Настал понедельник, полный дождей и тревоги. Вдова весь день провела у себя в кабинете, беседуя с покровителями. Избранным ничего не оставалось, кроме как мерить шагами второй этаж. Нам сказали оставаться поблизости. Вдова могла позвать нас, чтобы обсудить наши предложения.

Я сидела с сестрами в комнате Цири и Орианы и слушала их щебет, быстрый, как всполохи молнии за окном.

– Тобой заинтересовались все три покровителя?

– Если так, кого ты выберешь?

– Как думаешь, сколько они предложат?

Вопросы летали вокруг, и мои сестры-избранные делились впечатлениями, надеждами и мечтами.

Я слушала, но не участвовала в разговоре, потому что времени почти не осталось. Приближался вечер, и я готовилась встретиться со своим главным страхом: с тварью, сотканной из теней моих ошибок и неудач.

Часы пробили четыре, и Вдова послала за первой из нас, Орианой. Когда она вышла из комнаты, я спряталась в библиотеке. Сидя на стуле у окна с «Книгой Часов» на коленях, я смотрела, как дождь струится по стеклу. Я страшилась вновь читать о Камне Сумерек, боясь снова превратиться в безымянного мэванского лорда. И все же мне хотелось больше узнать о камне, скрытой в нем магии. Я желала вновь увидеть принцессу Нору, просто чтобы понять, она ли украла камень с шеи матери.

Я дрожала и читала книгу. Ждала перевоплощения, разрываясь между страхом и желанием. Но слова на хрупкой, пятнистой странице оставались лишь словами. Я гадала, окажусь ли в прошлом еще раз, увижу ли его снова, пойму ли, почему это случилось со мной, и действительно ли принцесса Нора похитила камень.

Было так много вопросов и ни одного ответа.

– Бриенна!

Голос Томаса, дворецкого, раздался среди теней библиотеки. Он застал меня врасплох, и я подпрыгнула. Мои ноги затекли и теперь горели так, словно в них втыкали иголки. Он стоял на пороге.

– Мадам приглашает тебя в свой кабинет.

Я кивнула и положила «Книгу Часов» на стол для занятий. Последовав за ним, я пыталась собраться с духом, мысленно вцепившись в образ Лиадан Каваны и воображая, что она дает мне толику своей силы и храбрости. Все же, войдя в кабинет Вдовы, я дрожала. Я ждала этого момента семь лет и понимала, что проиграла.

Вдова сидела за столом, окруженная теплым мерцанием свечей. При виде меня она улыбнулась.

– Пожалуйста, присядь, Бриенна. – Она указала на кресло перед собой.

Я подошла к нему и села, совершенно скованная. Мои руки были холодны как лед. Я сложила их на коленях и стала ждать.

– Как тебе вчерашнее солнцестояние? – спросила Вдова.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы собраться с мыслями. Должна ли я вести себя так, словно ничего не случилось, или нужно дать ей понять: я знаю, что не приглянулась ни одному из покровителей?

– Мадам, я должна извиниться, – выпалила я. Это был совершено не тот ответ, который ей хотелось услышать, но, едва я это сказала, слова потекли рекой. – Знаю, что вчера не раскрыла своей страсти, подвела вас и господина Картье, и…

– Милая моя девочка, пожалуйста, не извиняйся, – мягко прервала она. – Я позвала тебя не за этим.

Я глубоко вздохнула, стиснула зубы так, что стало больно, и посмотрела на нее. Нашла в себе крупицу мужества и признала свое поражение:

– Я знаю, что не получу предложений, мадам.

Я не понравилась Николя Бабино и Брису Матье. Но, прежде чем правда окончательно лишила меня самообладания, Вдова проговорила:

– Предложений не было, но это не должно угнетать тебя. Я знаю об испытаниях, что выпали на твою долю за эти годы, Бриенна. Ты работала усердней, чем любая избранная на моей памяти.

