– И как тебе не холодно, Джон?

Валюженич протянул руки к спиртовке, грея заледенелые ладони. Чиф пожал плечами.

– Очень даже холодно, дядя Тэд!

– Вы сегодня весь день шли без рукавиц, – проскрипел господин Чжао, заворачиваясь в густой мех огромной шубы. – Не смею вмешиваться, господин… красный комиссар, но так можно остаться без рук!

Косухин поглядел на свои ладони. Конечно, холодно, но не холоднее, чем дома, в Долине Больших Ветров.

– Не знаю… Наверное, привык.

Они шли уже четвертый день: Косухин, дядя Тэд, господин Чжао, красный командир Лю и семеро бойцов. Когда они ступили на холодный, предательски ровный лед, их было пятнадцать. Маленький отряд уменьшился почти на треть…

От перевала они поднялись по узкой тропе, едва сумев втащить наверх упирающихся яков. Где-то через километр дохнуло холодом – ледник был уже близко. Здесь пришлось разделиться. Яки не смогли бы пройти по леднику, да и теплой одежды хватало не на всех. Десять бойцов, прежде всего ханьцев, решили оставить здесь. С собою Косухин взял десять горцев, имевших опыт подобных походов, проводника и, после долгого спора, Валюженича вместе с товарищем Лю. Археолог категорически заявил, что не отпустит Джона одного, в чем Лю Вэйцзян оказался с ним полностью солидарен. В последний момент к группе примкнул господин Чжао. Франтоватый фольклорист переменил пальто и шляпу на более подходящее к случаю одеяние и безропотно вдел руки в лямки тяжеленного рюкзака. Винтовку все же брать не стал, ограничившись револьвером. Все остальные вооружились как следует, а товарища Лю с трудом отговорили прихватить с собой один из пулеметов.

Валюженич, бывавший в горах не один раз, заранее позаботился о темных очках. Запаса хватило для него самого, господина Чжао, Чифа и даже для Лю Вэйцзяна, который поначалу упорно отказывался от этого буржуазного изобретения. Остальные, горцы, с детства привыкли к безжалостной белизне.

Беда случилась в первый же день, под вечер. Проводник-тибетец, шедший первым, не учуял скрытой под снегом трещины и без звука исчез в черном провале. Спасти его было немыслимо, трещина уходила на неведомую глубину, куда не доставали веревки. Пришлось идти по компасу, утопая в снегу, вытаскивая друг друга из неглубоких ледяных расщелин. Отряд повел Валюженич, уверявший, что у него на опасности нюх. То ли американец действительно обладал каким-то шестым чувством, то ли ему просто везло, но отряд шел без потерь. Новая беда случилась на третий день, когда трое бойцов, все опытные горцы, вызвались сходить на разведку к подозрительному склону. Все трое ушли под снег, холодная трясина затянула их за несколько секунд. Никто не даже не успел подбежать к погибающим, кинуть спасительную веревку…

Итак, их осталось одиннадцать, а впереди был долгий путь – не менее трех дней, если не обманывала карта. Поначалу Косухину казалось, что первым не выдержит он. На Тускуле приходилось ходить в зимние походы, но все же не по леднику и не по такому холоду. Однако Чиф шагал наравне со всеми, волоча рюкзак и скрайбер, и постепенно ему начинало казаться, что идти не так уж и трудно. Конечно, он уставал, под вечер плечи начинало ломить, ноги казались свинцовыми, но Джон видел, что остальным приходится еще тяжелее. Бойцы приуныли, почти перестали улыбаться, а на привалах тут же падали в снег. Хуже всего приходилось товарищу Лю, он умудрился обморозить лицо и теперь шел, закутавшись в шарф, вдобавок мучаясь жесточайшей простудой.

Пару раз Чиф ловил себя на странной мысли: с ним что-то не так. Конечно, он молод и здоров, но организм его реагировал как-то непонятно. Чем дальше, тем легче давались ежедневные переходы. Холод стал привычен, зато пропал аппетит, а ночами мучила бессонница. Еда и сон, то, без чего не может жить человек, казались теперь чем-то не особо важным.

…«Ты такой же, как мы!», – сказал краснолицый Венцлав. Еще недавно Косухин-младший просто посмеялся бы над этим…

– …Джон, ложись спать!

Голос Валюженича вывел его из задумчивости.

– Спать? – Чиф вдруг понял, что спать совершенно не хочется. – Я еще посижу, дядя Тэд.

Археолог возмущенно покачал головой:

– Нет здесь Стива! Ты что, решил себя заморить? Не ешь, не спишь, похудел…

Ладонь скользнула по лицу. Похудел? Пожалуй…

– Дома отосплюсь! Дядя Тэд, ты бы лучше рассказал что-нибудь.

– Нашел время! Вот приедешь ко мне в Индиану, сядем у камина, я достану фотографии… А то и мистера Арцеулова пригласим, он давно ко мне собирался.

– Это обязательно, – улыбнулся Чиф. – А сейчас… Расскажи о Пачанге.

Дядя Тэд пожал плечами:

– Я не специалист. Разве что господина Чжао попросим…

Он поглядел в сторону фольклориста, но тот уже дремал, завернувшись в мохнатую шубу.

