянула в окно, но «топтунов» и след простыл, словно «малиновые» и вправду устыдились своей неблагодарной работы.

 

Два следующих дня прошли совершенно без происшествий. Телефон исправно звонил. Никой интересовались подруги, подал весть Игорь Кобец, сообщивший, что «вопрос» улажен, а поздно ночью позвонил муж. Артамонов коротко сообщил, что находится «очень далеко», но в случае необходимости готов немедленно вылететь. Похоже, Александр уже узнал – от Кобца или от таинственного Леонида Леонидовича. Ника поблагодарила, но просила не беспокоиться. Впутывать его не имело смысла. Их развод был делом решенным, а сыну Артамонова от той, другой женщины, шел третий год…
…Виктория Николаевна ни разу не видела эту «другую», бывшую буфетчицу на одном из сибирских аэродромом. Наверное, еще три года назад им с Александром следовало развестись. Приходилось видеться с Орфеем украдкой, большую часть времени посвящая никому не нужным встречам, вечерам, приемам. Конечно, позови ее Юрий в свой холодный флигель, Ника бы не раздумывала, но Орфей ни разу даже не намекнул на это. Ника обижалась. Иногда ей казалось, что Юрию она просто не нужна. Может, именно из-за этого ее рассыпавшийся и никому не нужный брак продлился так долго.
Теперь, наконец, все стало ясно. То есть, почти все. Неужели Юрия арестовали из-за романа? Конечно, в эти годы человек мог погибнуть и за меньшее, но теперь, после знакомства с Флавием, Виктории Николаевне начало казаться, что Орфей писал что-то другое, еще более опасное. А жаль, если роман, о котором они столько говорили, так и не будет написан.
…Ника не могла забыть рассказы Орфея о страшных днях весеннего месяца нисана, когда по воле санхеддрина и с допущения пятого прокуратора Иудеи Понтия Пилата был погублен плотник из города Эн-Сарида Иешуа Га-Ноцри. Суд санхеддрина – судьи рассаживались широким кругом, дабы каждый видел глаза другого. Собирались поздно ночью, огонь зажигали лишь в центре, чтобы как следует рассмотреть обвиняемого. Такие заседания назывались «кровавыми»… Как поступили бы они, узнай Кого убивают?
Вспомнились слова старого священника: «Иным даже знамения мало». Она не поверила тому, что видела своими глазами. Не поверила… Ее столетие не знало ни чудес, ни святых. Конечно же, старый священник просто хотел поддержать, помочь в тяжелую минуту. Наверное, Варфоломей Кириллович всю жизнь провел где-нибудь в глуши, пока до его тихого храма не добрались строители «самого справедливого в мире общества». Но старик все еще верил не только в Бога, но и в людей, Его забывших…

 

Ника проснулась ночью, внезапно. В квартире было тихо, все так же надоедливо тикали настенные часы, но Виктория Николаевна уже поняла: случилось! Она встала, накинула халат, достала папиросы. Курила она редко, но теперь не смогла сдержаться. Да, что-то случилось, Ника чувствовала это, и уверенность с каждой секундой крепла. Этот день, еще рождавшийся в серых сумерках зари, должен все решить. Оставалось ждать. Ника оделась, заварила кофе и долго сидела на кухне, наблюдая как бледнеет тьма за окнами. Скоро…
Телефон зазвонил в начале девятого. Ника аккуратно затушила папиросу и, удивляясь собственному спокойствию, подошла к аппарату.
– Слушаю…
– Доброе утро, Виктория Николаевна!
Голос внезапно показался знакомым.
– Да. Доброе…
…Она уже разговаривала с этим человеком – когда-то давно. Голос молодой, но какой-то странный, словно говоривший очень устал…
– Виктория Николаевна, не могли бы мы с вами встретиться?
Она хотела спросить «зачем?», но внезапно накатила охватила злость:
– А ордер у вас имеется, молодой человек?
– А-а-а! – в трубке послышался невеселый смех. – Я не из того ведомства, что заставляло вам хлопоты. К тому же, у меня имеется рекомендация…
– О чем вы?
…«Хлопоты» – значит он все знает. А какое именно ведомство, не так уж и важно, все одним миром мазаны!
– Я сейчас лежу в больнице. В новой клинике, на юг от города, знаете? Мой сосед по этажу вам немного знаком. Если вы желаете, мог бы рассказать…
Да, все верно. Именно так они должны начать…
– А мой телефон… Его вам дал он?
– Нет, конечно, Виктория Николаевна. Номер мне дали совсем в другом учреждении, равно как приказ повидаться с вами. Но с Юрием Петровичем я действительно виделся, причем не раз. Так как мы договоримся?
– Простите, а вы сами-то – тоже больной?
