Когда мы говорим «мать», мы привычно представляем всецело поглощенную розовым свертком, завороженную младенчеством женщину. Слабый проблеск теоретического интереса в ней может вызвать лишь чужой сверток. Общие для всех свертков потребности? О чем вы? Но вместе эти женщины трудятся над величайшей из задач — они делают людей, и делают их хорошо.

Шарлотта Перкинс Гилман. Ее земля

Кэтрин Грей обращалась к огромному залу. Сегодня здесь по приглашению консалтинговой группы The Natural Step собрались потенциальные жертвователи средств. Грей резко сменила тему; закончив речь о последних достижениях компании, она заговорила о будущем. Одетая элегантно и строго — длинные волосы высоко подобраны, поверх черного свитера с воротом повязан темный платок — Грей оперлась обеими руками на трибуну. На большом экране у нее за спиной мелькали цветные кадры — Грей попросила сотрудников принести снимки их детей. С последней фотографии на собравшихся смотрел семимесячный сын Грей Дэвид Кай.

«Сегодня я стою здесь как мама, и руководит мной очень простое желание, — обратилась она к благотворителям. — Я хочу, чтобы Кай и остальные дети, чьи фотографии сменяются сейчас на экране, через двадцать лет слушали меня, не веря своим ушам. Я хочу, чтобы через двадцать лет Кай сказал бы: "Мама, вы что, на самом деле заправляли машины бензином, отравляя воздух? Вы правда производили бутылки из пластика, загрязняющего природные системы, и, один раз попив, выбрасывали их в помойку? Вы действительно закапывали ядерные отходы в землю и думали, что все обойдется? Ребята, неужели вы не понимали, что в этом мире все связано? Что мы связаны друг с другом? Большинство жителей планеты никогда об этом не задумывались?"» К концу монолога Грей полностью преобразилась — она стала голосом будущего, голосом своего сына. «Мама, спасибо, что встала на защиту правды, — говорила она. — Спасибо, что думала обо мне, обо всех детях. Спасибо, что участвовала в смене парадигмы, что помогла сделать все по уму».

Весенним днем 2003 года я сидела в том зале и слушала одно из самых сентиментальных обращений в моей жизни. И одно из самых трогательных. Идеальный штрих в стиле «материнства головного мозга»: в некий момент Грей прослезилась и прокомментировала: «Все из-за этих гормонов!» В конце выступления она вынесла на сцену Кая и обратилась к будущим спонсорам: «Кое-кто хочет вас поблагодарить!» Позже Грей рассказала, что инстинктивное желание построить обращение к публике вокруг Кая и собственной трансформации поддержали ее коллеги. При этом она, по собственному признанию, «вышла далеко за пределы зоны комфорта». Однако так уж сложилось, что президент этой организации фактически следовала давней и достойной традиции: матери способны поднимать личное на уровень политики, когда через заботу о благополучии собственной семьи мы учимся беречь весь мир.

Согласно устойчивому стереотипу, кругозор женщины, родившей ребенка, сужается, она становится пассивной, ее интересы ограничиваются домом и семьей. Однако ситуация часто прямо противоположна, материнство с не меньшей вероятностью дает женщине силы, порой она занимает весьма радикальную позицию, особенно если вопрос касается благополучия ребенка. Выбрав поле битвы, будь то развитие безопасных веломаршрутов до местной школы, участие в национальном автопробеге с целью сбора средств на исследования муковисцидоза или работа в штабе кандидата в президенты, женщина может с успехом использовать все способности, развившиеся благодаря материнству: тонкое восприятие, эффективность, жизнестойкость, высокомотивированность и развитые социальные навыки.

В проникновенном эссе, которое в возрасте восьмидесяти шести лет создал один из ведущих мировых нейробио­логов Пол Маклин, данный феномен описан в терминах анатомии мозга. Основываясь на эволюционной модели триединого мозга у млекопитающих, Маклин предположил, что передняя поясная кора — часть лимбической системы, расположенная в центре коры головного мозга, — определяет развитие экстенсивного материнского поведения. Именно оно отличает млекопитающих от других животных. В 1998 в публикации «Женщины: Более гармоничный мозг?» (Women: A More Balanced Brain?) он высказывает следующую теорию: возможно, материнское поведение человека эволюционировало, чтобы задействовать более молодую префронтальную кору. В результате «забота о благо­получии ближайших родственников была перенесена на прочих представителей вида — имела место психологическая трансформация, являющаяся по сути эволюцией чувства ответственности в так называемое общественное сознание». Он делает вывод, что благодаря развитию мозга, «теперь — впервые в истории биологии — мы наблюдаем уникальный эволюционный этап: человек, прежде сопереживавший страданиям и смерти исключительно "своих", учится сочувствовать всем живым существам».

Многие идеи Маклина, включая эту, весьма противоречивы. Однако современная история знает множество примеров того, как женщины использовали энергию, источником которой было обычное бытовое чувство ответственности, для столь масштабных свершений, как изменение общества.

