Глава 20
Сеанс гипноза, или что это там было, если учесть, что она ему полностью не подверглась, оказал на Натали неожиданное влияние: ее концентрация обострилась.
Оставшуюся часть дня ее мысли постоянно возвращались к одному и тому же. Не к видениям, не к Темному художнику, не к письмам, не к сосудам с кровью и даже не к Симоне с ее необычным, но занятным дружком.
Тетя Бриджит.
Натали решила после того воспоминания, превратившегося в сон в парке, поискать бумаги тетушки. Найдя сосуд с кровью, она отвлеклась на другое; кроме того, у нее не было возможности обыскать квартиру за последние пару дней. Но явление тетушки в ее гипнотическом забытье привлекло ее полное внимание к этим бумагам.
Почему это было так важно?
Они были просто бессвязными записками женщины, едва балансирующей на грани безумия.
И все же.
Папа озаботился тем, чтобы их сохранить, даже защитить. И из всех образов, связанных с тетей Бриджит, к ней под гипнозом просочилось именно это слово.
«ОЗАРЕНИЕ».
Натали подумала о том последнем дне у мадам Плуфф. Несколько обрывков вспомнилось сейчас, как осколки стекла, собирающиеся обратно в целое окно: прозрачное, искаженное, но позволяющее видеть сквозь него.
Конечно, тетя Бриджит не пыталась ее придушить, это была добавка из сна. Они с мамой без происшествий вышли из комнаты тети Бриджит. Потом мама привела ее к мадам Плуфф, которая угостила ее теплым молоком и печеньем с малиновым вареньем в серединке. Следующее, что Натали помнила, – то, как они ехали домой на извозчике. Папа прижимал к груди стопку бумаг так же, как она иногда прижимала к себе плюшевого зайца Сильвана. Придя домой, папа сразу понес эти бумаги в спальню и больше никогда о них не упоминал.
Сохранил ли он их?
Если да, то они должны быть в родительской спальне. Ей нужно поискать там.
Да, можно было дождаться, пока мама пойдет по делам или навестить подруг. Но такой возможности не было уже несколько дней, а ей нужно было знать как можно скорее.
Любопытство победило терпение, как часто бывает.
После ужина Натали сидела в папином кресле и читала антологию По. Мама устроилась на диване, работая над покрывалом для семьи Картье, жившей через дорогу: у них ожидалось прибавление этой осенью. Примерно около половины десятого мама сказала, что ей нужно «дать глазам отдых», отложила вязальные спицы и вскоре заснула.
И вот мамино дыхание стало глубоким и ровным; она даже начала слегка похрапывать.
Отлично: она проспит какое-то время.
Натали положила книгу на боковой столик и встала так тихо, как только могла. Она осторожно направилась в сторону маминой комнаты. Тень обняла ее, как только она проскользнула в дверь, а любопытный Стэнли шел за ней.
В темноте она нащупала лампу на мамином прикроватном столике. Дзынь! Задела рукой основание лампы. Она отдернула руку, прислушиваясь, пока не услышала, что мама все так же спит в гостиной.
Натали зажгла лампу и прикрутила до совсем небольшого огонька и понесла ее… Куда? Она помедлила, оглядывая родительскую спальню, будто видела ее впервые. Она не смотрела по уголкам этой комнаты уже много лет, с тех самых пор, как ее в возрасте 6 лет поймали за поиском рождественских подарков. (В то Рождество ее навестили и Пер-Ноэль, который дарит подарки послушным детям, и Пер-Фуэттар, который шлепает непослушных. Больше она никогда не искала подарки.)
Она начала с чулана, набитого сумками и коробками, приставленными к задней стенке. На их проверку ушло больше времени, чем предполагалось, из-за тусклого света и необходимости делать все тихо. Она не нашла ничего, кроме пары своей детской обуви. Пришлось упрашивать Стэнли, и он наконец выпрыгнул из чулана. Натали закрыла дверь и прислушалась: мама все еще спала – и тогда она принялась за ящики.