– Самый настоящий, – Ника вновь услыхала невеселый смешок. – Отпустили на полдня по такому поводу. Но я не буйный…
Сумасшедший? Но неизвестный говорил вполне разумно…
– Давайте встретимся в городе.
– Хорошо… Только, Виктория Николаевна, я плохо знаю Столицу.
Такого она не ожидала. Если бы не слова о приказе и «учреждении», Ника готова была поверить, что с нею действительно говорит кто-то, только что вышедший из больницы. Внезапно ей стало весело.
– Ну, Мавзолей вы знаете?
– Во всяком случае, могу найти. Но там людей много.
– Хорошо… – Ника вспомнила вечно полную народа Главную Площадь. – Александровский сад. Там есть искусственный грот, слева – скамейка…
– Понял. В десять вас устроит?
Виктория Николаевна взглянула на часы:
– Да. Как я вас узнаю?
– Я буду в форме, так что не ошибетесь. Впрочем, я вас сам узнаю. Надеюсь, фотографии не очень врут.
– Это комплимент?
Странно… Ника представляла себе этот разговор совсем по-другому: тонкие намеки, затем угрозы…
– Конечно! До встречи, Виктория Николаевна…
Ника долго сидела у стола, держа в руке замолчавшую трубку. Все оказалось просто: позвонил молодой человек с приятными манерами, пригласил на свидание… Неужели он видел Орфея, говорил с ним?..

 

В Александровском саду было людно, хорошая погода словно приглашала погулять. Правда, на аллее мало кто задерживался, все шли вперед, к Главной Площади, или обратно – к Манежу. Ника прошла мимо изуродованного обелиска 300-летия Романовых и поспешила вперед, к небольшому гроту, странным образом уцелевшему возле мрачной краснокирпичной стены. Две скамейки – обе пустые. На циферблате – без трех десять…
– Виктория Николаевна?
От неожиданности она вздрогнула. Похоже, они оказались в этом месте одновременно, но неизвестный был наблюдательнее.
– Значит, левая скамейка?
…Новенькая красивая форма, большие темные очки, прикрывавшие глаза. Петлицы оказались не малиновыми, а почему-то голубыми. Летчик? Но у пилотов цвет немного другой…
Они присели на скамейку. Неизвестный достал папиросы, но тут же убрал коробку.
– Нет, не буду. Постараюсь бросить.
Нике стало интересно. Зачем очки? Неужели шпионы действительно обязаны носить дурацкие черные стеклышки?
– Вас мои очки смущают? – усмехнулся он. – Извините, с глазами не все в порядке.
Очки неизвестный все-таки снял, и Ника сразу же поняла – перед нею больной. Бледное, изможденное лицо, странные неживые глаза. И все-таки лицо показалось знакомым. Ника попыталась вспомнить. Лицо – нет, но голос… Да, голос! Еще когда он говорил по телефону!..
– Простите… Вы – Сергей? Сергей Пустельга?
В пустых, тусклых глазах что-то блеснуло.
– Мы… были знакомы?
– Ну конечно! – она даже не обратила внимание на «были». – Как же вы не помните? С вашей-то профессией!
Последнюю фразу Ника произнесла не без иронии. Сергей грустно улыбнулся:
– Вот так подготовился к разговору! А я еще думал, с чего лучше начать?.. Для профессии своей я сейчас не очень гожусь: болен. У меня то же самое, что у Юрия Петровича…
И тут Нике все стало ясно. Сергей лежит в той же больнице, что и Орфей! Амнезия, потеря памяти…
– Я не помню не только вас, но и своих родителей, Виктория Николаевна. Впрочем, вас это вряд ли заинтересует. Я обещал рассказать о Юрии Орловском…
– Да, конечно… – очнулась она. – Вы его видели?
– Видел. Он на четвертом этаже в сорок третьей палате. Палата отдельная, два человека за дверью…
Сердце отчаянно билось. Значит, правда, Орфей в Столице, почти рядом! Он болен, его охраняют. «Два человека за дверью»… Кажется, Сергей сочувствовал – или хорошо разыгрывал сочувствие.
– Как он? Изменился… сильно?
– Я не видел его раньше. Впрочем – вот…
Пустельга достал небольшую фотографию. Ника еле сдержалась, чтобы не выхватить ее из рук. Да, это он, Орфей! Похудевший, изменившийся, но живой. Слава Богу, живой!..
– Снимали позавчера, – пояснил Сергей. – На здоровье он не жалуется. Только память…
– Юрий… Он… совсем ничего не помнит?
