Всем любителям русского рока известно, что Москва Армена Григоряна начинается в Московском авиационном институте, где 1 сентября 1977 года на вводной лекции первого курса Армен познакомился с Виктором Троегубовым, и некоторое время спустя они создали группу «Крематорий». Именно с конспектов, зачётов, вечеринок и прогулов лекций началась эстетика «Крематория». Тогда же появился и символ группы – здание с высокой трубой.

Но мало кто знает, что ещё до «Крематория» Армен играл в хард-роковой группе «Атмосферное Давление», которая базировалась в красном уголке ТЭЦ № 12 на Бережковской набережной. Ребята репетировали очень серьёзно, даже прогуливая институт, сидели там с девяти утра до девяти вечера с перерывом на обед. «Атмосферное Давление» успело дать несколько настоящих концертов, один из которых состоялся в… югославском посольстве, и записать магнитофонный альбом «Корабль дураков».

Между прочим, ТЭЦ – тоже здание с высокой трубой. Возможно, уже тогда у Армена родилась идея уточнения направления движения собственного творчества и создания «Крематория».

В 1997 году «Крематорий» совершил гастрольный тур по 77 городам России, а также ближнего и дальнего зарубежья. Все средства, заработанные в этой поездке, музыканты вложили в покупку небольшого домика неподалеку от метро «Сокол», где они устроили свою студию. Любопытно, что купили они здание бывшей котельной, которая была увенчана, разумеется, высокой трубой. Зная, как сложно было в 1990-х годах в Москве с покупкой недвижимости, я не думаю, что Армен специально выбирал именно такое здание, а приобрёл то, что было. Но так случилось, что выдуманный мир превратился в мир вполне реальный.

 

Я специально встретился с Арменом Григоряном, чтобы поговорить о тех пределах, в которых раскинулось море его Москвы.

 

Армен Григорян

 

– Вообще полем нашей деятельности, гулянья то есть, – начал свой рассказ Армен, – был такой сектор: улица Тверская от Маяковки с заходом на Пушку и по Садовому кольцу до Арбата. Вот здесь у нас всё и происходило. Зато, например, в Замоскворечье мы никогда не ездили.

Мы вышли на площади Маяковского, чтобы дальше пойти пешком так, как это бывало в те времена, когда метро «Пушкинская» ещё не было. Тогда Григоряну с друзьями для того, чтобы заглянуть на Пушкинскую площадь, о которой он написал одну из лучших своих песен, приходилось идти пешком от Маяковки. Но вначале мы свернули на Садовое кольцо и отправились к булгаковскому дому.

– В булгаковском доме у нас был концерт, после которого нас «повязали», – рассказывал Армен. – Я помню, что за пару недель до этого сейшена умер маршал Устинов, значит, это произошло в начале января 1984 года. На одном из наших квартирных концертов я познакомился с Мефодием, потом у него была группа «НИИ Косметики», а тогда она называлась «Металлолом». «У нас база в булгаковском доме, – сказал Мефодий. – Это недалеко от Маяковки. Приезжайте к нам посмотреть». Что ж, мы приехали и посмотрели эту их базу. Нужно было войти в арку, справа от которой был «Металлоремонт», и крутая лестница вела в подвальчик, в котором у них как раз и была база.

Здесь всё осталось, как тогда: и та самая арка, и тот же «Металлоремонт» чинит зонты и делает ключи, но на стене дома всё ж таки появилась мемориальная доска, посвящённая Михаилу Булгакову…

– Надо сказать, что для тех времён это было достаточно большое помещение, и мы решили организовать там концерт, – продолжил рассказ Армен. – После квартирных сейшенов для нас это было явным шагом вперёд, поэтому мы очень серьёзно отнеслись к подготовке этого концерта. Мы заранее привезли аппарат, поставили свет, для чего на стройке стырили какие-то прожекторы. У нас были костюмы – Егор Зайцев нас одел. Так что мы попытались всё сделать по высшему разряду. Я уже был в шляпе. Это, по-моему, был второй мой концерт, когда я выходил в шляпе. Мишка Россовский был одет в тельняшку, как матрос-анархист. Пушкину Егор придумал такой образ: белобрысый узбек. Он был такой беленький мальчик, а мы на него надевали узбекский халат, а иногда накручивали бигуди, будто он только что из ванной вылез. Тогда, конечно, были времена панка, но сейчас, вспоминая об этом, я думаю, вид у нас был ужасный. И всё же мы тогда не столько благодаря музыке, сколько в большей степени за счёт своего внешнего вида смогли подтянуть к себе поклонников из разных молодёжных слоев: у нас и панки были, и хиппи, а металлисты нас называли «акустический металл»… Итак, дали мы там концерт, и буквально на следующий день звонит мне Мефодий и говорит, что подвал опечатали, менты кругом ходят и пытаются найти игравших там музыкантов. Я говорю: «Чего нас искать-то! Мы всё равно аппарат должны забрать. Ты их предупреди каким-нибудь образом, что мы завтра приедем за аппаратом». Короче, приезжаем… А поехали туда все наши музыканты: и Пушкин, и Троегубов, и Россовский, – короче, все проявили солидарность, хотя знали, что идут на свой последний смертный бой. И дальше всё начало развиваться буквально по-булгаковски. Заходим мы во дворик, и происходит наш арест. Сначала в арке появляется первый мент, занимая исходную позицию, потом со спины, как это принято, ещё двое подходят, а уж затем из темноты переулка появляется стройный молодой человек с папочкой. «„Крематорий”?» – спрашивает. «„Крематорий”!» – отвечаем. И нас арестовывают. Следователь, кстати, знал все наши фамилии и клички. Для начала он предложил нам пройти в ближайший опорный пункт.

