Михаил сидел в глубоком кресле, закутавшись в теплый ватный халат и укрыв ноги полосатым шотландским пледом. Картину довершал легкий шарф, укутывавший горло. В жарко натопленной комнате приятно было думать о холодной мгле за окнами, а немецкий радиоприемник как раз начал трансляцию джазового концерта.

Михаил был слегка простужен, что дало ему законное право объявить себя больным. Вообще-то, больничных листов он никогда не брал. Исключением были две недели, проведенные в госпитале: тогда хирургам пришлось изрядно повозиться, вынимая осколки гранаты из предплечья. Простуда, полученная в самолете, на котором довелось возвращаться из Симферополя, была пустяковой, но Ахилло не мог отказать себе в редком праве немного поболеть. Это напоминало детство, когда он, смышленый и нахальный шкодник, умудрялся проводить дома целые недели, пользуясь добротой матери. Маленького Микаэля усаживали в кресло, укутывали горло шарфом и начинали лечить…

Матери давно уже не было на свете, и Михаилу пришлось все проделать самому. Отцу он уступил единственное право – подогреть на кухне молоко, тоже входившее в обязательный ритуал. В семье не очень верили в лекарства из аптеки.

– Микаэль! – отец заглянул в комнату. – Подогреть погорячее?

– Ни в коем случае, – слабым голосом отозвался болящий. – Главное, меду побольше. Возьми липового.

– Но… Молоко должно быть горячим! – заволновался отец. – Мне очень не нравится твой кашель! Надо было телефонировать доктору Абрикосову…

Доктор Абрикосов лечил еще отца, когда тот был маленьким. Михаил даже не решался представить, сколько старику сейчас лет.

– Ничего, пап! – улыбнулся младший. – И так поправлюсь. Не спутай: липовый – он белый. Большая банка в шкафу слева…

Старый актер вздохнул и отправился на кухню. Они виделись редко, хотя и жили в одной квартире – в тех самых двух комнатах, где семья нашла приют в конце 20-х. Ахилло-старший, объездив с разъездной труппой пол-России, наконец решил осесть в Столице, устроившись администратором в один из второразрядных театров. К странной профессии сына он отнесся с легким ужасом, по старинке именуя НКВД – «чекою». Соседей бывший актер уверял, что Михаил служит в городской милиции, что, по его мнению, было несколько престижнее. Нечего и говорить, что Ахилло-младший ничего не рассказывал отцу о службе. Единственное серьезное ранение удалось скрыть, послав телеграмму о срочной командировке в Забайкалье.

Михаил знал и то, что отца не раз собирались «вычистить» со службы за аполитичность и чуждое происхождение, но каждый раз кто-то вовремя вспоминал, где служит сын старого актера. Правда, это имело и оборотную сторону: случись с капитаном беда, обычная для его профессии, никто уже не помешает выбросить отца с работы, из квартиры, из жизни…

Михаил слушал джаз, предвкушая вкус теплого молока и липового меда. Хорошо было вновь почувствовать себя, хоть ненадолго, свободным от всех забот.

…Доставив Гонжабова с аэродрома в Теплый Стан и получив необходимую бумагу, Ахилло тут же поехал в Большой Дом. Его принял заместитель Альтмана – молодой незнакомый майор, явно из «выдвиженцев». Выслушав доклад и едва подавив зевок, он сообщил, что решение об откомандировании капитана в Теплый Стан остается в силе. Михаилу рекомендовалось изредка заглядывать в Большой Дом с короткими рапортами.

Тон не понравился – так разговаривают с человеком, о котором забыли. Итак, полгода назад Ахилло отстранили от агентурной работы, а теперь вообще удалили из Главного Управления. Что могло быть следующим шагом, догадаться не составляло труда.

Михаил заглянул в знакомый кабинет, где еще совсем недавно работала их группа, но никого не застал. Карабаев отбыл в очередную командировку, на этот раз в Свердловск, где местные сотрудники вышли на след террористической группы. О пропавшем Пустельге никто ничего не знал – или не хотел знать. В конце концов Михаил махнул на все рукой и отправился домой – болеть…

В прихожей зазвенел колокольчик, но Михаил не обратил на это внимания, решив, что к соседям по квартире явились очередные гости. Соседи, переселившиеся сюда пару лет назад, попались наглые и крикливые, но их тон мгновенно изменился после того, как однажды младший Ахилло забежал домой в форме и с револьвером. Михаил смог ощутить реальную пользу от своей нелегкой работы если не для всей Страны Советов, то хотя бы во всеквартирном масштабе.

– Микаэль! – в полуоткрытую дверь заглянул удивленный отец. – К тебе гости. Господин… то есть, пардон, товарищ Ерофеев…

Ахилло-младший тут же вскочил, сдергивая шарф с шеи, дабы не попадаться на глаза майору в подобном виде. Но Ерофеев уже входил в комнату, неся с собой уличную сырость и едва заметный запах хорошего вина.

– Здоров, капитан! – он не без изумления осмотрел закутанного в плед Ахилло: – Да ты чего, захворал?

– Микаэль серьезно болен! – возвестил отец, появляясь с чашкой горячего молока. – Надеюсь, вы, господин… пардон, товарищ Ерофеев, поможете убедить его обратиться к хорошему врачу!..

– Чего, и вправду? – взволновался майор, на которого явно подействовал вид горячего молока. Ахилло засмеялся, вскочил с кресла и пожал руку бывшему пограничнику:

– Ерунда! Кашляю… Проходи, Кондрат! С отцом познакомился?

– Первым делом! Мы с Александром Аполлоновичем сразу же знакомство свели. А я еще думал, чего это ты в документах не Михаил, а Микаэль?

