Глава 2,
в которой Кира дарит жителям Даген Тура незабываемое зрелище, Дорофеев демонстрирует старый трюк, а Помпилио производит впечатление

Для быстрого подъема на борт на всех цеппелях предусматривалась ненавидимая экипажем «корзина грешника», которую можно было опускать на сто, а то и сто пятьдесят метров, что было очень кстати, учитывая высоту мегатагенов и отсутствие в бесконечном лесу полян. Во всяком случае поблизости. Капитан цеппеля выбрал место, где крона была не самой густой, и закрепился временными якорями за толстые ветви, надежно пришвартовав цеппель к гигантским деревьям, в результате корабль твердо стоял на месте и подъем получился непривычно спокойным.

Но при этом – привычно медленным.

На такой высоте лебедку ставят на минимальную скорость, поэтому, поднимаясь, Помпилио успел убедиться, что был прав, издалека определив цеппель как торговый, прочитал название: «Белый парнатур», и порт приписки: Ауэрона, Ямна. Тот факт, что название и порт приписки не скрыли, мог означать и то, что на борту его ожидают друзья, и то, что живым с «Парнатура» его отпускать не собираются.

На борту гостя встречал капитан – средних лет спорки в форменной тужурке и фуражке с кокардой Гильдии Свободных Торговцев, судя по синим волосам – кугианец, и невысокая черноволосая женщина, кутающаяся в черно-зеленый иол.

– Добрый день, мессер Помпилио, – склонил голову кугианец. – Меня зовут капитан Грабо, и я рад приветствовать вас на борту «Белого парнатура».

Помпилио промолчал. Даже не кивнул в ответ и тем заставил капитана слегка смутиться. Кугианец бросил взгляд на женщину, но та тоже молчала, внимательно разглядывая адигена. Возникла пауза, во время которой спокойно себя чувствовал только Помпилио: он, не стесняясь, разглядывал женщину, четко показывая, что понял, кто на «Белом парнатуре» отдает приказы.

И стало ясно, что говорить адиген будет только с ней.

– Вы не пленник, – кашлянув, произнес Грабо.

– Я знаю.

– Мессер Помпилио добровольно последовал за мной, поскольку ему нужен этот цеппель, – сообщил Хара.

– Вы собираетесь захватить «Парнатур»? – удивился кугианец.

– Думаю об этом, – не стал скрывать Помпилио.

– Но почему?

– Почему нет?

– Мы спасли вам жизнь в Фоксвилле.

– Я до сих пор не знаю, почему вы так поступили.

– Справедливо…

– Потому что ты не можешь умереть, не поговорив со мной, – неожиданно произнесла женщина.

– В таком случае мне нужно как можно дольше откладывать наш разговор, – хладнокровно ответил адиген. – Возможно, удастся прожить целую вечность.

Шутка удалась, однако никто не засмеялся: все ждали реакции женщины. Она же выдержала паузу, после которой обронила:

– Ты интересный.

Помпилио поднял брови, но промолчал. И тем заставил женщину продолжить:

– Ты не спросишь, о чем будет наш разговор?

– В моем арсенале есть бамбада, которая называется «Три сестры Тау», – громко ответил адиген, и все без исключения присутствующие вздрогнули.

А Помпилио едва заметно улыбнулся.

Продолжая буравить взглядом женщину.

Она растерялась. Судя по изумлению в глазах капитана Грабо, она растерялась едва ли не впервые, но с достоинством выдержала удар, продолжив прежним тоном:

– Ты еще интереснее, чем я ожидала.

– Я умею удивлять.

– Я заметила.

– В том числе – неприятно.

– Значит, у нас много общего.

– Нужно будет это обсудить, – кивнул Помпилио.

– В моей гостиной за чашкой чая, – спокойно произнесла женщина. – Нам как раз накрыли.

– Я хочу принять ванну и переодеться, – категоричным тоном произнес адиген.

И вновь удивил хозяйку корабля, только на этот раз не сильно и, кажется, приятно.

– Ты сможешь привести себя в порядок в своей каюте. А мой суперкарго подберет одежду нужного размера.

– Вряд ли у него окажется новый комплект.

– Окажется, – пообещала женщина. – Жду на чай.

Помпилио кивнул, показав, что приглашение принято.

Если собрать жителей всех обитаемых планет и попросить их назвать стихию Герметикона, ответ будет единогласным – небо. Глубокое, уходящее в бесконечную даль, невообразимо огромное и невообразимо загадочное небо. Открывающее путь в другие страны и на другие планеты.

Человечество освоило Ожерелье благодаря Вечным Дырам – уникальным устройствам из астрелия, позволяющим создавать стабильные переходы через Пустоту.

Алхимики и астрологи с материнской планеты сумели организовать колонии на девяти мирах, подарив человечеству гигантские просторы, мечтая о том, что развитие будет постоянным и пойдет во благо. Но их мечты столкнулись с суровой реальностью и… не рассыпались, конечно, но несколько потускнели. Люди слабы, подвержены страстям и гордыне, страхам и злобе, и сиюминутным желаниям, но главное – люди столкнулись с глобальными катастрофами, преодолеть которые у них получилось с огромным трудом. Белый Мор и войны Империи, а затем – как следствие – войны против Империи привели к тому, что связь с материнской планетой и тремя мирами Ожерелья прервалась и были утрачены Вечные Дыры – и сами устройства, и умение их создавать. Показалось, что человечество проклято и обречено жить обособленно, а не одной семьей, но вскоре в небо поднялись цеппели и началась Эта Эпоха – новый этап развития цивилизации. Огромные корабли несли в себе астринги – звездные машины, способные создавать небольшие, на один цеппель, межзвездные переходы, и рассеянное человечество вновь осознало себя единой семьей.

Бескрайнее небо связало обитаемые планеты в Герметикон – Вселенную людей, а символом этой связи стали цеппели: военные и гражданские, торговые и пассажирские, исследовательские рейдеры и тяжелые грузовики. И именно грузовой цеппель, здоровенный и мощный корабль класса «камион», приобрел для Киры Помпилио, именно им командовал старый капитан Жакомо, согласившийся провести безумный эксперимент.

Капитан поднялся на борт ровно в шесть утра, с привычной въедливостью проверил готовность цеппеля к полету и в десять, когда радист паровинга сообщил, что «адира ждет», отдал приказ подниматься.

«Дрезе» отцепился от причальной мачты, набрал стометровую высоту и неспешно направился к озеру, бросая длинную тень на Даген Тур и заставляя местных задирать головы. Впрочем, самые смышленые сразу сообразили, что их ожидает зрелище, побросали дела и помчались на берег, торопясь занять места в первом ряду, остальные последовали за ними, и прежде, чем грузовик добрался до озера, набережная оказалась запружена народом. Не каждый день увидишь, как невестка дара убьется на потеху толпе, подарив Даген Туру тему для разговоров на следующие сто лет и два застолья: сначала похороны, потом – следующая свадьба.

– Собираешься прикрепить паровинг к цеппелю? – догадалась Сувар, увидев над головой зависший грузовик. И сброшенные с него тросы с мощными захватами на конце.

– Именно так мы доставили машину на Лингу, – ответила Кира, внимательно наблюдая за действиями береговой команды, члены которой крепили тросы к паровингу. – Мы благополучно совершили три долгих перехода через Пустоту.

Они с Сувар явились на причал к шести утра, облаченные в летные комбинезоны, и так же, как Жакомо, посвятили последние часы проверке машины. Затем Кира распорядилась запустить кузель и разогреть двигатели, однако в подробности предстоящих испытаний не вдавалась, и Ачива до сих пор пребывала в неведении относительно планов подруги.

Но не торопилась спрашивать.

– Надеюсь, во время переходов ты находилась в гондоле?

– Разумеется.

– Мне стало легче.

– Но это не значит, что в следующий раз я не останусь в кабине паровинга, – чуть помолчав, ответила Кира. – Помпилио рассказал, что Гатов совершил переход не просто сидя в паровинге, но залетев на нем в «окно».

– Это невозможно.

– Мне Помпилио не лжет.

Сувар промолчала.

– Захваты – штатно, – доложил подошедший к подругам механик. – Можно переходить к следующему этапу.

Тросы ослаблены, поскольку цеппель висел на прежней высоте, но следовало поторопиться, ведь любой порыв ветра мог сдвинуть камион и превратить испытание в комедию.

Кира все это понимала, но пока оставалась на крыле.

– Так что ты задумала? – тихо спросила Сувар. – Мы отправляемся развлечься на соседнюю планету?

– Тебе стало скучно в Даген Туре?

– А мы ненадолго, – рассмеялась Ачива. – Сходим на какой-нибудь карнавал, выпьем модный коктейль – и обратно.

– Я все равно предложила бы взять багаж.

– Верно… – кивнула брюнетка. – В таком случае рассказывай, что у тебя на уме.

– Капитан Жакомо поднимет «Дрезе» на половину лиги, – ответила Кира, глядя в черные глаза подруги.

– Проверим, как высоко может забраться паровинг?

– Гатов уже проверял – очень высоко, но нужно герметизировать кабину, потому что наверху воздух сильно разрежен… А в Пустоте, как ты знаешь, его вовсе нет.

– Твоя герметизирована?

– Будет.

– Не сомневаюсь. – У Сувар начали подрагивать пальцы. Она была светской дамой, жизнь ее протекала между приемами, премьерами и подготовкой к ним, но когда-то давно, на Кардонии, Ачива совершила с рыжей Дагомаро массу безумств и догадалась, что подруга вот-вот предложит продолжить традицию. – Я давно не летала на паровинге.

– Насколько давно?

– С тех пор, как покинула Кардонию.

– Значит, не так уж и давно, – пошутила Кира. – Ты ведь недавно навещала родину.

– Скажи, что ты задумала, – потребовала Сувар.

– Ты уже догадалась.

– Не хочу об этом слышать.

– Давно в последний раз прыгала с парашютом?

– Никогда.

– Не ври, мы вместе прыгали.

– Тогда это случилось в первый и последний раз, – ответила брюнетка.

– Возможно, придется пережить эти ощущения снова, – прищурилась Кира. – В кабине есть парашют для тебя. Я сама его сложила.

– Что ты задумала? – повторила Ачива.

– Я собираюсь проверить, можно ли выйти на нормальный полет непосредственно с цеппеля, – рассказала Кира. – Без посадки на воду.

– Как ты хочешь это сделать?

– Всю последнюю неделю мы совершенствовали захваты, теперь их можно раскрыть изнутри.

– Их четыре, – буркнула Сувар, пряча от подруги дрожащие пальцы. И изо всех сил стараясь, чтобы не дрожали губы.

– Я умею считать, – спокойно сообщила рыжая.

– Если хотя бы один не сработает, ты…

– Мы воспользуемся парашютом.

– Паровинг перевернется, прыгать будет затруднительно.

– Мы справимся, – уверенно ответила Кира. – Как-нибудь.

– Общение с Помпилио превратило тебя в идиотку.

– Мой супруг никогда не рискует, не подготовившись, каждое его безумство тщательно рассчитано.

– А твое?

– Мне кажется – да. Мы с Помпилио похожи.

– К счастью, не красотой…

– То есть ты со мной? – перебила подругу Кира. – У нас мало времени.

А Сувар, как хорошо знала рыжая, могла болтать часами.

– Если хочешь обязательно разбиться в моей компании, я могу посидеть рядом, – сдалась Ачива. – А кресло второго пилота пусть займет опытный летчик.

– Я специально откладывала испытания в ожидании тебя.

– Почему? – изумилась Сувар.

– Потому что первый полет на паровинге мы совершили вместе, – ответила Кира. – И он получился удачным.

– Полет – да, с посадкой налажали, – хмыкнула брюнетка, припомнив, как нелепо врезались они в воду, а после не сумели погасить скорость и вылетели на берег. То, что осталось от паровинга, пришлось отправить на переплавку.

– Но ведь мы живы.

– С этим не поспоришь.

– Ты со мной? – тихо спросила Кира.

– Если я сломаю хоть один ноготь, я тебя убью.

Решение принято.

Кира с облегчением рассмеялась и взяла подругу за руку:

– Пойдем, покажу, где лежат парашюты.

Герметикон – это небо.

Однако большинство людей никогда в жизни в него не поднималось, не летало ни на цеппеле, ни на паровинге, ни на новомодных аэропланах, которые, по примеру Галаны, стали строить во всех развитых мирах. Небо – удел избранных и счастливчиков, небо не подпускает всех подряд, не желая, чтобы прозрачную голубизну испачкали грязными сапогами, небо манит…

И показывает мир совсем другим: большое делается крошечным, объемное кажется нарисованным, а люди исчезают или превращаются в точки. Однако сонный Даген Тур даже с высоты выглядел чистеньким, аккуратным и консервативным.

– Красиво, – оценила Сувар, разглядывая город. – Кажется, я понимаю, почему твои новые родственники влюблены в него.

– Даген Тур – один из старейших городов Ожерелья, а значит – Герметикона. Его никогда не перестраивали, только восстанавливали, поэтому даже сейчас его архитектура в точности копирует архитектуру материнской планеты, – рассказала Кира. – Тем он интересен и ценен.