Мы прошли дальше по Садовому: этот опорный пункт располагался тогда буквально через дом.

– Мы туда пришли, – продолжил свой рассказ Армен, – и у нас состоялся очень конкретный разговор. Следователь сказал, что если состоится ещё один концерт, то это всё может закончиться гораздо хуже, чем сейчас. «Как хуже?» – спрашиваю. «Если ты и дальше будешь этой х…ёй заниматься, – ответил следователь, – то мы твоему папе письмо направим. И папа не обрадуется». А он, надо сказать, оказался осведомлён, где работал мой папа. А папа мой работал в военной промышленности. Он – авиаконструктор. И он не был в курсе того, чем его сынок занимается! Папа думал, что я учусь в институте! И это предупреждение сыграло свою роль. Нам пытались ещё припаять то, что мы продавали билеты! Но так как нашего тогдашнего администратора Димки Бродкина с нами в милиции не было, мы сказали, что не знаем, кто и какие билеты продавал. Мы, говорим, бесплатно играли. Мы – музыканты. Пришли – трынк-трынк – отыграли. Хотели сделать шоу, действо, что там и произошло.

Хотя это был обычный концерт, который проходил по схеме, принятой тогда для флэтовых концертов. У метро собирался народ, этому предшествовал парольный обзвон, потом приходил Бродкин и собирал с каждого по трюнделю. По такой схеме тогда проходили все концерты: кто-то приводил народ, кто-то собирал деньги…

– Следователь ещё долго, помню, выспрашивал нас: «Да что вы слушаете всякую ерунду?! Sex Pistols какой-то да Black Sabbath! Надо Криса Де Бурга слушать! Вот это – музыка настоящая. Мы с женой его очень любим». И ещё он сказал, что ряд песен «Крематория», в частности «Америка» и «Моя соседка», имеют чуть ли не антисоветский характер. Я говорю: «Давайте разберём текст! Там нет ничего такого, мы социальных песен не пишем». Но он говорит: «В любом случае эти песни вообще играть больше нельзя, а про остальные мы вам потом сообщим. Ждите звонка!» Мы, естественно, все здорово перепугались. Помню, у Бродкина были какие-то наши фотографии, так он их все по друзьям и соседям разнёс: «В случае ареста прошу сохранить». А потом раздался звонок из ЕНМЦ от Булата Турсуновича Мусурманкулова, тогдашнего директора рок-лаборатории. «Мы тут, говорит, на каждую группу собрали папочку, приходите, можете записаться в рок-лабораторию». Немного подумав, мы решили вступить в рок-лабораторию.

От булгаковского дома наш путь лежал в Столешников переулок, где некогда располагалась знаменитая московская пивная «Яма». По мотивам походов в «Яму» Армен написал немало песен, самая известная из них – «Безобразная Эльза». Кроме того, на последнем компакте «Крематория» «Реквием для всадника без головы» есть даже песня «Яма» – как бы репортаж из этой пивной.

