Ноябрь, 892-й год Божий

— Я полагаю, что время пришло.

При звуке голоса мужа Императрица Шарлиен Армак отвернулась от огромных панорамных окон, являющих вид на невероятно многолюдные воды Теллесбергской гавани.

За окном был первый день ноября, дата, которой она боялась уже пятидневку, и которая настала.

Кайлеб стоял рядом со столом кают-компании, который был одним из её подарков ему. Она смогла заказать его так, чтобы он не узнал об этом, и очевидное удовольствие, которое он получил от этого сюрприза, чрезвычайно её обрадовало. Теперь, вручную отполированные, изысканно отделанные экзотические деревянные прожилки и узоры блестели в единственном ярком луче утреннего солнца, падающего сквозь открытый палубный иллюминатор, а толстые ковры, покрывавшие настил палубы, сияли, как лужи малинового света в затенённом полумраке каюты. Золотое шитьё его солдатской куртки  вспыхивало и мерцало, солнечный свет, пробивавшийся сквозь иллюминатор, отбрасывал зелёные и золотистые огоньки с цепи его ранга на шее, и что-то попыталось сомкнуть её горло, когда она смотрела на него.

— Я знаю, что пришло время, — сказала она, затем остановилась и откашлялась. — Я… просто не хочу, чтобы так было.

— Я тоже, — сказал он, сверкнув белыми зубами в мимолётной улыбке.

— Я знаю, что тебе нужно идти. Я знала, что ты уйдёшь с тех пор, как прибыла в Теллесберг. Но, — Шарлиен расслышала дрожь в своём голосе, — я не ожидала, что это будет так тяжело.

— Для нас обоих, миледи.

Голос Кайлеб был тихим, и он подошёл к ней в два больших шага. Он поймал обе её тонкие руки своими сильными, покрытыми мозолями от меча ладонями, поднёс к губам и поцеловал их тыльную сторону.

— Это не должно было быть так, — сказала она ему, освобождая одну руку и осторожно прижимая её к своей щеке.

— Я знаю. — И снова эта ослепительная улыбка, которая, как она обнаружила, могла бы растопить её сердце. — Предполагалось, что это будет государственный брак, и ты втайне едва ли сможешь дождаться, чтобы увидеть мою спину, несмотря на все правильные публичные банальности. — Он покачал головой, его глаза блеснули в полумраке. — Как же, чёрт возьми, я могу рассчитывать надрать задницу Гектору так, как он того заслуживает, когда я даже этого не могу сделать правильно?

— О, — сказала она так беззаботно, как только могла, — я уверена, вы так или иначе нащупаете победу, Ваше Величество.

— Ну, спасибо, Ваше Величество.

Он поцеловал руку, которую всё ещё держал, во второй раз, после чего притянул её к себе и обвил рукой.

Она смаковала силу этой руки, восхищаясь глубиной правды, скрытой в его легкомысленном описании того, каким мог бы быть их брак. От которого она по большей части ожидала, что он таким и будет.

Это казалось невозможным. Они были женаты чуть больше одного месяца. Она знала его меньше трёх. И всё же эта разлука была подобна отрезанию её собственной руки.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — тихо призналась она.

— А я не хочу оставлять тебя здесь, — ответил он. — Что делает нас точь-в-точь похожими на тысячи других мужей и жён, не так ли? — Он посмотрел ей в глаза, и его собственные глаза были серьёзны. — Если мы просим их об этом, я полагаю, будет только справедливо, если мы заплатим той же монетой.

— Но у нас было так мало времени! — запротестовала она.

— Если Бог будет милостив, у нас ещё будут годы, чтобы наверстать упущенное. — Он повернулся к ней лицом, и она прижалась щекой к его груди. — И я уверяю тебя, что с нетерпением жду каждый год из этих лет, — добавил он шаловливым шёпотом ей на ухо, в то время как его правая рука скользнула вниз по её спине, чтобы погладить её ягодицы.