– Ты говорил о каких-то легендах, дядя Тэд…

– Оу! – Валюженич засмеялся, откинувшись на рюкзак, служивший ему подушкой. – Это точно не ко мне! Но если в самом общем виде…

Он задумался, прищелкнул пальцами:

– О'кей… Легенды о Пачанге известны с XIV века, встречаются в некоторых текстах «Калачакра-тантры». В них сказано, что первым центром учения калачакры на Тибете был именно Пачанг. Там находилась главная святыня – мандала из чистого золота. В Пачанге правили цари из династии Кальки, младшая ветвь которой позже правила в знаменитой Шамбале. В общем, Пачанг был своеобразной священной столицей Тибета, но очень недолго. В XII веке какие-то очередные завоеватели, якобы посланные правителем преисподней, осадили город и начали штурм. Что характерно, другие правители – последователи калачакры, не оказали городу помощи. Тогда царь Калька – номера уже не помню – воззвал к небу, и город исчез. В общем, весьма напоминает известную русскую легенду о Китеже. Священный город исчезает, чтобы не достаться врагам, но туда можно попасть, если ты достаточно праведен. Естественно, находились оригиналы, которые утверждали, что видели Пачанг – то ли в небе, то ли в водах какого-то озера. Ну, это для господина Чжао…

Он поглядел в сторону спящего фольклориста и усмехнулся:

– Господин Чжао собрал целую библиотеку о Пачанге. А на самом деле все куда проще. Пачанг был одним из местных княжеств, погибших в ходе очередной драчки. В дальнейшем память о нем поддерживала сепаратистов, не желавших подчиняться Лхасе. А подробности следует поискать в местной библиотеке, а заодно осмотреть окрестности…

– И все? – Косухин был несколько разочарован.

– В общем-то, все. За последние века о Пачанге писали много, появились чуть ли не целые путеводители, есть подробное изображение золотой мандалы, биографии его правителей, и конечно, инструкции для тех, кто желает попасть туда.

– Трудно попасть?

– По сравнению с нашим путешествием – не очень, – покачал головой археолог. – Обычный набор правил для ортодоксального буддиста. Правда, в самых поздних текстах, уже в XIX веке, вместо долгого самосовершенствования предлагался набор заклинаний. Впрочем, можно поступить еще проще – взглянуть в зеркало…

– Волшебное? – улыбнулся Чиф.

– Йе! Конечно. Во дворце правителя Пачанга якобы до сих пор существует каменное зеркало – единственная святыня, оставшаяся от исчезнувшего города. Зеркало, конечно, волшебное, вроде как у Диснея. «Белоснежку и семь гномов» смотрел?

– Нет. Это новый фильм? – Дисней почему-то заинтересовал Чифа больше, чем тибетские легенды.

– Оу, ты бы видел! Цветной, на два часа, мои племянники смотрели его раз десять. Там волшебное зеркало тоже играет не последнюю роль… А что до Пачанга, то рассказывают так: обыкновенный человек, то есть грешник, увидит лишь гладкий камень, монах или человек праведный сможет разглядеть собственное изображение и, увидев себя, стать мудрее. Избранные сумеют взглянуть сквозь камень и разглядеть истинный Пачанг – небесный. А пройти сквозь зеркало смогут лишь маги и, естественно, духи…

– Я в ужасе, коллега, от подобной интерпретации!

Голос исходил из недр мохнатой шубы. Господин Чжао не спеша высвободил нос, затем появилась и вся физиономия – невыспавшаяся и недовольная.

– Мало того, что вы не даете мне спать!.. Это еще полбеды, но то, как вы говорите о Пачанге…

По-английски господин Чжао изъяснялся превосходно, с чистым оксфордским произношением. На языке Шекспира его слова звучали еще более язвительно.

– Не могу одобрить моих непросвещенных земляков, именующих европейцев «заморскими чертями». Однако вы, господин Валюженич, умудрились заслужить прозвище еще более неприличное. В присутствии молодого человека не решусь повторить…

Археолог несколько смутился и стал смотреть куда-то в сторону.

– В археологии я мало разбираюсь, но предпочитаю доверять таким специалистам, как лорд Рамзей и, между прочим, ваш собственный батюшка…

– Ну, вы преувеличиваете, господин Чжао, – неуверенно возразил Валюженич. – Лорд Рамзей крайний консерватор. Весь шум из-за каких-то неувязок с документацией…

– Сотрудники Шанхайского музея древностей несколько иного мнения. После ваших так называемых раскопок храмового комплекса…

– Вы что-то хотели сказать о Пачанге? – поспешил уточнить дядя Тэд.

– Да, о Пачанге. Вы упомянули господина Диснея и его жуткие суррогаты. Ваш рассказ как раз годится как сценарий для очередного голливудского опуса. Легенды о Пачанге – сложнейший комплекс древних мифов, собранный и отредактированный оппозиционными сектами калачакры. И эти легенды выросли не из фактов средневековой тибетской истории, а из давних народных представлений об идеальном царстве…

– Мифологическая школа, как же! – не выдержал Валюженич. – Будда никогда не жил, Христос – это обожествленная звезда Сириус…

– Умолкаю, – развел руками фольклорист. – Вести дискуссию на подобном уровне считаю совершенно невозможным. Однако, господин Валюженич, вы изволили допустить фактическую ошибку. Рассказ о зеркале Пачанга – не легенда. Это поэма, литературное произведение!..