Ника, не отрываясь, разглядывала снимок. Лицо Орфея стало совсем другим. Прежде у него не было такого взгляда! Словно сквозь знакомые глаза смотрел кто-то чужой…
– Почти ничего. Стерто все, что связано с личностью. Горация помнит. И, кажется, французский…
Странно… Впрочем, Виктория Николаевна, читала о чем-то подобном. Исчезает личность. Того Орфея, которого она знала, уже нет. Есть кто-то другой, запертый в одноместной палате на четвертом этаже с охраной у дверей. Этот другой помнит Горация, но не помнит ее…
Ника сама поразилась своему спокойствию. Не закричала, не задохнулась от боли. Наверное, потому, что уже поняла: этим не помочь.
– Я – немного врач, – она заговорила негромко, без эмоций. – Вы не могли бы точнее называть диагноз?
Пустельга покачал головой:
– К сожалению, нет. Думаю, вы сможете узнать об этом сами. Я, как вы уже догадались, появился здесь не по собственному желанию…
Он ничего не скрывал, и эта откровенность вызывала доверие. Возможно, в этом тоже был расчет – искренность всегда ценится.
– Я сотрудник наркомата госбезопасности. Вам велели передать следующее: болезнь Юрия Петровича очень опасна, но излечима. Требуется ваша помощь. Если вы согласны…
– Но что я могу?
– Вы сможете спросить и об этом… Кстати, должен извиниться за своих, так сказать, коллег, – Сергей поморщился. – Мы попросили посмотреть за вами, чтобы вы не исчезли из города, а они, идиоты, устроили фейерверк…
Легче не стало. Что НКВД, что госбезопасность! Волки…
– Скажите, Сергей… – нерешительно проговорила она. – Вы думаете, излечение возможно? Вы не врач, но вы же контрразведчик, должны понимать…
Пустельга еле заметно дернул плечами.
– Понимаю так: Юрий Петрович нужен начальству позарез – здоровый и невредимый. Для этого они готовы пойти на все. Тот человек, который этим руководит, обычно не ошибается.
– Ясно… А вы, Сергей? Почему используют вас, больного? Для пущей убедительности?
– Наверное, – Пустельга вновь надел черные очки и отвернулся. – Мне сказали… Мне обещали, что если вернут память Орловскому, вылечат и меня. Иначе… В общем, мне осталось немного…
Нике стало не по себе. Вот, значит, как умеют работать эти штукари! Она взглянула на Сергея. Молодой человек сидел по-прежнему отвернувшись, нелепые темные очки закрывали глаза…
– Я… должен вам кое-что сказать, Виктория Николаевна. Вы напрасно не ушли. Я специально не сразу устанавил за вами наблюдение, но вы чего-то ждали. Сейчас у вас уже нет выбора. Если не поможете – Орловский проживет недолго. Поможете – он попадет к ним в руки и вряд ли уцелеет…
Ника застыла, не в силах вымолвить слова. Самое страшное, о чем она боялась и думать, оказалось правдой.
– Мы все оказались причастны к чему-то страшному. Узнав такое, живут обычно недолго. Меня им даже не придется убивать – дойду сам. Но я подумал…
– Что вы предлагаете, Сергей?
Ей показалось, что эти слова произносит кто-то другой, посторонний, кому не надо бояться, кому не придется умирать.
– Играть по их правилам. Пока. Но наступит момент – уверен в этом! – когда вы окажетесь не в их власти…
– Разве такое возможно?
– Возможно!
Очки с глухим стуком упали на асфальт, но Сергей даже не заметил. Тусклые глаза загорелись живым светом.
– Возможно, Виктория Николаевна! Не верьте им, ни одному слову! Не верьте – и ждите. Если сможете, отомстите! За всех нас…
Пустельга поднял очки и резким движением сунул их в нагрудный карман.
– Вы справитесь! Они не всесильны…
– Я постараюсь, Сергей…
Ника старалась говорить спокойно, хотя в эту секунду ей больше всего хотелось вскочить и убежать – все равно куда, лишь бы подальше от этого ужаса.
– У меня к вам есть просьба… Виктория Николаевна, расскажите, как мы познакомились?
Ника чуть было не спросила: «Зачем?», но вовремя спохватилась.
– Мы с вами впервые увиделись… Да, конечно, в конце сентября прошлого года на премьере «Кутаиса» во МХАТе. Вы посмотрели на меня, я на вас… Кажется, с моей прической было не все в порядке…
Она поглядела на Сергея. Тот даже не улыбнулся – слушал, сжав губы и прикрыв глаза, словно опасался узнать что-то страшное.
– А познакомились мы с вами тоже в театре, но уже в Большом, на «Аиде». Миша Ахилло вас тогда представил как своего начальника, а вы еще шутили, что заставляете его по утрам делать гимнастику…
Пустельга кивнул, и Ника вдруг поняла, что ему больно – невыносимо, жутко.
– И потом еще раз, в самом начале ноября. Вы шли по набережной, была очень плохая погода…
Виктория Николаевна помолчала.
