Королева умерла. Да здравствует король! Елизавета скончалась в два часа утра 24 марта 1603 года; девять часов спустя к придворным и знати, столпившимся на западной стороне Хай-кросс в Чипсайде, вышел канцлер Сесил; выслушав его заявление, собравшиеся закричали: «Боже, храни короля Якова!» Как сказал один из придворных, цитируя псалом: «Ночью нас посетило горе, но наутро радость». Узники Тауэра также узнали новость, и среди прочих Саутгемптон, который возликовал. Его, приговоренного Елизаветой к пожизненному заключению за участие в мятеже Эссекса, новый король вскоре освободил.

Король Яков долго добирался в столицу из Шотландии и прибыл во дворец в Гринвиче только 13 мая. Спустя шесть дней была выдана патентная грамота «в пользу Лоренса Флетчера и Уильяма Шекспира…», разрешавшая им представлять спектакли «для развлечения наших дорогих подданных и для нашего утешения и удовольствия, когда нам будет угодно их призвать», в их театре «Глобус», а также во всех других городах и поселениях королевства. Они больше не назывались «Слугами лорд-камергера». Они стали теперь «Слугами короля». Прошло еще несколько месяцев, и их произвели в королевские камердинеры, и их социальный статус значительно возрос. Им пожаловали право, а вернее, вменили в обязанность носить ливрею, состоящую из фиолетового камзола, облегающих штанов и плаща. Главный хранитель королевского гардероба составил список на получение четырех с половиной ярдов пурпурной ткани, и первым в нем значился Шекспир.

Возможно, трудно представить себе, как королевский слуга Шекс­пир участвует в какой-нибудь торжественной церемонии, но нет оснований полагать, будто он возражал против такой чести. Он взошел на вершину успеха. Миновали те дни, когда актеров считали бродягами и часто изгоняли из городов. Также остались в прошлом те времена, когда столица их принимала крайне неохотно, скорее, просто терпела их присутствие. Новый король, едва взойдя на престол, осыпал их своими милостями. До Якова актеров «Глобуса» приглашали играть спектакли при дворе раза три в году, не более, а за первые десять лет правления Якова они играли для короля по четырнадцать раз в году. Таким образом, королевский двор не только оказывал шекспировской труппе покровительство, но и был для нее источником дохода.

Конечно, у других это вызывало зависть. Фрэнсис Бомонт в «Женоненавистнике», пьесе о стремительном возвышении героя в обществе, мимоходом упомянул и преуспевшего Шекспира: «Другой персонаж, который предстанет перед вами, произошел из перчаточников и надеется вскоре сделаться благородным». О скромном происхождении Шекспира в ту пору уже всем было известно.

Уильям Шекспир и Лоренс Флетчер упомянуты вместе в патентной грамоте, и это весьма знаменательно. Флетчер, прежде никогда не упоминавшийся в числе актеров «Глобуса», фактически возглавлял труппу шотландских актеров, коим в прежние годы оказывал покровительство Яков, тогда еще Яков VI Шотландский; он даже защитил лицедеев от нападок шотландской церкви. Флетчера все знали как «комика Его Величества». И вот он последовал на юг за своим монархом и, храня ему верность, вошел в новую труппу — «Слуги короля». То, что имя Шекспира упомянуто в патентной грамоте непосредственно после Флетчера, показывает, что Шекспир был центральной фигурой в труппе «Глобуса». Многие шекспировские пьесы подверглись существенной переработке: ведь их предстояло сыграть перед королем. «Слуги короля» представили новые постановки «Комедии ошибок», «Гамлета», «Виндзорских насмешниц», «Бесплодных усилий любви», «Генриха V» и «Венецианского купца». Если король прежде не был знаком с пьесами Шекспира, то это положение быстро исправилось. Похоже, Якову особенно нравился «Венецианский купец»: он просил повторить спектакль; вероятно, судебные дебаты между Порцией и Шейлоком соответствовали его представлению об искусстве спора. Но более существенно то, что все новые, то есть написанные после 1603 года, шекспировские пьесы непременно играли для короля, некоторые — не единожды. Из платежных документов видно, что всякий раз, когда «Слуги короля» выступали при дворе, государь бывал на спектаклях.

Присутствие на спектаклях царственного зрителя существенно повлияло на развитие драматического искусства. Да и вряд ли могло быть иначе: лондонские театры всегда искали одобрения властей и их покровительства. Поэтому неудивительно, что после восшествия Якова на престол Шекспир с готовностью переписывал некоторые пьесы, выделяя фигуру короля. Таким изменениям подверглись «Макбет» и отчасти «Мера за меру». В пьесах, например, отразилась одна особенность нового монарха: Яков боялся колдовства, а более всего — черной магии, способной навредить правителю.