– И какая разница?

– Такая же, как между подлинными сказками и фильмами господина Диснея!

– Расскажите, господин Чжао, – попросил Чиф.

– Увольте, господин Хо!.. – скривился тот. – Впрочем, чтобы вы и в самом деле не воспринимали нашу историю по Диснею… Поэма написана в XVII веке. По некоторым данным, ее автор был монахом, причем явным еретиком. Поэма называется «Смятение праведного». Речь там идет о монахе-аскете, который посвятил всю свою жизнь тому, чтобы попасть в Пачанг. Когда он отправился в путешествие, в дороге к нему присоединился некий путник, с виду совсем не праведник…

Ученый задумался:

– Описание путешествия – своеобразная аллегория, очень тонкая, полная литературных и мифологических ассоциаций. Но не будем об этом… Так или иначе, они прибыли в Пачанг и стали перед зеркалом. Монах увидел, как каменная поверхность становится прозрачной. За нею показался небесный город. Он пытался шагнуть сквозь зеркало, но безуспешно. Тогда его спутник, тот самый, не похожий на праведника, без всякого труда преодолел преграду. Естественно, монах огорчился, даже обиделся и вопросил Небо. Ему был дан ответ…

Господин Чжао вновь умолк. В наступившей тишине Чифу показалось, что он слышит далекий глухой гул, будто где-то на краю неба, началась гроза.

– Монах узнал, что его спутник – не человек, а дух-цха, неприкаянный мертвец. Оказывается, в Пачанге не ждут праведных монахов, там нужны духи, чтобы создать войско, которое сможет защитить город…

– Но почему? – такого финала Чиф не ожидал.

– Есть разные объяснения, – пожал плечами фольклорист. – Смысл их в том, что поэма отразила кризис традиционных представлений о царстве справедливости. Даже Пачангу нужна армия злых духов. Кстати, в это же время на Тибете записывают ряд весьма неортодоксальных сказаний, например о братьях Лха…

– Господин Чжао, а почему вы думаете, что древний Пачанг не существовал? Ведь город мог действительно погибнуть из-за какого-то набега…

– А мудрый правитель заранее эвакуировал население, из-за чего и возникла легенда, – кивнул господин Чжао. – В свое время в Александрии греческие ученые пришли к выводу, что олимпийские боги – это древние цари. Простое объяснение – не обязательно самое верное. Пока же легенда о небесном Пачанге – всего лишь миф. Может, господин Валюженич сумеет доказать обратное, но, надеюсь, без своих особых методов…

– А что – мои методы? – обиженно проговорил Тэд. – Между прочим, вас, господин Чжао, помнится тоже окрестили не особо…

– Слоном в этнографической лавке, – брезгливо уточнил ученый. – Мои догматики-коллеги, ни разу не бывавшие даже в пригородах Шанхая…

– А кого-то коллеги-догматики обвинили в фальсификации… – невозмутимо продолжал Валюженич.

– Ваша деликатность потрясает, коллега! Этот «кто-то», да будет вам известно, изучает живой фольклор…

Косухин с любопытством слушал перепалку ученых мужей. Похоже, они стоили друг друга.

– Могу себе представить, что я услышу, когда покажу свои последние записи! – господин Чжао хмыкнул.

– А что вы там записали? – не удержался Чиф.

Фольклорист не счел нужным отреагировать, зато Валюженич охотно объяснил:

– В Кэбэчунгу говорили, что видели всадников Гэсэра, летевших по небу куда-то на северо-запад. Гэсэра узнали сразу – по красному халату и собольей шапке. По мнению тибетцев, Гэсэр спешил на великую битву. Между прочим, если взглянуть на карту, он спешил к Пачангу.

Господин Чжао изволил фыркнуть.

– Ну и что? – не понял Косухин. – Красивая легенда!

Из-под шубы донесся тяжелый вздох.

– Понимаешь, Джон, – пояснил археолог, – по традиционным представлениям, Гэсэр и его войско не могут летать по небу. Они должны пользоваться обычным оружием, ездить верхом на конях из плоти и крови… В общем, боюсь, коллеги господина Чжао…

Тэд покосился на шубу, но оттуда не донеслось ни звука.

– В общем, могут не поверить. Кстати, я уже слыхал легенду о летящих всадниках от мистера Арцеулова. Он был знаком с кем-то из потомков Гэсэра… Что это?

Косухин прислушался. Откуда-то издалека вновь донеслось что-то, похожее на раскаты грома.

– Дядя Тэд, здесь не бывает грозы?