– Я еще тогда удивилась. Это случилось почти в том же месте, где я когда-то встретила… одного моего хорошего друга. Странное совпадение!..
– У вас хорошая память, – Пустельга встал и машинально одернул гимнастерку. – Спасибо! Может, еще увидимся…
Ника хотела ответить, но Сергей приложил руку к козырьку и быстро зашагал в сторону больших ажурных ворот, ведущих к Главной Площади. Вновь вспомнилась их последняя встреча. Тогда Пустельга тоже выглядел невеселым, но глаза были другими – живыми, яркими. Что они с ним сделали? Может, дело даже не в нем, а в ней самой? Ее хотели напугать – по-настоящему, до потери воли. Это почти удалось… Неужели он прав, и она сможет что-то сделать? Но ведь и Флавий тоже думает так! И даже старый священник, видевший ее в первый раз в жизни, почему-то уверен… Они не всесильны? Может, правда? Нет, не может – правда! Они не всесильны!..

 

Ника почему-то представляла, что за нею приедет огромная черная машина, такая, как у Флавия, но обязательно с зашторенными окошками. Там будет несколько верзил в плохо сшитых штатских костюмах с револьверами под мышкой, ее грубо возьмут за руку, возможно даже толкнут. Потом – кабинет с портретом усатого Вождя, лампа, направленная в глаза…
Все вышло иначе. Машина действительно оказалась большой, но не черной, а белой, без всяких шторок. В ней было двое – молчаливый шофер и симпатичный молодой человек, безупречно одетый и столь же вежливый. Никто не проверял документы. Нику пригласили занять место на заднем сиденье, и сопровождающий легко тронул шофера за плечо.
Ехали, как она и ожидала, к Центру, прямо к Большому Дому. Но случилось неожиданное: авто затормозило возле Исторического музея, у одного из запасных выходов. Виктория Николаевна удивилась, но без возражений прошла в предупредительно открытую дверь. Тут же вспомнилось – здесь работал Орфей… Она ожидала увидеть пыльную лестницу, но вместо этого за дверью оказался пост охраны – трое крепких молодых людей в форме с лазоревыми петлицами, таким же, как у Пустельги. Молодой человек кивнул, не став показывать никаких документов, но этого оказалось вполне достаточно. Их пропустили без слов.
Прямо за порогом действительно была лестница, но вела она не вверх, а вниз. Не успев удивиться, Ника шагнула вперед, услыхав за спиною предупредительное: «Осторожнее, эскалатор». И тут же ступеньки двинулись – бесшумная лента заскользила куда-то под землю. Виктория Николаевна схватилась рукой за поручень, оглянулась и с удивлением поняла, что находится в метро. Все было, как положено: два эскалатора, мягкий свет фонарей и глубокая наклонная шахта. Внизу блеснул свет – приближалась платформа. Ника поискала глазами название станции и с удивлением прочла: «Исторический музей». Может, новая, только что открытая линия? Но тогда здесь бы толпилось полно народу! Между тем, платформа была пуста, лишь двое аккуратных парней с все теми же лазоревыми петлицами прохаживались возле эскалатора.
Сойдя с последней ступеньки, Виктория Николаевна растерянно оглянулась, но сопровождающий уже был рядом. Вежливо улыбнувшись, он кивнул в сторону одной из платформ. Ника взглянула на табло, где обычно высвечивалось время, но вместо этого увидела большую цифру «14». Спрашивать она не решилась, но внезапно сообразила, что совсем рядом – Главная Крепость. Не оттуда ли ведет линия?
Поезд появился минуты через три. Он был похож на обычный, но имел всего два вагона. Двери бесшумно раскрылись, сопровождающий вновь кивнул, и Виктория Николаевна поспешила войти. Она оглянулась, пытаясь найти привычные сиденья, но вместо них увидела несколько мягких кресел и небольшие столики. Ника присела, двери негромко хлопнули, поезд тронулся. Сопровождающий опять улыбнулся и, не говоря ни слова, указал на лежавшие на столике свежие газеты. И вновь Виктория Николаевна поразилась: часть газет оказалась иностранными – на немецком, английском и даже китайском. Интересно, для кого предназначался этот поезд? В большевистской Столице отнюдь не поощрялось чтение «Таймс» или «Фолькише беобахтер». Ника взяла свежий номер «Фигаро» и стала с интересом просматривать заголовки. За этим занятием прошло несколько минут, и она вдруг сообразила, что поезд идет без остановок.
Ника успела проглядеть несколько заметок о последних показах мод в Париже и прочитать статью какого-то профессора Робера о раскопках на западе Турции, когда поезд слегка качнуло. Вагон остановился. Виктория Николаевна с сожалением положила «Фигаро» обратно на столик. Сопровождающий, ничего не сказав, поднял газету и, чуть поклонившись, вручил ее Нике. Отказаться она не решилась.