Тактика воинствующего материнства

Действуя в одиночку или в составе таких авторитетных групп, как «Матери площади Мая» или «Матери против вождения в нетрезвом виде», женщины часто задействуют тот самый статус, который, по мнению большей части общества, заставляет их интересоваться исключительно домом. К примеру, Хиллари Клинтон в статье о здравоохранении, опубликованной в New York Times Magazine в 2004 году, призналась, что писала свой текст за кухонным столом. После вторжения США в Афганистан писательница Барбара Кингсолвер жаловалась: «Такое ощущение, что стоишь на детской площадке, а мальчишки вокруг визжат "Это он начал!" и кидаются камнями... А я все оглядываюсь, будто вот-вот подойдет чья-нибудь мама и скажет: "Мальчики! Мальчики!"»

Часто женщины предпринимали еще более решительные шаги, как это сделала Кэтрин Грей: брали детей на руки, в буквальном смысле слова, или использовали их фотографии — как пронзительный символ чистоты намерений. Активисты Американского общества трезвости — одного из самых влиятельных движений — опубликовали плакаты, где матери стоят в окружении детей. Они хотели показать стране, как уязвимы семьи, где отцы страдают от запоев. Даже суфражистки печатали фотографии детей, словно говоря, что материнский долг наделяет их и правом политического голоса. На одной из открыток того времени изображены шагающие дети с лозунгом: «Голосуйте за наших матерей».

Возможно, важнейшим проявлением трансформации, через которую проходит любая мать, является осознание своей роли защитницы, сопровождающееся обострившимся восприятием опасностей этого мира. Как вы уже прочитали выше и как говорила с трибуны Грей, в этой роли усиливается эмпатия, мы видим ситуацию с позиции потенциальной жертвы. Бремя ответственности, которое столь многие из нас ощущают, часто лишает женщину покоя, заставляет решиться на совместные действия.

Лидер феминисток Джейн Аддамс апеллировала к этому потенциалу в обращении к женщинам в 1915 году, где она призывала тех добиваться права голоса. Избирательный бюллетень она называет «инструментом сохранения дома» и утверждает, что, если женщины хотят достойно выполнять свои традиционные обязанности, они должны «расширить зону личной ответственности» и взять под контроль деятельность уполномоченных по гражданским делам. «Если мусор не собирают и не утилизируют по правилам, мать, живущая в многоквартирном доме, столкнется с детскими болезнями и даже смертью — в одиночку она не в силах защитить семью от этих бед, хотя ее нежность и преданность не знают границ», — говорит Аддамс и добавляет:

Она не может быть уверена ни в качестве мяса, купленного к обеду, ни в свежести фруктов. Что, если мясо не проверили городские службы? А подгнившие фрукты, которые так часто выставляют на прилавок в спальных районах, нужно уничтожать в интересах национального здоровья. Коротко говоря, даже если женщина хочет лишь вести хозяйство и растить детей, как в старые добрые времена, ей неизбежно придется до некоторой степени развить общественное сознание и заниматься вопросами, не лежащими непосредственно в пределах ее жилища. Личной ответственности и преданности семье уже недостаточно.

Вдохновленные этим обращением, миллионы матерей США — за несколько лет до получения избирательных прав — организовывали первые кампании, вступали в волонтерские группы, становились инициаторами важных социальных реформ. С 1830 по 1920 год под лозунгом «социального домоводства» эти объединения, включая Национальный конгресс матерей (предшественника Ассоциации родителей и учителей), проводили публичные лекции, писали открытые письма и подавали петиции, посвященные самым разным злободневным темам — безопасности продуктов и лекарственных средств, пенсиям для вдов с детьми и неимущих матерей (так было положено начало современным программам социальной поддержки), обязательному школьному обучению, реформе детского труда, государственным детским садам и бесплатным общественным библиотекам. «Многие воспринимали себя как матерей нации, не просто как мамочек отдельных детей, — говорит Теда Скочпол, историк в Гарварде. — Они считали, что у женщин сильнее развито и в некотором смысле больше ориентировано на общество нравственное чувство».

Та эпоха стала золотой порой для матерей, вовлеченных в политику, вопреки (или, возможно, благодаря) странному противоречию в культуре: женщин возводили на пьедестал, при этом у них и отдаленно не было равных с мужчинами прав. («Женщина — никто. Жена — это все — так сформулировала общественную позицию газета Philadelphia Public Ledger and Daily Transcript, комментируя эпохальную Конвенцию по правам женщин в Сенека-Фоллз в 1848 году. — Красивая девушка стóит десятка тысяч мужчин. Мать равна Богу во всемогуществе».) Движение трезвенников, возникшее в середине XIX века, вовлекло многих женщин, в частности знаменитый дуэт бездетной Сьюзен Энтони и невероятно влиятельной Элизабет Кэди Стэнтон, любящей матери семерых малышей, которых она нежно называла "маленькими убогими недоразвитыми вандалами"».

