Налей немного воды в вино, притворись, будто не все видишь, не будь таким строгим. Иногда это нужно, а иногда нет. Иногда нужно быть очень строгим и категоричным, а иногда — быть немного помягче и снисходительней.

Например, твой ребенок обещал, что вернется в половине первого, а вернулся в четверть второго. И если ты не разбавишь «вино» своего характера и произойдет крепкая разборка среди ночи, вы станете кричать друг на друга и поссоритесь, тогда ни ты спокойно не уснешь, ни ребенок, и ты не помолишься, и ничего хорошего не добьешься. То есть иногда надо немного разбавлять «вино», оказывать маленькое снисхождение, немного отпускать поводья. Притворись, будто чего-то не понимаешь. Не давай знать, что понимаешь все, не нюхай его одежду, пропахшую табаком, не ищи, что он прячет:

— Где ты был? Чем занимался? Я же тебя видел!

Если ты так настроен и руководствуешься логикой строгости (и как бы это сказать? — жестокосердия, не правда ли?), то давайте перестанем быть такими. Иногда родители бывают строгими больше, чем нужно. А если бы оглянулись на годы своей молодости, как они сами жили, как мыслили и как себя вели, то… А сейчас как же глубоко они стали мыслить, но почему-то к своей жизни не так строги! Это просто загадка какая-то: мы все этим страдаем и к другим бываем очень строгими, а к себе нет, к себе мы снисходительны, себя оправдываем и думаем: «Ну ладно, дорогой мой, ладно». Поел я сыра в постный день и говорю себе: «А что тут такого? Ну просто увлекся». Но если увидим, что другой делает то же самое, тут же бросаемся его судить, чтобы самим остаться «неразбавленными», чистыми, православными.

Но это не Православие, это скорее похоже на папизм, на догмат папской непогрешимости. А Православие — это пространство истины Христовой, где находят себе место, прибежище и исполняются дерзновения все на свете страдальцы: грешные, измученные люди, которые подвизаются, чтобы приблизиться к истине, которую мы в целом понимаем как Тело Христово.

Никто не олицетворяет собой абсолютную истину, ни один человек, мы истинны и правы только как Тело Христово. А каждый индивидуально совершает много ошибок. Давайте же поймем это и будем снисходительными, чтобы стать такими, как Христос, Который всю ночь молился, а перед тем, как помолиться, ходил с другими людьми, дружил с ними, любил их, говорил им. Хотя и знал, что есть недовольные тем, что Он им потакает, снисходителен к ним, мягок, Он опасно мягок:

— Почему Ты так дружески расположен к грешникам?

А к Себе Господь был так строг! Сам забывал поесть, часто оставался вообще без еды, но повергался на землю и молился всю ночь. Строгость! А к другим — любовь, снисхождение, приноровление. И говорит:

— Я хочу изменить тебя! Помочь тебе, показать другое лицо Бога — лицо любви, лицо Бога истинного, Бога Троичного, Который есть любовь, снисхождение и доброта.

Это нам показывает Христос. И достойно удивления то, как Христос, бывший столь мягким и доброжелательным к другим, совершал в их сердцах такие перемены! Вот как эта грешная женщина изменилась благодаря Христу? На меня это произвело большое впечатление. А Его осуждали:

— Если бы Он был святым и пророком, то знал бы, что она — большая грешница. Бог Его просветил бы (см. Лк. 7, 37–39).

А Христос говорит:

— Я знаю это!

— Ну и что? Знаешь, но водишься с ней? Ты так сильно «разбавляешь Свое вино»?

И Он говорит:

— Я не добавляю воды ни в вино Моей любви, ни в вино Моей истины, но в Мой подход. То есть что вы хотите, чтобы Я сейчас сделал? Чтобы взял бич и закричал, взял камни… Хорошо, тогда сделайте это вы, — сказал Он в другой раз. — Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень (Ин. 8, 7). Если вы так подходите к людям, если ты рассуждаешь как непритворный, формальный, строгий человек, умеющий бросать камни, то Я этого делать не буду — сделай это ты.