Платформа была совершенно такой же, как и первая, – пустой, с двумя крепкими парнями в «лазоревой» форме на перроне. Эскалатор стоял, но, как только Виктория Николаевна и вежливый молодой человек приблизились, черная лента бесшумно заскользила вверх. Ника быстро оглянулась, надеясь заметить название станции, но так и не сумела.
Эскалатор доставил Викторию Николаевну в небольшое помещение, где сторожили уже не двое, а целых пятеро. Тут пришлось показывать документы. Нике – захваченный из дому паспорт, а молодому человеку – маленькую темно-красную книжечку. Отсюда путь вел подземный тоннель, освещенный большими фонарями, горевшими синеватым светом. Конец тоннеля терялся где-то вдали, но долго идти не пришлось. Метров через пятьдесят молодой человек кивнул в сторону небольшой запертой дверцы в стене. Ника послушно подошла ближе, сопровождающий вынул ключ и открыл замок. За дверью оказался лифт. Викторию Николаевну удивило количество кнопок: их было не менее трех десятков, но молодой человек, чуть подумав, нажал не одну, а сразу четыре.
Она так и не поняла, куда направляется лифт – вверх или вниз. В конце концов Ника решила, что они едут все-таки вверх. Если так, то за эти недолгие минуты они должны были подняться примерно до уровня десятого этажа. Подобных зданий в Столице почти что и не было, но Виктория Николаевна сообразила: тоннель, откуда они начали путь, мог находиться глубоко под землей.
Двери кабины бесшумно растворились. За ними оказался темный, освещенный небольшими тусклыми лампочками коридор. По бокам – двери, одна за другой, высокие, обитые черной кожей. Все они казались запертыми, во всяком случае из-за них никто не появился, пока они шли по коридору. Все вокруг выглядело глухим, тихим, словно хозяева куда-то исчезли.
…От мужа Ника слыхала, что под Столицей построен целый город, где находятся запасные центры управления на случай войны, бомбоубежища, склады и даже тайник для нетленных останков Ленина. Может она попала в один из таких центров, пока еще пустующих?..
Они остановились возле одной из дверей, как две капли воды похожей на все остальные. Ни таблички, ни номера не было, но молодой человек даже не стал стучать, просто толкнул дверь рукой и вежливо уступил дорогу.
Виктория Николаевна нерешительно остановилась на пороге. Любопытство, сопровождавшие ее всю поездку, внезапно сменилось страхом. Куда ее привезли? Это не Главная Крепость, не Лубянка. И сможет ли она вернуться домой, если не сейчас, то вообще когда-нибудь?
Похоже, сопровождающий понял ее колебания. На этот раз улыбка молодого человека стала совершенно обворожительной. Он повторил ободряющий жест, указав вперед. Ника вздохнула и перешагнула порог.
И снова – коридор, еще более темный и пустой. Правда, на этот раз короткий, больше похожий на узкую комнату без окон. В конце оказалась еще одна дверь, уже не обитая кожей, а гладкая, из полированного дуба. Сопровождающий вновь кивнул. Виктория Николаевна взялась за массивную резную ручку и потянула дверь на себя.

 

На этот раз ее встретила тьма – полная, кромешная. Ника замерла на пороге, услыхав, как за спиною захлопнулась тяжелая створка. Вокруг было тихо, лишь откуда-то издалека доносилось легкое гудение – возможно, там работал вентилятор. Секунды тянулись одна за другой. Страх исчез, вновь проснулось любопытство. Ника уже поняла – ее привели в большой зал, без окон, совершенно пустой. Странно, здешние хозяева очень любят темноту!..
И тут вспыхнул свет – небольшая лампа, укрепленная слева, прямо на стене. Ника охнула и невольно подалась вперед…
Да, она была в большом зале, хотя и не в таком огромном, как показалось вначале. Лампа горела над небольшим столиком, рядом с которым стояло глубокое кожаное кресло. Но не это удивило – свет падал на странную блестящую фигуру, стоявшую у стены. Она всмотрелась: скульптура, кажется, мраморная…
Ника подошла ближе. Удивление возросло, сменившись подлинным изумлением, когда она поняла, кого изваял скульптор. Христос… Спаситель был изображен сидящим, на изможденном лице застыла тревожная дума, руки бессильно лежали на коленях. Художник даже не пытался передать пропорции тела, оно выглядело необычным, словно нечеловеческим, но все же это был Он, Спаситель в терновом венце, бессильно присевший по пути на Голгофу. Ника заметила на лице мраморную слезу. Странная фантазия пришла на ум художнику: слеза выглядела так, словно она стекала снизу вверх. Перевернутая слеза… Что этим хотели сказать?