Эти революционно настроенные женщины без раздумий присоединились к движению за отмену рабства — так они обрели союзников для многолетней борьбы за право голоса. Во время медового месяца в 1840 году Стэнтон с мужем решили посетить Всемирную конвенцию противников рабства, проходившую в Лондоне. На месте обнаружилось, что Британское и иностранное общество против рабства (British & Foreign Anti-Slavery Society), выступавшее спонсором мероприятия, запретило приходить женщинами. Дамы, желающие послушать докладчиков-мужчин, могли присутствовать лишь в отдельном зале, отгороженном от основного пространства конференции. «Мне показалось весьма характерным, — вспоминала позже Стэнтон, — что аболиционисты, так остро воспринимавшие вред рабства, абсолютно слепы, когда в аналогичном положении оказываются их собственные матери, жены и сестры».

Стэнтон и Энтони быстро стали друзьями, и в течение многих лет «тетя Сьюзен» часто помогала Стэнтон с детьми, Стэнтон же черпала в материнстве вдохновение для политических свершений. Так, она писала о совместно проведенном дне, когда им обеим пришлось максимально задействовать навыки многозадачности: «Мы по очереди стояли в дозоре на домашних сторожевых башнях, планировали развлечения, улаживали споры, защищали слабых от притеснения сильных и пытались обеспечить равные права всем членам семьи... и всем гражданам нации».

Настоящие истоки Дня матери

Широкая публика в целом незнакома с тем фактом, что современный праздник во всей его слащавой приторности, эта золотая жила для американских производителей цветов и открыток, которую мы называем Днем матери, возник в те ранние годы, когда женщины впервые потребовали права голоса, и имел откровенно политическую окраску. Материнство воспевают с древнейших времен. Греки устраивали празднества в честь Реи, матери богов. Римляне поклонялись богине-матери Кибеле. Англичане в XVII веке чествовали Мадонну — и воздавали должное собственным матерям — в Материнское воскресенье, четвертое от начала Великого поста. Однако американский праздник изначально не предполагал, собственно, оды материнству, идея заключалась в том, чтобы вдохновить женщин на совместное движение к переменам. Во время гражданской войны учительница и мать семейства из Западной Вирджинии Анна-Мария Ривс-Джарвис организовала проведение Дней материнского (sic) труда для улучшения местных санитарных условий, а в послевоенные годы — для примирения семей, чьи сыновья сражались на разных сторонах. Параллельно работе Джарвис, суфражистка Джулия Уорд Хау, мать шестерых детей, автор книги «Боевой гимн Республики», начиная с 1878 года также выступала за объявление национального Дня матери: она предполагала, что праздник будет строиться вокруг идеи мира во всем мире. После смерти Джарвис в 1905 году ее дочь, которую тоже звали Анна, дала торжественное обещание продолжить традицию и приложила все усилия для объявления Дня матери государственным праздником.

В 1914 году президент Вудро Вильсон подписал официальное постановление и объявил второе воскресенье мая национальным праздником. При этом акцент сместился с потенциальных возможностей матери на ее роль в семье. Вскоре открывшиеся возможности оценила коммерческая индустрия — торжество рынка приводило дочь Джарвис в ярость. Будучи уже в преклонном возрасте, она подала судебный иск в попытках остановить отмечание Дня матери в его нынешнем виде. По некоторым данным, ее даже забирали в полицейский участок за попытку сорвать собрание, где женщинам продавали белые гвоздики. Она доказывала, что это «день, посвященный чувствам, а не выгоде».

Однако, несмотря на дешевые букеты и бессмысленные побрякушки, которые теперь нам вручают каждую весну, матери продолжали проявлять политическую активность, если повод был достаточно весомым. Они снова и снова обращались к общественным клише, связанным с материнством, чтобы добиться своих целей. К примеру, образ бесконфликтной матери не единожды использовался в антивоенных кампаниях. Во время войны во Вьетнаме женщины из Южной Калифорнии объединились в группу «Еще одна мать за мир» (Another Mother for Peace), прославившуюся своей доброжелательной настойчивостью. Вскоре группа трансформировалась в мощное национальное движение. «Наш миссия исходит из того, что мы, матери, приводим в этот мир чудесных людей, а значит, наша обязанность — улучшать его, ведь они будут здесь жить», — объясняла мне одна из основательниц движения Герта Кац. В 2003 году Кац, которой тогда было уже за семьдесят, помогала группе возобновить деятельность, чтобы противостоять военным действиям США в Ираке.