Каменные дома под черепичными крышами, узкие, мощенные булыжником улицы, ратуша на главной площади… Главная площадь носила имя Доброго Маркуса, и на ней стоял величественный собор с высоченной колокольней, отделанный драгоценным ферсайским мрамором и украшенный бесчисленными скульптурами. Немного корявыми, потому что все они были созданы еще в Эпоху Ожерелья, когда люди только расселялись по Герметикону и знали всего девять планет.

Даген Тур не хотел и не собирался меняться, и все «современные» постройки – двухсотлетний вокзал, эллинг и склады – располагались за его пределами, не вклиниваясь в привычный облик: ведь лингийцы традиционно предпочитали неизвестному проверенное.

– У них появилось электричество и канализация, но они запрещают въезжать в город на автомобиле.

– Как же ты выкручиваешься? – изумилась Ачива, вспомнив нежную любовь подруги к спортивным машинам.

– Никак, – вздохнула Кира. – Езжу в коляске.

– Запряженной лошадьми?

– Да.

– Ужасно, – покачала головой брюнетка. – Пусть Помпилио заставит их одуматься.

Она плохо понимала реалии жизни в лингийской глубинке, но объяснять что-то или доказывать Кира не стала, просто рассказала:

– Четыреста с лишним лет назад местные приняли закон, требующий от возниц убирать навоз. Штраф – цехин. Возница Помпилио останавливается и убирает точно так же, как любой извозчик или фермер, привезший на рынок овощи. И ты должна понимать, что мой супруг отнюдь не скряга, он может выложить цехинами все улицы и площади Даген Тура, но он понимает, что есть вещи, которые нужно делать.

Несколько секунд Сувар молчала, после чего осторожно поинтересовалась:

– И что?

– Местным нравится, когда на улицах чисто.

– Как это связано с автомобилями?

– Местным они не нравятся.

Ответить понятнее было невозможно.

– Почему ты называешь их местными? – спросила Ачива.

– Раньше называла лингийцами, теперь – местными. – Кира выдержала паузу. – Если все продолжит идти так, как сейчас, скоро я стану называть их нашими. Как Помпилио.

– И станешь настоящей лингийкой.

– Да.

– Ты этого хочешь?

– Мы об этом говорили, Сувар, – напомнила Кира, поглаживая штурвал. – Нет смысла возвращаться к теме.

– Я улетела с Кардонии вскоре после начала войны, но чувствую себя кардонийкой.

– Я не смогу изменить прошлое, но сейчас мы говорим о будущем, – твердо произнесла рыжая.

Тем временем «Дрезе» поднялся в безоблачное небо на оговоренную высоту, рация ожила, радист подключил внешние динамики, и кабину паровинга наполнил голос капитана Жакомо:

– Адира, мы в километре над озером.

Кира улыбнулась, бросила быстрый взгляд на подругу и нахмурилась, разглядев в глазах Сувар нерешительность.

– Боишься?

– Есть нехорошее чувство… – протянула светская львица.

– Насколько нехорошее?

– Как будто ноготь я все-таки сломаю.

Несколько секунд Кира обдумывала слова Ачивы, после чего распорядилась:

– Капитан, пожалуйста, поднимитесь еще на триста метров.

Радист продублировал приказ, и цеппель вновь пришел в движение.

– Думаешь, так будет лучше? – немного нервно спросила брюнетка.

– С большей высоты падать интереснее, – немного нервно ответила Кира.

– И дольше.

– Ненамного.

Радист, пользуясь тем, что его никто не видит, вытер со лба пот. Сидящий у кузеля механик – тоже. И заодно принялся возносить молитву Доброму Маркусу, покровителю Линги, потому что молитву святому Хешу, покровителю цепарей, он уже прочитал. И вскрикнул, когда паровинг качнуло.

– На этой высоте сильный ветер, – сообщил Жакомо то, что паровингеры и так почувствовали. – Как дела у вас?

– Покачивает, – не стала скрывать Кира. – Опуститесь до тысячи двухсот.

– Слушаюсь.

– Приготовиться к началу испытаний. Запустить двигатели! Холостой ход!

Сувар беззвучно прошептала несколько фраз, то ли короткую молитву, то ли длинное ругательство.

Патриархальный Даген Тур казался нарисованным. И очень-очень далеким. Жителей не разглядеть, но Ачива не сомневалась, что на зависшие в безоблачном небе корабли пялится все население долины.

– Что будет, если у нас не получится? – спросила брюнетка только ради того, чтобы хоть о чем-нибудь спросить.

– Куплю еще один паровинг, – отозвалась Кира, внимательно изучая показания приборов. Пока все системы работали штатно.

– Мне бы твой оптимизм, – пробормотала Ачива.

– Бери сколько угодно.

Кира закусила губу и вновь провела ладонью по штурвалу. Сувар увидела, что подруга нервничает сильнее, чем показывает, и поняла, что должна сказать. Повернулась, протянула руку, легко прикоснувшись к плечу адигены, и твердо пообещала:

– У нас получится.

И почувствовала, что угадала: Кира улыбнулась.

– Да!

– Тысяча двести, – доложил Жакомо.

– Начинаем испытания! – Кира глубоко вздохнула и надавила на кнопку, раскрывая удерживающие паровинг захваты.

Увидела, как небо полетело вниз, вслед за падающей машиной, успела обрадоваться, но через мгновение послышался вопль:

– Проклятие!

Небо совершило кульбит, их изрядно тряхнуло, а потом все остановилось, и паровинг замер под цеппелем, глядя носом вниз. Девушек дернуло в креслах, но ремни не позволили им свалиться на лобовое стекло.

– Что происходит?

Позади громыхнуло. Что-то из того, что оказалось незакрепленным.

– Мы падаем?

– Мы не отцепились!

Радист завизжал.

– Третий захват не раскрылся, – хладнокровно сообщил Жакомо. – Адира, как у вас дела?

– Паника! – отозвалась Кира.

Капитан крякнул, но промолчал: ничем другим он помочь не мог.

– Хорошо, что мы пристегнуты, да? – На глазах Сувар выступили слезы, но шутливый вопрос она задала достаточно твердым и уверенным голосом. И даже улыбнулась. Попыталась улыбнуться.

– Ты сама сказала, что у нас все получится, – спокойно ответила Кира и громко произнесла: – Механик?!

– У меня пока порядок, адира! Кузель заблокирован, однако мощности аккумуляторов хватит надолго.

Работать под углом девяносто градусов алхимический кузель не мог, конструкция не позволяла, но проблем с электричеством нет, а значит, двигатели дадут нужную мощность.

– Замечания?

– Хорошо, что я не стал завтракать.

Как любой летательный аппарат, паровинг был рассчитан на разные режимы полета. «Мертвую петлю» он делать не способен, но многие фигуры пилотажа были ему по плечу, и резкий крен бортовые системы перенесли спокойно. Однако долго висеть на одном-единственном захвате вряд ли получится.

– Капитан, дайте высоту! – распорядилась Кира. – Резко поднимайтесь и при этом маневрируйте так, чтобы меня раскачать, а затем как-нибудь отцепите трос.

Возможно, окажись на месте Жакомо менее опытный офицер, он бы начал задавать бессмысленные вопросы, теряя время и рискуя жизнями паровингеров, а вот старик ответил коротко:

– Мы его взорвем, адира, небольшой заряд уже подготовлен.

И у Киры потеплело на душе: приятно, когда помощник понимает ситуацию так же хорошо, как ты, и принимает такие же решения.

– Как думаешь, вода сегодня холодная? – продолжила шутить Сувар.

– Искупаемся после обеда, – хмыкнула Кира.

– Обещаешь?

– Мой парк выходит к чудесной тихой бухте, тебе понравится.

– Там тоже есть скульптуры?

– Разумеется.

– Работы Кауро?

– Нет, парк разбили на триста лет раньше. В нем стоят работы Жардена дер Спата.

– Оригиналы?

– Кахлесы не терпят фальшивое.

Радист вновь вскрикнул, поскольку паровинг изрядно качнуло.

– Следи за горизонтом, – распорядилась Кира. – Надеюсь, трос выдержит.

– Жаль, что он оказался таким крепким.

Девушки рассмеялись. Правда, неестественно громко и резко. Что, впрочем, неудивительно, учитывая их положение.

Паровинг болтается в воздухе, удерживаемый одним, но необыкновенно крепким тросом и глядя на далекую землю левым крылом. При каждом движении слышится громкий, весьма неприятный скрип. Радист скулит. Механика не слышно, но есть серьезное подозрение, что он тоже напуган. Ветер усиливается.

– Спасибо, что отправилась со мной, – произнесла Кира, бросив взгляд на подругу. – Для меня это было очень важно.

– На земле поблагодаришь, – отрывисто ответила Сувар. Передохнула и осведомилась: – Мне кажется или мы стали раскачиваться сильнее?

– Набрали инерцию.

Сильный ветер и маневры капитана Жакомо сделали свое дело: амплитуда колебаний паровинга начала расти.

– Представляю, какая болтанка сейчас на цеппеле, – пробормотала Ачива. – И как там сейчас ругаются.

– Вряд ли ругаются, они ведь должны нас спасти, – бросила Кира. – Что с горизонтом?

– Минус двадцать три градуса, – доложила Сувар, дождавшись, когда паровинг достигнет крайней правой точки.

– Я бы на вашем месте поспешил, адира, – негромко произнес Жакомо. – Полагаю, захват вот-вот порвется.

– Я вас поняла, капитан, взрывайте трос на этом заходе. Всем приготовиться! – Кира вновь закусила губу, прикоснулась к висящему на груди медальону, собираясь обратиться к любимому, но неожиданно для себя сказала совсем другое: – Да хранит нас Добрый Маркус!

За что удостоилась внимательного взгляда подруги.

Паровинг достиг самой нижней точки и стал стремительно подниматься вправо.

– Минус восемнадцать градусов!

«Пора!»

Жакомо взорвал трос, но за секунду до этого сломался захват и паровинг ухнул вниз. К счастью, носом вперед. Но почти в пике.

– Двигатели на полную! – закричала Кира. – Дай тягу!

Четыре мощнейших мотора заработали, бешено раскручивая винты, но машина продолжала лететь к воде.

– Кира! – взвизгнула Сувар. – Кира!

– Не будем торопиться, – процедила рыжая, очень, очень осторожно потягивая штурвал на себя. – Иначе порвемся…

Слишком высокая скорость, плюс неудачный угол, ведь в первую очередь машину нужно выровнять, плюс стремительно приближающаяся поверхность озера… Хотя… это скорее минус.

– Кира!

Радист замер у входного люка, готовый в любой момент раскрыть его и прыгнуть. Что с механиком, не ясно, его не видно, потому что он на посту, не отходит от кузеля. Сувар бледна как смерть. Адигена тоже, но сохраняет спокойствие.

– Мы в пике! – зачем-то кричит Ачива.

– Следи за альтиметром!

И Сувар вдруг понимает, что усилия Киры дают результат, и паровинг начинает выходить из страшного пике.

– Сколько?!

– Восемьсот… семьсот пятьдесят…

Стрелка крутится так же бешено, как винты, но Кира спокойна, и Ачива потихоньку берет себя в руки.

– Семьсот… шестьсот пятьдесят…

Нос паровинга неспешно поднимается, теперь сидящие в летных креслах девушки видят не только синюю воду озера Даген, но и горы. Впереди. Жакомо отвел цеппель далеко от берега, однако во время маневров не следил за положением, и теперь перед выходящей из пике машиной замаячили прибрежные скалы. Очень высокие.

– Мы успеем? – сглотнув, спросила Сувар.

– Должны, – процедила Кира, резко и сильно забирая штурвал на себя и выжимая из двигателей все, что они способны дать. – Должны!

И они успели.

Паровинг прошел через самую нижнюю точку, едва чиркнув по озеру пузом, и тут же стал забирать вверх, одновременно закладывая вираж – чтобы уйти от столкновения со скалами. Радист снова кричал, но уже тише, поскольку верил в Киру, а Кира…

Кира смеялась.

Смеялась, чувствуя не только облегчение, но и радость от полного контроля за мощной и послушной машиной. Кира подняла паровинг на пятьсот метров и по широкому кругу облетела висящий над озером цеппель.

– Капитан, вы это видели?

– Видел, – негромко ответил Жакомо. – Хорошо, что я поседел до нашей встречи.

– Мы это сделали!

– Вы молодец, адира. Десять лет назад мессер Помпилио прыгнул с парашютом. Ту историю в Даген Туре пересказывают до сих пор, но вы, адира, затмили мессера.

– Благодарю, капитан. Мы еще полетаем.

– Как вам будет угодно, адира.

Кира развернула паровинг на запад и покосилась на изумленно молчащую подругу:

– Хочу показать тебе горы, Сувар, сверху они невероятно красивы.

– Твои горы?

– Да, – подтвердила Кира. – Весь Южнодагенский массив принадлежит Помпилио.