Стараясь не шуметь, Виктория Николаевна присела в кресло, рассматривая мраморное изваяние. Скульптура была необычной, но еще удивительнее то, где она находилась. Христос в тайном большевистском логове? Это выглядело насмешкой, даже кощунством…
В полутьме мраморное лицо казалось живым. Кто-то позаботился о том, чтобы светильник расположили умело, высветив главное. Ника осторожно встала и, не удержавшись, прикоснулась к камню. Он показался теплым, словно хранящим тепло рук неизвестного мастера…
– К сожалению, копия… – голос прозвучал неожиданно, мягкий, спокойный. Ника оглянулась. Показалось, что неизвестный стоит рядом, но она ошиблась, голос доносился откуда-то из глубины. Приглядевшись, Виктория Николаевна заметила темный силуэт – кто-то высокий, широкоплечий сидел в таком же кресле, но у противоположной стены, где не было света. Прекрасная акустика позволяла говорить, не напрягая голоса.
– Да, копия, правда авторская. Подлинник – в Каунасе. Нравится, Виктория Николаевна?
– Очень! – Ника заставила себя оторвать взгляд от лица Спасителя. – А почему Он… здесь?
– Вы ожидали увидеть Карла Маркса с большой бородой? – послышался негромкий смех. – Это в другом помещении. Пусть этот зал принадлежит Христу. Здесь хорошо думается. Как вам кажется, Виктория Николаевна, эту скульптуру одобрила бы Русская Православная церковь?
Вопрос был настолько неожиданным, что Ника даже забыла, где находится. Она еще раз внимательно окинула взглядом мрамор:
– Не знаю… По моему, нет. Православная церковь вообще не одобряет скульптуры. И кроме того, Христос здесь другой. Он страдающий, и ему не просто больно…
Она не нашла слов и взглянула в сторону невидимого собеседника. Тот, похоже, понял:
– Выразить трудно, но суть вы уловили. Он не просто страдает. Он потерпел поражение и знает это. Причем это не человек, это – Бог. Бог, который всесилен, но все же не может исполнить задуманное. Поэтому Его боль – особенная… Православным такие глубины непонятны. Боюсь, местоблюститель Сергий, несмотря на всю свою преданность советской власти, не одобрит этот шедевр…
Разговор начался странно. Ника уже успела опомниться от неожиданности, но решила не спешить. Эти рассуждения – неспроста, неизвестный куда-то клонит…
– Православие, вообще, достаточно примитивно во всех отношениях, даже в догматике. До идеи чистилища, может быть самой великой идеи христианства, оно так и не доросло. Кроме того, здешние попы даже внешне весьма антиэстетичны. Впрочем, католики со своей философией, по сути, скатились к манихейству. Додумались уравнять Бога и Сатану – тоже не особо умно!..
– А что есть истина? – Ника невольно усмехнулась. Кем, интересно, воображает себя этот философ?
– Ну-у! – говорящий был явно доволен вопросом. – Это вы хорошо подметили! Увы, даже наш молчаливый мраморный гость из Каунаса в свое время не решился дать на это ответ. Впрочем, в трудах по марксистско-ленинской философии сказано, что истина – конкретна. В этом что-то есть. Но мы несколько увлеклись беседой…
Виктория Николаевна кивнула. Да, философская прелюдия закончилась. Сейчас начнется допрос…
– Разрешите представиться. Моя фамилия Иванов. Не очень оригинально, зато вполне демократично. Я – один из помощников товарища Сталина. Мне поручено решать все вопросы, связанные с делом Орловского…
Ника вновь кивнула, не став ничего переспрашивать. Нечто подобное она и подозревала. Значит, Орфеем заинтересовался сам Усатый! Это плохо, обмануть его куда труднее, чем «малиновых» опричников…
– Вы сомневаетесь в моих полномочиях? – Иванов истолковал ее молчание по-своему.
– Нет. С какой стати? – Ника взглянула на мраморное лицо Спасителя и не выдержала. – Интересно, а как вам разрешили держать здесь эту скульптуру? Или для таких, как вы, свои законы?
– Провели специальным решением Политбюро. Видите ли, здесь действительно хорошо думается. Христос был Богом, но у Него все же не вышло. Почему? Мы тоже хотим изменить мир, так что есть повод поразмышлять. Может, Ему помешал кто-то Другой? Или люди оказались просто не готовы?
– Но вы ведь атеист! – поразилась Виктория Николаевна. – Значит, вы обманываете остальных, а сами верите? И проводите все это решением вашего Политбюро?
– «Вашего Политбюро»! – Иванов точно скопировал ее интонацию. – А я еще не понимал термина «внутренняя эмиграция»! Смелый вы человек, гражданка Артамонова!
На «гражданку» Ника никак не отреагировала, хотя намек был прозрачен.
