5
Согласно расписанию, электричка преодолевала синюю ветку от начала до конца за два часа тридцать минут. Завершалась синяя ветка населенным пунктом под замечательным названием Старые Пряники, и где-то там проживал некий знакомый Иннокентия, специалист по решению черепно-мозговых проблем. Так назвал его сам Иннокентий и ехидно ухмыльнулся.
– Он что, врач? – спросила Настя.
– Он мастер на все руки.
– Мне кажется, что черепно-мозговыми проблемами занимаются врачи. Во всяком случае, слесарю я не позволю доставать эту штуку из меня. Ведь мы едем, чтобы достать из меня эту штуку?
– Ага, – с беззаботной улыбкой сказал Иннокентий.
У Насти возникло сильное подозрение, что он ей соврал. За более достоверной информацией она обратилась к Филиппу Петровичу. Тот оторвался от своей странной книжечки, сначала посмотрел – осуждающе – на Иннокентия, потом посмотрел – ободряюще – на Настю и сказал:
– Все будет хорошо. – Затем подумал и добавил: – Да, я надеюсь.
– Все будет хорошо, потому что мне нужны мои пальцы, – уточнил Иннокентий. – Слесарь он или не слесарь, но больше я не знаю никого, кто бы взялся за такое дело…
Тут на свободное место рядом с Иннокентием присел мужчина с большим рюкзаком, точнее, даже не присел, а упал, тяжело и устало. Рюкзак он затем сбросил на пол, вытер серым платком пот с шеи и лба и улыбнулся соседу золотозубой улыбкой. Иннокентий улыбнулся в ответ. Несколько мгновений спустя мужчина нахмурился и, будто бы вспомнив о каком-то срочном деле, вскочил с места, подхватив рюкзак. Не оборачиваясь, он торопливо зашагал в противоположный конец электрички.
– Его же никто не приглашал, – пояснил Насте Иннокентий.
– Сейчас все равно кто-нибудь сядет, – сказала Настя, глядя, как из тамбура в вагон все проходят и проходят люди. Но все они миновали Иннокентия, словно не замечали свободного места. Когда поезд тронулся, Настя оглянулась и убедилась, что единственное свободное место в забитом вагоне – рядом с Иннокентием.
– Это фокус такой? – спросила она.
– Не люблю тесноты, – шепнул Иннокентий.
– Это фокус? – повторила Настя. – Как вы это делаете?
– Я им внушаю, что здесь нет свободного места.
– Им всем?! Тут сто человек, и вы всем одновременно внушаете?
– Ну что ты пудришь девушке мозги? – осуждающе проговорил Филипп Петрович, не отрываясь от чтения. – Настя, он просто воняет. Поэтому с ним никто не садится.
– Очень смешно, – не одобрил шутку Иннокентий. – Воняет… Это новое тело, с чего оно будет вонять?
Настя поняла, что, если разговор будет двигаться опять в сторону скользкой темы старых и новых тел, у нее наверняка разболится голова и она опять подумает, что свихнулась.
– Иннокентий, а вот этот ваш знакомый…
– Настя, не напрягайте зря язык, зовите меня просто Кеша.
– Ладно. Кеша, вы уверены…
– Давай на «ты», – широко улыбнулся Иннокентий.
– Хорошо. Кеша, ты уверен, что твой старый знакомый все еще живет в этих Старых Пряниках?
– Я не понял вопроса.
– Ты вроде бы сорок лет просидел в подвале, – шепотом напомнила Настя. – То есть ты так говоришь.
– Ну и что?
– Думаешь, за сорок лет твой знакомый не мог переехать?
– С чего бы это ему переезжать? – искренне удивился Кеша.
– Все-таки за сорок лет много чего могло случиться…
– Не сомневаюсь. Раз уж изобрели растворимый кофе и пчелиные телефоны…
– Сотовые.
– Все равно – какая связь между пчелиными сотами и телефоном? Ты можешь объяснить?
– Объяснить не могу, но мне кажется, что нужно взять телефон и позвонить твоему знакомому. Уточнить, живет он там или нет.