– Со всем содержимым? – зачем-то уточнила Ачива.

– Со всем содержимым, – подтвердила Кира.

– Тебе повезло выйти замуж за несметно богатого адигена, – шутливо продолжила брюнетка. – Но знает ли он, что ты напрочь сумасшедшая?

– Конечно.

– И как к этому относится?

– С пониманием.

Девушки рассмеялись.

Страх ушел, напряжение спало, адреналин почти рассеялся, и Сувар посмотрела в окно… просто посмотрела в окно, не оценивая расстояние до земли и не прикидывая, успеют ли они уйти в вираж, чтобы избежать гибели.

– Горы великолепны.

– Я не устаю ими любоваться.

– А еще – выход к озеру и плодородная долина.

– Совершенно верно, – подтвердила Кира, не понимая, куда клонит подруга. – В действительности четыре хребта и три долины, из которых эта – самая большая.

– Я читала, что Даген Тур всегда принадлежал короне: неофициальная резиденция, любимый уголок Кахлесов. Почему теперь он принадлежит твоему мужу? – неожиданно спросила Ачива.

Кира приподняла брови, показывая, насколько сильно удивлена вопросом.

– Это не мое дело? – догадалась брюнетка.

– В этом нет особенной тайны, – подумав, произнесла Кира, оставив последний вопрос подруги без ответа. – Много лет назад дар Антонио сделал моему супругу очень щедрый подарок. Исполнил невысказанное желание в попытке сделать брата счастливым.

– Антонио так сильно любит Помпилио?

– Когда-то давно мой супруг взял на себя кровь Антонио, сделал то, что будущему дару делать было нельзя ни в коем случае, – очень тихо ответила Кира. – Помпилио вызвал на поединок и убил третьего брата Кахлес – Маурицио.

Порядок межзвездных прыжков астрологи Герметикона разработали на заре Этой Эпохи, и с тех пор он не менялся. Цеппель двигался к точке перехода – месту, из которого можно было осуществить прыжок на нужную планету, дожидался времени перехода, то есть когда планеты займут правильное положение относительно друг друга, после чего астролог наводил межзвездную машину на Сферу Шкуровича, запускал астринг, и огромный цеппель оказывался в открывшемся переходе.

В таинственной Пустоте, которую ученые считали местом идеального отсутствия всего, а романтики наполняли мистическими смыслами.

И романтики – пока – казались ближе к истине, поскольку межзвездные переходы почти всегда сопровождались Знаками, видениями и воздействиями, избежать которые могли только ямауды – люди с врожденной способностью противостоять Пустоте.

– Точка перехода достигнута! – доложил рулевой. – Мы в ее центре.

Поскольку других цеппелей не наблюдалось, рулевой поставил «Амуш» в наиболее удобное для астролога положение. – Встречный ветер? – осведомился Дорофеев. – Компенсирован. Горизонтальная скорость – ноль.

Астролог мог работать и при слабом дрейфе, но полная неподвижность корабля считалась идеальным условием для наведения «окна», и опытные цепари «Амуша», как правило, ее добивались.

Дорофеев кивнул и склонился к переговорной трубе:

– Галилей! Твое время.

– Да, капитан!

И сидящий внутри астринга Квадрига давит на педаль, запуская первый контур машины. Гудение слышно во всех уголках цеппеля, и команда понимает: «Началось». И включается сирена – с этого момента и до конца перехода.

Астролог же наводит «дальний глаз» – полуметровое кольцо из астрелия – на яркую Сферу Шкуровича и захватывает ее тоненьким серым «хвостиком» – незримым швартовым, протянутым через триллионы лиг. Установив соединение, Галилей включает основной контур, и три больших кольца, установленных в центре астринга, начинают бешено вращаться. А в тот момент, когда они замирают в одной плоскости, одно внутри другого, окно перехода распахивается, и Пустота втягивает цеппель в себя.

– Невероятно, – прошептал Аксель Крачин.

– Впервые идете через Пустоту на мостике? – догадался Дорофеев.

– Так точно.

– Производит впечатление?

– Очень сильное, – подтвердил Аксель.

– Мне тоже нравится.

Многие помещения цеппелей снабжались иллюминаторами, но через них трудно насладиться открывающимися в Пустоте видами, большие окна в кают-компании «Амуша» на время переходов закрывали плотными шторами, но и без них панорама получалась не особенно интересной – мешала выходящая за пределы гондолы открытая палуба. Зато полностью остекленный мостик позволял по-настоящему оценить грандиозность Пустоты и растеряться, ощутив себя малюсенькой пылинкой на ее фоне.

Даже не пылинкой: ощутив себя ничем.

В иллюминаторы Пустота открывалась размазанной, словно кто-то собрал палитру всех существующих оттенков серого и растянул ее в бесконечность, заставив пожирать саму себя, но с мостика таинственное ничто оказалось наполненным всеми возможными красками: прямо по курсу Аксель видел ярко-синие пятна, напоминающие вставшие на дыбы эрсийские озера, в стороны разлетались оранжевые искры, высекаемые… Сначала Крачин не поверил собственным глазам, но, подойдя к лобовому стеклу, с изумлением понял, что не ошибся: оказалось, что кто-то впряг в их цеппель шестерку снежно-белых единорогов, и оранжевые искры высекали их подковы.

– Невероятно, – повторил Аксель.

– Что вы увидели? – осведомился Дорофеев.

– Подойдите, – не оборачиваясь, отозвался Крачин. – Это очень красиво.

– Я – ямауда, – с улыбкой напомнил капитан. – Даже если я подойду – все равно ничего не увижу.

– Как жаль, – прошептал Аксель.

– Нас посетил «Добрейший чародей», капитан, – доложил рулевой. И специально для Крачина добавил: – Самый лучший Знак Пустоты.

– Красивый?

– Единственный хороший, – уточнил Дорофеев. – Он охраняет цеппель, отгоняет прочие Знаки и делает переход быстрым.

– Даже в Пустоте есть что-то доброе, – пробурчал рулевой. – Жаль, что мало, но хорошо, что есть, слава святому Хешу.

И в следующий миг, словно подтверждая слова Дорофеева и отвечая на молитву рулевого, единороги рассыпались в дым, и «Амуш» вывалился из «окна», едва вздрогнув от традиционного «пинка Пустоты» – ее прощальной встряски.

Сирена замолчала.

– «Пытливый амуш» прибыл на Фарху, – доложил рулевой. – Сферопорт Гейтсбург.

– Принято, – кивнул Дорофеев и вновь склонился к переговорной трубе: – Внимание, экипаж! Переход завершен, «Пытливый амуш» прибыл на Фарху, сферопорт Гейтсбург.

После чего открыл один из шкафчиков, извлек из него часовой механизм на двадцать два часа, вставил его в главные корабельные часы, сменив двадцатипятичасовой, и посмотрел на вошедшего радиста:

– Местное время?

– Девятнадцать пятнадцать, капитан.

– Прекрасно. – Дорофеев подкрутил стрелки, вернул рассчитанный на двадцать пять часов механизм в шкафчик и вновь перевел взгляд на радиста. И вновь – вопросительный.

– Я сообщил диспетчеру порта наш регистрационный код, он его принял. Нам отведена причальная мачта номер три.

Несмотря на удаленность от Ожерелья и очевидную неразвитость, Гейтсбург представлял собой достаточно большой город, с населением не менее десяти тысяч человек. Здание сферопорта выглядело новым или недавно отремонтированным, а на причальном поле стояли четыре мачты, две из которых были заняты пассерами.

– Рулевой.

– Да, капитан, мачта номер три.

– Диспетчер спрашивает, как долго мы пробудем в Гейтсбурге, – добавил радист.

– Уйдем на рассвете, – ответил Дорофеев и объяснил Крачину: – Все, что нам нужно: проверить, был ли здесь мессер, и уточнить, куда он направился. И я хочу, чтобы этим занялись вы, Аксель.

– Никаких проблем, капитан, – кивнул Крачин. – Но могу я узнать, почему вы решили поручить это дело мне?

– В подобных обстоятельствах я всегда отправляю на задание тех, кто, скорее всего, с него вернется, – спокойно ответил Дорофеев. – До сих пор это был Бедокур, но вы, Аксель – бамбадир, в вас я уверен больше.

– Понятно, – улыбнулся Крачин.

– Пожалуйста, не забудьте взять с собой оружие.

– Я иду один?

– Вам составят компанию Чира и Бабарский. У суперкарго, насколько мне известно, какие-то дела в Гейтсбурге.

– Разумеется, у меня здесь дела, – громко ответил ИХ, когда они втроем неспешно двигались по полю к зданию порта. – У меня дела на каждой планете, потому что благосостояние «Амуша» покоится на этих слабых, истерзанных подагрой плечах.

И повел ими, то ли демонстрируя слабость, то ли просто так.

– На плечах не бывает подагры, – хмуро заметил Бедокур.

– Давно ты получил медицинскую степень? – осведомился Бабарский, поправляя закрывающий шею шарф. На Фархе стояло лето, однако по здешним посадочным полям всегда гулял ветер, и осторожный суперкарго решил не рисковать хрупким, столь ценным для «Амуша» здоровьем.

– Это и без степени всем известно.

– Не позорься, – отрезал Бабарский, и шифбетрибсмейстер послушно замолчал, чем изрядно удивил Акселя.

Затем Крачин вспомнил, что в обязанности ИХ входит выплата жалованья, премий и вызволение членов команды из полицейских участков, и догадался, почему с болезненным суперкарго предпочитали не ссориться.

– Слышал, мессер несметно богат и сам финансирует путешествия, – заметил Аксель.

– Путешествия мессера весьма дорогостоящие, и если оплачивать их из собственного кармана, то очень скоро вместо несметного богатства останется просто богатство, а там и до разорения недолго, до нищеты и позора, – нравоучительно, ничуть не смущаясь тем, что говорит со старшим помощником, сообщил ИХ. – Мессер путешествует и приключается, ему весело, а мне вместо того, чтобы соблюдать строгий постельный режим и диету, приходится бегать и договариваться. Часть средств я вышибаю из Астрологического флота, в котором мы все числимся. Но вы представить себе не можете, какое там царит скопидомство! Я уж молчу о бюрократии.

– К сожалению, могу представить, – пробормотал Крачин, вспоминая армейское прошлое. Однако Бабарского его ответ не интересовал.

– Иногда удается поживиться в кассе Лингийского Астрологического общества, – продолжил ИХ. – Там денег больше, но они хотят, чтобы мессер исследовал планетарные системы лингийского сектора, а мессер летает только туда, куда ему вздумается. Однажды я взял деньги, сказав, что отправимся на Гледу, а мессеру стало угодно изучить Стагиру, а это вообще у пришпы в заднице, и… В общем, получилось нехорошо.

– Это тогда тебя хотели повесить? – Крачин сам не заметил, как перешел с Бабарским на «ты».

– Нет, повесить его хотели в Даген Туре, – хихикнул Чира. – Он подделал документы, чтобы проникнуть в глубь Линги, нашел, как ему показалось, достаточно богатых, но глупых людей, и попытался продать нам акции Изумрудного дома Бендганы. Впрочем, вешать его собрались не только за это…

– Давай без подробностей, у меня от дурных воспоминаний делается психоз, – произнес ИХ и преспокойнейше повернулся к Крачину: – Вот и приходится изыскивать дополнительные источники финансирования.

– Как хорошо, что у мессера есть ты, – с иронией произнес Аксель.

– Да, к счастью, у мессера есть я, – не стал скромничать Бабарский. – У тебя есть я. У всех нас есть я, и в нашем дружном коллективе никто не отказывает старому и насквозь больному ИХ в небольших просьбах.

И резко замолчал.

Намек получился более чем прозрачным. Крачин перевел взгляд на Бедокура, увидел, что тот едва заметно улыбнулся, вспомнил, что является старшим помощником, то есть в корабельной иерархии занимает третью ступеньку сверху, и строго ответил:

– Я не участвую в сомнительных делишках.

– Я тоже, – немедленно ответил суперкарго. Судя по всему, он ожидал именно такого ответа. – Ведь если меня поймают, мессер повесит меня раньше, чем прозвучит приговор суда.

– То есть твои делишки не сомнительные?

– Я не попадаюсь.

– Все когда-нибудь случается впервые.

– Впервые уже было: я попался мессеру. Но тогда я был молод и нуждался в деньгах. – Бабарский шмыгнул носом. А поскольку они как раз приближались к зданию вокзала, спросил: – Аксель, ты взял с собой оружие?

– Разумеется.

– Его нужно показать пограничникам.

– Я в курсе.

Формальности прошли легко: документы офицеров Астрологического флота полностью удовлетворили пограничников, а три полновесных цехина – таможенников, и в сумку Бабарского, которую ИХ всегда носил через плечо, они заглядывать не стали.

– Город выглядит достойно, – заметил Крачин, когда нанятый ими извозчик стал спускаться к расположенному на берегу реки Гейтсбургу. – Не похоже на заштатную окраинную планету.

Дома казались чистенькими, новыми, много двух-или трехэтажных. Вокруг снуют гигантские паротяги, по воде сплавляются плоты.