– Микаэлем звали его прадеда, – пояснил старый актер. – Он выступал вместе с самой Бозио, когда она приезжала в Петербург. Он был великий тенор!

Майор почесал затылок, очевидно соображая, что это могло означать. Взгляд вновь упал на молоко:

– Так ты, капитан, лечишься? А я грешным делом…

В руках Ерофеева, словно по волшебству, появилась бутылка.

– «Массандра», пять лет! – с гордостью сообщил он. – Кстати, крымская.

Ахилло не мог не признать, что вкус у Ерофеева неплох.

– Микаэль, – пробормотал отец, – в твоем состоянии!..

Ахилло-младший хмыкнул, отставил в сторону молоко и не без удовольствия взял в руки заслуженную бутылку, любуясь медалями на этикетке. Отец вздохнул и поплелся на кухню, сообщив, что принесет что-нибудь закусить. Тем временем Михаил извлек из серванта три хрустальные стопки и штопор.

Вскоре на столе появились бутерброды и прочая, столь необходимая в подобных случаях мелочь.

– Ну чего? – майор поднял стопку, наполненную темно-рубиновым, похожим на загустевшую кровь вином. – Александр Аполлонович! Михаил! Первую, как положено, за прошедший праздник и за товарища Сталина, вдохновителя наших побед!

Ахилло-старший покорно вздохнул – такие тосты все еще казались ему непривычными, Михаил же воспринял слова Ерофеева как должное. Вино было отменным, а застольный ритуал даже забавлял его, напоминая древнеримские возлияния в честь богоподобных Цезарей.

Вторую выпили за знакомство. Ерофеев шутил, рассказывал о своей давней службе на границе. Михаил заметил, что из речи майора исчезли любимые крепкие словечки – Ерофеев хорошо ориентировался в обстановке. Ахилло-старший вскоре проникся явной симпатией к столь колоритному сослуживцу сына. Но наблюдательный капитан видел, что веселье Ерофеева напускное, неожиданный визит вызван чем-то более важным, чем желанием распить бутылку «Массандры».

После третьей, выпитой за здоровье хозяина, Ерофеев хлопнул себя по карману, предложив Михаилу выйти на лестничную площадку и покурить. На лестнице майор первым дело тщательно прикрыл дверь, а затем кивнул на площадку около окна. Спустившись вниз, Ерофеев щелкнул зажигалкой, но Михаил покачал головой: курить расхотелось.

– Что случилось, Кондрат?

– А что? – простодушно откликнулся майор. – Как положено! Чуть выговор не впаяли.

Михаил кивнул, ожидая продолжения.

– А все из-за этого Семина. Мол, недосмотрел…

– А откуда ты мог знать? – удивился Ахилло.

– Откуда? Оттуда! Были же сигналы… Я и вправду маху дал. Дед его был не шаманом, а, мать его, «шамашем». Это вроде дьячка у караимов и крымчаков. Прошляпил, в общем… Да и Гонжабов, сука, бумагу накатал, чтобы жену и пацаненка арестовали, как соучастников.

– Арестуют?

Михаил вспомнил красивую женщину, открывшую им дверь гостеприимного дома в Перевальном, мальчика, просившегося в экспедицию…

– Наверняка. Мы тут ни фига не сделаем. Если б не Гонжабов, гад, договорились бы с Семиным, думаю. Умный ведь человек был, образованный…

– Он бы уверен, что Голубой Свет будет использован во зло! – не выдержал Ахилло.

– Его, наверное, с детства обрабатывали, – пожал плечами майор. – Клерикальные, мать их, элементы! Сам бы сообщил – небось, орден Ленина мигом дали…

Вновь вспомнился залитый мерцающим светом подземный зал, окровавленное тело на каменном полу, ликующий голос бхота… Что-то они сделали не так! Но что?

– Надо было этого Гонжабова… при попытке к бегству, – вновь не удержался он.

Ерофеев хмыкнул:

– Ишь, какой кровожадный! Я бы его сам в расход вывел, скверный он человечишка… Да нельзя, государству потребный. А теперь слушай сюда, капитан…

Громкий голос Ерофеева понизился до шепота.

– Меня замнаркома наш вызвал. То да се, а потом про тебя разговор пошел. Он велел тебе передать – без свидетелей: твои, в Большом доме, громадный на тебя зуб заимели. Будто ты с командиром твоим, Пустельгой, специально саботажем занимался. Сейчас Ежов чистку проводит – чужаков в центральном аппарате ищет. На самом верху думают, что «Вандея» эта потому не ловится, что ее люди в Большом Доме сидят, смекаешь? И областных управлениях тоже чистят… Пустельга этот, как думаешь, перебежал?

– Куда? – скривился Ахилло. – К японцам, что ли? По-моему, эта «Вандея», если она существует, очень ловко сыграла в переводного. А Пустельгу убрали потому, что он слишком близко к «Вандее» подобрался…

– А куда это он подобрался? – тут же поинтересовался Ерофеев. – Если знаешь, шепни! Мы сами разберемся, а тебя прикроем, будь спокоен. На тебя ни одна собака не тявкнет!

– Подумаю…

Причина неожиданного визита Ерофеева теперь становилась очевидной. НКГБ собирался сам выйти на таинственное подполье.

– Подумай, – кивнул майор, затаптывая окурок. – Ну пошли, у меня для тебя подарок имеется.

Подарок был торжественно извлечен из большого портфеля, принесенного гостем. Михаил не без удивления взял в руки тяжелый футляр темной кожи.

– Бинокль?

– Ага! – кивнул майор. – Не просто бинокль. Глянь-ка на улицу да свет потуши.