«Всё-таки есть что-то хорошее в черисийский моде», — подумала она. Чизхольмские платья, как правило, были хорошо укреплены нижними юбками для противостояния более прохладному климату её северного королевства. Более лёгкие и тонкие черисийские платья были гораздо менее бронированными.

— Как хорошо, что здесь нет свидетелей, которые могли бы разгласить, какой вы на самом деле грубый и вульгарный человек, Ваше Величество, — сказала она ему, поднимая голову и поворачиваясь к нему лицом.

— Может, и так. Но очень плохо, что у меня нет достаточно времени чтобы доказать, какой я грубый и вульгарный человек, — сказал он в ответ, и наклонился, чтобы её поцеловать.

Она наслаждалась моментом, прижимаясь к нему, а затем — словно по команде — каждый из них глубоко вздохнул и слегка отступил друг от друга.

— Мне действительно ненавистна мысль оставлять тебя здесь, по многим причинам, — сказал он ей. — И я искренне сожалею, что сваливаю на тебя всю ответственность, при том, что у тебя было так мало времени, чтобы обосноваться здесь, в Теллесберге.

— Я не могу притворяться, что я не знала, что такой момент наступит, не так ли? — возразила она. — И, по крайней мере, у меня будут граф Серой Гавани и архиепископ, в качестве моих советников.

— Просто времени никогда не хватает. — Он разочарованно поморщился. — У тебя должно было быть больше времени. Есть так много вещей, которые мне нужно тебе рассказать, объяснить. — Он покачал головой. — Я не должен был вот так мчаться прочь, когда столько всего ещё не доделано.

Она начала было отвечать, но потом с лёгкой улыбкой покачала головой. В теории, он на самом деле не должен был «мчаться прочь». Его военно-морские и сухопутные командиры были абсолютно способны вести любые сражения, которые должны были вестись. Но вполне могли быть — более того, почти наверняка будут — политические решения, которые необходимо было принять на линии фронта, быстро и решительно, без длящейся несколько пятидневок задержки, связанной с отправкой депеш туда и обратно через тысячи миль между Корисандом и Черис. Кроме того, черисийский бойцы имели почти идолопоклонническую веру в Кайлеба Армака. Возможно, неудивительно, учитывая битвы при Каменном Пике, Скальном Плёсе и в Заливе Даркос. Она знала, что его присутствие рядом с ними стоило бы эскадры галеонов.

«И, что не менее важно, это даёт нам возможность показать, что наша новомодная «Империя» действительно является браком равных. Король Черис может отправиться воевать, но эта война Империи, а не одной лишь Черис. А королева Чизхольма остаётся дома, чтобы править не только Чизхольмом, но и всей Империей в его отсутствие… и от своего имени, так же, как и от его».

— Ты ведь понимаешь, не так ли, — сказала она через мгновение, — что эта твоя маленькая военная вылазка, вероятно, привнесёт серьёзную помеху в наши планы по перемещению столицы туда-обратно между Теллесбергом и Черайасом?

— Надеюсь, всё будет не так уж плохо, — серьёзно ответил он. — Если придётся, я полагаю, мы, вероятно, сможем оставить Рейджиса дома, чтобы служить нашим совместным регентом здесь, в Черис, в то время как мы официально перенесём столицу — и тебя — обратно в Черайас.

— Я думаю, это было бы ошибочным решением. — Она задумчиво поджала губы. — Не буду притворяться, что меня не волнует, как хорошо Марек и мама справляются в моё отсутствие. Но они очень способные люди, и тот факт, что ты собираетесь выступить через Чизхольм для вторжения, даст им шанс встретить с тобой так же, как твои черисийцы встретили меня. И если я не сильно ошибаюсь, тот факт, что ты — и твои черисийцы — доверяете мне настолько, что оставляете меня здесь, в Теллесберге, управлять всей Империей, с лихвой компенсирует беспокойство Чизхольма по поводу того, будет ли резиденция правительства перемещаться туда-обратно точно по расписанию.

— Конечно, я тебе доверяю! — В его голосе прозвучало удивление, что об этом вообще может идти речь, и она с улыбкой постучала его по груди тонким указательным пальцем.