– Настя, куда он мог деться за каких-то сорок лет? Он переехал в эти Пряники всего-навсего в… – на миг Иннокентий задумался, – сразу после войны.
– Какой?
– Какой-то, – пожал плечами Иннокентий. – Какая была последняя большая война?
– Вторая мировая? – предположила Настя.
– Вторая? – нахмурился Иннокентий. – То есть была и Первая? Сколько же я всего интересного пропустил…
Филипп Петрович почему-то хмыкнул.
– Но железные дороги уже были! – вспомнил Иннокентий. – Как бы он иначе попал в эти Старые Пряники? Так что времени прошло всего ничего, и куда он, по-твоему, должен был убежать? Он ведь только-только обустроился на новом месте…
– Расскажешь это в другом месте, ладно? – предложил Филипп Петрович, не отрываясь от своей книжечки.
– Людей стесняешься? – усмехнулся Иннокентий. – Чего их стесняться, если они все равно ни черта не понимают.
– Люди бывают разные, – строго сказал Филипп Петрович и посмотрел поверх очков на Иннокентия. Должно быть, этот взгляд содержал напоминание или предупреждение о чем-то важном, потому что Иннокентий пожал плечами и уставился в окно. Надолго, впрочем, его не хватило – он углядел неподалеку двух школьниц, которые сосредоточенно склонились над своими мобильниками, и снова заговорил с Настей.
– Эти телефоны без проводов – хорошая штука, – сказал Иннокентий. – Да?
– Ничего, – осторожно ответила Настя.
– А как ими убивают?
– Что?
– Двигатель прогресса – это желание убивать больше, быстрее и безопаснее. Как убивают сотовыми телефонами?
– Например, заколачивают в глотку болтунам, – ответил Филипп Петрович.
– Неэффективно.
– Делают из них взрывное устройство. Входящий звонок как детонатор.
– Вот это мне нравится. Вот это стильно.
– И еще от них бывает рак мозга. Говорят.
– И в это охотно верю. Это уже не так стильно, но все равно…
– А еще… – вдруг вспомнила Настя. – Я видела, как там, во дворе коттеджа…
– Когда ты украла у меня два пальца?
– Там была одна девушка, такая рыжая.
Филипп Петрович с интересом посмотрел на Иннокентия.
– Да, – сказал тот с некоторым раздражением. – Да, это была она. Доволен?
– Кеша, – тоном умудренного старца произнес Филипп Петрович, – она тебя доконает.
– Что это значит?
– Она решила тебя добить, так? Это значит, что она не успокоится. Никогда.
– Стойте. – Настя удивленно уставилась на Филиппа Петровича. – Вы ее знаете? Вы же говорили, что не знаете никого из тех, кто меня держал в том доме?!
– Не знаю, – согласился Филипп Петрович. – Те имена, которые ты называла, – Покровский, какая-то там Лиза, капитан Сахнович… Никогда раньше не слышал.
– Вы только что сказали про Лизу «она тебя доконает». Рыжая девушка, с которой Кеша схлестнулся во дворе коттеджа, – это Лиза…
– Соня, – хитро ухмыльнулся Кеша, словно вспоминал о некоей удавшейся ему пакости.
– Что?
– Чаще она представляется как Соня. А тебе она, значит, назвалась Лизой…
– Соня?
Боль выскочила, словно налетчик из-за угла, ухватила за голову и встряхнула как следует. Настя закусила губу, чтобы увлечь боль в сторону от многострадальной шеи и онемевшего затылка; стала глубоко и часто дышать, и на каком-то из этих поспешных вдохов перед ней вдруг всплыло лицо Лизы, причем не с короткой стрижкой, как во время их последней встречи, а с шикарными рыжими волосами, которые развевал ветер. Лиза смотрела сосредоточенно и, пожалуй, враждебно, но главное, что вдруг поняла Настя, созерцая это тонущее в тумане памяти лицо, ее действительно звали Соня и Настя об этом знала. То есть она об этом когда-то знала, но потом почему-то забыла и миллион лет называла рыжую этим фальшивым именем – Лиза… Почему так вышло?