– Я не смелая… господин Иванов. Я совсем не смелая! И ни один нормальный… и даже советский человек не сможет быть смелым в нашей… в этой стране. Просто я зачем-то вам нужна, а как я отношусь к происходящему, стукачи наверняка уже доложили!
– Ого! – Иванов, похоже, был действительно удивлен. – Признаться, мне докладывали несколько иное. Теперь кое-что становится понятнее… Но ведь еще года два назад вы были совсем другая!
– Мы что… уже были знакомы?
Ника почувствовала внезапную слабость. Она не сдержалась. Зря, зря!..
– Представьте себе, как-то виделись, на одном из приемов. Кроме того вами, естественно, регулярно интересовались, вы ведь все-таки супруга пилота «Сталинского маршрута»! Давно ли вы так переменились?
– С тех пор, как вы арестовали Орловского! – Ника с вызовом посмотрела на темный силуэт, и ей показалось что Иванов кивнул.
– Ясно… В таком случае, разговаривать нам с вами будет несколько проще. Но для начала я вам отвечу. Лозунг атеизма был взят давно и не нами. К сожалению, вовремя исправить это не удалось. Собственно, «атеизм» не означает неверия вообще. Люди верят – даже атеисты. Речь идет о неверии в Высшую Силу. Тут можно бы и поспорить, но есть важный нюанс. Я лично не верю, что Христос был Богом. Я знаю это.
Полагалось бы удивиться, но Ника промолчала. Странные вещи говорил помощник товарища Сталина! Да, весь этот разговор затеян не зря, Иванов куда-то клонит, в чем-то желает убедить…
– Я знаю и согласен с этой частью христианского учения. Ошибка христиан в другом: они решили, что их Бог – единственный. Почему-то монотеизм считается вершиной религиозной мысли, а это, по-моему, всего лишь пережитки племенной психологии, когда дикари считали себя единственными людьми на свете. Их Бог тоже единственный – просто и понятно. Собственно, монотеизм в чистом виде никогда не существовал, у Бога обязательно оказывались ангелы, святые угодники, евреи додумались даже до Мессии… Скажем так: Христос – Бог, а точнее один из богов, попытавшийся спасти людей. Замысел не удался, увы. Теперь мы попробуем вновь, но иначе…
– А не боитесь, что вас… с неба. Огненным мечом?
Послышался смех:
– Судьба Люцифера? Ее можно было опасаться, существуй в самом деле дантовский ад. Но ада, насколько мне известно, нет. Есть нечто иное… Но не будем больше об этом, Виктория Николаевна! Суть дела вам уже ясна. Ваш друг, Юрий Петрович Орловский, тяжело болен. Не хочу вас пугать, но без быстрого вмешательства болезнь может стать необратимой. Из своих соображений мы заинтересованы в его излечении. Вы согласились нам помочь… Остается уточнить некоторые детали…
Иванов замолчал, вероятно ожидая ее реакции, но Ника молчала. Иванов, кажется, упивается своей силой и всеведением… Но ведь Флавий знал все заранее! Значит? Они не всесильны!..
– Прежде всего… Виктория Николаевна, восхищаясь вашей политической непримиримостью, все же вынужден вас разочаровать. Юрий Петрович Орловский не относится к числу яростных и непримиримых противников советской власти. Тут вы его явно перещеголяли…
Ника замерла. Куда он клонит? Они редко говорили с Орфеем о политике, но, как Юрий относится к большевикам, более чем понятно.
– Юрий Петрович действительно имел основания быть недовольным. У него не получалось с научной карьерой, кроме того семейные дела… Но все меняется. Его арестовали, в общем-то, за ерунду. Другие могли обидеться, но Юрий Петрович понял все правильно, и мы быстро наладили с ним сотрудничество. Ведь он редкий специалист – знаток дхаров. Раньше его не ценили, а напрасно!
– Вы… хотите сказать… – Ника чуть не задохнулась от возмущения. – Что Юра… Юрий Петрович… сотрудничал с вами?