– На Фархе растут гигантские деревья мегатагены, – рассказал ИХ. – Таген – это бирадийский клен. Здесь, конечно, отнюдь не клены, но бирадийцы – большие патриоты, вот и назвали здешние деревья тагенами, ну мегатагенами, признавая, что они гигантские…

– Понятно, – кивнул Бедокур. И зевнул, показывая, что в целом ему плевать и на Бирадию, и на ее странные клены, которые здесь совсем не клены, зато огромные.

– Долгое время Фарха оставалась заштатной окраинной планетой, – продолжил Бабарский. – Но однажды кто-то умный вытащил сердцевину мегатагена, а она, на секундочку, больше, чем иное лингийское дерево, изучил ее удивительные свойства и превратил в главный экспортный товар Фархи.

– Что в сумке? – резко спросил Аксель.

– Укангийские изумруды, – легко ответил суперкарго. – На Фархе их очень любят, и небольшая кучка в моей сумке уже сегодня превратится в два грузовых цеппеля с сердцевиной мегатагена, которые пройдут мимо таможни, потому что на Бирадии их ждут мои хорошие знакомые. Полученная прибыль позволит «Амушу» беззаботно странствовать в течение трех месяцев.

– Проклятие!

– Да, это чуть проще, чем Хоэкунс, но прибыльнее.

– Подожди… – Аксель помолчал, мысленно проговаривая сложный план Бабарского, после чего сказал: – На Уканге ты раздобыл изумруды…

– За них я расплатился сразу, потому что знал, что на Фархе они ценятся в два раза дороже.

– Здесь купишь два грузовика…

– Только груз, – уточнил ИХ. – Зачем мне подержанные камионы?

– Хорошо, ты купишь товар, отправишь грузовики на Бирадию и не сомневаешься, что тебе заплатят?

Бедокур вновь улыбнулся и покачал головой, удивляясь тому, что отважный Крачин не знает таких простых вещей.

– Ах, ты об этом… – Бабарский потрогал себя за нос, убедился, что он теплый, на всякий случай высморкался и продолжил: – Я веду дела через Честного Зума, его слово – гарантия сделки, и именно на таких парнях, как Зум, держится почтенная межзвездная преступность.

– Чего только не узнаешь, – пробормотал Аксель.

– Герметикон намного сложнее, чем кажется. – ИХ ткнул возницу в спину, приказывая остановиться, и сказал: – Перед вами самый большой бар Гейтсбурга, если не ошибаюсь, вам сюда.

– А тебе?

– Я съезжу в другое место и вернусь через час. Вам хватит?

– Полагаю, да.

– Вот и хорошо.

Бабарский вежливо улыбнулся и прошептал вознице следующий адрес, а Крачин и Бедокур вошли в «Приют лесоруба» – а как еще мог называться бар на Фархе? – и неспешно оглядели гигантский зал.

– Неплохо, – со знанием дела протянул Чира. – Планета продолжает удивлять.

Как было принято во всех пограничных мирах, «Приют» представлял собой развлекательный комплекс, органично сочетая бар с публичным домом: столики на первом этаже, номера на втором. «Свободные официантки» сидели на галерее, перешучиваясь и перекрикиваясь с напивающимися внизу лесорубами, а ведущую к ним лестницу контролировали два мощных охранника, слегка потускневших при появлении массивного Чиры. А вот девочкам здоровяк понравился:

– Какие гости!

– Милый, сделаешь мне такие же косички?

– Где именно?

– Милый, где захочешь.

– Сильвия, перестань, ему нравятся брюнетки.

– С чего ты взяла?

– Он с меня глаз не сводит.

– Так и живем, – осклабился Бедокур, перехватив взгляд Крачина. – Не оставляем без внимания жителей дальних планет.

– А как же плохая аура?

– Ведьм лучше не злить, а они тут почти все ведьмы.

– У тебя на все находится ответ.

– У всех нас, в смысле – у всей команды «Амуша», – поправил старшего помощника Чира. – Мессер не любит, когда мямлят и мнутся, поэтому каждый всегда готов что-нибудь сказать… Ну кроме Энди Мерсы, конечно, он иногда вообще алфавит забывает от стеснительности, но за него с лихвой болтает Олли.

– Мессеру не надоедает?

– Когда надоедает, он об этом говорит, и мы становимся молчаливыми, как хубронские суслики. Вы знаете историю хубронских сусликов? Сто лет назад амкармаирские шаманы выяснили, что их черепа идеальны для проведения церемоний обретения силы…

– Пожалуйста, не сейчас, – попросил Крачин.

– Жизнь и смерть хубронских сусликов – одна из самых занимательных историй Герметикона, – рассмеялся Бедокур, но трепаться перестал.

Они расположились за стойкой и заказали по пиву. А когда бармен выставил кружки, Аксель негромко произнес:

– Нам должны были оставить послание.

Но в ответ услышал совсем не то, что ожидал:

– Почтовое отделение находится на главной площади, напротив мэрии.

– Лысый мужчина. Приблизительно четыре дня назад.

– Возможно, в другую смену.

– Он заплатил вам один цехин и сказал, что я заплачу столько же. – Аксель выложил на стойку монету.

Бармен помолчал, после чего кивнул:

– Послание на словах.

– Я слушаю.

– Ваш друг просил передать, что все идет по плану. Он встретился с нужным человеком, узнал следующий адрес, взял проводников и направляется в Фоксвилль.

– Когда он передал послание?

– Вечером, ровно три дня назад.

– Сколько добираться до Фоксвилля?

– Если все прошло без приключений, ваш друг должен был оказаться в городе вчера вечером.

– Спасибо.

Встречу можно было заканчивать: карта Фархи у Галилея наверняка есть, утром они отправятся в Фоксвилль и узнают, где сейчас пребывает Помпилио. Бедокур поглядывает на галерею второго этажа, бармен – на золотую монету, все вроде как положено, но… Но слишком нервно бармен смотрит на золото, слишком большое облегчение прозвучало в его голосе, когда он понял, что гости готовы уйти. Поэтому Аксель не отпустил монету и негромко спросил:

– Кто еще спрашивал о моем друге?

И понял, что попал в точку: бармен вздрогнул.

– Что?

Бедокур, надо отдать ему должное, мгновенно позабыл о девочках, повернулся к бару спиной и равнодушно уставился на зал, как будто выбирая подходящий столик. Выглядел он абсолютно расслабленным, но Аксель понял, что за спину можно не беспокоиться.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – промямлил бармен.

– Что я должен сделать, чтобы ты меня понял? – поинтересовался Крачин. – Отрезать тебе пару пальцев? Или прострелить колено?

– Вас арестуют, – пролепетал посеревший бармен.

– У меня самый быстрый цеппель на этой планете, и я уйду от любой погони, – веско ответил Аксель. – Конечно, путь на Фарху мне будет заказан, но я не понимаю, чем это тебя обрадует?

– Вы убьете меня в любом случае.

– Напротив: я буду благодарен за предупреждение, – и Аксель выложил на стойку еще один золотой кругляш. – Я веду дела не так, как местные отморозки.

– Они меня убьют, – обреченно произнес бармен, не сводя глаз с монет.

– Для этого им потребуется пережить встречу со мной, а это, поверь, непросто.

Несколько секунд бармен продолжал бороться с собой, затем понял, что высокий мужчина с профессорской бородкой его точно убьет, если не получит ответ, а те, о ком он не хотел говорить, – вряд ли, и сдался:

– За вашим другом следили, синьор, ко мне пришли через полчаса после разговора и потребовали пересказать послание.

– Кто пришел?

– Крутые местные парни, синьор, они работают в охране Фактории.

– Они работают на галанита? – уточнил Аксель.

– Да.

– Они сейчас в городе?

– Нет, – после короткой паузы ответил бармен. – И директора Фактории нет, хотя идет сезон поставок из Западных лесов, время горячее, и он должен следить за происходящим.

– Спасибо. – Крачин подтолкнул монеты бармену и повернулся к Бедокуру: – Срочно возвращаемся на «Амуш».

В отличие от обычных людей, до сих пор спорящих, имеют ли автомобили и мотоциклеты право на существование, лингийская полиция по достоинству оценила преимущества нового транспорта, и постепенно темно-синие авто с широкой красной полосой стали на улицах Маркополиса привычной деталью. И появление одного из них – средних размеров фургона с зарешеченными окнами, – не вызвало оживления, наоборот: шумная компания мужчин в клетчатых пиджаках разного цвета, но одного кроя, и серых «котелках» притихла. Мужчины постарались стать незаметными, но, судя по всему, задумались об этом слишком поздно. Их в трактире было девять, то ли уголовники, то ли наемники, удачно завершившие очередное дело и слишком бурно праздновавшие победу. Последние полчаса мужчины вели себя шумно и чересчур развязно: приставали к официанткам, задирали посетителей и добились того, что кто-то вызвал полицию. А лингийские полицейские либеральностью не отличались.

– Расплатитесь и в фургон, – скучным голосом распорядился старший, глядя правее и выше самого высокого из хулиганов. – Вы знаете правила.

– Если есть оружие – оставляйте на столах, – добавил его коллега.

– За что? – попытался уточнить один из инопланетников, но ответом ему стали удивленно поднятые брови полицейских и едва слышный шепот дружков, призывающих любознательного приятеля заткнуться.

– Пока вам грозит только штраф, – прежним тоном сообщил первый блюститель порядка. – Переночуете в участке и продолжите путешествие.

– Мы знаем правила, – хмуро ответил главный «весельчак» и, подавая пример приятелям, полез в фургон.

На улице воцарилась тишина, и Кома Горизонт негромко хмыкнул:

– Идиоты.

– Если они чисты, то им ничего не грозит, – заметил Иона Туша. И отхлебнул пива, провожая фургон долгим взглядом.

Бурное развитие межпланетной торговли заставило правительственных бюрократов задуматься над регулированием пребывания инопланетников на подведомственных территориях. Правила изобретались самые разные, главную роль в их придумывании играла паранойя или подозрительность того или иного народа и его отношение к чужакам. К примеру, галаниты сразу объявили, что любой получивший визу инопланетник может свободно и без всяких ограничений перемещаться по всей планете. Самые глупые обитатели Герметикона тут же объявили Галану оплотом свободы и потребовали от своих правительств принятия подобных законов, постепенно приведших к полной неразберихе с мигрантами. На другом полюсе находились консервативные миры, откровенно не желающие видеть у себя нежелательных гостей. И их знаменем, разумеется, выступала Линга, открывшая планету лишь подданным адигенских миров Ожерелья и Лингийского союза – остальные инопланетники довольствовались Маркополисом, городом пусть и большим, но отнюдь не огромным. Получение «большой визы», позволяющей путешествовать по планете, было задачей нетривиальной: подданным других адигенских союзов делались поблажки, выходцы с цивилизованных планет проходили строгий контроль, а подозрительным обитателям неразвитых миров путь на Лингу был практически заказан. Галаниты называли закрытость своих главных противников унизительной и демонстративно не отправляли на Лингу цеппели, однако остальные миры не были столь щепетильны, поэтому торговля процветала и Маркополис считался одним из наиболее загруженных сферопортов Герметикона.

Что же касается закрытости, то ее следствием стал мизерный уровень преступности и практически полное отсутствие терроризма, что вполне устраивало и адигенов, и простолюдинов. И прибывшие в Маркополис компаньоны не горели желанием увеличивать статистику преступности, злить лингийскую полицию, а особенно – тайную полицию, и потому вели себя осторожно и законопослушно, держались подальше от местного Омута, изображая пусть мелких, зато кристально честных торговцев. У Ионы и Комы действительно существовал небольшой бизнес, однако главным источником их дохода был не он: Туша и Горизонт имели обширные связи среди контрабандистов и считались одними из лучших межпланетных «перевозчиков», способных доставить любой груз на любую планету.

Любой груз: Иона и Кома не брезговали ничем, в том числе – похищением людей.

В Омуте они имели твердую репутацию, но до сих пор не попадались, поскольку вели себя предельно осторожно, не ввязываясь в подозрительные или чересчур опасные предприятия, подобные тому, на что они согласились теперь, однако плата, предложенная за нынешний контракт, оказалась настолько высокой, что жадность победила осторожность, и похитители отправились на Лингу.

– Неделя прошла, – заметил Горизонт, беря из миски очередную горсть соленых орешков. Он тоже пил горьковатое лингийское пиво, но, в отличие от приятеля, предпочитал при этом жевать.

– Знаю, – негромко подтвердил Иона.

– Если она не приехала сейчас, то не приедет никогда.

– Ты недооцениваешь ее любовь к отцу.

– Ее отец мертв, сейчас мы пытаемся играть на ее любопытстве.

– И на любви тоже. Ее отец погиб не так давно.

– Я говорил, что нужна другая приманка.

– Любовь к отцу – отличная приманка, – отрезал Иона и демонстративно сделал огромный глоток пива.