– Сиди тихо, – вдруг сказала рыжая Соня-Лиза.
– Что? – не поняла Настя.
– Может, обойдется, – ответила рыжая. – Хотя вряд ли.
После этого ее лицо окончательно растворилось, перед глазами Насти осталась темнота, которая затем приобрела фактуру грязного пола вагона. Филипп Петрович осторожно обнял Настю за плечи и вернул в вертикальное положение.
– Ты как?
– Все… в порядке, – через силу произнесла Настя в ответ на озабоченный взгляд Филиппа Петровича. – Все нормально.
– Осталось полтора часа, – сказал ей Филипп Петрович. – Потерпи. А ты, – сказал он Иннокентию, – помолчи. Хватит этих дурацких разговоров.
– Это не я, – пожал плечами Кеша. – Это она сама. Мы-то говорили про сотовые телефоны, вполне безопасная тема…
– Я хотела спросить. – Настя поморгала, прогоняя непрошеные кошмары и стараясь забыть про боль, оставить ее ползать под кожей мелкой металлической пакостью. – Вы там дрались во дворе…
– Настя… – предупреждающе подался к ней Филипп Петрович.
– Нет, все в порядке. Вы дрались во дворе, у тебя была эта сабля, а у нее… Она просто взяла в руку мобильник и махала им. Что это была за штука?
– Мобильник?
– Ну, сотовый телефон. Он висел у нее на шее, она схватила его и…
– Ах это… – Кеша нахмурился. – Да, неприятно, когда просидишь сорок лет в подвале, а потом твоя бывшая девушка набрасывается на тебя с какой-то хреновиной, которую обычными глазами не Разглядишь, но зато она так жжется…
– С чем она на тебя набросилась? – заинтересовался Филипп Петрович.
– Что-то типа меча, но лезвие гибкое, очень гибкое. И его простыми глазами не разглядеть. Знаешь, самое противное в оружии врага, это когда ты его не видишь. Ты не знаешь, как его парировать. Глаза у меня тогда еще не пришли в норму, поэтому пару раз она меня задела.
– Ощущения?
– Как будто кислотой плеснули. Приятного мало.
– Я не видела никакого гибкого лезвия, – упрямо повторила Настя.
– Ну так я же говорю: простым глазом не заметишь. Нужны очки вот как у него, – Иннокентий показал на Филиппа Петровича.
– Но у вас тогда не было очков.
– Потому что мне они не нужны. Я и так все вижу.
– И ты видел это лезвие?
– Не так хорошо, как хотелось бы… Но видел.
– И что же ты сделал с Лизой? То есть с Соней.
– Ничего не сделал. Я просто убежал. Я часто убегаю от женщин, Филипп знает. – Иннокентий попытался перевести разговор в шутку, но Филипп Петрович не поддержал это начинание.
– Врешь, – сказала Настя. Она впервые произнесла это слово в лицо Иннокентию, хотя именно этим словом и определялось все ее отношение к этому человеку, его рассказам, его объяснениям.
– Нет, я не вру.
– Ты ведь убил её?
Иннокентий захохотал так, что на него неодобрительно обернулись люди с соседних скамеек.
– С девушкой надо провести разъяснительную работу, – сказал он, отсмеявшись, Филиппу Петровичу. – Иначе она так и будет говорить хохмами.
– Да, надо. Когда будет свободное время, – согласился тот и посмотрел на часы. Настя скосила глаза на циферблат и увидела, что ей еще целый час ерзать на неудобной деревянной скамье. Она вздохнула, закрыла глаза и попыталась задремать. Неожиданно ей это удалось, но прежде она услышала две негромкие фразы:
– Этот чертов меч, который был у Соньки, – сказал Иннокентий, – он что, оттуда?
– Откуда же еще, – ответил Филипп Петрович, и голос его был мрачным.
Но Настю все эти мрачные разговоры не касались, и она провалилась в короткий неглубокий сон, столь же неуютный, как и деревянная скамья под ее ягодицами.