Но ты этого тоже не сделаешь. Этого не сделает никто. Помните, тогда ведь никто не бросил в нее камня проклятия, и Господь этого тоже не сделал.

Любовь означает иметь применительно к себе строгость и акривию без послаблений, но применительно к другому снисходить до его уровня и здесь разбавлять свое вино. Единственное место, где я разбавлю свое вино, — там, где я немного снизойду до твоего уровня. Кто я? Я — правильный, незаурядный, но внешне я стану таким же, как ты. При этом моя цель — не утонуть вместе с тобой, потому что если мы оба утонем, то я тебе не помогу. Вопрос в том, чтобы вытащить тебя оттуда. Я приду туда, где ты, чтобы почувствовать тебя, понять и чтобы ты выбрался из болота и при этом дышал.

Да, я немного замараю свои руки, но не сердце. Сердце — нет, а руки — да, потому что если я буду дружить с какими-то людьми, от которых услышу что-то плохое и даже впутаюсь в какие-то истории, которые не слишком чисты, то я замараю свои руки, но не сердце. Бог меня не оставит, и я выйду из этого удобства, но только не из пространства истины, оттуда — нет. Я буду оставаться в истине.

Человеку это трудно сделать. Но если сделаешь это, другой меняется.

Для всех я сделался всем, — говорит святой апостол Павел, — чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22). Другими словами апостол говорит: «Чтобы привести их ко Христу, я делаюсь подобным иудею, когда дружу с ними, делаюсь как они, окунаюсь в их атмосферу, климат, говорю на их языке».

Говори на языке другого, чтобы он понял, что ты его понимаешь, чувствуешь. И тогда другой начнет доверять тебе и открываться. У себя в комнате будь категоричным, аскетичным, строгим к себе самому, а для других будь уютным. В келье можешь плакать о своих грехах, но когда будешь с другими, ты улыбнешься, передашь им радость, счастье, воодушевление, веселье, жизненную силу. Как тот подвижник, который в келье пил только воду. На улице у него стояла цистерна, куда он собирал дождевую воду, и он пил только ее, больше ничего. Но когда встречался с другими отцами и его хотели угостить вином, то он нарочно не был так строг и пил его. И что же он делал потом?

Он говорил:

— Сколько чаш вина выпью с отцами, столько же дней буду сидеть без воды. Выпью одну — буду день терпеть без воды.

Ради аскезы, ради борьбы, чтобы вести борьбу. Ученик знал об этом и, когда подвижнику предлагали вина, говорил:

— Не давайте ему! Тому есть причина.

Потому что знал, что он строг к себе, но перед другими не строит из себя ничего, а разбавляет вино строгости.

Это и есть уют, когда ты показываешь, что Христос не вынуждает тебя быть односторонним, чуждым, но наоборот: настроенным очень дружелюбно, доступным, снисходительным человеком, чтобы люди не думали о тебе и обо мне: «Ну почему он такой? Он же не понимает, что происходит с нами! Не понимает нашего времени! Он не живет здесь и теперь».

Поэтому живи здесь и теперь, но только не греховно, а чтобы смочь подойти к человеку своей эпохи. Разве это не замечательно?

На меня произвело впечатление, что говорит авва Арсений в Патерике, что он всю ночь молился и был очень строгим к себе, высоко воздевал руки и ни разу не садился, так и стоял неподвижно всю ночь! И братия видели, как на молитве пальцы у него светились, как огненные. Где? В его келье.

Аскетичные, строгие, в личной жизни они могли быть такими, хотели быть такими и выдерживали это. К другим, однако, не были такими. Например, когда в храме сон восхитил другого подвижника, авва Пимен подставил плечо ему под голову. Чтобы задремавший мог опереться.

Ему сказали:

— Отче, разбуди его!

— Оставь его в покое! Он выбился из сил. Пусть поспит немного!

— Неужели он будет спать в церкви?

— Но он ведь очень устал, бедняжка. А мы помолимся и за него! — ответил авва.