Похоже, готовился сюрприз. По команде Ерофеева Ахилло-старший щелкнул выключателем. Михаил поднял бинокль, глянул на темную улицу. В глаза ударил свет – зеленоватый, неестественно яркий. Улица была видна, словно днем: выбоины тротуара, водопроводные люки, потрескавшиеся стены старого дома напротив…

– Александр Аполлонович, теперь вы! – распорядился довольный Ерофеев. Послышался изумленный вздох – отец опустил бинокль и растерянно покачал головой.

– Врубай свет! – майор подошел к столу и плеснул в стопки остаток вина. – Это тебе, Михаил, подарок от руководства. Помнишь, мы говорили про бинокли, чтобы ночью смотреть? С инфракрасным светом которые? Так что пользуйся, чтобы во всем ясность была. За то и выпьем!

После этого многозначительного тоста Ерофеев извинился за непрошеное вторжение, пожелал Михаилу быстрее выздороветь, а Ахилло-старшему – вообще не болеть, и откланялся.

– Приятный молодой человек, – заметил отец. – Помню, мы выступали в 1915-м в Галиции, так там…

Михаил не стал вникать в отцовские воспоминания. Визит Ерофеева встревожил. Похоже, «лазоревые» не прочь использовать «малинового», выжать из него нужную информацию и потом… А потом, скорее всего, сдать в Большой Дом для последующего заклания. Выходило скверно – хуже некуда.

Болеть расхотелось. Михаил, проявив крайний эгоизм, предоставил отцу убирать со стола, а сам сел обратно в кресло. На этот раз подушки были убраны, плед отброшен в сторону. Было о чем подумать.

…Итак, вода подступила к горлу. Но страха не было – Михаила охватила злость. То, что делал Большой Дом, было не просто жестоко, это было неграмотно. Легче всего объявить Пустельгу шпионом, а его сотрудников – двурушниками! А ведь они были близки к успеху. Достаточно было сделать еще один шаг, может быть небольшой…

Он доложил Ежову не обо всем. Главное они с Карабаевым решили сообщить лишь новому руководителю группы. Причина была проста: тайны в Большом Доме хранились из рук вон плохо. Это «главное» касалось Дома на Набережной и таинственной черной машины. Если бы не исчезновение командира, группа уже успела бы узнать многое. Но Карабаев остался один, к тому же его поспешили услать в командировку.

А между тем… Аресты не утихают, «частый бредень» пущен по городу. Значит? Значит черная машина продолжает свои рейсы! Может, и в эту ночь таинственный «Седой» будет ждать своих пассажиров!..

Злость сменилась азартом. Будь у Михаила хотя бы трое надежных сотрудников, он окружил бы Дом на Набережной, поставил под наблюдения все подъезды… Приметы ясны: черная машина, «седой» шофер, пассажиры с вещами. Но группы, искавшей «Вандею», уже не существовало. А ведь найди Ахилло след неуловимых беглецов, раскрой он тайну убежища, беда обошла бы его стороной! Это могло стать спасением…

Можно было одеться потеплее и побродить ночью по гигантскому двору Дома на Набережной. Но подобный примитивизм едва ли даст результаты. Люди «Вандеи» осторожны, ночной гуляка во дворе заставит их притаиться или, напротив, взяться за оружие. Пустельга пытался лично изучить таинственный «объект». Пытался – и исчез. Нет, так нельзя! А если иначе?

Взгляд Михаила упал на массивный кожаный футляр, лежавший на столе. Бинокль, мощный, двенадцатикратный, позволяющий видеть ночью!..

– Микаэль! Ты куда собрался?

Отец растерянно глядел на своего отпрыска, который деловито одевался, совершенно забыв о простуде. Михаил надел теплый свитер, сунул в кобуру наган и аккуратно уложил бинокль в портфель. Подумав, он пристроил туда же непочатую бутылку молока. Горло побаливало, значит следовало совместить приятное с полезным.

…К Дому на Набережной он добрался в одиннадцатом часу вечера. Вокруг стояла сырая мгла, с черного неба медленно падали мелкие снежинки, от близкой реки дул пронизывающий ветер. Свитер помогал плохо, и Ахилло спешил побыстрее укрыться за каменной громадой. Свернув за угол, Михаил перевел дух и неторопливо направился к центру двора, где темнели грибки детской площадки. Вокруг было безлюдно, лишь кое-где можно заметить одинокие фигуры жильцов, спешивших добраться домой. Желающих прогуляться по огромному двору, как и следовало ожидать, не оказалось.

Никто не мешал, и Михаил стал не спеша оглядывать дом – этаж за этажом, подъезд за подъездом. Здание казалось необозримым, но в конце концов он обнаружил то, что искал – окна углового корпуса, выступающего вперед, подобно крепостной башне. Ахилло спрятал бинокль, оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, направился к нужному подъезду.

Швейцар, а точнее агент в штатском, выполнявший эту работу в правительственном доме, мирно дремал. Михаил подумал было предъявить удостоверение и устроить соне головомойку, но вовремя погасил излишний пыл. Вскоре лифт доставил его на верхний этаж. Необходимая квартира оказалась крайней слева. Ахилло поправил галстук, на всякий случай расстегнул кобуру и нажал кнопку звонка. Вскоре он услышал легкие шаги.

– Кто? Кто там?

Голос был молодой, женский и почему-то испуганный. Будь это днем, Михаил мог назваться кем угодно – почтальоном, сотрудником газовой станции или агентом Госстраха. Но в это время суток такой ответ мог вызвать звонок в милицию, поэтому Ахилло вздохнул, заранее сочувствуя неизвестной за дверью, и громко произнес: «Откройте! НКВД!»

Ответом было молчание. Наконец, тот же голос, но уже дрожащий от ужаса, проговорил:

– Папа уехал… Я одна!

– Открывайте!