Здоровенный Туша был приметен и комплекцией походил на борца далбандианского стиля, подчеркивая свои необъятные габариты свободной одеждой: пиджак хланского кроя и широкие штаны делали его еще более огромным. Иона казался туповатым увальнем, предназначение которого ограничивалось силовой поддержкой, но в действительности отличался и умом, и сообразительностью. И именно поэтому на людях предпочитал выглядеть тупым громилой. Туша отлично разбирался в людях, придумывал большинство планов компаньонов, а при необходимости умело импровизировал. Он настоял на том, чтобы взяться за опасный контракт, убедив приятеля, что, получив столь огромные деньги, они смогут выйти на пенсию. И продолжал поддерживать в Коме уверенность в правильности сделанного выбора.

– Хорошо, приманка, может, и отличная, но ей сейчас разумнее всего на нее не реагировать, – продолжил Горизонт. – Ей вообще ни на что не надо реагировать, потому что у нее все хорошо. Она вырвалась с Кардонии, обрела шанс счастливо устроить жизнь и должна напрочь позабыть о прошлом. Если, конечно, она не совсем идиотка.

– Именно поэтому она и думает так долго.

– Потому что идиотка?

– Потому что понимает, как много может потерять, и взвешивает последствия, – объяснил Иона. – Ей и хочется, и колется.

– То есть ты думаешь, что она идиотка?

– Нет.

– Значит, ты сам себе противоречишь!

Внешне они не казались полной противоположностью друг другу, поскольку ростом Горизонт приятелю не уступал, был таким же высоким, но при этом тощим, словно исхудавший щупкинский принч, на которого и походил фигурой. Однако кличка Принч к нему не приклеилась – Кома считал ее обидной и жестоко дрался со всеми, кто пытался его так называть, и в результате получил прозвище Горизонт, поскольку низкорослые сородичи частенько просили длинного Кому «посмотреть, что там, за горизонтом, делается».

В отличие от приятеля, которого устраивала любая одежда, лишь бы налезала на массивное тело, Кома считал себя человеком с тонким вкусом и следил за гардеробом. Сейчас, к примеру, он щеголял в элегантных ботинках с пряжками из белого «железного» дерева, дорожном костюме модного в этом году цвета «золотистый апельсин» и умопомрачительном анданском галстуке.

– Нужно было просто приехать в то захолустье и похитить девку.

– На Линге похитить? – изумился глупому заявлению Туша. – Как ты это себе представляешь?

– Я представляю, что с нами сделают, если мы не справимся.

– Именно поэтому мы выманиваем Киру на Тинигерию: ее подданные не сразу сообразят, что девчонка исчезла, не сразу узнают, где она, и пока они будут терять время, мы отвезем ее заказчику, заберем деньги и ляжем на дно.

Длинную фразу Туша произнес настолько ярко и живо, что не заразиться его оптимизмом не было никакой возможности. Горизонт хлебнул пива, крякнул и с ухмылкой проворчал:

– Твоими бы устами мед пить, – признавая, что приятель его убедил.

– Все будет так, как я сказал: мы получим запас времени, который позволит нам совершить задуманное.

– И девка поедет на Тинигерию?

– Обязательно.

– Почему ты так уверен?

– Потому что она этого хочет, – твердо ответил Иона. – Кира чувствует, что в смерти ее отца кроется какая-то тайна, и обязательно захочет ее узнать. Она не станет сидеть на месте. – Туша помолчал и закончил: – Поэтому Помпилио на ней женился.

Полет над горами не занял много времени. Точнее, подробная воздушная экскурсия над принадлежащим Помпилио массивом потребовала бы часов пять, но Кира просто хотела прийти в себя, успокоить команду и дать паровингерам снова почувствовать прелесть полета, а не страх от него, и только для этого придумала экскурсию. Она продержала машину в воздухе чуть больше часа, показала подруге ближайший прииск и знаменитые «Зубы Тролля»: две высокие, слегка изогнутые скалы, издали напоминающие клыки чудовища, между которыми рыжая осторожно провела паровинг.

Затем они вернулись к озеру, добравшись почти до его середины, развернулись и зашли на Даген Тур с севера, порадовав собравшуюся на набережной толпу эффектным приводнением. Тяжелые паровинги и так-то производят впечатление, а учитывая, что Кира захотела покрасоваться, картинка получилась потрясающей. Сначала тяжеленная машина шла точно на берег, постепенно снижаясь, но продолжая держать высокую скорость. Воды коснулась с брызгами, вызвав радостные вопли у детей и заставив замереть сердца взрослых – слишком уж близко от пирса паровинг начал приводнение. Но прежде чем зрителями овладел страх, Кира заложила вираж, пустив к берегу высокую волну, и погасила скорость перед самым пирсом, сорвав настоящую овацию.

– Тебе нравится им нравиться, – неожиданно произнесла Сувар, глядя на улыбающуюся Киру.

– Я… – рыжая помолчала, а затем кивнула: – Я должна.

Радист отправился делиться впечатлениями с механиком – из машинного отделения доносились громкие голоса, – и можно было говорить, не опасаясь лишних ушей.

– Тебе не только нравится, для тебя это важно, – догадалась Ачива.

– Да. – Кира помолчала. – Я им чужая, я – из республиканского мира, я была помолвлена с другим мужчиной, и ни один из этих фактов не прибавляет мне очков. Лингийцы меня приняли, я имею в виду – все лингийцы, не только жители Даген Тура, но приняли благодаря авторитету Помпилио. Его любят, им гордятся, ему простят все, но я хочу доказать, что Помпилио сделал уникальный выбор и прощать его не нужно. А нужно ему завидовать.

– Зачем?

– Для меня это важно.

– Это я поняла, – отмахнулась брюнетка. – Но почему это важно?

– Потому что Кахлесы не удовлетворяются копиями, мы берем только свое и только самое лучшее, – убежденно произнесла Кира. – Это все знают, и все знают, что так будет всегда.

– Хочешь стать большей лингийкой, чем сами лингийцы?

– Это нормально, ведь я была большей кардонийкой, чем сами кардонийцы.

И на это заявление Ачива не нашлась с ответом.

Именно так: большей кардонийкой, чем сами кардонийцы. Первая женщина, ставшая пилотом паровинга, первая женщина, получившая офицерский чин, и благодаря не протекции всесильного канцлера, а лишь собственному уму и общепризнанной отваге. Никто из бывших подчиненных Киры не сказал о ней дурного слова, только хвалили, восхищались и мечтали оказаться в ее команде. Киру видели первой в истории Герметикона женщиной-адмиралом, но проклятый поворот судьбы…

– Мы думали, ты его бросишь через месяц, максимум – через полгода, – вдруг сказала Сувар, и рыжая сразу поняла, кого подруга имеет в виду. – Мы понимали, что тебе требуется плечо, поддержка, но не думали, что ваш брак продлится дольше нескольких месяцев.

– Почему? – растерялась Кира.

– Из-за портретов, – спокойно ответила Ачива. – Того, который он хранит в кабинете, а ты – на груди. Из-за того, что у тебя – отдельная спальня.

– Это в традициях адигенских семей.

Сувар подняла брови, и Кира отвернулась.

Паровинг как раз подошел к пирсу, и разговор оборвался.

Да и не мог он продолжиться, учитывая, какой шум стоял вокруг. Собравшиеся лингийцы, а судя по всему, на набережную явилось все население Даген Тура и долины, орали так, что заглушили двигатели паровинга. Выражали восхищение смелостью адиры Киры и удивление тем, что она осталась жива. Радовались за девушку и за себя, ставших свидетелями потрясающего зрелища. В общем, встречали экипаж паровинга как героев, но героев, больных на всю голову.

– Адира, адира, вы живы? С вами все в порядке?

– У вас все хорошо?

Первыми к паровингу подоспели мэр и управляющий.

– Как вы себя чувствуете?

– Надеюсь, вы были пристегнуты в то время, когда паровинг э-э… кружился?

– Со мной все в порядке, – попыталась уверить подданных рыжая, однако ее никто не слушал. Подданные были слишком обеспокоены, поэтому не обращали никакого внимания на слова повелительницы.

– Мы вызвали медикуса.

– Лучшего в городе.

– В этом нет необходимости.

– Он уже здесь.

– Я уже здесь, – подтвердил медикус, продираясь сквозь толпу. – Вас не тошнило?

Кира закатила глаза.

Узнав о том, что мессер Помпилио оставляет молодую жену в замке, то есть, как поняли подданные, на попечение городских властей, руководители Даген Тура впали в ажитацию, выйти из которой сумели только убедившись, что адира Кира вполне самостоятельная, рассудительная женщина, и ее увлечение подозрительной летающей штуковиной есть не более чем безобидный каприз. Ну нравится молодой красавице перебирать железки – пусть перебирает во славу Доброго Маркуса. Кто знает, чем они в своих республиканских мирах занимаются, если у них женщины машинным маслом перемазаны? Главное, что по воскресеньям ходит в церковь и не отказалась – в отличие от Помпилио – поприсутствовать на заседании Городского совета. И даже не задремала на нем. К регулярным полетам на паровинге власти Даген Тура тоже постепенно привыкли, хотя мэр и управляющий и пытались уговорить Киру не рисковать до возвращения супруга, но сегодняшний аттракцион едва не закончился для руководителей города инфарктами. Разглядывая болтающийся на километровой высоте паровинг, мэр и управляющий живо представляли себе гнев Помпилио, точнее – последствия гнева, еще точнее – последствия конкретно для них, и представленное их не радовало, поскольку в лучшем случае обещало быструю и легкую смерть. В худшем – долгую и мучительную. Когда же все благополучно разрешилось – слава Доброму Маркусу! – они едва не сошли с ума от радости. Хотя в глубине души мечтали распилить проклятый паровинг на части и спрятать до возвращения мессера.

– Необходимо провести полное медицинское обследование.

– Меня слегка тошнило, – сообщила Сувар, но ее голос затерялся в шуме.

А если быть честным – на брюнетку просто не обратили внимания.

Кира, в свою очередь, поняла, какую оплошность допустила, явившись после эксперимента в город, прищурилась, прикидывая, как поскорее избавиться от назойливых подданных и при этом никого не обидеть, но, на ее счастье, раздался зычный рев:

– Тихо! – и на пирс вышел капитан Жакомо, сумевший прорваться сквозь толпу при помощи авторитета и здоровенного Джаггера – шифбетрибсмейстера «Дрезе». – Тихо! – Старик остановился около Киры, поднес к губам рупор и сообщил: – Жители Даген Тура! Вы стали свидетелями небывалого, невероятного подвига, совершенного нашей славной адирой! Это испытание войдет в историю и впишет имя адиры дер Даген Тур в историю Флота!

Последние слова потонули в радостных криках.

И Кира поняла, что празднику быть.

Пришлось выставить угощение.

Кира, разумеется, не предполагала ничего подобного, но Жакомо быстро и доходчиво объяснил девушке, что возбуждение подданных следует снять самым простым и действенным способом, мэр и управляющий слова старика подтвердили, правда, управляющий, помявшись, сказал, что за крупные непредвиденные расходы мессер его ругает, но, встретившись взглядом с Кирой, тут же пообещал устроить все в лучшем виде.

И устроил.

Как поняла Кира, смета на обустройство внезапных праздников была подготовлена давно, и каждый подрядчик четко знал, что должен делать: на площади выкатили бочки с вином и пивом, разожгли костры – готовить на вертеле туши, выставили хлеб. Организацию взял на себя Городской совет.

Прогулявшись по улицам и поприветствовав жителей Даген Тура, Кира отправилась в замок, не забыв пригласить на ужин капитана Жакомо, начальника полиции, епископа, мэра, управляющего и прочих почетных граждан – с супругами. Ужин получился торжественным, но ожидаемо скучным. В час пополуночи город начал потихоньку засыпать, примерно в это же время разъехались гости, подруги перешли в каминный зал – несмотря на лето, ночь выдалась прохладной, поэтому слуги разожгли огонь, – и расположились в креслах, между которыми притаился низенький столик с бутылочкой красного вина и двумя бокалами.

– День получился насыщенным.

– Невероятно насыщенным, – поддержала подругу Ачива.

– Тебе понравилось?

– Когда мы повисли на последнем тросе, я чуть не описалась от страха.

– Сувар!

– Какие могут быть тайны между подругами? – рассмеялась брюнетка. – К тому же мы одни, здесь нет ни чванливых адигенов, ни болтливых, обожающих распускать слухи простолюдинов, ни сурового отца церкви, ни надзирающего за тобой Жакомо, и мы можем говорить друг другу все, что захотим. Как раньше.

– Ты всегда была сорвиголовой.

– Я? Ты меня с собой не путаешь?

– Ни в коем случае. – Кира с улыбкой покачала головой: – Ты же охотница, Сувар, мы с тобой на морского дракона вдвоем ходили.

– И с целой командой опытных рыбаков.

– Они нас страховали, – не согласилась рыжая. – Но дракона мы взяли сами.

– Взяли…

– А вспомни, как мы угодили в шторм! Тогда я перепугалась, а ты была спокойна, как памятник.

– Это другое, – обронила брюнетка.

– Утонуть не страшно? – прищурилась Кира.