Их было шесть. В первых двух ничего спрятанного не оказалось. Третий тонко заскрипел, как мышь. Пальцы Натали пошарили внутри и натолкнулись на что-то продолговатое, плоское и с петлями с одной стороны. Ящичек.
Идеального размера для документов.
Она поставила лампу на комод и подвинула ее к краю, чтобы хватило света увидеть, что внутри. Бумаги, бумаги: ее свидетельство о рождении, документы о браке родителей и папиной работе на флоте, и какие-то документы, связанные с деньгами и квартирой. Она падала духом по мере того, как стопка становилась тоньше.
В следующих трех ящиках не нашлось ничего похожего на документы. Шкатулочка с монетами из папиных плаваний в дальние страны устроилась в последнем. Натали всегда завораживали эти монеты, потому что каждая рассказывала свою историю о путешествии папы в места вроде Америки (она мечтала когда-нибудь побывать в Бостоне, и Кохинхине, и во французском Алжире).
Внезапно на нее нахлынули эмоции, мягко, но неизбежно. «Скучаю по папе»: его грохочущему голосу, смеху от души, даже по его взгляду в минуты глубокой задумчивости. Он много повидал – это было высечено на его лице, будто меланхоличная мелодия – и иногда что-нибудь из этого рассказывал, но Натали знала, что кое-что осталось невысказанным.
Она сняла крышку и взяла наугад монетку. Было неважно что, просто то, что позволило бы ей почувствовать связь с папой прямо сейчас. Она положила ее в карман, похлопав по нему дважды, чтобы убедиться, что ей там надежно. Пора возобновлять поиски.
Согнувшись на полу, она заглянула под кровать. Там было две коробки, но она знала, что в одной лежит зимняя одежда, а во второй – рождественские украшения. Заглянув под крышки, она в этом убедилась. Стэнли залез в одну из коробок, и она легонько его подтолкнула, чтобы он выбрался. Она остановилась, прислушиваясь к маминому глубокому дыханию, прежде чем продолжить.
Осталось заглянуть в два места.
Натали посмотрела на очертания гардероба, боясь его скрипучих дверей и ящиков, и направилась к нему. Она наклонилась ближе, чтобы смягчить первый звук от отодвинутой задвижки на дверцах, морщась, когда звук оказался громче, чем она думала. Она снова прислушалась к маминому дыханию: все еще глубокое.
Подняв лампу на уровень глаз, она заглянула вглубь верхней полки. Постельное белье – с одной стороны, связанное бабушкой покрывало – с другой, между ними – ничего.
Натали потянулась к первому ящику и выдвинула его; дерево застонало, как усталый старик, который хотел, чтобы его оставили в покое. Она помедлила.
Все было спокойно, настолько спокойно, насколько бывает в боковой улочке жилого района Парижа. Маминого дыхания теперь не было слышно, но она и не ворочалась.
Натали пробежалась пальцами по свитерам, ничего не нашла, задвинула их обратно.
Этот поиск вышел гораздо менее интересным и плодотворным, чем она ожидала. Может, в них и была проблема – в ожиданиях. Просто желать найти ответ на старый и, возможно, неважный вопрос, чтобы утолить собственное любопытство о тетушке, еще не означало, что мир повинуется.
Она перешла к последнему месту, где стоило поискать: к письменному столу. Чернильница и небольшая стопка книг с пресс-папье на верху. Стэнли вскочил на стол, вертясь вокруг книг, чтобы понюхать чернильницу.
Улов из первого ящика – линейка, какие-то гвозди и молоток. Второй ящик был скрипучим, и открыть его заняло вечность. Он был набит обрезками бумаги и сложенной странички из Le Petit Journal. Как только Натали взяла его в руки, Стэнли спрыгнул на пол, сбив пару книг.
Диван скрипнул на деревянном полу, едва слышно.
Она положила книги на место в стопке, прогоняя Стэнли, но он все не уходил.
Мама раскашлялась в соседней комнате.
Натали затушила лампу. Мама была спиной к спальне, но если встанет, то увидит свет.