Как и madres в Аргентине, матери в Америке часто объединяются, лишь когда беда касается их лично. Порой даже возникает ощущение, что открывшиеся для заботы о новом человеке резервы — кладезь интеллектуальных способностей и энергии — столь велики, что их необходимо куда-то перенаправить, если вдруг ребенок погибнет или с ним случится беда. В 1979 году Кэндис Лайтнер потеряла тринадцатилетнюю дочь, виновником гибели стал пьяный водитель, которого уже неоднократно задерживали за это же правонарушение. Пятимесячная дочь Синди Лэмб попала в сходную аварию и стала одной из самых юных американок с диагнозом квадриплегия. Так возникло движение «Матери против вождения в нетрезвом виде» (MADD). Вскоре филиалы организации открылись по всей Америке, со временем появились и зарубежные отделения — в Канаде, Австралии, Швеции и Японии. Аналогичным образом беспокойство по поводу хронических детских проблем со здоровьем побудило Лоис Гиббс, домохозяйку, проживавшую в северной части штата Нью-Йорк, в местечке Лав-Канал, найти истоки проблемы. Она выяснила, что буквально под ее домом захоронили 21 000 тонн химикатов. Гиббс смогла объединиться с соседями и впоследствии получила известность как крестная мать законо­проекта «О суперфонде» — она повлияла на создание федерального закона, регулировавшего зачистку других мест сброса токсичных отходов.

Лайтнер, Лэмб и Гиббс «расширили свою зону ответственности», как назвала бы их деятельность Джейн Аддамс, в силу наличия болезненных личных причин, однако других матерей сплачивает одна лишь растущая тревога о состоянии планеты, мира, где растут их дети. Так обстоит дело с движением «Матери действуют» (Mothers Acting Up), возникшим в мае 2002 года в Боулдере (Колорадо). Активисты призывают общаться с выбранными ими чиновниками на такие темы, как глобальное потепление, генетически модифицированные продукты, расходы на образование. Словно эхо слов Аддамс звучит реплика К. Пелмас, матери двух мальчиков и одного из лидеров движения. По словам Пелмас, ее все больше и больше смущала ироничность ситуации: она беспокоилась по поводу здоровой еды и безопасной экологии, «при этом глобальные надежды и желания (здоровая планета; мир, полный радости; забота и поддержка для всех детей на Земле) таились глубоко внутри, и я не могла заговорить о них. А ведь мне не нужно даже спрашивать остальных матерей, я знаю, что эти желания есть у каждой из нас».

Это ощущение соотносится с теорией Сары Раддик о «материнском мышлении» — четком видении мира и системе ценностей, — которая строится вокруг повседневной заботы о ребенке и так называемой «сохраняющей любви». Раддик надеялась, что такой подход к жизни аналогичен следованию принципам ненасилия Ганди, таким как примирение и противостояние несправедливости. В 2001 году в эссе, написанном буквально через несколько дней после трагедии 11 сентября, Раддик еще раз выразила надежду, что «люди, для которых труд заботы о детях составляет бóльшую и важную часть жизни, возможно, со временем научатся создавать и поддерживать культуру мира своими мыслями и действиями». Впрочем, в интервью 2004 года Раддик с грустью отметила, что нет практически никаких доказательств особенного миролюбия у матерей и отцов.

Порой кажется, что правдиво обратное. Вспомним матерей древнего города-государства Спарты. «Со щитом или на щите» — так они напутствовали сыновей, уходящих на битву. Тяжелый, громоздкий солдатский щит первым бросали при бегстве, но при этом его можно было использовать в качестве носилок. Увы, матери активно участвовали в агрессивных сообществах правого толка — будь то нацистская Германия, американский Ку-клукс-клан или типичная городская культура подростков-скинхедов. Историк Клаудиа Кунц, автор книги «Матери в отечестве: Женщины в нацистской Германии» (Mothers in the Fatherland: Women in Nazi Germany), предполагает, что этот феномен, возможно, объясняется исторически закрепленным подчиненным положением женщины, ностальгией по традиционным ролям и стабильному обществу. Причем все эти тенденции усиливаются при экономических кризисах, когда человеку банально страшно. Как писала Вирджиния Вулф, «те, кто находится в экономически зависимом положении, имеют веские причины бояться».

Эти или иные факторы определили исход выборов в США в 2004 году? По данным одного из соцопросов, большинство женщин (51%) голосовали за демократического кандидата Джона Керри, но множество замужних матерей (56%) голосовали за Джорджа Буша. Во время политической кампании активно обсуждалось потенциальное влияние так называемых «защищающих мам», которые, по утверждению экспертов, нуждались в решительном лидере в эпоху страха перед терроризмом. По некоторым данным, советник Буша Карл Роув считал изменившееся отношение женщин с детьми младше восемнадцати лет ключевым фактором, определившим исторический триумф республиканской партии на выборах в конгресс в 2002 году. Тогда Буш стал первым в столетии республиканским лидером, при котором партия получила места на промежуточных выборах. «После 9/11, — говорит тридцатичетырехлетняя Дебби Крейтон из Санти (Калифорния), мать двоих детей, дважды отдававшая голос Биллу Клинтону, прежде чем проголосовать за Буша, — все, что мне нужно от президента, — это сила, это должен быть сильный человек».