– Наверное, да, не так страшно, – после паузы согласилась Ачива. – Вода – моя стихия, мне нравится ходить и под парусом, и на моторе, нравится чувствовать покачивание палубы под ногами, нравятся шторма – в них есть сила, нравится стоять у борта и смотреть на горизонт. Вода – часть меня, а небо – нет.

– Ты летала со мной на паровинге.

– А ты ходила со мной на яхте, – легко рассмеялась Ачива. – К тому же одно дело – летать, и совсем другое – рисковать при этом жизнью.

Кира решила, что услышала намек, и смутилась:

– Извини, я должна была предупредить тебя о риске.

– Я бы ни за что не отправила тебя на испытания одну, – перебила подругу Сувар. – Ты это понимаешь.

– Да.

– Могла бы не отвечать.

Они помолчали, с удовольствием переживая один из тех замечательных, удивительно теплых и приятных моментов, которые возможны лишь между настоящими подругами, после чего Кира позвонила в колокольчик, двери распахнулись, и слуга внес в каминный зал манекен в белом платье. Красивом, но несовременного кроя.

– Ты хотела как следует рассмотреть кисл, – с улыбкой произнесла Кира.

– Ох! – Ачива вскочила с кресла. – Это он?

– Он.

Свадебный наряд адигенов.

Немного вышивки, совсем чуть-чуть кружев, никаких камней, строгие линии кроя – кисл, казалось, должен был делать невесту незаметной, но в действительности преображал ее, волшебным образом обращая строгость в изящество. Платье не было ценным само по себе, предназначалось только для того, чтобы подчеркнуть прелесть хозяйки, и с этой задачей строгий, немного странный крой справлялся идеально. В этом платье отражалась суть адигенов: странная, непонятная непосвященным, идеальная, выверенная до мелочей в действительности.

– В нем ты была прекрасна.

– Спасибо, Сувар.

Кира вспомнила свадьбу, свое отражение в зеркале – и в тот день, и задолго до него, когда, выбирая платье, решила примерить кисл, и улыбнулась, ничего не ответив подруге. Потому что свадьба, на которой она сказала Помпилио, что не любит, стала одним из самых ярких событий в жизни. Даже сейчас, спустя несколько месяцев, Кира помнила каждое мгновение того дня, каждое произнесенное слово и Помпилио… Спокойного, выдержанного Помпилио, который не позволил ей усомниться в своем благородстве.

– Ты их покорила своим выбором, – прощебетала брюнетка. – Это был очень умный ход.

– Кахлесы не идиоты, Сувар, их невозможно покорить одним поступком, – покачала головой рыжая. – Но им и их друзьям понравился мой выбор. Всем адигенам понравился.

– А тебе?

– Я могла выйти в чем угодно.

– Именно, – согласилась Ачива.

– Я до сих пор с восторгом вспоминаю твое первое свадебное платье, расшитое жемчугом… потрясающее платье идеально персикового цвета.

– Полагаю, тебе больше подошли бы бриллианты и легкий кремовый…

– Но когда я надела кисл, то поняла, что иду к алтарю, – закончила Кира.

И Ачива, которая как раз собиралась что-то сказать, возможно – пошутить, осеклась.

Слуги унесли манекен и закрыли за собой двери, девушки вернулись в кресла, и рыжая задумчиво продолжила:

– Мы смеемся над традициями адигенов, а они их берегут. Ходят в месварах, придуманных тысячу лет назад, делят новые планеты на дарства и с детства учатся воевать.

– Разве это хорошо? – вырвалось у брюнетки.

– Мы тоже не верили, что на Кардонии разразится война, – парировала Кира. – Нам казалось, что это игра, или шутка, или недолгое недоразумение, и я понимаю, что в глазах Помпилио мы выглядели неразумными детьми. Ведь люди, знающие, что такое война, очень осторожны с оружием.

– А если начинают воевать, то бьют наотмашь, без пощады, – тихо продолжила Сувар.

– Иначе нельзя, – вздохнула Кира. – Иначе – глупо.

И долила в бокалы вина.

– И все равно у них есть много устаревших традиций, – не сдавалась брюнетка.

– Я бы назвала их фундаментальными, – не согласилась рыжая.

И вызвала у подруги очередной приступ изумления. Ачива повернулась и театрально покачала головой:

– Не знай я тебя так хорошо, как знаю, сказала бы, что тебя загипнотизировали.

– Я просто оказалась в другом мире.

– И влюбилась в него?

– Нашла в нем много хорошего.

– Помпилио знает, как ему повезло?

– Догадывается, – чуть запнувшись, ответила Кира.

– Как все у вас сложилось?

– Прекрасно.

– У каждого своя жизнь?

Окажись на месте Ачивы кто угодно другой, Кира давно бы прекратила разговор, мягко или жестко – в зависимости от обстоятельств, но прекратила бы обязательно. Но старая подруга имела право на искренность.

– Да, у каждого своя жизнь.

Луна перебежала на другую сторону замка, спряталась от женских взглядов, и девушкам оставалось любоваться звездами, рассыпавшимися над укрывшимся во тьме озером.

Некоторое время молчали. Сувар поняла, что затронула болезненную тему, и не торопила подругу с ответом, а Кира сняла с шеи медальон, раскрыла его и посмотрела на давнюю фотографию. Но не на себя, счастливую, а на Драмара. И в очередной раз поняла, что при взгляде на жениха не испытывает привычной горечи. Не в первый раз, но сегодня поняла отчетливо, окончательно осознав, что эта часть жизни осталась в прошлом. Человек, без которого она когда-то не мыслила себя, уходил все дальше. Уходил навсегда.

– Я запуталась, – вздохнула Кира, продолжая смотреть на фотографию.

– Я поняла, – очень тихо и очень проникновенно произнесла Сувар.

– Нет, не поняла, – перебила подругу рыжая. – Я ни о чем не жалею. Я вышла замуж без любви, но вышла по собственной воле, и мне не в чем упрекнуть моего супруга. Он делает все, чтобы я была счастлива… Ну насколько я могу быть счастлива, учитывая обстоятельства.

– Но он к тебе не приближается, – прошелестела брюнетка. – Вы спите в разных спальнях.

– Это было бы неправильным.

– Неужели?

– Мы не торопимся.

– Вы не стали близки.

– Мы не стали бы близки, окажись в одной постели.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую.

– Может, в этом и заключается проблема? Насколько мне известно, хороший секс благотворно действует на отношения… – но, заканчивая фразу, Ачива догадалась о происходящем и прищурилась: – Дорогая, да ты боишься!

Кира густо покраснела.

– Как же я сразу не догадалась!

– Отстань!

– У нас вроде искренний разговор?

– Впервые за много месяцев.

– Пожалуйста.

– Я… – Кира допила вино и со щелчком закрыла медальон. – Я благодарна за то, что ты приехала, Сувар, мне нужно было с кем-то поделиться.

– Пожалуйста, – повторила брюнетка. – Для тебя – что угодно. Только не сватай мне местных адигенов, у меня аллергия на чванливость.

И девушки вновь рассмеялись.

А Кира подумала, что подруга права: она действительно боится. Или смущается. Или стесняется… Кира не знала, какое определение лучше использовать, чтобы описать чувства, охватывающие ее при мысли, что ей предстоит быть с другим мужчиной. Не с Драмаром – с другим. Пусть даже официально все вокруг называют этого мужчину ее супругом. Супругом, но не Драмаром, который был первым, самым любимым, а теперь уходил все дальше, теряясь в днях и новых чувствах.

Новых, едва начавших появляться чувствах.

– Нам с Помпилио требуется время, чтобы понять происходящее. Мы много пережили и должны… Мы должны к этому прийти. – Рыжая запнулась. – Если у нас получится.

– Все считают, что выйти за Помпилио тебе приказал отец, – произнесла Сувар и стала неспешно наполнять бокалы вином.

– Нет, это было моим решением, – ответила Кира, возвращая медальон на шею.

– Помпилио сделал тебе предложение?

– Я сделала ему предложение.

– Да ты что?! – рука девушки дернулась, и красное пролилось на столик.

– Так получилось, – обронила рыжая.

Рассказывать о том, что своим предложением она спасала отца от смерти, Кира не собиралась. Это была только их тайна: ее и Помпилио, который должен… нет, который обязан был убить великого Винчера Дагомаро, но отказался от мести, приняв предложенные Кирой отступные.

Впрочем, отца это не спасло…

Однако на Сувар слова подруги произвели столь сильное впечатление, что она позабыла о приличиях:

– Кира, мы ведь подруги! Расскажи, как это получилось! Почему получилось? Что между вами произошло?

Светская львица даже представить не могла, что должно произойти, чтобы женщина так себя повела. Это было немыслимо для любой женщины и вдвойне немыслимо для дерзкой, своенравной и очень гордой Киры.

– Ничего особенного: я предложила, он согласился, – ровно ответила рыжая, недовольная тем, что завела этот разговор. – Кардония нас растоптала, почти уничтожила, мы пришли друг к другу, зная, что у меня был Драмар, а у него – Лилиан. Мы много пережили, он спас мне жизнь, и я… я увидела в нем защитника.

– Я так и поняла: тебе потребовался тот, за кого можно спрятаться.

– Можно сказать и так, – не стала спорить Кира. – Я ни о чем не жалею и знаю, что все случившееся со мной после Кардонии – лучшее, что могло со мной случиться после того кошмара. Я здесь почти счастлива, я чувствую себя живой, я окружена заботой и нежностью, но в последнее время образ Драмара тускнеет, и я…

– Ты боишься, что Помпилио не забывает о Лилиан, – догадалась брюнетка.

– Да, – обреченно подтвердила Кира, опуская голову.

– Ты в него влюбляешься, подруга.

Пару дней назад… да что там пару дней – пару часов назад Кира встретила бы это заявление с возмущением, попыталась бы убедить Сувар, что та не права, бросилась доказывать, что думает только о Драмаре, но теперь… Слова были произнесены, а разговор действительно получился искренним.

– В Помпилио нельзя не влюбиться, – с улыбкой ответила рыжая.

– Он кажется отвратительным, – жестко произнесла Ачива.

– Он такой и есть, – подтвердила Кира. – Для чужих. В принципе, для своих Помпилио тоже не сахар: высокомерный, иногда раздражительный, капризный, но он умен, честен, справедлив, заботится и бережет тех, кого считает своим подданным, силен и умеет быть невероятно чутким.

– Что он думает о тебе?

– Мы не обсуждали наши чувства.

– Почему?

– Потому что до сих пор их не было.

– Теперь они есть, – прошептала Сувар.

– У меня, – еще тише добавила Кира.

И обе девушки подумали об одном: а у Помпилио? Есть ли у него чувства к девушке, которую он назвал своей женой?

– Где он сейчас? – после паузы поинтересовалась брюнетка. – Отправился в очередное путешествие? Развлекается во имя Астрологического флота?

– Помпилио ищет Огнедела, непосредственного исполнителя и последнего оставшегося в живых участника заговора по убийству Лилиан дер Саандер.

– Последнего? – недоверчиво прищурилась Ачива. – Насколько я помню, там было много участников, добраться до которых невероятно трудно.

– Ты забываешь, о ком говоришь, – ровным голосом произнесла Кира. – Почти все дары дружат с моим супругом: молодые им восхищаются, старики качали его на коленях. Юные адигены и простолюдины из республиканских миров мечтают походить на него. Ведь он герой, путешественник, первооткрыватель, бамбадао, в конце концов. Он сражался на Бреннане. Он едва не погиб во время извержения вулкана на Абакате, но спас поселение колонистов. Он вошел в захваченный королевский дворец на Заграте и перебил всех бунтовщиков – чтобы спасти Лилиан… Все его друзья знали, как сильно он ее любит, поняли, каким ударом стала для Помпилио смерть Лилиан, и все его друзья впали в ярость, пожелав помочь с отмщением. Лингийская тайная полиция, верзийская жандармерия, военная разведка, – все цепные псы получили команду «Фас!» Омуту выставили ультиматум, пообещав под корень вырезать нынешнее поколение преступников – без суда и следствия, не сажая в тюрьмы, позабыв о законе, помня только священное право мести, и Омут сдал всех участников заговора. И все они сейчас мертвы. – Кира внимательно посмотрела на ошарашенную Сувар и закончила: – Поверь, подруга, Огнедел – последний оставшийся в живых участник заговора.

– Но, несмотря на все усилия, твой муж не может его поймать, – тихо проговорила Ачива, ошарашенная жестоким рассказом рыжей.

– Помпилио упорный, – уверенно ответила Кира. – Он поймает.

Сувар ушла спать в четвертом часу. Улыбнулась, сказала: «Я привыкла к ночным балам, дорогая, но сидение в кресле меня измотало», – поцеловала Киру в щеку и ушла. Слуги занялись уборкой каминного зала, Кира отказалась от помощи горничной, сказав, что подготовится ко сну самостоятельно, поднялась в спальню, заперла за собой дверь, вытащила из сейфа изящную деревянную шкатулку и вышла с ней на балкон. Остановилась под висящим на стене фонарем, открыла шкатулку, достала верхнее из лежащих в ней писем, развернула и перечитала строки, которые помнила наизусть.