Отразился в пьесах и его страх перед толпой, и врожденная ненависть к пуританам. Члены королевской семьи очень любили прятать лицо под маской, и это пристрастие также повлияло на постановку различных картин и пантомим в поздних пьесах Шекспира, где в заключительном акте музыка и танцы занимают значительное место.

Однако «Слугам короля» недолго пришлось оставаться в Лондоне, наслаждаясь своим привилегированным положением. В город вернулась чума. Позднейшие подсчеты Джона Стоу показывают, что из двухсоттысячного населения умерло около тридцати восьми тысяч. Отныне упоминания чумы у Шекспира принимают особенно мрачный оттенок; все чаще он говорит о смерти, о страшных чумных язвах. Это были не трудности отдельных людей, но тяжкая беда, ставшая зловещей реальностью; биографы подсчитали, что около семи лет жизни Шекспира прошли под знаком чумы, которую тогда все называли не иначе как «смерть». В те времена лондонцы верили, будто чума приходит с других планет и воздух насыщается губительной лихорадкой. Истинной же причиной были крысы и блохи, заполонившие город; впрочем, лондонцы тогда этого не ведали.

Король выдал своим актерам по 30 фунтов «для поддержания жизни и ее облегчения» во время эпидемии, но все же им пришлось уехать из города. В конце мая 1603 года «Слуги короля» отправились в путь туда, где не было чумы, — в Малдон, Ипсвич, Ковентри, Шрусбери, Бат и Оксфорд; среди прочих шекспировских пьес они играли и «Гамлета». В том же году вышла первая публикация этой трагедии; текст, изданный в кварто, — неполный вариант, по-видимому, специально подготовленный для этих гастролей. В Малдон и Ипсвич труппа, вероятнее всего, добиралась морем. Актеры преодолели многие сотни миль. Они посетили больше городов, чем значилось в официальных документах, и дали более пятидесяти спектаклей. Можно предположить, что Шекспир заезжал в Стратфорд, расположенный менее чем в двадцати милях от Ковентри. Несомненно одно: в Лондоне он не остался.

В Саутуорке чума свирепствовала особенно жестоко. В приходе, где жил Шекспир, за шесть месяцев умерло больше двух с половиной тысяч человек. Среди них два давних обитателя Саутуорка, старые товарищи Шекспира по сцене — Уильям Кемп и Томас Поуп. Таким образом, эпидемия вынудила Шекспира бежать. В какой-то момент он покинул Бэнксайд и переселился в другую часть Лондона. Он сменил Саутуорк на более респектабельный и богатый район Силвер-стрит, между Крипплгейтом и Чипсайдом. Он снова снимал жилье, теперь он поселился в доме на углу Силвер-стрит и Магл (Монксвелл)-стрит, принадлежавшем гугенотам — семейству Маунтджой. Кристофер Маунтджой занимался изготовлением париков и женских головных уборов, в том числе и очень сложных; он выполнял частные заказы, но работал и для театров и, конечно, в силу своей профессии был тесно связан со «Слугами короля».

Дом был большой и просторный, в три этажа, с надстроенным верхним этажом и мансардами; его можно найти на «карте Агаса», составленной в 1560 году, где он выглядит впечатляюще даже в мелком масштабе. Мастерская Маунтджоя находилась на первом этаже, в крытой пристройке, а жилые помещения — наверху. Сама Силвер-стрит, о чем свидетельствует ее название, была богатой улицей. Джон Стоу рассказывает, что на ней стояли «различные торговые дома». На этой улице не один Маунтджой изготавливал парики, были и другие мастера, и тоже весьма искусные. В «Молчаливой женщине» говорится, что парик одной из героинь сделан на Силвер-стрит. Шекспир жил под одной крышей с Маунтджоем, его женой и дочерью, тремя подмастерьями и слугой по имени Джон. Возможно, это напоминало ему времена, когда он жил над лавкой на Хенли-стрит, рядом с подмастерьями. По меркам того времени это было небольшое и спокойное жилье. Но и там не обходилось без неурядиц. Мадам Маунтджой завела интрижку с местным торговцем и советовалась с Саймоном Форманом по поводу своей возможной беременности. А один из подмастерьев добивался благосклонности хозяйской дочери, чему активно содействовал Шекспир.

В Саутуорке Шекспир жил по соседству с театром, и к нему час­тенько заходили без приглашения друзья и коллеги. Но и на Силвер-стрит он не чувствовал себя одиноко. Он был близок со старым страт­фордским другом, издателем Ричардом Филдом; миссис Филд, гугенотка, посещала ту же французскую церковь, что и мадам Маунтджой. Лондон конца шестнадцатого столетия в чем-то напоминал маленький городок или деревню. Всего в нескольких ярдах от дома, в книжной лавке собора Святого Павла, Шекспир, возможно, рассматривал свои пьесы, продававшиеся по шесть пенсов. А на Флит-стрит, в новом магазине Николаса Линга при церкви Святого Дунстана, тоже совсем рядом с собором, он наверняка видел краткий вариант «Трагической истории Гамлета, принца Датского».

