Шекспир был на сцене, когда «Слуги лорд-камергера» играли спектакли перед престарелой королевой. Выступали они в Уайтхолле 26 декабря 1602 года и в Ричмонде 7 февраля 1603-го. А полтора месяца спустя утомленная властью, одряхлевшая Елизавета скончалась. В последние дни она отказывалась ложиться в постель и целыми днями стояла, держа палец во рту, размышляя о судьбе государей. Королева умирала, и устраивать представления в такое время было непристойно, поэтому театры закрылись, а спустя пять дней Елизаветы не стало.

Многие, включая томившегося в темнице Саутгемптона, считали ее тираном, слишком долго пребывавшим у власти. Шекспира тогда критиковали за то, что он не написал ни единого хвалебного слова о покойной королеве — ни одной «скорбной слезы» не уронила его «медоточивая муза». Напомнив Шекспиру о его ранней поэме «Обес­чещенная Лукреция», его попросили воспеть «похищение» Елизаветы «смертью, этим жестоким Тарквинием», но он отказался от этой чести. Одна из баллад, написанных в те дни, призывала «всех поэтов» оплакать королеву. Первым в списке поэтов, среди коих числился и Бен Джонсон, стоял Шекспир, однако он никак не отреагировал на призыв. В действительности у него не было причин скорбеть по поводу смерти королевы. Она отправила на плаху Эссекса и несколько близких ему людей, которых Шекспир хорошо знал.

И все же он не безмолвствовал. В ту пору он сочинил одну пьесу, изобразив в ней тошнотворную, пропитанную страхом атмосферу королевского двора незадолго до кончины Елизаветы. Это было не надгробное слово, а пьеса под названием «Троил и Крессида»; ее автор остро и мрачно высмеял самоуверенность и ханжество придворных. Высказывались догадки, что настроение пьесы определил провал восстания Эссекса в 1601 году, вызвавший у Шекспира ощущение подавленности и крушения надежд. Предполагали даже, что в образе Ахилла, скрывающегося в своей палатке, Шекспир вывел графа Эссекса. Находили сходство и других персонажей-греков с деятелями елизаветинского ancien regime, такими как Сесил и Уолсингем, — но все лицемерные и своекорыстные придворные так похожи друг на друга.

Вряд ли цензор мог запретить публикацию пьесы, тем более что действие ее происходило в легендарные времена падения Трои. Эта эпоха была особенно любима елизаветинскими поэтами и драматургами, и всего лишь четырьмя годами раньше Джордж Чэпмен опуб­ликовал свой перевод семи песен гомеровской «Илиады». Впрочем, в реестре книгоиздателей имеется запись о том, что Джеймс Робертс, издатель «Троила и Крессиды», имел право выпустить в свет эту пьесу только «при получении надлежащего разрешения»; возможно, с публикацией возникли трудности, о чем и свидетельствует такая необычная формулировка.

Миф о Троянской войне был одним из самых популярных среди всех античных историй, известных в елизаветинской Англии; он лежал в основе поэм Гомера и Вергилия. Многие любители древностей именовали Лондон новой Троей, Troynovaunt и полагали, что основали его потомки беженцев из павшего города. Однако в «Троиле и Крессиде» Шекспир сознательно опровергает легенды. Это пьеса, в которой ставится под сомнение традиционное преклонение перед троянским мужеством и греческой храбростью, открывается грубая, жестокая реальность, движущая обеими сторонами. Нет иных ценностей, кроме тех, что продиктованы временем и модой; здесь все продается и покупается, и любая человеческая ценность — всего лишь товар, который может быть куплен или продан на рынке. Такая авторская позиция выражала патриотизм Шекспира. Драматургу не позволили бы оплакивать с лондонской сцены печальную участь своей страны, но на древний мир цензура взирала снисходительно. Разве это не естественно — спрятать свою ярость в безопасном контексте?