«Спроси ее теперь, – раздался тихий голос у меня в голове, почему она приняла тебя и как зовут твоего отца».

Но, для того чтобы задать вопрос, требовалось больше смелости и уверенности, а мои силы иссякли. Я сжала в руках подол ученического платья и произнесла:

– Я уеду завтра, с остальными. Не хочу больше обременять Дом.

– Уедешь завтра? – как эхо откликнулась Вдова. Она встала, прошлась по комнате и остановилась у окна. – Я не хочу, чтобы ты уезжала завтра, Бриенна.

– Но, мадам…

– Знаю, о чем ты думаешь, милая, – прервала она меня. – Ты считаешь, что недостойна быть здесь, что твоя страсть зависит от покровителя, обретенного на солнцестоянии. Но у каждой из нас свой путь. Да, пять твоих сестер обрели покровителей и завтра уедут, но это не делает тебя хуже. Напротив, Бриенна, мне начинает казаться, что я не разглядела твоих талантов и неправильно подобрала тебе покровителей.

Наверное, я смотрела на нее с открытым ртом. Обернувшись, Вдова улыбнулась.

– Я хочу, чтобы ты провела со мной лето, – продолжила она. – За это время мы найдем тебе подходящего покровителя.

– Но… мадам… я не могу просить вас об этом, – выдавила я.

– Ты и не просишь, – ответила она. – Я сама это предлагаю.

Мы замолчали, прислушиваясь к собственным мыслям и голосам бури. Вдова вернулась за стол.

– Не я утверждаю, раскрыла ли ты страсть или нет. Это решение господина Картье. Но, думаю, еще немного времени здесь пойдет тебе на пользу, Бриенна. Надеюсь, ты останешься на лето и к осени будешь украшением достойного покровителя.

Разве не этого я хотела? Немного времени, чтобы навести лоск, измерить истинные глубины своей страсти. Мне не придется смотреть в глаза деду, разочарованному моей неудачей. Меня не назовут бездарной.

– Благодарю вас, мадам, – ответила я. – Я с удовольствием останусь на лето.

– Рада это слышать. – Вдова снова поднялась на ноги, и я поняла, что она меня отпускает.

Я медленно поднималась по лестнице, возвращаясь к себе. С каждым шагом мне становилось все больней – я начала понимать, каким будет это лето: тихим и одиноким. В Доме, кроме меня, будут только Вдова и несколько слуг…

– Кого ты выбрала? – услышав мои шаги, радостно обратилась ко мне Мириай. Она, опустившись на колени, укладывала вещи в сундук из кедра, стоявший в изножье ее кровати.

Мой сундук находился в тени. Я уже собрала его, думая, что уеду завтра с остальными. Теперь придется все доставать обратно.

– Мне не сделали предложений. – От признания стало легче. Словно теперь, когда правда открылась, я снова могла дышать и двигаться.

Я села на свою кровать и взглянула на книги Картье. Надо будет не забыть отдать ему их завтра, до прощания.

– Бри! – Мириай подошла ко мне и опустилась на матрас. – Что случилось?

У нас не было возможности поговорить. Прошлой ночью мы были измучены корсетами и так устали, что рухнули в кровати без сил. Мириай сразу же засопела, а я лежала без сна, глядя во тьму, и думала.

Теперь я ей все рассказала.

О том, что подслушала в коридоре, о трех покровителях, о том, как Цири выбрала врача, о моих оговорках и об испорченном ужине. Я поведала ей о предложении Вдовы, о возможности остаться на лето, о том, что не могла разобраться в собственных чувствах.

Единственное, что я утаила, – залитый звездным светом миг с Картье в садах, когда он коснулся меня и наши пальцы сплелись. Я не могла рассказать о том, как он решил нарушить правило, хотя Мириай сохранила бы тайну.

Она обняла меня одной рукой.

– Мне так жаль, Бри.