Как это замечательно! Он не хотел видеть, что другой мучается. Это любовь. И не скажешь, что это сделал какой-нибудь духовно расслабленный человек. Как с нами иногда бывает такое, что мы и сами по жизни расслабленные, и других заставляем расслабиться. Например, был один священник, который выпивал. А иногда даже напивался. Я об этом читал в одной истории, не знаю, правда ли это на самом деле. Сам я не видел таких священников, просто пересказываю то, что прочитал. И вот пришел к нему человек и исповедался, говоря, что часто выпивает, и священник говорит ему:

— Но это же время от времени! Ничего страшного.

Потому что сам пил. Не такова тактика святого, святого Пимена, о котором я вам рассказывал, не такое попустительство я имею в виду. Эта тактика святого похвальна, и Христос его хвалит и говорит:

— Молодец! Умно поступил. Ты поступил как Я, дитя Мое!

Это сделал авва Пимен, и когда подвижник уснул, знаешь, что сделал авва Пимен? Уложил его к себе на колени.

Какой замечательный подвижник! Великий воздержник, аскет в высокой степени — но только для себя, по отношению к себе, к другим же его сердце было добрым, как сердце матери, которое знает, сколько может выдержать ребенок, любой человек, оно знает пределы всякой души.

Так что не поднимай планку другого во имя духовной строгости. Если хочешь чего-то строгого, то сам делай это, совершай подвиги сколько хочешь. Потому что в церковном пространстве мы иногда обличаем других во имя этого неразбавленного вина (строгости) и говорим другому:

— Ты должен сделать это! Ты должен быть таким! Церковь означает, что если кто-нибудь ходит в церковь, но не делает того-то и того-то, не отсекает вот такого-то недостатка и не исправляется…

Без конца замечания, строгость, бич, который люди всегда ощущают висящим у них над головой.

Спрашиваешь человека:

— Почему ты не ходишь в церковь?

— А-а! Пойти туда, чтобы на меня там стали ругаться? Я же знаю: стоит туда зайти, как мне тут же начнут делать замечания! Наложат епитимию, если пойду туда…

И человек скажет: а почему Церковь так выглядит? Разве это Церковь? Разве этот дух принес Христос в мир? Разве для того Христос оставил на земле нас, Его преемников — священников, да и тебя, христианина, тоже? Христос оставил нас как Своих учеников, чтобы мы показывали всему миру Его лицо, а какое лицо показываем мы?

Ты скажешь:

— А разве не надо называть вещи своими именами?

Да, ты назовешь их точными именами, но только пусть твое отношение не будет таким строгим и нетерпимым. Что будут делать другие — это их дело. Если кто-нибудь хочет пить воду или, наоборот, вино, то есть быть строгим или не быть строгим, — это его дело, он свободный человек. А ты сам напился Христова вина? У тебя есть эта акривия (строгость) в жизни?

Это хорошо — «акривия в жизни, строгость», но только применительно к другому у меня и мысли не должно возникать, чтобы его покритиковать. Меня никто не уполномочивал судить другого, делать замечания, ругать. Напротив! Христос говорит мне:

— Смотри, как ты передаешь другим это. Смотри, что ты даешь другому, следи за своим отношением и поведением.

Ведь люди иногда приходят от нас в ужас. А Христос говорит, чтобы у нас было снисхождение к другим.

— Сколько раз прощать ему, если брат мой согрешит? Семь ли раз? Этого достаточно?

А Он говорит, что не просто семь, а семьдесят раз по семь, то есть много раз (см. Мф. 18, 21–22). Снисхождение!

Мы в большинстве своем не научились этому, когда слушали проповеди. Слушаем беседы, читаем, а потом берем все услышанное, применяем это к другим и выговариваем им. В то время как Господь хочет, чтобы мы проявляли к другим то, о чем мы сейчас говорили: снисхождение, сочувствие, прощение, любовь, великодушие. Какие замечательные слова! Чтобы они, увидев тебя таким благостным, почувствовали что-то, чтобы они ощутили это неподдельное опьяняющее вино (любви), которое ты пьешь, чтобы увидели тебя опьяненным им и сказали:

— Как же ты стал таким? Почему ты такой? Почему меня притягивает твое присутствие? Почему я хочу говорить с тобой, излить тебе свои скорби? Знаю, ты строгий, ты не делаешь того, что делаю я, но я хочу высказать это тебе.