«Троил и Крессида» — беспощадная сатирическая комедия на тему любви и войны. Когда Крессиду соблазняет греческий воин, зритель понимает, что любовь Троила и Крессиды — притворная, скоротечная. Отчасти это переработка поэмы Джефри Чосера «Троил и Хризеида», однако на смену средневековому изяществу и мягкому юмору приходит суровый язык нового бурного времени. Речь героев в значительной степени латинизирована, в ней встречается множество «грубых» слов, синтаксис порой излишне сложен и запутан. Как и в «Юлии Цезаре» Шекспир пытался создать картину античного мира. Возможно, он хотел создать нечто более значительное, нежели чэпменский перевод Гомера. Мы уже отмечали, что муза Шекспира была ревнива. Он стремился превзойти Чосера, как и Чэпмена, переписать героические мифы греков и римлян.

Однако в «Троиле и Крессиде» постоянно присутствуют сатира и ирония, шутки и буффонада. Вряд ли пьесу играли для самой королевы, но спектакль этот шел в «Глобусе». В реестре книгоиздателей говорится, что пьеса будет «представлена слугами лорд-камергера», а печатная версия, опубликованная шестью годами позже, гласит, что пьесу «ставили слуги Их Королевских Величеств в “Глобусе”». Итак, «Троил и Крессида» шла на сцене в годы правления Елизаветы и позже, когда взошел на трон ее преемник Яков I. По-видимому, пьеса была весьма популярна, в особенности благодаря неприязни к грекам — противникам троянцев, предполагаемых основателей Лондона. Имеются достоверные свидетельства, что «Троила и Крессиду» какое-то время играли в одном из Судебных иннов. Специально по такому случаю сочинили пролог и эпилог, последний — с явным оттенком непристойности. А в эпистоле, предваряющей кварто, пьеса была представлена как «новая, никогда не игранная на сцене, которой никогда не рукоплескала чернь своими грязными ладонями». Если Шекспир переработал пьесу для услаждения служителей закона, то вполне уместно было подать ее как «новую пьесу».

Тем не менее она остается самой жестокой из шекспировских пьес, за исключением, может быть, «Тимона Афинского»; многие склонные к романтизму биографы Шекспира предполагают, что в разгар работы над ней драматург перенес некое «нервное расстройство». Подобное утверждение далеко от истины. Его взгляд никогда еще не был так точен и остер. Однако в изданиях пьесы наблюдается некоторая неразбериха. В кварто пьеса именуется «историей», а в эпистоле к этой книге «Троил и Крессида» названа комедией; в изданном позднее фолио она определена как «трагедия». Это свидетельствует о том, что восприятие финала и основной тональности повествования неоднозначно.

Вот почему ошибкой было бы полагать, будто Шекспиром при выборе темы произведения руководили какие-либо личные мотивы. Ничто в его жизни и карьере не указывает на то, что выбор сюжета или темы обусловлен чем-то иным, кроме намерения развлечь пуб­лику. Он ничего не «сообщает». То, что он обратился в своей пьесе к Троянской войне, объясняется соперничеством между театрами. В 1596 году «Слуги лорд-адмирала» поставили пьесу, которая у Хенслоу обозначена просто как «Троя». Три года спустя Томасу Деккеру и Генри Четтлу было заплачено за пьесу под названием «День Троила и Криссы», а позже за пьесу «Агамемнон» (поначалу записанную в документах как «Троиллес и Креседа»). Мы видим, что несчастная судьба троянской пары стала частью новой театральной действительности. А потому вполне вероятно, что «Слуги лорд-камергера» попросили Шекспира написать драму на ту же тему. Однако, едва он взялся за работу, мощь его гения вступила в тайный сговор с движущими силами эпохи. Его слова обладали магнетизмом. К ним притягивались мельчайшие частицы рассыпающейся в прах придворной культуры и приходящего в упадок мира, где правили доблесть и благородство.

Отправить