Хотя женщины в целом начиная с 1980-х предпочитали демократов — что неудивительно, учитывая печально известное «гендерное неравенство», — замужние дамы давно проявляют бóльшую консервативность. (Также они более ответственные избиратели, они чаще приходят на выборы и голосуют, чем одинокие женщины.) «Ими движет забота о детях», — говорит консультант по общественному мнению Этель Клейн, проводившая исследование материнской фокус-группы в те годы. Это звучало актуально, особенно в 2004 году, когда группу избирателей спросили, боятся ли они, что член их семьи может пострадать при следующем террористическом акте. Утвердительно ответили лишь 17% мужчин и 43% женщин (из них больше половины матерей с детьми младше восемнадцати). Критики Буша, ставящие под сомнение его разумность, возможно, усомнятся в исходном положении данной книги: на самом ли деле женщина-мать становится умнее? Однако, как уже обсуждалось, мотивация защищать свое потомство — одна из мощнейших сил, определяющих поведение матерей млеко­питающих. Для многих из нас она перевешивает доводы разума, делает невозможным взвешенный анализ.

История полна примеров, когда матери принимали самостоятельные решения и бросали дерзкий вызов устоявшемуся порядку вещей. Одной из самых смелых леди, которую некогда окрестили «опаснейшей женщиной в Америке», стала блондинка в кружевной блузе, активистка рабочего движения XIX века, называвшая себя Матушка Джонс.

Как Матушка Джонс нашла новую семью

Мэри Джонс родилась в Корке (Ирландия) в 1837 году. Будучи тридцатилетней домохозяйкой, она жила в Мемфисе и заботилась о муже и четверых детях. Но вскоре из-за эпидемии желтухи погибла вся ее семья. Младшему ребенку не было и года. Она омывала тела, готовясь к похоронам, и скорбела в полном одиночестве. Позже она написала, что никто не пришел на помощь, потому что остальные семьи поразило не меньшее горе.

Буквально за одну ночь Джонс превратилась из кухарки, прачки и поломойки, без минуты отдыха обихаживающей пятерых людей, в женщину, отвечающую лишь за себя... но ей было необходимо вновь обрести утраченный смысл жизни. Со временем она переехала в Чикаго, где устроилась на работу в ателье по пошиву дамского платья, обслуживавшее «аристократов», которые обитали в роскошных особняках на Лейк-Шор-драйв. Ее поражала пропасть между «лордами и баронами» и «дрожащими несчастными, безработными и голодными, бродившими по берегу замерзшего озера». Подобные сцены заставили ее спустя несколько лет стать активным членом объединения «Рыцари труда», набиравшего силу в 1880-х. Ее миссия и слава были уже близко.

Вскоре пламенные речи Мэри Джонс стали неотъемлемой чертой громких уличных выступлений, которыми сопровождались забастовки на угольных шахтах, металлургических заводах и текстильных фабриках, на пивоварнях и железных дорогах. Она, словно мать, вставала на защиту угнетенных рабочих и, чтобы усилить впечатление от своих высказываний, создала невероятный образ Матушки Джонс, которая, по задумке, выглядела гораздо старше, чем настоящая Мэри, одевалась в старомодные черные платья и частенько упоминала свою скорую кончину. Ее биограф Эллиотт Горн упоминает: «К 1900 году она перестала где бы то ни было называть себя Мэри, а в переписке подписывалась как Матушка. Так к ней обращались в те годы рабочие, представители профсоюзов и даже президенты Соединенных Штатов, а она говорила им "мальчики"». Горн отмечает, что образ Матушки Джонс был нужен самой Мэри Джонс не меньше, чем ее делу:

Образ раскрепощал ее, в то время как от большинства американок общество ожидало тихого домашнего существования. По иронии судьбы, став символом и объявив себя матерью угнетенных, Мэри Джонс получила право идти туда, куда вздумается, и говорить на любую волновавшую ее тему. Она отрицала социальные условности и расшатывала устои. Она презрела ту самую роль, загонявшую в жесткие рамки столь многих женщин. <...> Она отказалась от семьи, вся ее жизнь протекала на глазах публики; впрочем, точнее говоря, она расширила границы круга семьи, включив в него всех своих рабочих детей.

Мэри Джонс прекрасно сознавала, что ее образ производил столь сильное эмоциональное впечатление в силу обращения к глубинным ассоциациям с ролью бескорыстного хранителя, который оберегает и согревает нас, учит различать добро и зло и наводит порядок, если мы влипли в неприятности. Политизированные матери, например Кингсолвер и Клинтон, раз за разом играют на этих ассоциациях, предлагая публике образы, связанные с детской, или метафоры, «заготовленные» на кухне. Символом движения аргентинских madres стал белый платок на голове, изначально это были пеленки пропавших детей, на которых с любовью вышивали имена малышей. Также стоит упомянуть «Розовый код» (Code Pink) — группу активисток, проводящих пикетирование Белого дома в знак протеста против войны и загрязнения окружающей среды. Их название — это больничный термин, условный сигнал к экстренному реагированию: «похищен ребенок». На сайте «Марша миллиона матерей» (Million Mom March), движения, возникшего в 1999 году против насилия с применением огнестрельного оружия, есть список публичных фигур: одним предлагается «подумать над своим поведением» (в последний раз это был Джон Эшкрофт), а другим — «угоститься пирогом» (к примеру, Майклу Муру).