– Было два солидных пивных бара, в которые мы ездили по выходным, а иногда даже и в будние дни. Это – «Ангар» на Лесной улице и «Яма». «Ангар» был подешевле, а «Яма» подороже. Поэтому мы в «Яму» ездили, когда были деньги. Но «Яма» была интереснее, потому что публика там была дико разношёрстной и новых знакомств у меня там произошло очень много. Причём знакомств очень серьёзных. Туда, например, часто ходил Владимир Орлов, автор «Альтиста Данилова». Он там персонажей для своей «Аптеки» собирал. И всякие шахматисты там бывали. Гроссмейстер Смыслов туда часто заходил. Там же мы познакомились и с Егором Зайцевым. Тогда это был патлатый чувак, весь в татуировках и очень ярких одеждах. Таким образом он изо всех сил пытался абстрагироваться от своего отца. Это у него шло как-то инстинктивно, потому что очень сложно жить в тени звезды. Кстати, образ человека в шляпе появился именно благодаря Егору. Сейчас Егор стал модельером уже совсем другого уровня. Я недавно был у него на просмотре в Доме моды, и то, что там увидел, мне очень понравилось. Это очень интересно и одновременно очень отличается от того, что делает его отец. Кстати, у нас и сейчас наверху лежат его костюмы, то есть наша с ним дружба продолжается… Среди завсегдатаев «Ямы» был вор в законе по кличке Кардинал. Он даже предлагал нам вложить какие-то бабки в группу, и мы долго думали, можно или нельзя с ним связываться. Однажды мы там сидели, и мой приятель говорит, что он, мол, рецидивист страшный, так что будь с ним осторожнее. А Кардинал умел читать по губам. Приятель говорил это мне совсем тихо, но, когда я повернулся к Кардиналу, тот мне сказал: «Всё, что он тебе про меня рассказывает, это в общем-то правда, я тебе это же смогу и сам рассказать. Да, действительно, я убил чувака, который ударил мою мать. Я не стал с ним церемониться и просто его убил». Еще в «Яме» была совершенно уникальная тётенька по кличке Стропило. Здоровая, черноволосая, мордоворотная, она отличалась исключительной честностью. Ты знаешь, что когда долго пьёшь пиво, то хочется сделать «прокладочку». А «прокладочка» находилась в магазине через дорогу, и Стропило за стакан, а то и за полстакана бегала туда. Ты ей даёшь деньги, и она честно приносит бутылки и сдачу. Однажды дело было в воскресенье, когда магазин был закрыт. Дали мы ей денег, ждём, а её всё нет и нет. Народ уже истомился, как вдруг она приходит, неся баночку: «Заказ выполнен!» Мы эту баночку открываем, а там – чача. Так девушка выполнила заказ, пусть не в магазине, но всё равно где-то «прокладочку» надыбала…

За разговором мы дошли по Петровке до Большого театра.

– Здесь, перед Большим театром, у нас случилась одна весёлая история, – продолжал вспоминать Армен. – Троегубов прочитал в каком-то объявлении, что продаётся аппарат для группы. Мы позвонили, встретились и решили его купить. Чтобы набрать денег, я продал всю свою коллекцию пластинок. Аппарат стоял на Неглинке, и вот здесь, у Большого театра, мы решили все свои десятки пересчитать. А был уже вечер, и должен был вот-вот начаться спектакль. Мы стали пересчитывать, шуршать, и не знаю, как это случилось, но вдруг все эти десятки, Ленины и Лукичи полетели в лужу. Огромная куча денег получилась! Мы их собираем, а тут подлетают какие-то чуваки: «Ребята, может, лишний билетик ещё остался?!» – «Да нет, – отвечаем, – не видите, что ли, что всё продали!» В итоге мы эту аппаратуру купили. Была она, конечно, хиленькой, но по тем временам иметь свою аппаратуру то же самое, что сейчас иметь собственную студию, потому что со своей аппаратурой мы могли ездить куда угодно. Загружали её в автобус и ехали на концерт, на танцы, на свадьбы, на выпускные вечера… И когда мы по флэтам играли на акустике, то брали две колоночки, усилитель, включали туда микрофоны, скрипочку, гитару – и это звучало очень убедительно.

От Большого театра мы по бывшему проспекту Маркса дошли до Тверской улицы.

– Здесь когда-то было кафе «Марс», а напротив – кафе-мороженое «Космос» (Тверская, 4). Директор нынешнего «Космоса» даже предлагал сделать там «крематорский» клуб, и мы всерьёз рассматривали это предложение. Но сейчас, по-моему, там на втором этаже уже никакого кафе нет. А раньше, я уж тебе правду скажу, мы туда ходили в основном… «клеить» тёток. В этом плане это было самое хорошее место! И даже можно было, как говорится, «не отходя от кассы»… Там сбоку от кафе «Марс» был переулочек, в котором всё время почему-то стоял солдатский вагончик, а солдаты всё время что-то ремонтировали. Продолжалось это годами. И вот заходишь в вагончик, даёшь солдатику трюндель, он на час уходит, а ты с девушками заходишь туда как в ресторан или гостиницу – и все дела. А потом можно было вернуться снова в «Марс» или поехать домой… Так что этот вагончик мне запомнился и с внешней и с внутренней стороны. А уж когда было совсем много денег и можно было девушку с собой пригласить, мы ездили в «Глобус» на Калининский. Он, по-моему, до сих пор там стоит. Там был бар, в котором подавали очень вкусный коктейль «Шампань Коблер» за рубль девяносто шесть копеек. И с девушкой там посидеть было очень приятно…