— А почему ты приходишь излить это мне, строгому, когда сам живешь греховной, мирской жизнью?

— Потому что ты не заругал меня! Потому и прихожу. Ты меня не ругаешь, и это меня трогает.

Поэтому перед Христом грешная женщина заплакала, а Он ей сказал:

— Я простил тебе много, потому что ты Меня сильно возлюбила (ср. Лк. 7, 47).

Ее сердце жаждет любви, тепла, прощения, доброты, надежности, Божией ласки. А ты видишь только внешнее, видишь грешную женщину и говоришь:

— Скажи ей это! Она же грешна, скажи ей это! Отругай ее!

Но ведь не это цель, а чтобы она сама себя заругала, сама восстановила свою связь с Богом и пришла, и заплакала. Понимаешь?

Как это замечательно — чтобы текли слезы без того, чтобы тебя кто-нибудь отругал, без того, чтобы тебя кто-нибудь ударил. Твой ребенок иногда выводит тебя, и ты его ударяешь, и он начинает плакать. Но этим ты ничего не добиваешься. Почему? Потому что он плачет оттого, что ты заставил его испытать боль, оттого, что ты был строгим, но строгим по-плохому.

Он плачет, а немного погодя, когда слезы высохнут, знаешь, что сделает? Вознегодует против тебя и разозлится, разгневается, испустит из себя волну, целый океан, которому нужно будет взорваться и обрушиться на тебя.

А если бы ты посмотрел на него, как Господь посмотрел на святого апостола Петра, так что заставил его заплакать, горько заплакать от одного Его взгляда! Какое опьянение внес этот взгляд в душу святого апостола Петра! Один взгляд без всяких слов заставил его пробудиться внутренне и обвинить себя.

А мы идем в обратном направлении, извне внутрь. Но не получается! Потому что покаяние не приходит насильно. Покаяние, перемена человека, его души не произойдет от твоего строгого поведения. Так что твое вино должно быть неподдельным, чистым, опьяняющим, когда его пьешь ты. А другому не давай того же самого, другому ты волен сказать:

— У нас есть все. Что ты выдержишь, дитя мое? Что ты можешь, сколько хочешь?

Помнишь, что говорила мать Гавриила? Ты когда-нибудь это делал? Тебя когда-нибудь спрашивали о том, о чем спрашивали мать Гавриила? Ответь мне только на этот вопрос. Она не поступала как многие, которые судят и живых, и мертвых и иногда восседают на месте Бога, хотя Сам Бог еще не судил мир. Когда она миссионерствовала, она долго не говорила другим о Христе, но жила Христом. Сама была опьянена Христом, любила Его, но не навязывала Его другим, никого не призывала насильно следовать Христу. Она ухаживала за прокаженными, чистила их, мыла — голыми руками, не гнушаясь, не боясь, не думая: «Я ведь заболею! Я заражусь! Со мной что-нибудь случится!» Ничего! И люди смотрели на нее, что она ни на кого не давит, все остаются свободными, и это трогало их сердца. Спустя какое-то время они пришли и спросили ее:

— Скажи нам, а в какого Бога ты веришь? Какой Бог сделал тебя такой?

— А какая я?

— Мы видим, что ты опьянена любовью, любишь Бога, Который заставляет тебя любить нас так прекрасно, и хотим…

— И чего же вы хотите, дети? Я ведь не сделала ничего, не заставляла вас делать ничего, ничего от вас не хотела, не просила ничего.

— Знаем! Поэтому и говорим, что Бог, Которого ты любишь, видимо, истинный Бог, самый лучший! Потому что Он Бог любви, свободы, истины, уважения к нам.

(Пер. с болг. Станки Косовой)