Пол явно скрипнул, так, как при движении веса человека с половицы на половицу.
«О нет, нет, нет…»
Скрипучий ящик все еще был открыт. Натали засунула газетный лист под передник и прижалась к ящику.
– Что ты делаешь?
Она повернулась. Мама держала лампу, света которой как раз хватало, чтобы осветить ее нахмуренное лицо.
– Ничего, – сказала Натали, надеясь, что голос ее не выдаст. – Стэнли сюда пошел, и я – за ним.
– Ты уверена, что не наоборот?
– Я собираюсь спать и хотела его взять с собой, только и всего.
Мама поставила лампу на прикроватный столик и скрестила руки.
– Он был в том ящике, который ты только что закрыла?
Натали видела, как Стэнли не спеша покинул комнату.
– Он столкнул книжки со стола. Ящик был приоткрыт, и я его задвинула.
Ложь разбухала, как комок теста, давя на ее внутренности.
– Утром поговорим. Bonne nuit, Натали, – сказала мама, ее обычно теплый тон заменил лед.
Она робко пробормотала «спокойной ночи» в ответ и пошла в свою спальню. Вытянула газетный лист – только один, страницы 9 и 10, датированные 27 апреля 1869 года, – и начала читать.
«Бракосочетания». Ее мама и папа поженились 24 апреля в этот год. Она прочитала перечисленные имена и нашла своих родителей в списке.
Она никогда не видела такой старой газеты, так что интересно было прочитать и остальное. Рядом с объявлениями о бракосочетаниях были секции рождений и некрологов. Реклама Café Maxime разместилась наверху страницы. На другой стороне было две статьи. Одна – о предстоящих парламентских выборах, такая скучная, что она перестала читать на четвертом предложении; другая была продолжением статьи со второй страницы, с заголовком «Эффект неизвестен»:
…отрицал, что эксперименты коррелировали с безумием. “Я принес в мир волшебство, – сказал доктор Энар, – не безумие”.
При этом доктор Энар не отрицает, что многие пациенты, которые успешно прошли процедуру переливания крови, позже наблюдали побочные эффекты. “Я не вправе обсуждать отдельные случаи, но происходили результаты лечения, которые оказались неожиданными”.
Хотя доктор Энар отказывается от дальнейших комментариев, уверенность семьи Трембле непоколебима. “Моя супруга – хорошая женщина, хорошая мать, – заявил месье Трембле, качая головой. – Я потерял ее, когда она сошла с ума, как и еще четыре семьи, в которых кто-то попал в психиатрическую лечебницу после этих экспериментов. Это наводит на мысль о том, что будет с моими детьми, если я следующий? – Трембле трясет головой. – Энар пообещал, что у нас “будет озарение”. Может, он считает, что озарение – это просто синоним разрушения?”.
Или, как мы можем наблюдать, печали.
Натали выронила газету. Она опустилась на пол с мягким шорохом.
«Озарение».
Такое сравнение – это уже чересчур: слишком зловеще, чтобы быть просто совпадением.
Она мало что знала об экспериментах доктора Энара, только то, что слышала от одноклассниц, которые заявляли, что их родственники были его пациентами. Энар нашел способ наделять людей будто бы магическими способностями: ясновидением, телепатией, сверхчеловеческой силой – путем переливания крови. Затем стали проявляться ужасные последствия: люди со временем теряли свои способности, одни погибали от переливаний, другие заболевали. Публика его разлюбила, и, насколько Натали было известно, он был забыт десять лет назад. Мало кто сейчас вспоминал «этого мошенника Энара».
Натали никогда раньше не слышала о связи между его лечением и безумием.
Тетя Бриджит заявляла, что видит во сне события, которые потом происходят наяву. Была ли тетушка одной из его пациенток?
Натали села на кровать, как вдруг ее пронзила другая мысль. Видения, потеря памяти…
Она встряхнула головой; это не могло быть связано. Она не помнила, чтобы проходила через медицинскую процедуру.
Не… помнила… чтобы… проходила.