Дверь отворилась, и Михаил невольно усмехнулся. Девчушке было лет пятнадцать. Легкая белая рубашка, пижамные штаны, тапочки на босу ногу… Похоже, она как раз собиралась ложиться спать.

– Можно войти?

Девушка кивнула, испуганные глаза уже успели наполниться слезами…

Переступив порог, Ахилло очутился в длинном коридоре, слабо освещенном небольшой настенной лампой. Слева с потолка свисали лыжи, справа лежали весла от байдарки. Девушка не двигалась, заворожено глядя на капитана. Михаил вдруг понял, что каждая лишняя секунда неизвестности доставляет маленькой хозяйке невыносимую боль.

– У тебя цепочка есть?

Вновь последовал кивок. Девчушка даже не удивилась, страх заслонял все.

– В подобных случаях надо вставлять цепочку и спрашивать удостоверение. Вот, смотри, удостоверение выглядит так…

Он развернул документ, дав хозяйке ознакомиться, а затем снял шляпу и повесил ее на крючок.

– Мне… собираться? – тихо проговорила девушка. – Или вы за папой? Но он в командировке…

В голосе по-прежнему был страх и безропотная покорность. Михаил не первый раз входил в чужие квартиры без приглашения, но только сейчас понял, что ощущают в этот момент люди.

– Давай знакомиться! Я – капитан Ахилло. Зовут Михаилом.

– Шагова Нина Петровна…

– Ты в квартире одна?

– Да, гражданин капитан…

Михаил вздохнул. Кажется, он начал не с того.

– Нина! Я никого не собираюсь арестовывать. Ни тебя, ни твоего папу! Ты меня поняла? Я здесь совсем по другой причине…

Страх не уходил – девушка все еще не верила.

– Я разденусь…

Михаил повесил пальто, мельком взглянул на себя в зеркало и проследовал в большую комнату, где стоял старый диван и два глубоких кресла. Подойдя к окну, он увидел то, что его сразу же устроило: весь двор, тротуар возле подъездов и даже детскую площадку. Девушка, ни говоря ни слова, стояла в дверях.

– Вот что, Нина, я выполняю секретное задание. Мне надо просидеть здесь всю ночь. Ты ложись спать и ни о чем не беспокойся. Утром я уйду, а ты никому ничего не будешь рассказывать. Поняла?

Кажется, до гражданки Шаговой что-то начало доходить. В глазах появилось любопытство.

– Значит… Гражданин капитан, вы тут будете всю ночь сидеть…

– И смотреть на звезды. Не надо называть меня по званию, и тем более «гражданином». Меня зовут Михаил, запомнила? Да, если можно, покажи мне кухню и дай чистую кастрюлю, ночью я подогрею молоко…

Кухня была продемонстрирована, равно как и кастрюля. Михаилу было предложено сразу несколько штук на выбор, одна другой краше. Попутно капитан убедился, что семья Шаговых жила небедно – Нина вдвоем с отцом занимала большую трехкомнатную квартиру, в кухне был газ и даже горячая вода. Правда, все это не могло дать главного – спокойствия. Обитателям таких квартир было еще страшнее по ночам, чем жителям убогих коммуналок.

Ахилло сел в кресло, поставил рядом портфель и пожелал Нине спокойной ночи. Теперь можно заняться биноклем. Пристроив изделие Карла Цейса поудобнее, Михаил чуть не присвистнул: двор был словно на ладони. Земля, асфальт, детские грибки – все переливалось неярким зеленоватым светом, словно под лучами Луны. Подарок оказался даже лучше, чем думалось. Теперь можно было положить бинокль рядом и спокойно наблюдать, ожидая ночных визитеров. Вероятность удачи была невелика, но капитану почему-то казалось, что ему должно повезти. Все совпадало: дом, таинственная черная машина, очередная волна арестов… Сегодня Седой не останется без работы!

Постепенно глаза привыкли к темноте, и двор перестал казаться черным колодцем. К тому же, возле подъездов горели фонари, и можно было заметить каждого, кто шел по тротуару. Но Михаила не интересовали одинокие прохожие. Он ждал машину, в крайнем случае – группу людей с вещами. Вот тут и должен помочь бинокль…

Первую машину он увидел уже через несколько минут. Едва ли это был Седой – слишком рано, но капитан решил проверить немецкую оптику. Он приложил бинокль к глазам: пожилая пара не спеша выходила из автомобиля, шофер заботливо придерживал дверцу. Вероятно, какой-то большой начальник возвращался с супругой из гостей, а может, из театра.

– Михаил, извините…

Ахилло оглянулся: девушка вновь стояла в дверях. Она уже успела переодеться, вместо пижамы на ней оказалось платье, да и волосы были теперь куда в большем порядке.

– Не спится, Нина?

– Я так рано и не ложусь. Легла почитать, а тут вы позвонили…

– Лежа читать вредно, – Михаил опустил бинокль. – Если хочешь, садись рядом, но учти – в полночь отправлю спать.

– Я уже не маленькая! – в голосе была обида. Кажется, девушка успокоилась и теперь не прочь поболтать.

…По тротуару прошли четверо – трое мужчин и женщина, похоже, компания, возвращавшаяся с вечеринки. Дошли до угла, после чего разделились: двое мужчин вернулись назад, а парочка, помахав на прощание, повернула в сторону набережной. Дальше можно было не смотреть.

– Молоко сейчас будете? Вам нагреть?

Михаил извлек из портфеля бутылку и протянул Нине:

– Составишь компанию?

– Да я вообще-то молока не пью…

И вновь в голосе – легкая обида. Очевидно, Нина восприняла это как намек: дети пьют молоко, взрослые – кое-что покрепче. Ахилло невольно улыбнулся.