В 1984 году демократы в конгрессе отчаянно разыскивали эффектную реплику, которая поколебала бы позиции президента, гениального Рональда Рейгана. Вдохновение посетило Пэт Шредер (Колорадо) утром, когда она готовила детям омлет, — с тех пор Рейган известен как «Тефлоновый президент». Матери на публичных позициях не прочь прихвастнуть. Часто они объявляют себя экспертами по эффективности — впрочем, иногда это мнение формируют окружающие. Когда губернатора Мичигана Дженнифер Грэнхолм, восходящую звезду демократической партии, мать троих детей, спросили о сумятице, царящей на ее новом месте работы — в парламенте, она ответила: «Как всякая хорошая мать, я умею наводить порядок там, где до этого развели бардак».

Этот же образ использовала Пэтти Мюррей — еще за много лет до того, как в 1992 году стала первым американским сенатором с детьми-дошкольниками. Дебютом Мюррей в политике стала организация с нуля коалиции, в состав которой вошли 13 000 родителей. Их целью было уберечь местную программу дошкольного образования от сокращения бюджета. Мюррей и в дальнейшем принимала участие в работе местного отдела школьного образования, затем вошла в сенат Вашингтона и в конце концов приняла участие в выборах в конгресс и в сенат США. Она получила известность как «мамочка в кедах». Газета Seattle Post-Intelligencer назвала ее «рабочей лошадкой, а не выставочным скакуном».

Как продемонстрировали Грэнхолм и Мюррей, роль матерей в политике США постепенно становится все более значимой, и эта тенденция не ослабевает. Здесь их «материнское мышление» востребовано, они не сторонние наблюдатели, а выдающиеся представители государственной власти. В первые годы нового тысячелетия в состав конгресса и сената США вошло больше матерей, чем когда-либо в истории. Также небывалое количество женщин с детьми работают в таких престижных областях, как юриспруденция, бизнес и наука.

Измените материнство — измените мир

Растущая доля матерей на рынке труда — тенденция, достигшая исторического пика в начале XXI века, сопровождалась все усиливающимся чувством неудовлетворенности. Разумеется, отдельные представительницы высшего класса отказались от корпоративных крысиных бегов и предпочли реализовывать свое стремление к первенству в составе местных школьных советов и футбольных команд. Однако те, кто не мог себе этого позволить, тяжело переживали сложившуюся в обществе норму. У них не было другого выхода, кроме как отдать шестимесячного ребенка в ясли, и те драгоценные минуты, что они хотели бы разделять с семьей, им приходилось проводить в очереди в «Макавто». Разумеется, родители и дети страдают от такого положения вещей, они чувствуют себя одинокими, а идеал церебрального «обогащения» остается недостижимо далек. Они часто возмущаются лицемерием государства: постоянно продвигая новейшие теории о том, как нужна ребенку сильная привязанность (к мамам, папам, к редкому виду «любящих опекунов»), правительство не обеспечивает родителям даже минимальной поддержки.

Так что же нужно сделать?

Некоторые решения предлагают различные фракции движения за реформы, набравшего силу в начале нового тысяче­летия. Лидерами являются различные эксперты и правозащитные организации, требующие признания и поддержки базовых принципов заботы о ребенке. К моменту написания этой книги в движении наметилось два течения. Одна из фракций ориентируется на «матерналистский» дух «женских» политических реформ XIX века, они демонстративно говорят исключительно о благополучии детей. Другое направление декларирует стремление к лучшей участи для самих матерей, его представители отмечают более чем символическую ценность женского труда, требуя прямой экономической поддержки.

Первую группу возглавляет проект «Материнство» (Motherhood Project), запущенный в 2001 году под руководством Энолы Эйрд из Панамы, выпускницы Йельской школы права. Эйрд часто обращается к личному опыту, когда рассуждает о преимуществах «гармоничного» образа жизни. Она образцовый представитель революции уклонистов. Первые семь лет после рождения дочери Эйрд посвятила юридической карьере, сулившей ей достаток и обилие возможностей. Однако наступил день, когда ее настигло чувство вины: дочь заболела, но Эйрд все равно оставила ее с сестрой… Тогда Энола бросила карьеру, заявив, что «совершенно измотана и пребывает в чудовищном стрессе».