— Я знаю это, — сказала она ему почти с упрёком. — Но убедить в этом всех остальных может оказаться не так просто. И я думаю, что это — один из лучших способов, которые мы могли бы придумать для достижения этой цели.

— Даже если для нас это заноза в заднице, — согласился он.

— Но есть и другая сторона всего этого, — сказала она.

— Например?

— Одно из преимуществ наличия соправителя состоит в том, что мы можем оставить одного из нас здесь, управлять делами в Теллесберге, в то время как другой отправится решать другие проблемы. Я знаю, что у нас обоих есть первые советники, которым мы безоговорочно доверяем, Кайлеб, но это не совсем одно и то же, и ты это знаешь. Если всё получится так, как я думаю, у нас будет такая степень гибкости, какой, по-моему, ещё ни у кого не было. И, честно говоря, нам понадобится такая гибкость, чтобы держать что-то размером с Империю полуорганизованным и двигаться в одном направлении.

Он серьёзно кивнул, и по странному стечению обстоятельств, которое он вряд ли когда-нибудь сможет кому-то ещё объяснить, её трезвый, прагматичный анализ только усилил нежность — и сожаление — которые он почувствовал, когда момент отъезда обрушился на них. В каком-то смысле, он был почти виновато благодарен за Фирейдскую Резню. Формирование флота Каменного Пика и поиск транспортов для его морских пехотинцев нарушили тщательно спланированный план вторжения в Корисанд. Это дало им время произвести ещё несколько тысяч отчаянно необходимых ружей… и отложило отъезд самого Кайлеба ещё на пару благословенных пятидневок. Ещё десять дней, которые он провёл с Шарлиен.

Что только сделало текущий момент ещё тяжелее.

— Будь осторожна. — Его руки скользнули по её плечам, и он заглянул ей глубоко в глаза. — Будь очень осторожна, Шарлиен. Рейджис, Мейкел, Бинжамин, и все остальные будут охранять тебя, но никогда не забывай, что Храмовые Лоялисты где-то там снаружи, и они уже показали, что не стесняются прибегать к кровопролитию. Большинство «моих» черисийцев уже готовы любить тебя, как одну из своих, но трое из них пытались убить Мейкела, а кто-то ещё сжёг Королевский Колледж, и мы до сих пор не знаем, кто это был, или насколько большая организация могла стоять за этим. Так что не забывай, что рядом всё ещё есть кинжалы. И что не все они будут сделаны из стали.

— Я не буду. — Уголки её выразительных глаз сморщились от странного веселья, и она фыркнула. — Не забывай, что ты разговариваешь с кем-то, кто вырос в тени королевы Исбель! Я знаю всё о политических махинациях и придворных интригах. Да, и об убийцах тоже. А если я и забуду, то Эдвирд проследит, чтобы я этого не сделала!

— Я знаю. Я знаю! — Он снова прижал её к себе, качая головой. — Мне просто не выносима мысль о чём-то… что может случиться с тобой.

— Со мной ничего не случится, — заверила она его. — Вы только смотрите, чтобы и с вами ничего не случилось, Ваше Величество!

— С учётом того, что за мной будут присматривать Брайан, генерал Чермин и Мерлин? — Теперь была его очередь фыркать, и, как она подумала, он сделал это довольно великолепно, — Я не скажу, что ничего не может случиться — в конце концов, всегда существуют молнии, лесные пожары и землетрясения — но почему-то я не вижу ни одной вещи меньше, чем эти, что может добраться до меня.

— Смотри, чтобы это так и было. — Она протянула руки и схватила его за мочки обоих ушей, удерживая его голову неподвижно. — Я уже сказала капитану Атравесу, что ему лучше не возвращаться домой в Черис без тебя.

— Держу пари, это вселило в него страх Божий, — сказал Кайлеб, признательно улыбаясь.

— Я ничего не знаю про Бога, — сказала она ему. — Но я сделала всё возможное, чтобы вселить в него страх перед кем-то менее могущественным, но более… непосредственным, так скажем. — Кайлеб громко рассмеялся. Потом он снова обрёл серьёзный вид. — Действительно пора, любимая, — тихо сказал он.