Пока молоко подогревалось, у одного из подъездов остановились еще два автомобиля, оба одновременно. Вновь знакомая картина: шофер, придерживающий дверцу, немолодая пара. Только теперь в одной из машин была еще и юная девица в меховой шубке. Итак, и эти вернулись домой…

Ахилло прикинул, что сегодня суббота, значит многие из обитателей правительственного дома могли быть в гостях, в театре или на концерте. Итак, в этот час Седой не появится – будет ждать, пока во дворе станет пусто и тихо…

– Вам с сахаром? – Нина появилась внезапно, неся большую дымящуюся чашку.

– «С медом», – хотел было ответить Михаил, но вовремя сдержался. Подобная просьба попахивала использованием служебного положения в личных целях. Оставалось поблагодарить, положить три ложки сахара и приняться за привычное с детства лечение. Молоко приятно согревало, и Ахилло начал вспоминать слышанную когда-то пословицу о том, что пить молоко после вина – яд, а до – лекарство. Впрочем в подобной последовательности он не был твердо уверен.

Двор, наконец, опустел. Приближалась полночь, окна громадного дома гасли одно за другим, законопослушные граждане укладывались спать. Михаилу представилось, что таинственный Седой тоже смотри в окно, ожидая условленного часа. Интересно, есть ли у него семья? Ведь должен он как-то объяснять свои ночные странствия? Наверное, скрывать такое трудно. А ведь в случае ареста пострадают все, совершеннолетних будут судить за соучастие, а тех, кому нет 16-ти, отправят в спецраспределитель. Мысль об этом сразу же испортила настроение. Вспомнилось Перевальное, хозяйка уютного дома, амфора, стоявшая у кухонного окна. Теперь там висят сургучные печати, а скоро новый хозяин выбросит все, чем гордился покойный Семен, как ненужный хлам…

– Может, вам лекарство дать? – девушка успела удобно устроиться в соседнем кресле и, похоже, начала скучать.

– А? Нет, не надо. Нина, уже поздно, тебе пора спать.

Ответа не было. Ахилло решил не настаивать. Пусть гражданка Шагова понаблюдает за поимкой врагов народа. Все-таки – небольшая компенсация за беспокойство…

– Нина, а ты почему испугалась?

Вопрос вырвался сам собой, хотя ответ был очевиден. Но иногда интереснее не что отвечают, а как.

– Ну, так ведь… – осторожное пожатие плеч. – Время сейчас такое… Сложное…

– А какое? – наивно поинтересовался Ахилло. Сам он на подобную провокацию рубанул бы с плеча: «Как сказал товарищ Сталин, классовая борьба по мере продвижения к социализму усиливается…»

– Ну… Товарищ Сталин сказал… На февральско-мартовском… То есть, на историческом февральско-мартовском пленуме, что по мере продвижения к социализму классовая борьба ужесточается…

Михаил едва удержался, чтобы не рассмеяться.

– Так ты одна с отцом живешь?

– Да. Мама умерла в прошлом году, а брат сейчас служит на Дальнем Востоке, он летчик. Хотела пригласить одноклассницу, чтобы у нас пожила, но…

Ахилло понял. Осторожный папа наверняка не разрешил.

– Папа твой – большой начальник?

– Наверное…

Расспрашивать дальше Михаил не стал, хотя этот «большой начальник» вполне мог быть связан с Седым. Мысль показалась вполне разумной. Обитатели Дома на Набережной неплохо знают друг друга, многие из них – партийцы с дореволюционным стажем и опытом подполья…

Одинокий пешеход не спеша шел по тротуару. Ахилло лениво поднял бинокль: молодой человек в плаще, в руке – сумка, большое плоское кепи на голове…

– А ты, Нина, что читала, когда я позвонил?

– Сельвинского. «Пушторг». В школе задали… Михаил, вы за шпионами наблюдаете?

– Конечно! Отважный разведчик по кличке «Соколиный глаз» сообщил, что японцы собираются устроить подкоп под ваш дом. Вот я и гляжу, не начнут ли.

В ответ – обиженное сопение. Михаил усмехнулся собственной нехитрой шутке и вдруг подумал, что много бы дал за то, чтобы исследовать здешнее подземелье. Наверное, Иофан продумал все: и ход за реку, и секретную ветку метро… Надо было заглянуть к старику, и Михаил пожалел, что за делами так и не удосужился этого сделать.

Он оглянулся: девушка задремала. На лице все еще оставалось выражение легкой обиды – история «Соколиного глаза» ее явно расстроила. А ведь в шутке было немало истины! Только агента звали Арвидом, и сообщил он не о подкопе, а о таинственном убежище в Столице…

Стрелки ползли по циферблату, но ничто не нарушало ночной покой Дома на Набережной. Почти все окна погасли, и Ахилло позавидовал тем, кто сейчас мирно почивает после трудовой недели. Хотелось спать. Пришлось тереть слипающиеся глаза, а затем найти в темной квартире ванную и как следует умыться. По дороге Михаил снял с вешалки пальто и укрыл спящую девушку. Теперь можно было допить молоко и вновь взяться за бинокль.

