АЛЬМАНАХ СКАЗОК НА 1828 ГОД ДЛЯ СЫНОВЕЙ И ДОЧЕРЕЙ ОБРАЗОВАННЫХ СОСЛОВИЙ

Много лет тому назад, когда дороги, что вели через Шпессартский лес, были еще скверными и ездили по ним не так много, как нынче, шли по этому лесу два молодых человека. Одному из них было лет восемнадцать, и был он кузнецом, другому по виду больше шестнадцати было не дать, этот второй был подмастерьем у ювелира и впервые в жизни отправился странствовать по белу свету. Дело было к вечеру, и темные тени от высоких сосен да буков уже легли на узкую дорожку, по которой шагали друзья. Кузнец бодро что-то насвистывал, а то принимался играть со своим псом по кличке Шустрый и нисколько не беспокоился по поводу того, что вот уже и ночь надвигается, а никакого порядочного ночлега поблизости не видать. Зато Феликс, так звали ювелира-подмастерье, то и дело с опаской озирался по сторонам. При каждом порыве ветра ему все чудилось, будто он слышит чьи-то шаги, а в кустах по обочинам ему все мерещились какие-то лица.

Нельзя сказать, что подмастерье был каким-то особо суеверным или пугливым. В Вюрцбурге, где он учился, он слыл среди товарищей отчаянным храбрецом, которого так просто на испуг не возьмешь, но сегодня у него было как-то неспокойно на душе. О Шпессарте рассказывали всякое, говорили, будто тут орудует какая-то большая шайка разбойников, на их счету, дескать, немало грабежей, случившихся здесь в последнее время, и несколько страшных убийств, произошедших совсем недавно. От этого подмастерью было как-то не по себе — он опасался за свою жизнь, ведь им вдвоем будет ни за что не справиться с вооруженными бандитами. Вот почему он думал про себя, что напрасно послушался кузнеца и пошел с ним через лес, нужно было раньше остановиться на ночь где-нибудь на опушке.

— Если меня сегодня ночью ограбят и убьют, лишив не только всего добра, но и жизни, то это будет на твоей совести! — сказал он наконец своему товарищу. — Это ты меня уговорами заманил в такое жуткое место!

— Не трусь! — отвечал тот. — Чего нам, ремесленникам, бояться? Или ты считаешь, что господа разбойники окажут нам такую честь и нападут на нас, чтобы ограбить и убить? Ради чего им так стараться? Ради моего выходного платья, которое у меня в ранце? Или ради нескольких медяков, припасенных в дорогу? Нет, это надо ехать четвериком да разодетым в пух и прах, чтобы они пошевелились ради такой добычи и пошли на убийство.

— Стой! Слышишь, вроде как свист! — испуганно воскликнул Феликс.

— Да это ветер свистит среди деревьев! — успокоил его кузнец. — Давай, шагай вперед, уже недолго осталось!

— Тебе-то хорошо говорить, — заныл подмастерье. — Вот спросят они у тебя, что несешь с собой, обыщут да найдут у тебя только и всего — твое выходное платье, один гульден и тридцать крейцеров, а меня-то они сразу порешат, потому что у меня с собой и золото имеется, и украшения кое-какие.

— И зачем, спрашивается, им тебя ради этого убивать? Вот представь, выйдут сейчас из-за кустов четверо или пятеро молодцев с заряженными ружьями, возьмут нас на мушку и спросят так вежливо: «А что это вы несете, любезные? Не беспокойтесь, мы просто хотим избавить вас от тяжелой поклажи», ну и так далее, все чинно и спокойно. Ну а ты, как умный человек, откроешь свой ранец и тоже очень вежливо выложишь на землю свое барахлишко — и желтую жилетку, и синий кафтан, и две рубахи, и все шейные платки, и браслеты, и гребенки, и прочую мелочь, а потом сердечно поблагодаришь их за то, что они оставили тебя в живых.

— Ишь, чего придумал! — разгорячился подмастерье. — С какой это стати я должен им отдавать украшения, которые у меня приготовлены для моей крестной, доброй графини? Да ни за что! Пусть лучше заберут мою жизнь, пусть порежут меня на куски! Она мне как мать родная! Воспитывала меня, заботилась обо мне с моих десяти лет! Заплатила за мое обучение, за одежду, за все, за все! И вот теперь, когда я наконец могу ее навестить и отдать ей украшения, которые она заказала у моего мастера, и показать ей мои собственные изделия, чтобы она увидела, чему я научился и что уже умею делать, — теперь я должен ни с того ни с сего взять и запросто все отдать, да еще и желтую жилетку в придачу, которую она мне подарила? Нет, уж лучше умереть, чем отдать этим дурным людям украшения моей крестной!

— Не будь дураком! — воскликнул кузнец. — Если тебя убьют, то твоя графиня так и так ничего не получит. Поэтому лучше уж отдать украшения, зато жизнь сохранить.