«Мы действительно расскажем правду о смерти вашего отца, адира. И это приглашение – последнее. Если вы им не воспользуетесь, мы исчезнем и больше никогда вас не побеспокоим».

Третье послание на одну и ту же тему. В первом содержалось требование никому не рассказывать о письмах, в третьем, помимо всего прочего, появилось первое указание на то, что нужно сделать:

«Мы ждем вас на Тинигерии. По прибытии в Кале-до остановитесь в отеле «Ожерелье Т». Там вы получите дальнейшие инструкции…»

Специально к его появлению каюту не готовили, а сама она совсем не походила на то, к чему привык Помпилио. Каюта была гостевой, но пользовались ею редко, о чем свидетельствовал слой пыли на пустой полке. Кровать не застелена, маленький иллюминатор не открывается, одна радость – собственная туалетная комната. Без ванны и туалетных принадлежностей. Правда, меньше чем через пять минут в каюту влетел суперкарго – спорки, разумеется, – принес мыло, полотенце, белье и комплект цепарской одежды. Пообещал, что к «возвращению мессера кровать будет застелена», обрадовался, услышав, что может уйти, и мигом испарился.

Помпилио принял душ, вытерся, облачился в халат и, выйдя в коридор, властно кивнул вооруженным охранникам:

– В гостиную! – чем привел их в некоторое замешательство, поскольку они думали, что на встречу с госпожой Помпилио должен одеться как положено.

Тем не менее они проводили адигена в гостиную, которая оказалась переделанной кают-компанией, но сами внутрь не вошли, даже не заглянули, остались за дверью, дав понять, что готовы ворваться по первому зову хозяйки.

Впрочем, давать им повод Помпилио не собирался. Он уверенно прошел в гостиную, бросил быстрый взгляд на кресла и диван – слишком тяжелые для цеппеля, на несколько плотно заставленных книжных полок, едва заметно кивнул сидящей за столиком женщине, без спроса расположился напротив, оставив без внимания тот факт, что обе чашки пусты, а чайник словно ждет, когда им воспользуются, и прохладно спросил:

– Тайра, ведь так?

Женщина сдержанно кивнула.

– Я знал твою сестру.

Теперь, наедине, Помпилио мог свободно говорить о том, о чем намекнул при первой встрече. Он догадался, что Тайра – не просто ведьма высокого ранга, а одна из трех легендарных Сестер Тау, тайну которых спорки оберегали так же тщательно, как путь на Ахадир.

– Ты убил мою сестру, – сказала ведьма.

– Это сложная история, Тайра… ты за этим заманила меня на Фарху? – Помпилио закинул ногу на ногу. – Собираешься отомстить?

– Думала об этом, – не стала скрывать женщина. Было видно, что она еще не решила, как стоит относиться к свободной манере общения гостя: принять или сделать замечание. Но еще было видно, что ей нравится вести разговор в непринужденном стиле с человеком, который держится на равных.

– Долго думала, – заметил адиген.

– Я не могла отдаться ярости, поскольку несу ответственность перед моим народом, – объяснила ведьма. – Если бы я приказала тебя убить, ничто не спасло бы спорки от гнева твоих друзей.

– Что изменилось теперь?

– Я нашла того, кто примет на себя гнев твоих друзей.

– Огнедел… – протянул Помпилио, припоминая, чьим именем его заманили на Фарху. – Умно.

– Спасибо.

– Он действительно здесь?

– Да.

– Я его увижу?

– Да.

– Прекрасно. – Помпилио свел перед собой пальцы. – Благодарю.

Чем поверг женщину в глубочайшее изумление.

Несколько секунд она внимательно смотрела на лысого адигена, силясь понять, действительно ли он так спокоен, а главное – доволен, как показывает, или же его поведение напускное, поняла, что Помпилио искренен, и негромко спросила:

– Ты понимаешь, что он планирует тебя убить?

– Да, – невозмутимо кивнул адиген.

– Ты понимаешь, что ты – пленник?

– Да.

– И за что же ты мне благодарен?

– Ты везешь меня к нему, ведьма, я его увижу и убью.

– Ты – пленник! – повторила Тайра.

На восклицание Помпилио ответил вежливой улыбкой и светским тоном поинтересовался:

– Почему ты рискнула предоставить ему убежище?

– Это сложная история.

– Хорошо, отложим ее, – покладисто согласился адиген. – Но зачем понадобился карнавал с повешением?

– К инциденту в Фоксвилле я не имею никакого отношения, – твердо произнесла Тайра, не сообразив, что начала оправдываться. – Это самодеятельность Спесирчика, которая едва не нарушила мои планы. Кстати, я едва успела тебя спасти.

– То есть меня действительно могли повесить?

– Да. Но это было бы не так интересно…

– Как что? – поднял брови Помпилио.

– Как то, что приготовил для тебя Огнедел.

Тайра надеялась, что жесткий ответ заставит собеседника вздрогнуть, но адиген пропустил его мимо ушей, небрежно заметив:

– Старшая Сестра говорила, что ты ненавидишь людей.

– Это не так, – спокойно ответила Тайра, но было видно, что ей неприятно замечание Помпилио.

– А мне кажется, что так. – Помпилио продолжил гнуть свою линию: – Человек, охваченный сильным чувством, например, ненавистью, редко думает о последствиях и часто принимает суицидальные решения. На что ты надеялась, помогая Огнеделу?

– Как я уже сказала, он просто оказался в нужном месте в нужное время. Он стал инструментом моей мести.

– И все? – притворно удивился адиген.

– Не поняла, – чуть растерянно отозвалась ведьма.

– Ты прятала Огнедела целый год только для того, чтобы отомстить мне?

– Что тебя удивляет?

– Твоя неосторожность.

– Я называю это предусмотрительностью: ведь в твоей смерти обвинят Огнедела.

– А что будет с твоей смертью? – вдруг спросил адиген.

И заставил женщину вздрогнуть.

– Что?

– Кстати, где обещанный чай?

– Я его заварила, – медленно ответила Тайра, приходя в себя после вопроса. – А ты наполни чашки.

Несколько секунд Помпилио внимательно смотрел ведьме в глаза, затем улыбнулся, кивнул:

– Справедливо.

Дотянулся до чайника и наполнил две чашки.

– Надеюсь, ты не пьешь с сахаром?

– Не в этот раз. – Адиген поднес чашку к лицу и несколько секунд наслаждался ароматом. – Прекрасно.

– Это мой собственный сбор, – рассказала Тайра. – Сочетание трав, которое я искала много лет.

– Весьма удачный сбор.

– Спасибо. – Женщина сделала маленький глоток. – Почему ты заговорил о моей смерти?

– Смерть ждет каждого из нас, – пожал плечами Помпилио.

– Ты один из тех, кто знает, что история Трех Сестер Тау – не легенда, – спокойно произнесла ведьма. – Ты был на Ахадире, ты встречался со Старшей Сестрой, ты знаешь, что мы не умираем.

– Старшая Сестра мертва, – напомнил адиген.

– Ты ее убил, – напомнила спорки.

– Вы не были близки.

– Но это не значит, что ты должен избежать наказания.

– Это значит, что ты должна относиться к происходящему с большим хладнокровием, – отчеканил Помпилио. – И осторожно выбирать союзников.

– Огнедел – не союзник, а инструмент.

– Какой у него корабль?

– Импакто… – машинально ответила Тайра, но через секунду опомнилась и быстро спросила: – Какая тебе разница?

– Ты позволила самому опасному террористу Герметикона владеть собственным кораблем, возможно, не одним. Ты его вооружила, и ты… полагаю, тебе кажется, что ты его используешь?

Сарказм, отчетливо прозвучавший в голосе адигена, заставил ведьму покраснеть и ответить резко:

– Не твое дело.

– Но как провел он этот год? – Помпилио прищурился, делая вид, что только сейчас задумался над этим вопросом. – Я слышал, в этом секторе Герметикона стали чаще пропадать цеппели. Это связано со сделкой, которую ты заключила с Огнеделом?

– Не слишком ли ты любопытен?

– Для будущего покойника? – Адиген тихонько рассмеялся. – Ты ведь собираешься меня убить, так почему бы не сказать правду? Старшая Сестра была куда разговорчивей.

– Ты выманил из нее сведения и… – Тайра замолчала, а через пару мгновений на ее губах появилась тень улыбки.

– И не умер, – помог ей Помпилио. – Научить тебя этому трюку?

– Я знаю лучший.

– Старшая Сестра тоже так думала.

– Чем чаще ты ее упоминаешь, тем злее я становлюсь, – бросила ведьма. – Не рискуй так сильно.

– Я хочу, чтобы мы закрыли этот вопрос, ведьма, сегодня и здесь, и не собираюсь молчать о том, что было, – не менее резко ответил Помпилио. – Ты понимаешь, что Огнедел тебя убьет?

И вновь поверг Тайру в смятение.

– Зачем? – растерянно спросила женщина.

– Свалит на тебя мое убийство, рассчитывая, что после моей гибели дары перестанут за ним охотиться.

– А они перестанут?

– Возможно, – легко ответил адиген. – Я не знаю. Но мы сейчас говорим не о том, что будет на самом деле, а о том, как планирует Огнедел выйти из ситуации. Он надеется, что твоя смерть поможет ему избежать расплаты за Лилиан. Но это лишь одна причина.

– А какова вторая? То, что он сумасшедший?

– Он сумасшедший?

– Да, – уверенно подтвердила Тайра.

– Ты лазила ему в голову?

Ведьма вздрогнула, но ответить не успела.

– Значит, лазила. И этого он тебе не простит. – Помпилио выдержал короткую паузу. – Ты это понимаешь и потому не убила меня, ведьма. И не просто не убила, а спасла в Фоксвилле: ты не знаешь, что делать, Младшая Сестра Тау. Ты в растерянности.

После чего спокойно дотянулся до чайника и наполнил чашки горячим.

Несколько секунд Тайра молча смотрела на адигена, а затем попыталась перейти в наступление:

– Даже если дело обстоит именно так, и я не знаю, как поступить с Огнеделом, зачем мне ты?

– Я – умный, – развел руками Помпилио. – И я – твоя последняя надежда.

– Ты убил Старшую Сестру.

– Нет.

– Нет?! – Тайра стукнула по подлокотнику. – Ты сознался!

– Формально – нет, – хладнокровно продолжил адиген. – У нас было противостояние, которое она проиграла.

– Выбирая иное слово, ты не меняешь сути.

– Неужели ты не понимаешь, что я был последним человеком, который хотел убить Старшую Сестру? – демонстративно удивился Помпилио. – Можешь не верить, но я сделал все для ее спасения: ведь она знала дорогу к Ахадиру, и я намеревался привезти ее на Лингу. Нас всех решил убить Алокаридас. Старик подорвал арсенал, но опоздал, мы вываливались из Пустоты, и только поэтому я спасся.

– Так было? – после паузы спросила ведьма.

– Зачем мне врать?

– Чтобы спасти жизнь.

– Ей что-то угрожает? – изумился адиген и по молчанию женщины понял, что ответа на этот вопрос у Тайры больше нет. – Я могу предложить тебе отличный выход из неприятной ситуации, в которой ты оказалась: страви нас с Огнеделом. И даю слово: я не стану тебя преследовать.

– Ты на моем цеппеле, – напомнила ведьма.

– Да, я знаю, – кивнул Помпилио, отхлебывая ароматный чай. – В качестве дополнительной услуги я никому не расскажу о том, что ты скрывала Огнедела, и сам об этом забуду. Но за это ты посвятишь меня в детали сделки, которую вы заключили. Я хочу знать, какую плату он предложил за помощь.

Удар был настолько силен, что женщина задохнулась от гнева и долго, почти полминуты, не находилась с ответом:

– Ты… ты наглец!

– Нет, – качнул головой Помпилио, добавляя в чашку чай. К своей Тайра не притронулась. – Просто разобрался в ситуации лучше тебя.

– Ты пытаешься вбить клин между мной и…

– И сумасшедшим, как ты его охарактеризовала, – перебил ведьму адиген. – Кстати, правильно охарактеризовала. А что касается клина, о котором ты упомянула, то он не способен войти в монолит – только в трещину. Ты давно сомневаешься в Огнеделе, не знаю почему, но сомневаешься. И мои слова – это твои слова, только произнесенные мной. Ты знаешь, что я прав, и потому злишься.

Вновь последовало молчание, вновь долгое, почти на минуту, а затем Тайра сказала:

– Налей мне чаю.

Помпилио выплеснул то, что оставалось в ее чашке, на пол и наполнил горячим. Женщина сделала глоток, потом еще, то ли успокаиваясь, то ли обдумывая услышанное, и спросила:

– Ты действительно не хотел убивать Старшую Сестру?

– Я спланировал все так, чтобы привести «Неудержимый» в обитаемый мир в целости и сохранности, – поведал Помпилио. – Разумеется, я убивал членов команды, но жизнь Старшей Сестры была для меня ценна. А устроенный Алокаридасом взрыв стал неприятным сюрпризом.