Тротуар был пуст, у первого, самого дальнего и у второго подъезда – ни души. Михаил перевел бинокль, чтобы поглядеть, что делается поближе… Рука дрогнула – у четвертого подъезда стояла большая черная машина. Ахилло негромко ругнулся и взглянул на часы: двадцать минут второго…

Он? Сходство имелось: черный или темно-синий «ЗиС». Оставалось поглядеть на шофера…

Минуты тянулись долго, наконец дверь подъезда отворилась, и по ступенькам спустился высокий мужчина в сером пальто. Какая-то странность приковала взгляд. Ахилло присвистнул – на неизвестном не было головного убора, пышная шапка белых волос покрывала голову… Седой? Наверняка парик, сильно меняющий внешность и запоминаюшийся случайным свидетелям. Итак, половина второго, черная машина, четвертый подъезд…

Сон пропал. Капитан встал и осторожно, чтобы не разбудить девушку, прошелся по комнате. Машина уехала, но могла вернуться. До утра еще долго, Столица спит – самое время для Седого…

…Черное авто вернулось неожиданно быстро – через полчаса, вновь притормозив у четвертого подъезда. Дверца отворилась, шофер вышел, осмотрелся, открыл заднюю дверь…

Четверо – двое взрослых, двое детей, все с вещами. Михаилу показалось, что один из детей, мальчик лет двенадцати, держит в руках клетку с канарейкой. Да, они не спешили! Собрали вещи, подождали черное авто с шофером в седом парике… «Вандея»? Но неужели всех беглецов прячут в одном подъезде? Скорее, там временный сборный пункт, явка. Но это опасно! Следующей же ночью всех придется вновь переправлять…

Что-то было не так. Оставалось наблюдать дальше.

Человек в парике вышел из подъезда минут через десять. Обернувшись, он с минуту смотрел на темный спящий дом. Ахилло вдруг сообразил, что те, кто вошел в квартиру, должны включить свет. В подъезде горели два окна – на третьем этаже и на девятом, но окна убежища могли быть заранее завешены…

Шофер сел в машину, и через минуту двор был вновь пуст. Ахилло откинулся на спинку кресла, переводя дух.

– Что? Я заснула? – Нина встала и удивленно оглянулась. – Это вы меня укрыли?

– Это агент «Соколиный глаз». Принес свежую информацию о шпионах.

– Вам кофе сварить? – пассаж об агенте был пропущен мимо ушей.

От кофе Михаил не отказался: сон вновь начал одолевать. Майору Ерофееву с его опытом пограничной службы наверняка было бы легче. Впрочем, Ахилло мог быть доволен. То, что не мог сделать ни покойный Айзенеберг, ни исчезнувший Сергей Пустельга, удалось осуществить за ночь. Теперь можно не спеша разрабатывать варианты. Первое – обыскать весь подъезд. Второе, и более умное, – установить постоянное наблюдение. Третье… Четвертое…

Кофе помог. Михаил почувствовал себя бодрее и вновь взялся за бинокль. Нина накинула пальто на плечи – в комнате было прохладно – и стала рядом.

– Михаил, вы, конечно, про шпионов шутили?

– Конечно, шутил. Шпионов не бывает.

– Ну вот!.. – снова обида. – Еще скажите, что вы ревнивый муж и наблюдаете за женой. Я такое в одной книжке читала…

Мысль была недурна. Интересно, как бы отреагировала девушка, расскажи он правду? Нынешние школьники – народ сознательный: пишут заявления на собственных родителей…

– А вот, смотрите, это не шпионы?

– Где?!

Бинокль мигом оказался в руках. Двое – мужчина и женщина. Он с чемоданом, она с большой сумкой. Похоже, только что вышли из подъезда. Ахилло огляделся, но Седого нигде не было. Интересно, кто это? Может, почтенная пара собирается на ночной поезд, чтобы укатить в Кисловодск? Но они идут… Четвертый подъезд! Мужчина что-то сказал спутнице, поднялся по ступенькам, заглянул внутрь…

– А я думала, и вправду! – разочарованно заметила Нина. – Они просто в подъезд вошли…

Ахилло кивнул, соглашаясь. Просто вошли! Эти двое живут в Доме на Набережной, им не требуются ни машина, ни проводник. Тот же Седой снимет трубку телефона, назовет номер квартиры…

Михаил встал, нерешительно поглядел в окно. Конечно, можно рискнуть, выйти на улицу и заглянуть в четвертый подъезд. Почти наверняка вся эта публика наследила на лестничной площадке, найти нужную квартиру будет нетрудно. Десять минут беготни по этажам – и можно звонить в Большой дом…

Но едва ли Седой столь прост. То, что на убежище вышли только сейчас, было случайностью. У покойного Айзенберга просто не доходили руки до беглецов, Пустельга не успел, но, в общем, все оказалось несложно.. Едва ли подполье не понимает этого! Седой должен допускать, что в любой момент среди беглецов может очутиться провокатор, машину могут задержать, у подъезда устроить засаду… Неужели опытный конспиратор не предвидел, что у одного капитана с испорченной репутацией может оказаться красивый немецкий бинокль?

Подумав, Ахилло сделал два очевидных вывода: прежде всего, у Седого есть своя служба наблюдения, а возможно, и охрана. Как только Михаил выйдет в этот неурочный час из подъезда, кто-то, сидящий у окна, тут же даст знать. Во-вторых, он вдруг понял, что самый тщательный обыск не позволит найти беглецов. Их уже нет в подъезде! Как, почему – неясно, но сам вывод не вызывал сомнений. Что бы там не было: тайный лифт, секретная ветка метро, но подполье предусмотрело все варианты. В крайнем случае, они сменят пункт сбора, усилят осторожность. Даже арест Седого ничего не даст. Он будет тянуть время, а затем приведет опергруппу в опустевшую квартиру, где уже убрано все, включая отпечатки пальцев…

Нина, убедившись, что никаких шпионов не обнаружено, а ночной гость упорно молчит, обиженно хмыкнула и отправилась спать. Ахилло потянулся к папиросам, но переборол себя: задымливать чужую квартиру не хотелось. Можно было потерпеть до утра, тем более, что горло и в самом деле першило.

…Михаил разбудил девушку в начале седьмого. Он поблагодарил гражданку Шагову за неоценимую помощь, оказанную следствию, и откланялся, посоветовав покрепче запереть дверь. Лишний раз напоминать о необходимости соблюдать тайну Ахилло не стал. Пусть девушка думает, что капитан и в самом деле следил за неверной супругой!..