Мир книг был близок Шекспиру. Книги подпитывали его искусство, и он не мог без них обойтись, хоть и стоили они очень дорого. К 1600 году в Лондоне было около сотни издателей, несколько типографов и великое множество книготорговцев. Расчет этот весьма приблизителен, так как один человек мог совмещать все эти три занятия. Например, все типографы были в какой-то степени издателями; но не все издатели сами печатали книги. Многие книготорговцы обос­новались на Патерностер-роу, позади собора Святого Павла; во дворе самого собора находилось по меньшей мере семнадцать книжных лавок. Здесь сосредоточились издательское дело и книжная торговля, и так было вплоть до Второй мировой войны, когда этот район полностью выгорел в результате бомбежек. В сравнении с такими крупными центрами на континенте, как Брюгге и Антверпен, лондонское книготорговое сообщество было немногочисленным, но сплоченным и хорошо организованным. Лондонские издатели работали умело и профессионально, довольно требовательно подходя к качеству набора, верстки и печати. Издание пьес, в том числе и шекспировских, составляло лишь малую часть всей деятельности. Большими тиражами расходились молитвенники и благочестивые размышления, книги по истории и этикету. Самые популярные книги печатались тиражом примерно 1250 экземпляров.

Недалеко от Патерностер-роу находился Стэйшнерс-Холл — дом гильдии издателей, типографов и книготорговцев, где хранились реестры книг, напечатанных и разрешенных к печати. Книгу просматривали, устанавливали, не наносит ли она оскорбления религии, а затем, за плату в 6 пенсов, записывали в реестр. Издатель, представив книгу на регистрацию, получал на нее официальные права. Нарушение их каралось значительными штрафами, вплоть до конфискации тиража и более серьезного наказания — разрушения печатного станка. Поэтому вряд ли верно предположение о том, что многие из шекспировских пьес появлялись в «пиратских» изданиях. Однако пьесы нередко переходили от одного издателя к другому — такая практика сложилась очень давно. Например, Джон Басби зарегистрировал «Виндзорских насмешниц» и в тот же день передал право на издание Артуру Джонсону, который быстро опубликовал эту пьесу. В конце 1590-х Эндрю Уайз зарегистрировал и напечатал три исторические пьесы, а пять лет спустя уступил их Мэтью Лоу. Шекспировские пьесы выпускали в свет и другие издатели, среди них Николас Линг, Джон Дантер, Томас Миллингтон, Джеймс Роберте и Эдвард Блаунт. Это были в основном озабоченные выгодой торговцы и никоим образом не «покровители» драматурга.

Неподалеку от Шекспира жил также Джон Хемингс; он снимал дом на Эддл-стрит у кузнеца Томаса Сэвиджа, который был пайщиком «Глобуса». Другой товарищ по театру, Генри Конделл, жил в том же приходе, что и Хемингс. Можно сказать, что шекспировская театральная семья расселилась по всему району. Вполне вероятно, что Шекспир был крестным отцом Уильяма, сына Джона Хемингса, которого крестили осенью 1603 года в церкви Сент-Мэри-Олдерменбери, расположенной рядом с Силвер-стрит. Возможно, трое друзей иногда вместе отправлялись в «Глобус»: пройдя несколько сотен ярдов, они всходили на паром, перевозивший их через Темзу.

Порой высказывались догадки, что Шекспир переехал из Саутуорка прежде всего потому, что стал отдаляться от сцены и однажды бросил ее, разумеется, не переставая при этом писать пьесы. Он числится в списке актеров, занятых в пьесе Бена Джонсона «Сеян» в 1603 году, но его нет среди тех, кто участвовал в постановке комедии «Вольпоне» того же автора в 1605 году. Если это отсутствие в списке — не просто ошибка, то оно свидетельствует о решении Шекспира оставить театр. Он серьезно вкладывал деньги в землю в Стратфорде и не нуждался в актерском заработке. Также он получал доход от своей доли в «Глобусе» от постановки пьес. Ему было сорок лет — средний возраст по меркам той эпохи, — и он мог устать от бесконечной суеты театральных подмостков. И прилично ли землевладельцу по-прежнему выступать на сцене? С 1603 до 1616 года труппа его театра много гастролировала по провинциальным городам. Он к этому уже не стремился. Отныне если он и путешествовал, то только между Лондоном и Стратфордом, а с Силвер-стрит в «Нью-Плейс» перемещался не ради игры на сцене.