– Ты разрешишь проверить твои слова? – спокойно спросила ведьма.

– Хочешь покопаться в моей голове?

– Врать не буду: я мечтаю покопаться в твоей голове, Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур. А поскольку ты находишься в моей власти, я могу сделать это в любой момент, но… – Она поставила чашку на стол и посмотрела адигену в глаза. – Я больше не собираюсь взламывать твою голову, как хотела поступить изначально.

– Это очень обязывающая фраза, – после паузы произнес Помпилио. – Обязывающая меня.

– Я рада, что ты все понял правильно, – отозвалась Тайра. – И раз уж ты продемонстрировал проницательность, отвечу тем же: думаю, ты сам хочешь оказаться у ведьмы. Думаю, ты давно этого хочешь, но не встретил ту, которой можешь доверять.

И, заканчивая фразу, Тайра поняла, что не ошиблась: взгляд Помпилио впервые стал грустен, поскольку она коснулась того, что он скрывал, чем тяготился.

– А тебе я могу доверять? – тихо спросил адиген.

– А чем еще мы можем заплатить за то, чтобы перестать желать друг другу смерти?

И Помпилио склонил голову:

– Ты права, ведьма: смерть можно перебить только полным доверием.

– Ты принимаешь мое предложение?

Он откинулся на спинку кресла, помолчал, после чего протянул:

– Ты совсем не похожа на Старшую Сестру, Тайра.

– Мы разные. – Ведьма чуть улыбнулась.

– И ты не похожа на спорки.

– Это комплимент?

– Ты его заслуживаешь.

– Я – спорки. Нечистая.

– Кто были ваши родители? Адигены?

– Почему ты так решил?

– Мне понравился наш разговор.

Однако сделку они еще не заключили, поэтому Тайра улыбнулась и ответила:

– Сейчас это не важно, Помпилио, сейчас я – спорки.

И хочу услышать, принимаешь ли ты мое предложение?

– Но сначала ты должна сказать то, что я хочу сейчас услышать, – вдруг произнес адиген, и произнес жестко. И не объяснил ни слова. Просто замолчал, уставившись на ведьму.

Несколько секунд Тайра обдумывала его фразу, а затем кивнула:

– Я переросла ненависть к людям, Помпилио. Лгать не стану – она была, и она была сильной. Но сейчас ненависти нет. Я – последняя из Сестер Тау, и если я не смогу объединить свой народ и вернуть его в человеческую цивилизацию… на равноправной, разумеется, основе, то не сможет никто, и вы нас просто вырежете.

Оставшись одна, я осознала смысл слова «ответственность», долго думала над тем, что должна делать, и разработала план. И если мне удастся задуманное, я уничтожу Красные Камни Белого, Помпилио, даю тебе слово.

Адиген вновь кивнул, показав, что Тайра поняла его правильно, и улыбнулся:

– Ты не хотела меня убивать, ведьма. Ты с самого начала собиралась договариваться.

– Все зависело от тебя, Помпилио, – честно ответила спорки. – Окажись ты другим, я бы убила тебя, не задумываясь.

Вернувшийся на борт ИХ дополнил историю Бедокура и Крачина сообщением о том, что неизвестные люди заплатили служащим порта за информацию о прибытии «Амуша». Кем были эти неизвестные, не смогли определить даже приятели Бабарского по Омуту, и стало ясно, что засаду на Фархе готовили давно и со вкусом.

– Они знали, что мессер прибудет один, но мы последуем за ним, и ждали «Амуш».

– В чем смысл? – не понял Аксель. – Если их цель – мессер, для чего уничтожать нас?

– Так они выиграют время, – объяснил капитан. – Если мессер исчезнет, мы узнаем об этом по прибытии в Фоксвилль, сразу организуем поиски и отправим на Лингу просьбу о помощи. Если исчезнем мы, то тревогу поднимут не раньше чем через неделю, а этого времени преступникам хватит, чтобы скрыться.

– Их все равно найдут.

– Всех преступников рано или поздно находят, – вставил Бабарский. – Они об этом знают, но преступность все равно неискоренима.

– Совсем?

– Абсолютно, – со знанием дела подтвердил ИХ и сообщил, что, поднимаясь на борт, вывихнул правую ногу.

«Амуш» покинул Гейтсбург в час пополуночи и взял курс на Фоксвилль.

Лететь в темноте Дорофеев не боялся и даже считал более безопасным, поскольку отыскать идущий с погашенными огнями «Амуш» враги не смогли бы при всем желании. При этом Базза предположил, что их враги не идиоты и притаились неподалеку от Фоксвилля, и поднял команду на рассвете, когда до города оставалось около трех часов пути.

Появившийся на мостике Аксель терпеливо дождался окончания совещания: начальники служб докладывали капитану о готовности, после чего негромко спросил:

– Позволите задать вопрос?

– Разумеется, – улыбнулся Дорофеев. – Хотите понаблюдать за управлением в бою?

– Хочу, – не стал скрывать Крачин. – Однако я с удивлением увидел, что согласно боевому расписанию должен находиться в машинном отделении.

– Совершенно верно, – подтвердил Дорофеев.

– Почему? – изумился Аксель. – Учитывая мой опыт…

– Опыт ни при чем и уж тем более, поверьте на слово, я не собирался вас унижать, – серьезно ответил Баз-за. – В обычном случае на мостике нахожусь я и мессер, вы – третье лицо в иерархии «Амуша», если с нами что-то случится, например, в результате прямого попадания орудийного снаряда, вы принимаете командование цеппелем. Поэтому во время боя вы должны находиться отдельно, в резервном пункте управления.

Ответ прозвучал четко, ясно и оспаривать его не имело смысла.

– Я должен отправляться в машинное отделение? – убитым голосом осведомился Крачин.

И услышал ответ, на который не надеялся.

– Сейчас – нет, полагаю, вам нужно посмотреть на бой с мостика.

– То есть вы не думаете, что бой будет тяжелым, – догадался Крачин.

– Любое сражение непредсказуемо, – спокойно произнес капитан. – Поэтому я не собираюсь в него ввязываться. Наша первостепенная задача – поиск мессера, поэтому сейчас вы будете наблюдать маневр уклонения.

– Капитан, вижу цеппель, – доложил рулевой.

– Прекрасно. – Дорофеев кивком указал Акселю место рядом с собой, наклонился к переговорной трубе и громко произнес: – Внимание, говорит капитан! Тревога! Экипажу занять места согласно боевому расписанию!

О том, чтобы стать обладателем боевого цеппеля, мечтали все пираты Герметикона. Военные корабли быстры, живучи, а главное – вооружены пушками, позволяющими сражаться на дальних расстояниях. Охота за списанными крейсерами велась нешуточная, эти цеппели ценились даже после разоружения, поскольку вернуть им агрессивный характер не составляло труда, однако была у этой мечты и обратная сторона: импакто, даже переделанные, в любом сферопорту проверяли с удвоенным вниманием, поэтому крейсеры покупали только те, кто мог раздобыть для них надежные документы или не собирался посещать цивилизованные миры.

Но плюсов все равно получалось больше, поэтому Филарет Лях, по прозвищу Рубака, использовал все свои связи, чтобы заполучить построенный на стабрийских верфях крейсер, который пират назвал «Фартовым грешником». Официально корабль считался рейдером, но в действительности на нем остались два из трех восьмидесятимиллиметровых орудий, что делало пирата серьезным противником и при обстреле поселений, и в воздушном бою. И Филарет не сомневался, что без труда расправится с «Амушем». Команда полностью разделяла мнение своего капитана, и только Смити, старый друг и старший помощник Рубаки, испытывал некоторые сомнения. Впрочем, Смити всегда осторожничал, за что слегка сумасшедший Лях его особенно ценил.

– Это они? – кисло спросил старший помощник, подойдя к стоящему у лобового стекла капитану.

– Да, – кивнул Филарет, отнимая от глаз бинокль. – Я абсолютно уверен.

– Только пулеметы?

– Да, – повторил капитан. – Я внимательно осмотрел его борт и не нашел орудийных портов.

– Может, они замаскированы?

– Помпилио слишком горд, чтобы скрывать оружие, – не согласился Лях.

– Сколько ты готов поставить на его гордость?

– «Амуш» – исследовательский рейдер, самый быстрый во всем Герметиконе, а значит, на нем точно нет серьезной артиллерии.

ИР шел на юго-юго-восток, курсом на Фоксвилль, и сейчас подставлял идущему с востока пирату левый борт.

– Хорошая мишень, – одобрил Смити.

– Я знал, что тебе понравится, – рассмеялся Филарет, после чего подошел к переговорной трубе и громко произнес: – Первая батарея товьсь!

– У них пушки, – заметил Аксель.

– А у нас облака, – улыбнулся капитан, внимательно изучая важные кучевые шапки. До сих пор «Амуш» их избегал, поскольку Дорофеев хотел как можно раньше засечь противника, теперь же настало время их использовать.

– Скроемся в них?

– Не совсем, – уточнил капитан и громко приказал: – Право руля!

– Есть право руля! – повторил рулевой, и цеппель почти сразу вошел в гигантский белый стог.

– Самый полный вперед!

– Есть самый полный!

До появления пиратов «Амуш» двигался не быстро, со скоростью сорок пять лиг в час, теперь же пришло время удивить врага умением резко набирать ход.

– «Макушка»! – рявкнул Дорофеев в переговорную трубу.

– Есть «макушка»!

Так на сленге цепарей называлась пулеметная башня на «сигаре», прикрывающая цеппель от атак сверху.

– Следить за плотностью облаков! Мы должны оставаться под прикрытием.

– Да, капитан.

Дорофеев отошел от переговорной трубы.

– Самый малый вперед.

– Есть самый малый вперед.

Минут пять Дорофеев молчал, стоя посреди мостика, затем распорядился:

– Подняться на километр!

– Есть подняться на километр! – отозвался рулевой.

– Резко!

– Есть резко!

Базза кивнул и обратился к Акселю:

– Повернув направо, мы ушли с курса, который они знают, и показали высокую скорость. Наши маневры в облаке им не видны, они могут лишь предполагать наши действия и наверняка решат, что мы попытаемся скрыться. Сейчас их цеппель идет на полном ходу.

– А мы…

– Впереди просвет!

Облако закончилось.

– Это самый простой трюк из тех, которые я знаю, – улыбнулся Дорофеев. – Посмотрим, сработал ли он, – и вновь вернулся к переговорной трубе. – Пулеметные расчеты товьсь! Открывать огонь без команды. Цель – рули и мотогондолы.

– А если трюк не сработал? – негромко спросил Крачин.

– Значит, мне придется быстро менять отданное распоряжение.

Но трюк сработал.

Однако на «Амуше» об этом узнали не сразу. Выйдя из облака, цепари напряженно огляделись, но врага не обнаружили. Дорофеев приказал перейти на средний ход и подняться еще на двести метров, пулеметчики продолжали выискивать врага и заметили его минут через пять. Как Базза и рассчитывал – внизу и впереди, что позволяло «Амушу» атаковать с максимальным комфортом.

– Поздравляю, – пробормотал Аксель.

– Это было легко, – спокойно ответил Дорофеев, а в следующий миг ударили пулеметы.

Побывав на Кардонийской оружейной выставке, Помпилио распорядился заменить «Шурхакены» на шестиствольные «Гаттасы» с электрическим приводом, обеспечивающие колоссальную, по сравнению с «Шурхакеном», огневую мощь. При той же дальности стрельбы и калибре 12.7 мм. Пулеметчики ворчали, поскольку Дорофеев замучил их тренировками, заставив досконально изучить новое оружие и привыкнуть к нему, но усилия капитана не пропали: по кораблю пиратов ударили четыре расчета, и Рубаке в какой-то момент показалось, что его накрыло артиллерийским огнем.

Пулеметчики сполна использовали идеальную позицию, на которую их вывел Дорофеев: били сверху вниз, не встречая сопротивления, поскольку первым ударом подавили пиратскую «макушку». Затем два расчета сосредоточили огонь на рулях, разбивая подвижные соединения, а два других расстреливали мотогондолы левого борта «Грешника».

К чести Рубаки, нужно сказать, что он сохранил хладнокровие, признал поражение и распорядился резко снижаться, понимая, что это единственный способ спасти цеппель и экипаж.

Заметив его маневр, Дорофеев распорядился выйти из боя и вернуться на прежний курс.

– Им потребуется не менее восьми часов на ремонт, за это время мы уйдем так далеко, что они не смогут нас преследовать. А для уничтожения их корабля нам пришлось бы израсходовать слишком много боеприпасов, – объяснил Базза удивленному Акселю. – Я не могу на это пойти, поскольку не знаю, что ждет нас впереди.

– Мы в походе, и неизвестно, когда сможем пополнить запас, – протянул Крачин. – Благодарю, капитан, это действительно ценный урок.

Дорофеев коротко кивнул и вернулся к лобовому окну, из которого открывался замечательный вид на бескрайние леса Фархи.