На улице было холодно и необыкновенно сыро. Михаил медленно прошел мимо четвертого подъезда, даже не оглянувшись. Неизвестный наблюдатель мог заметить озябшего молодого человека, спрятавшего голову в высоко поднятый воротник пальто и греющего руки в карманах – не иначе, гуляку, шумно отпраздновавшего субботнюю ночь.

Дома капитан наскоро перекусил, успокоил встревоженного Александра Аполлоновича и сел за рабочий стол, положив перед собой чистый лист бумаги. Теперь можно начинать: «Начальнику оперативного управления…» Или даже: «Народному комиссару внутренних дел…»

Но бумага оставалась чистой. Спешить не следовало, необходимо было подумать о последствиях…

…А таковые были очевидны. Дело едва ли оставят Михаилу. Он уже отстранен, так что убежищем займутся другие, ему в лучшем случае скажут «спасибо». Но не это смущало. Ахилло никому не докладывал о таинственном Седом, значит, его сочтут карьеристом, который тормозил следствие, желая выслужиться. Более того, вся эта история бумерангом ударит по пропавшему Пустельге…

Выступать в роли пионера Морозова не хотелось. Мелькнула мысль посоветоваться с Карабаевым. Идея понравилась – можно было не спешить, не марать зря бумагу, «Вандея» работала больше года, значит, может подождать еще денек-другой…

И тут Ахилло понял, что не это главное. Кто бы не занялся четвертым подъездом: он сам, его «малиновые» коллеги, «лазоревые» конкуренты, – результат будет одним и тем же. В тайное убежище ворвутся крепкие молодцы с наганами наготове и наручниками на поясе. Людей, уже поверивших в спасение, будут бросать на пол, грубо обыскивать, сковывать по двое, заталкивать в «столыпины»… Еще недавно это воспринималось как должное. Нелегалы, спрятанные в неведомом тайнике, были опасны, а Михаил – профессионал, обязанный выполнять приказы. Но после Крыма, после Перевального и пещеры горы Чердаш все это представало по-другому. Семин тоже был врагом, злостно скрывшим важнейший природный объект и совершившим нападение на спецгруппу. Но если он все же был прав? Если Голубой Свет, попав к тому же Гонжабову, способен убить, изувечить, свести с ума тысячи, десятки тысяч людей? Кем станет он, капитан НКВД Михаил Ахилло? Пособником убийц? Бхот говорил, что на Тибете уже существует какая-то база, где находится аналогичный источник энергии. Так что же это все значит?

Ответов не было, да и не могло быть. Но Михаил часто слышал от своих старших коллег, что контрразведчик, как и врач, должен помнить главную заповедь: «Не навреди!»…

Он аккуратно уложил ручку на место, после чего разорвал ни в чем не повинный лист бумаги в мелкие клочья.

В понедельник утром к подъезду подъехало черное авто с обычными городскими номерами. Молчаливый шофер в штатском подождал, пока Ахилло сядет в машину и тронулся с места. Они ехали на юг, в Теплый Стан, на новое место службы опального капитана.

Документы проверяли несколько раз: у первых ворот, где красовалась надпись «Мебельная фабрика», у вторых, где никаких надписей не было, у входа в огромный, весь в строительных лесах, корпус и, наконец, у дежурившего возле «вертушки» сержанта с медалью «За отвагу» на новенькой гимнастерке с лазоревыми петлицами. Каждый раз какой-то бумажки недоставало, приходилось звонить по телефону, долго ждать, выдерживая подозрительные взгляды охраны. Но в конце концов все утряслось, сержант-дежурный нашел фамилию Михаила в каком-то списке и вручил пропуск в ярко-красной обложке, после чего пригласил пройти в кабинет начальника охраны объекта.

Несмотря на раздражающую волокиту, Ахилло отметил, что система безопасности, при всей громоздкости, оказалась хорошо продуманной. Внешнюю охрану несли «лазоревые» из дивизии, постоянно дислоцированной неподалеку от Столицы, внутреннюю (Михаил понял это из короткой реплики одного из караульных) – спецотряд «Подольск». Об этом отряде слышать приходилось, причем достаточно часто. Ребята из «Подольска» направлялись на самые сложные операции. Правда, о говорили о них все больше шепотом, причем только своим и по большому секрету.

…В маленьком кабинете под портретом товарища Сталина, очень похожим на портрет над столом Ежова, сидел широкоплечий мужчина в гимнастерке с саперными петлицами, украшенными эмалевым ромбом. Ахилло замер. Майор госбезопасности Волков был последним, с кем бы ему хотелось встретиться.

– Да? – Волков поднял голову, по темно-красному, почти пунцовому, лицу пробежала улыбка: – А, это вы?

– Товарищ майор госбезопасности… – начал Ахилло, но тот махнул рукой, выказывая пренебрежение к уставным условностям.

– Здравствуйте, Михаил! Вы не у Ежова, так что вытягиваться ни к чему. Садитесь!

Пожатие холодной, словно ледяной руки, было необычно сильным. Кисть сразу же заныла. Странно, уже второй раз краснолицый называл его по имени, хотя никто их не знакомил…

– Курите! Ежов вам курить разрешает в своем кабинете?

– Иногда…

Вспомнилась беседа с наркомом. Все проходило по схожему сценарию, разве что не хватало чая.

– Бумаги ваши видел, так что можете приступать. Задача проста: вы опекун Гонжабова. На объекте он должен быть под вашим контролем, то же – в случае вывоза за пределы Теплого Стана. У вас будет кабинет, телефон и все прочее. Буфет бесплатный.