– Мы слишком высоко, Джон. Может, лавина. А может…

Чиф понял. Он и сам уже успел подумать, что ни лавина, ни гроза тут ни при чем. Где-то там, у самого горизонта гремели тяжелые орудия…

Следующий день оказался куда тяжелее. Лю Вэйцзян сдал окончательно, его бил кашель, обмороженное лицо горело жаром. Идти командир еще мог, хотя и с трудом, но вещи пришлось распределить между остальными. Чифу достался карабин, плечи сразу оттянуло, но идти было все же можно. Теперь двигались медленнее, кое-кто из бойцов тоже чувствовал себя скверно. А ведь идти предстояло еще немало, как минимум два дня, и то, если повезет.

К полудню товарищу Лю стало совсем скверно, теперь его приходилось поддерживать под руки. Чиф с тревогой прикинул, что если его надо будет нести, отряду обеспечен еще день среди льда. Между тем, дальний гром, доносившийся с северо-запада, усилился. Сомнений не было: там шел бой. А затем появились самолеты. Машины шли на большой высоте, направляясь с юга в сторону Пачанга. Сначала их было девять, затем показалась еще одна девятка, потом третья. Товарищ Лю, временно забывший о своей болезни, заявил, что узнает тяжелые бомбардировщики. Через час к Пачангу ушла новая волна – двадцать семь машин. Шло время, гул, доносившийся с севера, становился все громче, но самолеты не возвращались. Валюженич предположил, что летчики действуют «челноком» – отбомбившись, идут дальше на север, где находится запасной аэродром. Куда же в этом случае они летят? В пески Такла-Макана? Или еще дальше – к Челкелю и советской границе?

Косухин понял, что они опоздали. Бой у Пачанга уже начался. На этот раз Агасфер не поскупился: десятки самолетов, тяжелые орудия… С кем же все-таки идет война? Неужели с местным ополчением? Тогда почему бой продолжается так долго?

Следовало спешить, но отряд шел очень медленно. Приходилось обходить трещины, вдобавок снег стал заметно гуще и глубже. Валюженич – и тот стал чаще останавливаться. Из всего отряда бодрыми оставались Чиф и, как ни странно, господин Чжао. Теперь они шли в авангарде. Косухин несколько раз пытался заменить дядю Тэда, ссылаясь на свой тускульский опыт, но американец отшучивался, уверяя, что Чиф заведет отряд прямиком в долину Больших Ветров. Выбирать дорогу действительно стало труднее, из-под льда полезли огромные каменные зубья, трещин стало больше, вдобавок компас время от времени начинал вести себя странно. Оставалось надеяться на интуицию Валюженича и на отдаленный гул, служивший самым верным ориентиром.

Вечером едва хватило сил, чтобы открыть банки с консервами. К счастью, удалось найти свободную от снега площадку между двумя огромными скальными зубьями, защищавшими от ветра. Пришлось вновь достать аптечку и заняться больными и обмороженными, и Косухин пожалел, что не захватил с собою кое-что из медицинского арсенала Любы Бенкендорф.

Бойцы быстро заснули. Чиф, завернувшись в шубу, сидел рядом с Валюженичем, прикидывая, сколько еще осталось идти. Археолог считал, что завтра – последний день их ледяного похода. Где-то после полудня, если, конечно, ничто не помешает, отряд дойдет до края ледника, откуда начинается спуск в долину. Однако сил почти не оставалось. Странное дело, но сам Чиф чувствовал себя неплохо. Он даже не особо устал, хотя теперь нес, кроме рюкзака и скрайбера, карабин товарища Лю и кое-что из снаряжения. Косухин внезапно понял, что охотно прошелся бы ночью, чтобы к утру добраться до спуска в долину.

Валюженич задремал, Чиф хотел последовать его примеру, но вдруг понял, что не заснет. Ему незачем спать – по крайней мере еще несколько дней…

– Господин Хо…

Негромкий голос заставил вздрогнуть. Фольклорист, появившийся откуда-то из темноты, покосился на спящего Валюженича и присел рядом, пряча нос в воротник шубы.

– Господин Хо, рискну вас потревожить. Не смею вмешиваться в вопросы, так сказать, стратегии, – в голосе господина Чжао звучала привычная ирония, – но смею обратить внимание на здоровье ваших спутников…

– Вы правы, – согласился Косухин. – К сожалению, у нас нет врача.

– Зато вы набрали целую гору оружия, что весьма логично… Меня беспокоит ваш заместитель, господин Лю Вэйцзян. Ему нужны лекарства, а главное – тепло. Завтра он не сможет идти…

– Мы… мы его понесем!.. – Чиф беспомощно оглянулся, словно откуда-нибудь из черной ночи к ним могла прийти подмога. – Завтра мы уже начнем спуск, там теплее…

– Это будет не раньше, чем к вечеру. Господин Хо, вы, как я заметил, очень выносливый человек и меряете всех остальных по себе. А люди очень устали… Впрочем, что я говорю, вы думаете о великом, как и ваш тезка, знаменитый полководец Хо, о котором когда-то писал великий Ли Бо! Однако кому-то надо думать и о людях, посему рискну предложить свои скромные услуги.

– Вы врач? – обрадовался Косухин. – Что же раньше молчали?