— Я знаю. «Время и прилив никого не ждут», — процитировала она.

— Во всяком случае, не без того, чтобы каждый генерал, адмирал и капитан корабля всего флота вторжения всерьёз задумался о цареубийстве. Черисийские моряки ненавидят упускать прилив.

— Тогда, я полагаю, нам лучше покончить с этим.

Несмотря на свой шутливый тон, она почувствовала, как её нижняя губа пытается задрожать. Она решительно подавила этот рефлекс и положила руку на локоть предложенной им руки, чтобы он вывел её из каюты, где им действительно удалось найти подлинное уединение даже на борту переполненного военного корабля.

Палуба за пределами этой каюты делала переполненность корабля совершенно ясной. Флагманский корабль Кайлеба был самой новой и самой мощной боевой единицей того, что только что стало Имперским Черисийским Флотом. Он был сделан по улучшенному проекту по сравнению с «Неустрашимым», который служил флагманом Кайлеба в кампании у Армагеддонского Рифа. Тот корабль затонул после Битвы в Заливе Даркос, и этот корабль изначально должен был носить то же имя. Но Кайлеб распорядился изменить его. Черисийская традиция запрещала называть военные корабли именами людей, которые всё ещё были живы, поэтому вместо названия, которое он действительно предпочёл бы, его новый флагман при крещении был назван «Императрица Черисийская».

Когда Шарлиен ступила на главную палубу корабля, который официально не был её тёзкой, она ещё раз поразилась тому, как неимоверно изменились стандарты военно-морского кораблестроения и ведения боевых действий всего за три года. Черисийские галеры были самыми большими и самыми мореходными в мире. Это также означало, что они были самыми медленными в мире при движении на одних вёслах, но даже самые большие из них достигали не больше двух третей размера «Императрицы Черисийской». Новый флагманский корабль Кайлеба имел в длину более ста пятидесяти футов от носа до кормы и, с гораздо большей осадкой, водоизмещение почти в тысячу четыреста тонн. На его орудийной палубе было установлено тридцать длинных кракенов, и тридцать две карронады на спардеке. В сочетании с новыми, длинноствольными четырнадцатифунтовыми погонными и ретирадными орудиями, это доводило общее количество до шестидесяти восьми орудий, и ни один военный корабль в мире не мог надеяться противостоять ему. За исключением, конечно, однотипных с ним кораблей, стоявших вокруг него на якоре.

На взгляд Шарлиен, он казался прямо-таки огромным. И был таким. Самый большой корабль Чизхольмского Флота имел немногим больше половины его водоизмещения и мог нести всего восемнадцать орудий. И всё же императрица знала из бесед со своим мужем, Островом Замка́ и сэром Дастином Оливиром, что сэр Дастин уже применял знания, которые он получил при проектировании «Императрицы Черисийской», к следующему, ещё более крупному и мощному классу кораблей.

Да она и не была больше похожа на галеон. «Неустрашимый» и его братья уже избавились от возвышающихся носовых и кормовых надстроек, но «Императрица Черисийская», по сравнению с ними, демонстрировала ещё меньшую высоту надводного борта, чем они, и была фактически гладко-палубной, вообще без возвышавшихся кормовых и носовых надстроек. Или, точнее говоря, узкие спардеки, которые были внедрены в конструкцию «Неустрашимого», были расширены так, что образовали фактически полную верхнюю орудийную палубу, и кривизна её мягко изогнутого борта беспрепятственно проходила по всему пути от носа до транца. Фактически, из-за того, что она была больше по размерам, нижние срезы её пушечных портов орудийной палубы были расположены выше, чем у более старого корабля, а от простого взгляда вверх на её парящие, мощные паруса у Шарлиен могла закружиться голова. Но остриё её форштевня было резко наклонено, и, несмотря на свои огромные размеры, она и её собратья выглядели низко сидящими, худыми и опасными. Каждая её линия несла в себе гладкую, хищную грацию, и новый Имперский Флот продолжал ещё одну черисийскую традицию. Другие флоты могли раскрашивать свои корабли в яркие цвета; корпуса черисийских военных кораблей были чёрными. Галеоны несли по бокам белые полосы, отмечавшие линию орудийных портов, а крышки портов были выкрашены в красный цвет. Если не считать носовых фигур, это был практически единственный цвет на их корпусах, резко контрастировавший с орнаментальной резьбой, позолотой и краской других флотов.