Волков улыбался, и Михаил подумалось, что на случайного человека комбриг может произвести самое приятное впечатление. Настоящий боевой командир, которому скучно в пыльном кабинете. Не бюрократ, не чинуша, не выскочка из «выдвиженцев»…

– Теперь о Гонжабове. Я читал рапорт Ерофеева, так что о ваших чувствах к нему догадываюсь. Личность действительно мерзкая. Знаю его давно, с гражданской. У нас этого расстригу, признаться, не любили. Жесток, умен, а вот что на уме – понять трудно.

Характеристика была точной. Похоже, краснолицый хорошо изучил бывшего монаха.

– Не открою вам секрета, Михаил, если скажу, что Гонжабов может бежать отсюда в любой момент. Но бежать не станет. О причинах, думаю, догадываетесь…

– В тюрьме безопаснее? – не удержался Ахилло.

– Не во всякой, но у нас он может быть спокоен. В общем, функции ваши, скорее, символические. В иное время мог бы порекомендовать просто пристрелить этого изменника при первом же удобном случае, но сейчас не стану. Гонжабов очень нужен Тернему, так что потерпите… Какие есть вопросы?

Вопросов не было, однако Ахилло отметил про себя слово «изменник». Интересно, кому изменил бывший коминтерновец? Товарищу Сталину? Лично Волкову?

– Теперь об объекте… Он имеет номер 24-41 и условное название «Теплый Стан». В последнее время его стали называть «Шарага Тернема», но это мы пресекаем: фамилию упоминать нельзя. Объект делится на три сектора, фактически отдельных научных института. У нас их именуют по привычке «зонами», по буквам, от «А» до «В». Строительство еще не закончено…

Михаил прикинул, допустят ли его на объекты или запрут в кабинете, приставив охрану? Дадут ли увидеть легендарного Тернема? Волков, похоже, догадался:

– Секретность у нас – наивысшая. Почти все сотрудники, включая Тернема, на «тюрположении». Живут тут же, всякие контакты крайне ограничены… С правилами ознакомились?

– Нет…

Экскурсия явно откладывалась, причем на неопределенное время.

– Там страниц двадцать, потом распишитесь, но главное – никуда не суйтесь. Были попытки подкупа сотрудников охраны, два побега… Скучать не приходится!.. Гонжабов будет занят в зонах «Б» и «В», следовательно, и вы будете иметь туда доступ…

Волков помолчал, затушил папиросу в пепельнице, усмехнулся:

– Поскольку вы все равно будете интересоваться работами, могу сообщить следующее: зона «А» – это ретранслятор, его строительство только началось; зона «Б» – так называемый «Проект „Тропа"». А зона «В» – главный объект Тернема, связанный с практическим использованием некоторых новейших достижений физики. Так можете и сообщить Николаю, пусть подумает. Еще одна стройка – это ускоритель, но она входит в зону «В». Все понятно?

Усмешка краснолицего предназначалась не столько Михаилу, сколько лично наркому Ежову. «Лазоревые» не спешили делиться секретами. Ахилло представил себе реакцию руководства Большого Дома, напиши он в рапорте о «некоторых достижениях современной физики». Итак, физика, ускоритель, ретранслятор. В этот ряд вполне вписывался Голубой Свет…

Комбриг помолчал, затем заговорил совсем другим тоном, уже без всякой иронии:

– Михаил, чувствую, вы меня, мягко говоря, недолюбливаете. Не знаю, чем заслужил такое. Поделитесь?

Следовало рубануть: «Никак нет, товарищ майор госбезопасности!», но Ахилло не выдержал:

– Три года назад мы встретились в подземелье под Столицей. Может быть, помните, товарищ комбриг? Как я, по-вашему, должен реагировать на то, что видел?

– Спокойно, – пожал плечами Волков. – Это мелочь по сравнению с тем, что видел я. Вы привыкли делать чистую работу, Михаил… Кстати, какой был приговор по группе Генриха? Всем исключительная мера? А ведь в группе были две женщины. Одну вы завербовали, обещая полную амнистию, вторая ждала ребенка…

Ахилло закусил губу. Он действительно обещал помилование той, через которую вышел на резидента. Михаил докладывал об этом лично Ягоде, но его не стали слушать.

– Так что не будьте чистюлей! И вот что… «Малиновые» не умеют ценить преданность. Сергея Пустельгу объявили предателем, вас отстранили от дела и загнали сюда. Что будет дальше – догадываетесь? Но у вас есть выбор. Вы расскажете нам все о работе группы «Вандея». Теперь подпольем занялись мы, а Николай скрывает информацию. Конечно, вы рискуете, но все же меньше, чем в ином случае. Итак, подумайте…

Ахилло молча кивнул. Вербовка, начатая говорливым Ерофеевым, продолжалась. У «лазоревых» были все козыри, но Михаил знал, что «переметчики» живут недолго. Разве что ему дадут другие документы и отправят подальше от Столицы… Только едва ли: невелика он фигура! А умирать предателем не хотелось.

Подумалось и о другом. Если подпольем занялись «лазоревые», значит, сообщи он об убежище, именно бравые ребята из «Подольска» будут разбираться с беглецами. А как это делается, видеть уже приходилось. Ахилло вовсе не был «чистюлей» и представлял, в каком ведомстве служит. Но тут он им не помощник! Пусть сами попробуют. Интересно, хватит ли у них ума раскрыть несложную конспирацию Седого? Едва ли! «Лазоревые» привыкли действовать иначе, в лоб. «Не навреди!» – смысл этой фразы становился ясен…

Прощальное рукопожатие Волкова было столь же крепким, но Михаил был уже наготове. Странно, теперь ладонь краснолицего уже не казалась сотканной из мускулов. Скорее, она была твердой и закостеневшей, как рука мертвеца.