Господин Чжао покачал головой:

– Увы, я не врач. Но в таких обстоятельствах выбирать не приходится. Я много лет изучал нашу традиционную медицину и, думаю, вполне могу заменить деревенского знахаря…

– Знахаря? – Чиф вспомнил слышанное о народной медицине. – Но ведь это – травы, заклинания…

– Не обязательно, – из глубины шубы послышался смех. – Не путайте знахаря с колдуном, господин военный! Я неплохо овладел искусством иглоукалывания. Это, конечно, не вылечит, но придаст силы. В общем, если вы не возражаете, я бы занялся господином Лю. К сожалению, он против. Господин Лю несколько путает народную медицину с феодальными пережитками…

– Пойдемте! – Чиф решительно встал, поправляя полушубок. – Он согласится.

Уговорить товарища Лю оказалось непросто. Молодой командир уверял, что чувствует себя лучше и, кроме того, не желает участвовать в магических обрядах, которые являются ни чем иным, как родимыми пятнами проклятого прошлого. В конце концов Чиф попросту приказал, после чего Лю Вэйцзян сдался, и Косухин с некоторым облегчением оставил командира наедине с господином Чжао, уже успевшим достать все необходимое – таблицу, расчерченную разноцветными чернилами, и короткие костяные иглы.

Чиф вышел наружу, за черные зубцы скал. На севере, у невидимого Пачанга, не стихала канонада. Ему даже показалось, что небо у горизонта не черное, а белесое. Вспомнилось виденное несколько ночей назад зарево. Что это могло быть? Армия Шекар-Гомпа шла к Пачангу по дороге, но у города ущелье перекрыто завалом… Косухин вдруг сообразил, что землетрясение случилось в тот же год, что и захват Шекар-Гомпа «голубыми свастиками». Совпадение? Итак, дорога утыкается в завал, армия подходит к ущелью… Что сделал бы на их месте он, Косухин? Ответ несложен – если, конечно, в наличии имеется взрывчатка. Значит…

Что-то коснулось плеча. Чиф обернулся: рядом был господин Чжао.

– Вы очень долго стоите здесь, господин Хо. Не боитесь простудиться?.

– Нет, не боюсь. Я слушаю.

Косухин кивнул в сторону горизонта.

– Понятно! – ученый невесело усмехнулся. – Симфония войны! «И ясному солнцу и светлой Луне в мире покоя нет. И люди не могут жить в тишине, а жить им немного лет…»

– Господин Чжао! – Чиф поморщился. – Я же не критикую ваши политические убеждения…

Послышалось возмущенное фырканье:

– Мои убеждения! У меня нет никаких политических убеждений! Зато они, к сожалению, имеются у других. Четверть века назад доктор Сун Ятсен вместо того, чтобы заниматься наукой, решил открыть всем нам светлое будущее. Три великих принципа, четыре великих принципа… Последствия вы видите!..

– Но вы же носите револьвер! – усмехнулся Косухин.

– Я? А что прикажете делать? Мой коллега Валюженич, хотя он и варвар, может путешествовать по своей родной стране без арсенала за поясом… Господин Хо, я сделал, что мог. Сейчас господин Лю Вэйцзян заснул, думаю, к утру ему будет лучше.

– Спасибо…

– Пока еще не за что… Господин Хо, давайте вернемся, здесь сильно дует.

Они зашли за скалу и присели на рюкзаки, рядом с мирно спящим археологом.

– Я осмелился отвлечь вас от высоких рассуждений о стратегии, – продолжал ученый. – Причина проста: хотел бы воспользоваться правами народного целителя и осмотреть вас.

– Меня? – удивился Чиф. – Но я здоров!

– Весьма рад! Но правильнее сказать, что вы чувствуете себя здоровым. У нас в Китае здоровье человека можно определить не только по пульсу или температуре. У человека существует энергетическая оболочка, европейцы называют ее аурой. Мне бы хотелось взглянуть на вашу. Снимите шапку, если мороз вас не слишком беспокоит…

Пришлось подчиниться. Господин Чжао медленно поднял руки ладонями вперед, принявшись осторожно водить ими по воздуху. Косухин прикрыл глаза, в висках послышалось легкое гудение, под веками стали расплываться радужные пятна…

– Благодарю вас, господин Хо.

Чиф открыл глаза. Ученый сидел рядом, его лицо выглядело немного озабоченным.

– Шапку надевать можно?

– Да, конечно. Разрешите вопрос?

Внезапно показалось, что фольклорист не решается сказать о чем-то важном.

– Признаков болезни нет, чему я весьма рад, но… Насколько я понял, вы, несмотря на ваш род занятий, человек достаточно образованный?

– Я? – удивился Чиф. – Гимназия, три курса университета. Специальность – политолог…

Господин Чжао вздохнул:

– А здесь вы применяете знания на практике? Но в любом случае, вы человек современный, не склонный к суевериям…

– Нет, конечно!

Разговор складывался как-то нелепо.

– Тогда поясню. В древних трактатах по медицине описано много вариантов ауры, причем не только человеческой. Они различаются по цвету, форме и иным признакам. То, что я увидел у вас, подходит под один из случаев. Признаться, случай редкий…

– То есть, древние китайцы имели дело с такими, как я? – понял Косухин.