Как обнаружила Шарлиен, это было преднамеренное заявление. Черисийские военные корабли не нуждались ни в украшениях, ни в величавой резьбе, ни в сверкающей позолоте, чтобы внушать благоговейный страх противнику. Их репутация довольно ловко об этом позаботилась, и само отсутствие этих вещей придавало им суровую красоту и функциональное изящество, не скованные ни одним ненужным элементом.

— Ты назвал прекрасный корабль в мою честь, Кайлеб, — сказала она ему на ухо, говоря громко, так как матросы, входящие в экипаж «Императрицы Черисийской», начали выкрикивать приветственные возгласы, как только они вышли на палубу.

— Ничего подобного. Я назвал его в честь поста, а не человека, которому он принадлежит! — ответил он со озорной усмешкой, затем дёрнулся, когда она яростно ущипнула его за рёбра. Он посмотрел на неё сверху вниз, и она мило улыбнулась.

— Вас ждёт кое-что похуже, чем это, когда вы вернётесь домой, Ваше Величество, — пообещала она ему.

— Хорошо.

Его ухмылка стала ещё шире, а затем потухла, когда они достигли входного порта и подвесной люльки, ожидающей, чтобы опустить её на палубу пятидесятифутового катера, пришвартованного к флагману. На катере развевался новый имперский флаг, и золотой кракен Дома Армак волнообразно плыл по нему, покачиваясь на свежем ветру. Тот же самый флаг, за исключением одной детали, развевался на бизань-мачте каждого военного корабля на якорной стоянке, но катер Шарлиен демонстрировал серебряную корону Императрицы над кракеном, в то время как флаг, развевающийся над «Императрицей Черисийской», нёс золотую корону Императора.

Несколько мгновений они стояли, глядя на катер, а затем Кайлеб глубоко вздохнул и повернулся лицом к Шарлиен.

— Миледи Императрица, — произнёс он так тихо, что она едва расслышала его сквозь радостные крики, раздававшиеся теперь от экипажа катера и распространявшиеся по всем кораблям. Она видела матросов, рассредоточенных вдоль рангоута, морских пехотинцев на бортах всех этих кораблей, и поняла, что они приветствуют не Кайлеба. Или не только Кайлеба. Так же они приветствовали её.

Матросы, стоящие на стропах, начали опускать приготовленную для неё люльку на палубу, и ей удалось не поморщиться. Мысль о том, что её поднимут за борт и опустят к катеру на верёвке, как свёрток, едва ли казалась достойной, но это, несомненно, было лучше, чем пытаться справиться с юбками, карабкаясь по ступенькам шторм-трапа, прибитого к борту корабля. Во всяком случае, это было бы скромнее, и у неё было гораздо меньше шансов случайно и неожиданно промокнуть насквозь. И, в любом случае, это было не так…

Её мысли резко прервались, когда руки Кайлеба обняли её. Её глаза расширились от удивления, но это было всё, на что у неё хватило времени, прежде чем она обнаружила, что её целуют — безжалостно, энергично и восхитительно умело — перед всем наблюдающим флотом.

На один удар сердца, явное удивление сделано её в его объятиях неподвижной и безразличной. Но только на один удар.

Это было, конечно, вопиющим и скандальным нарушением всех правил приличия, подумала она, тая в его объятиях, не говоря уже о том, как это нарушало этикет, протокол и обычную порядочность, и ей было всё равно.