– Откройте папку! Там, на столе…
На столике действительно лежала папка, которую Ника сразу не заметила. Она показалась легкой и тонкой, почти невесомой. Открыв ее, Виктория Николаевна вновь удивилась – сверху лежала бордовая корочка удостоверения. Тисненая золотом надпись: «Народный комиссариат внутренних дел»…
– Увидели? – подбодрил ее Иванов. – Смотрите, смотрите…
Ника раскрыла удостоверение и почувствовала, как дыхание перехватывает. Орловский Юрий Петрович. Звание – майор, место работы – Главное управление НКВД, Столица… Продлено до ноября 1938 года…
Она схватила папку, еле удержавшись, чтобы не вытрусить ее содержимое прямо на столик. Фотографии: Орфей в форме, стройный, подтянутый, с кобурой на широкой портупее, стоит в компании каких-то военных. Бумага – выписка из приказа о присвоении воинского звания, внизу «ознакомился» – и подпись Юрия. Несколько листочков: знакомый почерк, на верхнем название: «Краткий очерк истории дхаров»…
Нет… Этого не могло быть! Юрия могли сломать, искалечить, даже убить, но такое… Майор НКВД! Господи, что же это? В глазах почернело, и Ника бессильно откинулась на спинку кресла…
– Не удивляйтесь! – голос Иванова звучал по-прежнему мягко и добродушно. – Не скажу, что Юрий Петрович полностью разделял наши идеалы, но он вполне понимал, что такое государственная необходимость. Несчастье случилось с ним на Урале, во время очень важной операции…
Это совпадало с тем, что удалось узнать Терапевту. Орфея привезли в Казанскую спецлечебницу именно с Урала…
– То, что он находится на «тюрположении», вас не должно смущать, Виктория Николаевна. Вы ведь познакомились с Сергеем Павловичем?
Вначале Ника не сообразила о ком речь, но затем до нее дошло. Пустельга! Интересно, знает ли Сергей обо всем этом? Похоже, нет…
– Сергей Павлович находится во всесоюзном розыске по совершенно нелепому обвинению, что не мешает ему активно работать. Жизнь – странная штука! Когда все завершится, вы, думаю, несколько смягчите свои крайние взгляды…
Ника молчала. Отвечать было нечего. Орфей – сотрудник Большого Дома? Сломали, заставили работать? Но подневольным зэкам не присваивают высоких званий, не одевают форму, не выдают оружия… Неужели он лгал? Ей, друзьям? Хорошо законспирированный сотрудник – то скромный служащий, то бесправный зэк… Ника беспомощно оглянулась, взгляд упал на искаженное болью лицо Христа. Слеза, странная слеза, словно не желающая падать. Бог, не сумевший спасти людей…
И тут словно завеса упала с глаз. Как она могла подумать! Кому она верит? Бумажки, фотографии… Орфей, прости!..
– Хорошо, я поняла… – Ника произнесла это как можно спокойнее, хотя хотелось закричать, кинуться на этого сладкоголосого. Флавий и Пустельга предупреждали! Не верить! Ничему не верить! Как же мог Орфей быть «малиновым», если не пострадали ни Терапевт, ни Флавий, ни Марк? Или они тоже – сотрудники Большого Дома? Нет, господин Иванов, плохо работаете!..
– Я вижу, вы успокоились?
Ника действительно успокоилась, ей даже стало весело. Значит, о группе «малиновые» не догадываются! И о том, что она – одна из друзей Флавия и Терапевта, тоже, иначе не пытались бы обмануть столь грубо! Ошиблись! Товарищ Иванов дал маху! Они не всесильны!
– У меня к вам неожиданный вопрос, Виктория Николаевна. Фамилия вашей матушки Бартеньева? Из князей Бартеньевых?
– Да… – после всего анкетные вопросы показались странными и нелепыми.
– Бартеньевы по одной из линий были, кажется, потомками одного известного рода. Тоже княжеского.
Ника пожала плечами:
– Бартеньевы – далекие потомки Курбских. Но не той линии, к которой принадлежал князь Андрей.
– Хорошо… Виктория Николаевна, прежде чем мы подведем некоторые итоги, вынужден задать вам еще несколько вопросов. Вы по-прежнему желаете помочь Юрию Петровичу?
– Конечно! – Ника заставила себя усмехнуться. – А что, по-вашему, должно заставить меня думать иначе?
– Нет-нет, что вы… Видите ли, хотеть можно по-разному. Вы уже поняли, что ничего страшного после выздоровления Юрию Петровичу не грозит. Он продолжит свою работу, надеюсь, успешно. Но чтобы это случилось, придется очень рискнуть. Догадываетесь кому?
– Догадываюсь, – Ника почувствовала, как забилось сердце. Что-то у Иванова припасено напоследок. Что-то особое…
– Скажу честно: вылечить Юрия Петровича возможно, но тот, кто будет этому помогать, сильно рискует. И не здоровьем – жизнью. Процент риска… – Иванов на мгновенье задумался, – повыше, чем у летчика-испытателя. Подробности вы узнаете позже, сейчас скажите лишь – согласны?
Рискнуть жизнью ради Орфея? И только? Ника чуть не рассмеялась. Если бы и остальное было так просто! Вновь захотелось крикнуть, но в последний момент Ника сумела сдержаться. Спокойнее, богиня Победы…
– Вы, наверное, уже догадались, что я согласна. О каких это подробностях вы говорили?
Повисло молчание, наконец темный силуэт колыхнулся.
– Ну что ж, давайте о подробностях…
Назад: Глава 5. Ника
Дальше: Глава 7. Эхо и пустота