Чума посетила и Силвер-стрит. Во время эпидемии скончался королевский музыкант Генри Сэндон и его дочь. Умерли художник Уильям Линли и его жена. Жертвой чумы стал и привратник Барбер-Серджен-Холла, расположенного неподалеку от Монксвелл-стрит. А летом и осенью 1603 года Шекспир или жил в Стратфорде, или отправился вместе со всей труппой в гастрольный тур, вероятно, в последний раз.

В том году лондонские театры чаще всего стояли закрытыми. Театры закрывались, когда от чумы умирало более тридцати человек в неделю, а в 1603 году этот рубеж был значительно превышен. К октябрю труппы вернулись с гастролей и надеялись, что театры откроются. Жена Эдварда Аллейна писала ему в Бексхилл из их дома на Бэнксайде: «И я, и моя мать, и весь дом в добром здравии, и вокруг нас Болезнь идет на убыль, и, похоже, все быстрее и быстрее, с Божьей помощью. Все актерские труппы вернулись домой, и, насколько мы знаем, у них все благополучно…»

Но вряд ли все обстояло так уж благополучно, ибо «Слугам короля» пришлось перебраться туда, куда не дошла чума, — в имение Огастина Филипса в Мортлейке на берегу Темзы. В этом маленьком городке жил также маг и ученый Джон Ди, прославившийся в конце шестнадцатого века благодаря своим предсказаниям и научным изысканиям. С ним советовалась сама королева Елизавета. Во время пребывания в Мортлейке актеры, должно быть, виделись со знаменитым доктором Ди. По крайней мере так можно объяснить, откуда взялись упорные разговоры о том, будто шекспировский Просперо во многом напоминает этого мага — современника великого драматурга.

Отъезд Филипса из Лондона не отсрочил его смерти. Весной 1604 года он умер, завещав своему «другу Уильяму Шекспиру тридцать шиллингов золотом». Бывшему своему ученику он отписал пурпурный плащ, меч и кинжал, а новому — свои музыкальные инструменты. Шекспир при этом возглавляет список наследников, что заставляет думать, что Филипс питал к нему особую привязанность.

Филипс, возможно, участвовал в спектаклях до закрытия театра в 1603 году, когда «Слуги короля» в первый раз выступали перед своим новым покровителем. Из Мортлейка им пришлось выехать в Уилтон, поместье графа Пембрука около Солсбери в Уилтшире, где 2 декабря они играли для короля. Джон Хемингс получил 30 фунтов «за хлопоты и расходы его и остальной труппы по переезду из Мортлейка в графство Сарри ко двору и исполнение там перед Его Величеством одной пьесы». Сохранились бесчисленные свидетельства о письме графини Пембрук, отправленном из Уилтон-Хауса. В нем она будто бы советовала сыну приехать вместе с королем из Солсбери, чтобы посмотреть «Как вам это понравится». Она также упоминает, что «Шекспир сейчас у нас». Письмо пропало, но история о нем продолжает жить. Нельзя с достоверностью утверждать, что такое письмо действительно существовало, поскольку этому нет никаких подтверждений. Имеется даже свидетельство о «дружеском» письме самого короля Якова к драматургу, но вряд ли это следует обсуждать. Однако возможно, что именно граф Пембрук рекомендовал труппу лорд-камергера королю, обеспечив ей высочайшее покровительство; как мы видели, этот вельможа был тесно связан с Шекспиром и Бербеджем, а со временем стал доверенным лицом нового короля.

Из Уилтона король со свитой отправился в Хэмптон-Корт. «Слуги короля» последовали за ним. Они возвратились в Лондон лишь ранней весной. Один придворный заметил, что в Хэмптон-Корте «каждый день в большом зале представляли пьесу, на которой всегда присутствовал король и одобрял ее или не одобрял, если на то была причина; но кажется, он не находил в этом занятии особого удовольствия. Актеров больше любили королева и принц: в какие-то вечера они приходили на спектакли как частные лица». Как видно, король не так уж восхищался драматическим искусством. Он сам был склонен к театральности и прилагал изрядные усилия, чтобы подчеркнуть свое величие драматическими и символическими средствами; ко дню его «въезда» в Лондон были построены большие триумфальные арки по римскому образцу. Вероятно, он видел в театральном спектакле просто отблеск реальной власти и могущества. Но факт остается фактом: актеры выступали перед ним гораздо чаще, чем перед его предшественницей. О драматурге в это время тоже говорилось как о «дружелюбном Шекспире», в чьих пьесах «комедиант скачет, тогда как трагик стоит на цыпочках», и таким образом, «все довольны». Под «всеми» подразумевался новый король.

Отправить