Я вздохнула и положила голову ей на плечо.

– Все в порядке. Думаю, Вдова права и покровители – тоже. Вряд ли Брис Матье или Николя Бабино стали бы хорошим вариантом.

– Даже если и так, понимаю, как ты расстроена, насколько тебе больно. Я чувствовала бы то же самое.

Мы тихо сидели рядом. Я удивилась, когда Мириай поднялась на ноги и достала скрипку – дерево заблестело в сумраке, когда она прижала ее к плечу.

– Я сочинила для тебя песню, – призналась она. – Надеюсь, она будет напоминать тебе о том хорошем, что было, и о том, что лучшее еще впереди.

Она заиграла, музыка поплыла по комнате, сметая тени и паутину. Я откинулась на руки и закрыла глаза, чувствуя, как меня наполняют одна за другой ноты, словно кувшин – капли дождя. И, когда я почувствовала, что места внутри уже не осталось, перед моим мысленным взором возникла картина.

Я стояла на горе. Подо мной, словно волны моря, вздымались и опадали ярко-зеленые холмы, лежали долины, пронизанные сияющими ручьями, щетинились леса. Воздух был свежим и сладким, как нож, который режет, чтобы исцелить. Туман висел низко, словно хотел коснуться смертных, живших внизу, прежде чем солнце сожжет его.

Я никогда здесь не была, подумала я, но это – моя земля.

В этот миг я почувствовала тяжесть на шее, пульсацию рядом с сердцем, словно носила тяжелое ожерелье. Я стояла на вершине, смотрела вниз и ощущала неуловимую темную тревогу, будто хотела спрятаться…

Песня Мириай закончилась. Видение померкло. Я открыла глаза и увидела, как она опустила скрипку и улыбнулась мне. Ее глаза горели от страсти и вдохновения. Больше всего на свете мне хотелось сказать ей, как прекрасна была эта – моя – песня. Каким-то образом ей удалось сплести ноты так, чтобы открыть моему сердцу его истинный дом.

Холмы, долины и гора в тумане находились не в Валении.

Это было видение о Мэване.

– Тебе понравилось? – переступая с ноги на ногу, спросила Мириай.

Я поднялась с постели и обняла ее. Скрипка всхлипнула между нами, как капризный ребенок.

– Очень, Мириай. Ты столь хорошо меня знаешь и так любишь, сестренка.

– Я увидела твой портрет, написанный Орианой, – проговорила она, после того как я ее отпустила. – Я подумала о твоем наследии, о том, что ты двойственна: дитя севера и юга, о том, как это необычно и прекрасно. Я попросила господина Картье раздобыть мне мэванские ноты. Он помог, и я сочинила песню, полную валенийской страсти и мэванской отваги. Я вспоминаю оба этих качества, когда думаю о тебе.

Я не была плаксой. Этому научило меня детство в приюте. Но ее слова, откровение, музыка и дружба пробили брешь в дамбе, возведенной мною много лет назад. Я зарыдала так, словно потеряла кого-то, словно разбилась на части и исцелялась. Мириай плакала вместе со мной. Мы обнимали друг друга и смеялись, и рыдали, и вновь смеялись.

Наконец, когда слез больше не осталось, я вытерла щеки и сказала:

– Я тоже приготовила тебе подарок, хотя не такой замечательный, как твой. – Я подняла крышку сундука, где лежало шесть книжечек, одетых в кожу, переплетенных красной нитью. Внутри были стихи неизвестной госпожи Науки. Я давно восхищалась ею и решила купить их для моих сестер-избранных с крохотной суммы, которую дедушка посылал мне на каждый день рождения. Я хотела, чтобы они могли забрать поэзию на прекрасном пергаменте с собой и вспоминали меня.