– Совершенно верно! – господин Чжао энергично закивал. – Поэтому мне бы хотелось уточнить. Вы русский? Из России?

Вот оно что! Господин Чжао решил, что древние врачи встречали русских и описали их ауру. Хотя, почему бы и нет?

– Я русский. Правда, родился не в России…

– Теперь все ясно. Кроме того, конечно, почему ваших соотечественников зачислили в число духов…

– Как?! – Чиф еле удержался, чтобы не вскочить. Значит, такие, как он…

– Но… господин Хо! – этнограф явно растерялся. – Речь идет просто о небольшой научной загадке. В трактате сказано, что духи могут принимать человеческое обличье, но их можно различить по некоторым признакам, в том числе ауре. Очевидно, ваших соотечественников принимали за потустороннюю силу, ведь для многих китайцев все иностранцы до сих пор – «заморские черти»!..

– Да, конечно, – Косухин постарался успокоиться. – А эти духи… Они – злые?

– Разные, – пожал плечами ученый. – Вы больше походите на достаточно нейтральный фольклорный персонаж, в принципе склонный и к добрым, и к злым делам. Я опишу этот случай – к очередному негодованию моих коллег. Извините, что обеспокоил…

Господин Чжао поспешил откланяться, весьма довольный своим открытием. Косухин не знал, что и думать. Может, ученый и прав. А если нет? Если древние знахари описали ауру не гостей из далекой северной страны, а кого-то… другого? Но не тускуланца же, колония на Тускуле появилась лишь двадцать с небольшим лет назад! Тогда чью?

Вокруг уже все спали, лишь караульный сидел, закутавшись в шубу и положив перед собой карабин. Выставлять посты было, конечно, бесполезно, но товарищ Лю справедливо считал, что устав не должен нарушаться. Косухин пожалел замерзшего парня и, велев бойцу спать, решил подежурить сам. Раз уж он дух, страдающий бессонницей, это свойство следовало использовать для общего блага.

Ночь походила на все прежние, разве что канонада на севере слышалась отчетливее. Чиф вновь вышел из укрытия, заметив, что ветер стих – впервые за все дни. Что-то еще изменилось. Косухин долго не мог понять, в чем дело, пока наконец не заметил: звезды теперь светили тускло, неярко, словно небо начал окутывать туман. Стало теплее, будто весна сумела добраться даже сюда, в царство вечного мороза. Чиф постоял несколько минут, решив уже возвращаться, но внезапно его поразила тишина. Гул, доносившийся с севера, исчез. Пропала розовая полоса над горизонтом, небо затянуло серым. Откуда-то издалека донесся еле заметный шорох. Вновь тишина – гулкая, пугающая.

Косухин хотел вернуться и разбудить Валюженича, но что-то не пустило, словно происходящее касалось его одного. Почему-то подумалось, бывают ли в этих местах землетрясения…

…Лед под ногами дрогнул. Откуда-то из глубины донесся низкий мощный звук, ударил в уши, оборвался. И вновь тишина. Небо почернело, исчезли звезды, чистый горный воздух стал душным и вязким. Но вот откуда-то с востока подул легкий, теплый ветер. Чиф перевел дыхание…

Молния! Огненная полоса прошла через все небо, от края до края – но не белая, а цвета темного золота. Казалось, небо разорвалось, лопнуло. Золотая полоса становилась все шире, тьма отступала к краям горизонта, черные клочья отрывались, пропадали в золотом свечении… На земле по-прежнему было темно, словно свет, заливающий небо, исчезал, не доходя до тверди. Косухин не отрываясь глядел на золотой небосвод. Цвет был густым, словно мир и в самом деле был куполом, вылитым из темно-желтого металла. Показалось даже, что он видит неровную шероховатую поверхность, от которой исходит легкое свечение.

Но вот золотой купол затуманился. Откуда-то с юга плеснуло алым, по небу медленно, неотвратимо поползли клочья кроваво-красных туч. Они росли с каждой минутой, клубились, надвигаясь, сталкиваясь, превращаясь в огромное пузырящееся облако, внутри которого сквозь красную поверхность начала проглядывать чернота. Тучи заняли полнеба, закрывая золотую небесную твердь. И вновь что-то изменилось. Кроваво-черные облака внезапно остановили ход. На севере, возле самого горизонта, золотое свечение стало заметнее, сквозь него начали проступать смутные непонятные контуры…

Чиф перевел дыхание. Он вспомнил, что там, откуда исходит свет, находится Пачанг. Может, виной всему война, и то, что он видит, лишь отблески далеких пожаров? Он где-то читал о таком – сильный пожар вызывает необычную реакцию атмосферы… Косухин вновь поглядел на север и замер. Золотое сияние стало гуще, контуры – резче, и вот над горизонтом начали вырисовываться силуэты огромных башен, высокие зубчатые стены, крыши домов… Гигантский золотой город парил в небе, неприступный, гордый своей мощью. Чиф невольно усмехнулся – Пачанг! Наверное, так представляли себе небесный город те, кто верил в красивую легенду. Но, присмотревшись, он заметил, что видение ничем не походит на известные ему китайские и тибетские горные города. Скорее оно напоминало Столицу или родной Сент-Алекс. Показалось даже, что он может различить над башнями силуэты решетчатых антенн…