Оставшись без работы, Эйрд с головой погрузилась в деятельность местных служб семейной и социальной помощи, полномочия которых в те годы ограничивались пределами штата, хотя существовали и национальные объеди­нения. В том числе Эйрд сотрудничала с Фондом защиты детей в Вашингтоне. В тот период она родила еще одного ребенка, взяла на себя заботу о пожилых родителях и тете. Она прилагает невероятные усилия, чтобы выполнить взятые на себя обязательства, не забывая и о роли правозащитника, поэтому для нашего интервью в конце 2003 года Эйрд выделила полчаса, когда отвозила по делам престарелых родственников. Но реальность внесла свои коррективы. Из-за статических разрядов в наушниках мобильного телефона и сильного шума (пассажиры вовсю болтали на заднем сиденье) нам приходилось по несколько раз повторять каждую фразу. К тому же ее телефон почти разрядился. Когда я сказала, что пишу книгу, в которой хочу рассказать, как материнство делает нас умнее, ее первой реакцией было: «Вы шутите, да?» Но уже в следующую минуту она рассказывала, что материнство и связанный с ним труд кардинальным образом изменили ее жизнь. Раньше ее интересовало лишь благополучие собственных двух детей, но теперь она мыслит шире — ей небезразлична наша культура в целом. «Материнство меняет ум, дух, отношение к себе. Но я не знаю, насколько по-разному происходит эта трансформация в культуре, которая нас поддерживает, и в той культуре, которая в этом не заинтересована», — говорит Эйрд.

Очевидно, слишком многие женщины в Америке лишены такой опоры. Но знает ли Эйрд, как это изменить? Во время разговора она рассказала, что все еще пытается разобраться в вопросе. Отчасти именно с этой целью она курирует национальное исследование, которое отразит мнение 2000 женщин. По ее словам, полученные сведения дадут представление о конкретных темах, которые нужно разрабатывать, и подскажут возможные решения в контексте «материнского ренессанса», что позволит акцентировать внимание на таких «нематериальных ценностях», как «забота и взаимосвязь».

Также она объявила объектом пристального внимания телерекламу: по мнению Эйрд, это часть «токсичной для детей» культуры. Активисты начали с предупреждения рекламодателей: матери, участвующие в проекте, намеревались выступить против продвижения продукции и рекламных исследований в школах, а также целевого обращения в рекламе к детям младше восьми лет. Эйрд ознакомила конгресс с влиянием рекламы на детей, а также совместно с созданным ею «Материнским советом» обратилась с письмом к главе телерадиосети CBS Лесли Мунвсу, протестуя против рекламы во время трансляции Супербоула-2004.

Проект «Материнство» поддерживает ценности стабильных браков и роли матери как основного гаранта теплых взаимоотношений в семье, что вызывает определенные опасения у критиков: создается ощущение, что активисты призывают матерей посвящать себя исключительно дому. Эти сомнения усиливает спонсорское покровительство проекта консервативным Институтом американских ценностей. Другие партнеры института (в том числе Мэгги Галлахер, автор книги «В защиту брака») в своих высказываниях одобряют устаревшую социальную модель мама — домохозяйка, отец — кормилец. По словам Эйрд, она не разделяет эти взгляды и поддерживает женщин, выбирающих карьеру и готовых положиться на помощников в вопросе заботы о детях. Однако сайт проекта декларирует следу­ющее: «Матери играют ключевую роль в развитии ребенка; нас нелегко заменить другими людьми».

Вторая фракция иначе подходит к вопросу. В центре внимания — потребность матерей в экономической и социальной опоре, вне зависимости от ситуации с детьми. Джоанна Брандейдж, основательница национальной группы поддержки «Матери и не только» (Mothers & More), утверждает, что это вызвало определенные сложности при ее создании. «Материнство делает женщину львицей, но до последнего времени мамы никогда не объединялись ради себя самих. Это несколько противоречит нашему образу родительницы и воспитательницы, — сказала мне она. — Однако мы не склонны к компромиссам. Мы — организация, чьей первой и главнейшей целью является поддержка не-материнских ипостасей, которые часто оказываются подавлены, угнетены в период материнства. По нашим ощущениям, идеологи феминизма не довели до конца работу в этом вопросе».

В 1987 году Брандейдж было тридцать пять, она работала почтальоном и после рождения второго ребенка приняла решение остаться дома. «Мы готовились к финансовым проблемам, но куда тяжелее мне далась потеря себя, — говорит она. — Я подписала заявление об увольнении, посадила трехмесячного малыша в автокресло и два часа просто ездила по городу, безостановочно рыдая». Она разместила объявление в местной газете в Элмхерсте (Иллинойс) и вместе с еще несколькими матерями, мыслящими сходным образом, создала группу, которую они назвали FEMALE (Formerly Employed Women At Loose Ends). Более 7000 рядовых членов в 180 отделениях выполняют простые бытовые задачи — «готовят любимое жаркое, невзирая на наличие ребенка», а также реализуют далекоидущие планы, например воздействуют на государственных чиновников, чтобы добиться содействия родителям и опекунам.

По словам Брандейдж, она видит необходимость «просветительской работы» даже среди членов ее организации — многие из них до сих пор не готовы выпрямиться во весь рост и потребовать справедливости. Поэтому она поддерживает цели более энергичного, бескомпромиссного движения «Матери должны иметь равные права» (Mothers Ought to Have Equal Rights). Значительное влияние на идеологию движения оказала книга Энн Криттенден «Цена материнства» (2004). Автор подвергает пристальному разбору рабочие правила, брачные законы, юридические кодексы и культурные традиции: по ее мнению, их общий эффект таков, что ценность материнства стремится к нулю. Криттенден говорит, что «свободная» женщина, которая работает наравне с мужчинами, остается сверхурочно и ездит когда и куда понадобится, почти не сталкивается со специфическими гендерными препятствиями в карьере. Однако, если любая из этих женщин решит завести семью, ее ждут неприятные сюрпризы, причем последствия возникшего предубеждения порой преследуют ее всю жизнь. Пенсия матери меньше, чем у мужчин и бездетных женщин; вероятность столкнуться с бедностью для американок старше шестидесяти пяти в два раза выше, чем у мужчин того же возраста.