На мгновение все остальные, казалось, были одинаково ошарашены внезапным отходом от запланированной, достойной хореографии, но затем снова раздались одобрительные крики… на этот раз, другие крики. Одобрительные возгласы, перемежавшиеся смехом, сопровождались хлопками в ладоши и подбадривающими свистками. Шарлиен могла бы вспомнить об этом позже, ценя радость — радость за Кайлеба и за неё — скрытую в этих приветствиях, свистках и хлопках. В данный момент всё это почти не осознавалось. Её мысли были заняты совсем другими вещами.

Это был долгий, страстный и очень основательный поцелуй. Кайлеб был методичным человеком, и он потратил время чтобы сделать всё правильно. Однако, наконец — без сомнения, из-за простого недостатка воздуха — он снова выпрямился, улыбаясь ей сквозь свист и топот ног. За его спиной она увидела графа Остров Замка́, коммодора Мензира, и капитана Атравеса, изо всех сил старающихся не улыбаться, как мальчишки-школьники, и радостный смех вокруг неё удвоился, когда она погрозила пальцем под носом мужа.

— А теперь вы должны пойти и доказать, какой вы бесстыдный, некультурный мужлан! — выругалась она, сверкнув глазами. — Я не могу поверить, что вы сделали что-то неприличное на глазах у всех! Неужели вы не понимаете, как нарушили протокол?!

— К чёрту протокол, — сказал он ей, не раскаиваясь, и потянулся, чтобы коснуться правой рукой её лица, в то время как левая поддерживала опускающуюся боцманскую люльку. Его пальцы нежно касались её щеки, ласково двигаясь, а глаза горели. — Это было весело, и я намерен делать это снова… часто. Сейчас же, если мы не посадим вас в эту люльку и не уберём с этого корабля, мы все пропустим прилив, и тогда, вероятно, мы получим откровенный матросский бунт.

— Я знаю.

Она позволила ему помочь ей сесть в люльку, хотя едва ли была настолько слаба, чтобы нуждаться в помощи. Он лично проверил, всё ли в порядке, и тут же завыли боцманские дудки, а морские пехотинцы вытянулись по стойке смирно и взяли на караул, когда её подняли с палубы. Начал бить корабельный колокол, и звон его глубокого, мелодичного голоса пробился даже сквозь шум возобновившихся приветствий. Его отбили двадцать четыре раза в официальном приветствии коронованному главе государства.

— Позаботься о нём, Мерлин! — внезапно она услышала, что плачет. — Верни его мне!

Она не собиралась говорить ничего такого сентиментального. Конечно, не перед всеми этими глазами и ушами! К счастью, восторженные возгласы вокруг неё были настолько ошеломляющими, что никто не смог её услышать.

Исключая одного человека.

— Я обещаю, Ваше Величество.

Каким-то образом сейджин услышал её, и его глубокий голос прорезал ревущий прибой всех остальных повышенных голосов, направленных в её сторону. Она поглядела на него, стоящего у плеча Кайлеба, словно щит за спиной мужа, и его неземного цвета сапфировые глаза блеснули в солнечном свете, когда он коснулся правым кулаком своего левого плеча в официальном приветствии.

Шарлиен Армак не была выросшим в тёплой оранжерее цветком. Много лет назад она поняла, что жизнь — это не героическая баллада, в которой добро всегда волшебным образом побеждает зло. Ей было не больше двенадцати, когда смерть отца научила её этому и привело её девичество к сокрушительному концу.

И всё же в тот момент, когда её взгляд встретились с ярко-голубыми глазами Мерлина Атравеса, она внезапно почувствовала иррациональную, но всепоглощающую уверенность. Она смотрела на него, пока люлька поднималась выше, затем начала опускаться к ожидающему катеру, чувствуя, как уверенность вытекает из него и входит в неё, и её глаза защипало от внезапного прилива слез.

Все глаза в этой гавани смотрели на неё. Все подзорные трубы были направлены на неё, и она это знала. Знала, что они могли увидеть, что она сдерживает слёзы, словно какая-то школьница.

Ей было всё равно. Пусть думают, что им нравится, верят в то, что выбрали. Она будет цепляться за этот последний взгляд на мужа, которого так неожиданно полюбила, и за сапфировое обещание снова вернуть его к ней домой.