Кровавые тучи росли, клубились, но не переходили невидимую грань, защищавшую золотые стены. Но вот небо дрогнуло. Из-под красной кипящей поверхности начало проступать что-то иссиня-черное, похожее на твердый кристаллический сгусток, внутри которого горел темный огонь. На миг тучи подались назад, из глубины их ударила молния, но не белая и не золотая – темно-красная, в цвет остывающего металла. Затем еще одна, еще… Молнии били по городу. Тучи сгустились, начали темнеть, черным стало небо, молнии тоже почернели, но золотой город стоял нерушимо, не обращая внимания на разразившуюся бурю. Гроза неистовствовала долго, Косухину показалось – не меньше часа, хотя счет времени он давно потерял.

Постепенно ярость ударов стихла. Последние молнии, слабые, неуверенные, безвредно разбились о золотую сферу. Наступило затишье. Фронт черных туч стоял недвижно, и все так же спокойно светился город над горизонтом – невредимый и недоступный.

Затем что-то изменилось. Черные облака завибрировали, из их глубин вылетели маленькие черные точки. Чиф сорвал с пояса бинокль, но оптика оказалась бессильна. Что-то, напоминающее рой темных мух, собиралось у самого края облаков, выстраиваясь в огромный правильный треугольник. Косухин вспомнил – именно так строились летевшие на Пачанг бомбардировщики. Он вгляделся, и вдруг небо словно приблизилось…

…Небо словно приблизилось, неровный край черных туч оказался совсем рядом. Черные птицы, отливающие блеском полированного металла, собирались в стаю, готовясь устремиться вперед. Еще секунда – и огромный треугольник тронулся с места, помчался к северу, легко миновал недоступную прежде границу, приблизился к самым стенам. Строй дрогнул, растекаясь на две равные части…

Над золотыми стенами появились всадники. Их было мало, в десятки раз меньше, чем птиц в черной стае, но при виде их нападавшие дрогнули, подались назад. Небесные всадники устремились прямо в гущу вражеского строя. Чифу показалось, что он видит их – в блистающих золотом кольчугах, острых шлемах, с огромными луками. Впереди летел всадник в красном халате, в шапке с собольей опушкой, его правая рука была поднята к небу в призывном жесте…

Косухин протер глаза. Почудилось! Бой шел слишком далеко, глаз мог уловить лишь кружение черных точек. Кипящий рой приблизился к самым стенам, завис над ними, начал уходить назад. Невольно представилось, как всадники в золотых доспехах рубят врага, сбивают черных птиц стрелами, гонят их обратно в кипящие недра облаков…

И вновь все замерло. Тучи сгустились, придвинувшись к самой грани, за которой светился недоступный город. Строй облаков расступился, пропуская нечто, вышедшее из самых глубин. Секунда, другая – и, словно в ответ, в небе над городом сверкнула золотая искра. Джон схватил бинокль, но тут же опустил мудреное изобретение Карла Цейса. Оставалось ждать. Он стал напряженно всматриваться, и вот вновь показалось…

…Показалось, что небо стало ближе. Мелькнул край черного облака, подсвеченный из глубины красным огнем. Чиф перевел взгляд и увидел того, кто вышел на поединок. На нем не было доспехов. Он вообще не походил на воина – высокий, немного сутулый, в плаще, расшитом серебром. Длинные светлые волосы падали с плеч, в протянутой вперед руке был сжат небольшой сияющий жезл. Случайно или нет, но на том, за чьими плечами расстилалась тьма, не было ничего черного – лишь спокойный блеск серебра и неяркие краски ниспадающих одежд. Он не спешил, словно ожидая, пока тот, другой, приблизится.

Золотая искра выросла, превращаясь в человеческую фигуру. Противник светловолосого был молод. На нем тоже не было доспехов, а в руках – оружия; он не походил ни на рыцаря, ни на мудреца. Обыкновенный парень, невысокий, худой, неприметный, только лицо казалось серьезным не по годам, а волосы были совершенно седыми. В руках он держал свиток, покрытый странными непонятными письменами.

Они ждали – широкоплечий и седой, не двигаясь, не пытаясь поразить друг друга. Наконец светловолосый медленно поднял жезл, сделал шаг вперед. Седой парень не двигался. Блеснуло серебро – широкоплечий держал жезл над головой, он был уже близко, и тогда рука седого начала медленно разворачивать свиток…

…Ослепительный, невыносимо яркий свет. Чиф закрыл руками лицо, застонал и упал в снег, пытаясь спрятаться от обрушившегося с небес холодного беспощадного огня. Голова горела, сквозь стиснутые веки хлестало пламя, заливало мозг. Откуда-то издалека доносился неистовый грохот, словно небесная твердь раскололась, рухнула на землю. Это продолжалось невыносимо долго, невыносимо долго…

– Джон! Джон!

Слова звучали еле слышно, словно с другого конца мира. Косухин почувствовал, как чьи-то руки поднимают его, помогая встать.