Я вложила одну из книжечек в руки Мириай. Длинными пальцами она перевернула страницы и с улыбкой посмотрела на первое стихотворение. Прочла его вслух, изгнав из голоса следы слез:

– Как мне запомнить тебя? Каплей вечного лета? Первым цветком весны? Искрой костра осеннего? Инеем темной зимы? Нет, не так, ведь исчезнут они, а ты – за морем, на краю земли – останешься жить в веках.

– Стихи, – снова проговорила я, – не так прекрасны, как твой подарок.

– Это не значит, что я буду ценить их меньше, – ответила она, осторожно закрывая книжечку. – Спасибо, Бри.

Только тогда мы поняли, во что превратилась наша комната: по ней словно прошел ураган.

– Давай помогу с вещами, – предложила я. – А ты можешь рассказать мне о покровителе, которого выбрала.

Я стала собирать нотные листы и складывать платья, а Мириай рассказывала мне о Патрисе Линвилле и его гастролирующем оркестре. Она получила предложения от трех покровителей, но заключить сделку решила именно с ним.

– Ты со своей музыкой увидишь мир, – восторженно заметила я, когда мы наконец закончили сборы.

Мириай закрыла кедровый сундук и вздохнула.

– Мне кажется, я еще не осознаю, что уже завтра получу плащ и покину Дом ради постоянных путешествий. Надеюсь только, что не ошиблась. Договор с Патрисом заключен на четыре года.

– Я уверена: это правильный выбор, – успокоила я ее. – Пиши мне обо всех местах, где побываешь.

– М-м-м. – Было ясно, что она нервничает.

– Твой отец будет тобой гордиться, Мир.

Я знала, что они очень близки. Мириай была его единственной дочерью и унаследовала его любовь к музыке. Она росла под его колыбельные песенки, звуки клавесина. Когда ей исполнилось десять, она попросилась в Магналию, и он без колебаний отправил ее учиться, несмотря на огромное расстояние.

Он писал ей каждую неделю, и Мириай часто читала мне его письма. Она была уверена, что однажды мы встретимся, когда я навещу ее дом на острове.

– Надеюсь. Пойдем, пора спать.

Мы надели ночные рубашки, умылись и заплели волосы. Затем Мириай забралась ко мне в постель, несмотря на узкий матрас. Мы принялись перебирать наши любимые воспоминания: какими робкими и тихими мы были в первый год соседства, как однажды ночью забрались на крышу вместе с Абри, чтобы полюбоваться падающими звездами. Оказалось, Мириай боится высоты, и мы провозились до рассвета, пытаясь стащить ее вниз. Вспоминали обо всех праздниках, когда нам выпадала свободная от занятий неделя. Снега было достаточно, чтобы устраивать настоящие битвы. Наставники в эти дни вели себя скорее как старшие братья и сестры.

– Что думает господин Картье, Бри? – зевнув, спросила Мириай.

– О чем?

– О том, что ты остаешься на лето.

Я подергала нитку, выбившуюся из одеяла, и ответила:

– Не знаю. Я ему еще не говорила.

– Он вручит тебе плащ завтра?

– Наверное, нет, – призналась я.

Мириай посмотрела на меня в водянистом лунном свете:

– Что случилось между вами прошлой ночью в саду?

Я сглотнула, мое сердце замерло, словно хотело услышать, что я скажу. Я все еще чувствовала обжигающий след его пальцев у себя на руке, легких как перышко и уверенных. Что он пытался сказать мне? Он был моим господином, я – его избранной. Ничто не изменится, пока я не раскрою своей страсти. Возможно, он просто хотел утешить меня, и я не так поняла его жест? Скорее всего, так, ведь речь шла о господине Картье, поборнике правил, который никогда не улыбался.

Никогда раньше.

– Ничего особенного, – прошептала я и зевнула, чтобы скрыть неискренность. Если бы у нее остались силы, Мириай надавила бы на меня. Но через две минуты она засопела. Я же, напротив, лежала без сна, размышляя о Картье, плащах и тайнах грядущего.