Чтобы содействовать решению этой проблемы, движение «Матери должны иметь равные права», основанное Криттенден совместно с другой писательницей-феминисткой Наоми Вульф («Миф о красоте», «Недоразумения»), составило Программу укрепления экономического потенциала с целью ввести в США социальную поддержку, аналогичную той, что имеют родители и опекуны в Великобритании, Канаде, Франции, Бельгии, Голландии и Скандинавии. В отдаленной перспективе члены движения ратуют за оплачиваемый декретный отпуск для каждого родителя, возмещаемый налоговый вычет для лиц, заботящихся о членах семьи, находящихся на иждивении, кредит на социальное страхование для лиц, ухаживающих за детьми на безвозмездной основе, прожиточный минимум и качественное обучение для лиц, ухаживающих за детьми на платной основе, гарантированный гибкий график для родителей младенцев и детей ясельного возраста, отражение неоплачиваемого домашнего труда в национальном валовом внутреннем продукте.

В первые годы нового тысячелетия растущее внимание к разнообразным нуждам детей и воспитателей заставило американских политиков задуматься. Активисты в более чем двадцати штатах требовали принять закон, который установил бы оплачиваемый декретный отпуск, как это произошло в Калифорнии. Материнские группы поддержки также горячо приветствовали проведение в январе 2003 года нового национального исследования времязатрат, за которое было ответственно Бюро переписи населения США. Были получены данные (уже приводившиеся в этой книге), сколько часов матери и отцы в Америке посвящают детям. Высказывалось мнение, что это важнейший шаг к введению пособий по социальному обеспечению для лиц, заботящихся о детях на безвозмездной основе.

Однако очевидно, что движению в защиту материнства еще предстоит долгий путь, прежде чем обещания начнут воплощаться в жизнь. Также критики обращали внимание на то, что самая активная фракция являлась в то же время и самой привилегированной: эти женщины могли позволить себе такую относительную роскошь, как прекратить работать, пусть и временно, и посвятить себя родительству. При этом именно они требовали введения кредитов на социальное страхование. Это могло привести к развитию элитарного снобизма, особенно — во время войн и национальных экономических трудностей. Это обвинение уже предъявляли феминистскому движению в 1970-х. Но центральной проблемой, безусловно, оставалось вовлечение отцов в выполнение домашних обязанностей — прогресс в этой области определенно наметился, но шел слишком медленно. Забота о зависимых членах семьи оставалась по большей части неоплачиваемым, невидимым — женским — трудом.

Изменение сложившегося статус-кво позволило бы матерям использовать их интеллект максимально эффективно, вырваться за пределы бытовых обязанностей — ради детей… и нации в целом. Но для этого нужна глубинная трансформация домашнего хозяйства и переворот на рынке труда: сейчас большинство работодателей, как нечто само собой разумеющееся, возлагают максимум надежд на сотрудников, не обремененных семьей и детьми. Почти сто лет назад Шарлотта Гилман, писательница с феминистическими и социалистическими взглядами, предложила воображаемое видение общества, способного решить эти проблемы. Действие романа «Ее земля» разворачивается в тропическом краю, в результате землетрясения изолированном от материка, причем большинство мужчин погибают. В течение 2000 лет обитатели этой земли никак не контактируют с внешним миром, женщины приходят к власти и со временем получают возможность самостоятельно заводить детей — исключительно девочек.

Учитывая природную склонность ставить качество превыше количества, в этой стране разумных матерей тщательно планируют прирост населения, чтобы максимально использовать имеющиеся ресурсы, избегать бедности, развивать образование и пестовать благополучие. Гилман ведет рассказ от лица трех путешественников-мужчин, которые случайно находят затерянный край. Сначала их содержат как пленников, потом принимают как гостей. Но когда женщины узнают, как обстоят дела в мире за пределами их земель, они требуют мужчин покинуть страну и никому не рассказывать о своем открытии. Путники в конце концов принимают эти условия.

Гилман в своем романе, безусловно, несправедлива ко многим порядочным, добрым мужчинам, а ее отношение к женщинам настолько оптимистично, что выглядит наивно. Однако эту книгу, как и «Материнское мышление» Сары Раддик, озаряет немеркнущий свет истины — надеюсь, такое же впечатление произведет и моя работа. Речь о том, что базовый этический принцип материнства — забота о других — делает нас умнее, мудрее, сообразительнее. Процитирую Пола Маклина: «Зачем мы здесь, если не для того, чтобы помогать друг другу?»