– Джон! Да что с тобой?

Он узнал голос Валюженича и открыл глаза. Вокруг стояла ночь, все так же ярко светили холодные зимние звезды, лишь на северо-западе белело неровное, отливающее розовым пятно.

– Дядя Тэд… – слова давались с трудом. – Вы… Вы видели?

– Йе! Ну и рвануло! Еле успел глаза закрыть. Те парни у Пачанга, по-моему, не шутят!..

Косухин, не сопротивляясь, дал себя увести обратно за скалу. Здесь никто не спал, только господин Чжао по-прежнему прятался в глубине мохнатой шубы.

– Нас скалы защитили, – возбужденно продолжал археолог. – А ты, Джон, напрасно вышел, без глаз мог остаться…

– Н-ничего, дядя Тэд, – зрение постепенно приходило в норму, исчезла боль, лишь в висках по-прежнему, не переставая, пульсировала кровь. – Что это было?

– Редкое атмосферное явление, – послышался знакомый голос. Из шубы показалась недовольная физиономия фольклориста. – Так называемый эффект золотого неба.

– Йе, потрясающе! – подхватил Валюженич. – Похоже на северное сияние! Небо засветилось, потом пошли красные пятна. А затем что-то рвануло…

Хотелось рассказать о том, что видел он сам, но Чиф понял – не поверят. Его спутники видели лишь странную игру света в ночном небе. Эффект золотого неба…

Утром всех поразила тишина. Канонада, ставшая уже привычной, стихла, а над горизонтом вставало огромное серое облако. Товарищ Лю, чувствовавший себя куда лучше прежнего, присмотревшись, уверенно заявил, что в районе Пачанга произошел невиданной мощи взрыв, поднявший в воздух тучи пыли и пепла. Бойцы тревожно переглядывались – такого видеть им еще не приходилось.

Идти стало легче. Воздух потеплел, из-под слоя льда все чаще стали появляться скальные гребни – граница ледника была уже близко. Все держались бодро, Лю Вэйцзян, несмотря на кашель, забрал у Чифа карабин и уверенно зашагал в голове колонны. Кажется, народная медицина не подвела.

Косухин шел рядом с Валюженичем. На душе было невесело, увиденное не укладывалось в сознании. Внешне все логично: редкое, но вполне естественное атмосферное явление, возможно действительно вызванное взрывами и пожарами у Пачанга. Затем мощный взрыв, чуть было не ослепивший тех, кто неосторожно смотрел в небо. Но что тогда видел Чиф? Кипение черно-красных туч, золотой город, небесные всадники?.. В конце концов Косухин не выдержал и, поравнявшись с господином Чжао, пересказал ему видение, сославшись на книгу, которую якобы довелось читать. Фольклорист слушал внимательно, затем вздохнул:

– Не знаю, где вы прочли о подобном, господин Хо. В любом случае, могу вас разочаровать – писал явный дилетант, ничего подобного в тибетских преданиях не встречается. Смею спросить, с чего это вы заговорили об этом?

– Вчера ночью, – замялся Косухин. – Увидел золотое свечение, вспомнилось…

– Понимаю! Зрелище, конечно, любопытное. Возможно, из-за подобных явлений родилась легенда о золотом небе. Не слыхали? Предание давнее, встречается у многих народов, в том числе у славян. Смысл его в том, что небо состоит из нескольких уровней. Наш, голубой – нижний, а самый верхний, так сказать истинный, – из чистого золота. Именно там живут боги…

– А Пачанг? Он… Тоже на золотом небе?

В ответ послышалось хмыканье:

– Легенда о Пачанге, мягко говоря, не имеет к этому преданию никакого отношения. Истинный Пачанг находится не в небесах, а вообще за пределами этого мира. Знаете, господин Хо, я бы мог порекомендовать вам кое-что из популярной литературы…

Оставалось поблагодарить язвительного фольклориста. Ясности не прибавилось, и Косухин решил выбросить пока из головы воспоминания о том непонятном, что довелось увидеть. Может, в Пачанге ему объяснят – если, конечно, в городе еще уцелел кто-то, способный объяснить.

Валюженич не ошибся. После полудня отряд подошел к гряде высоких скал, за которыми начинался спуск в долину. Здесь решили не задерживаться, всем хотелось побыстрее покинуть надоевший лед. Сразу же за скалами резко потеплело. Казалось странным, что совсем рядом лежит недвижная туша ледника. Идти стало легко, ноги сами несли вниз, приходилось то и дело останавливаться, чтобы успеть разведать дорогу.

Где-то через час тропа вывела на большую площадку, откуда открывался вид на долину. Валюженич, вооружившись картой, уверенно заявил, что они у цели. Чиф настроил бинокль и поглядел вниз.

…Пыль. Вся долина затянута белесой пеленой. Впрочем, кое-что он понял сразу: долина была пуста. До самого горизонта – ни человека, ни всадника. Пыль – и тишина. Косухин взглянул чуть дальше и увидел большое темное пятно, над которым неспешно поднимались черные клубы дыма. Пачанг… Они опоздали.