Феликс ничего на это не ответил. Тем временем незаметно опустилась ночь, на небе вышел тонкий месяц, от которого было так мало света, что на пять шагов вперед невозможно было ничего разглядеть. Феликсу становилось все страшнее и страшнее, теперь он старался держаться поближе к товарищу, давешние речи которого не оставляли его в покое: он так и не мог решить, согласиться с его доводами или нет. Так прошли они еще не меньше часа, как вдруг заметили в некотором отдалении свет. Подмастерье высказал опасение, что, может быть, это разбойничий притон, от которого лучше все же держаться подальше. Но кузнец растолковал ему, что разбойники живут в пещерах или землянках, а это — тот самый постоялый двор, о котором им говорил еще человек, повстречавшийся перед самым лесом.

Дом был хотя и большим, но вытянутым и невысоким. Перед ним стояла повозка, из конюшни доносилось ржание лошадей. Кузнец махнул подмастерью, подзывая его к окну с открытыми ставнями. Встав на цыпочки, они могли разглядеть всю комнату. В кресле возле печки спал человек, который, судя по одежде, был кучером — похоже, это его повозка стояла во дворе. С другой стороны от печки, за прялкой сидела женщина с девочкой, а за столом у стены расположился какой-то человек, перед которым стоял стакан вина, голову он подпирал руками, так что лица его было не разглядеть, но кузнец, посмотрев на его платье, рассудил, что он, видать, из благородных.

Пока они так стояли, притаившись, под окнами, в доме залаяла собака, Шустрый, пес кузнеца, тут же отозвался, на лай во двор выскочила служанка — посмотреть, кто там явился.

Путникам были обещаны ужин и ночлег. Они вошли в дом, сгрузили в угол свои тяжелые узлы, туда же определили палки, шляпы и подсели к столу, за которым расположился тот самый одинокий гость. Друзья поздоровались с ним, тот сразу поднял голову, и они увидели, что лицо у него совсем молодое и сам он имеет вид весьма благородный. Незнакомец в ответ тоже поздоровался любезно и поблагодарил пришедших за приветствие.

— Поздно вы, однако, путешествуете, — сказал он. — Вам не страшно было в такую темень идти по Шпессартскому лесу? Я вот предпочел с моим добрым конем устроиться тут на постоялом дворе, чем ехать дальше и всего-то выиграть какой-то час.

— Это вы, сударь, верно рассудили, — отвечал кузнец. — Топот копыт хорошего коня звучит как музыка для всяких лиходеев и приманивает их аж издалека. А когда по лесу шагают два бедняка вроде нас, с которых разбойникам что взять — разве что, наоборот, самим подать, то они с места не сдвинутся!

— Что правда, то правда, — согласился кучер, который, разбуженный приходом новых постояльцев, подсел к столу. — Бедному-то человеку они вроде как зла не могут причинить, раз поживиться нечем, но говорят, что бывали случаи, когда они и бедняков лишали жизни просто так, злодейства ради, или уводили с собой и силком заставляли участвовать в их разбойных делах и через то становиться разбойниками.

— Коли у вас в лесу такие ужасы творятся, то и эти стены нас не спасут, — заметил подмастерье. — Нас тут четверо, ну еще слуга — пять получается. А если им вздумается на нас напасть вдесятером, то что мы сможем сделать? Да, и еще, — сказал он, переходя на шепот, — кто поручится, что хозяева наши — честные люди?

— Напрасно беспокоиться изволите, — отвечал кучер. — Я знаю этот постоялый двор уже лет десять и никогда ничего подозрительного не замечал. Хозяин бывает дома редко, говорят, он где-то там ведет виноторговлю, а хозяйка — женщина тихая, мухи не обидит. Так что зря вы опасаетесь, сударь.

— И все-таки нельзя не согласиться с тем, что доля истины в его словах есть, — возразил молодой постоялец. — Ведь если верить слухам, немало людей тут сгинуло, в Шпессартском лесу. И все они, отправляясь в дорогу, говорили, что ночевать собираются на этом постоялом дворе, а потом от них ни слуху ни духу. Когда же потом недели через две-три родные шли их искать и спрашивали у тутошних хозяев, не останавливался ли у них такой-то, то в ответ им говорили, что никого не видели. Странно это все и как-то подозрительно.

— Ну не знаю! — воскликнул кузнец. — Коли так, надежней будет спать на улице, под каким-нибудь деревом, чем здесь. Отсюда не сбежишь, если они ввалятся сюда, — перегородят дверь и все, и в окошко не выпрыгнешь — вон, забраны в решетки.

Поговорив так, все задумались. Ведь и вправду совсем исключить было нельзя, что хозяева этого постоялого двора в лесу по доброй воле или по принуждению действуют заодно с разбойниками. Ночь внушала опасения, ибо известно было немало случаев, когда путников убивали во сне. Но даже если бы обошлось без смертоубийства и пришлось бы расстаться только со своим добром, для некоторых из собравшихся, которые не могли похвастаться особым богатством, потеря и малой части пожитков оказалась бы весьма чувствительной. Подавленные, они сидели за столом и мрачно глядели в свои стаканы. Молодой господин думал о том, что хорошо бы ему сейчас оказаться в какой-нибудь мирной долине, скакать себе спокойно без тревог; кузнец думал о том, что хорошо бы иметь под рукой сейчас двенадцать крепких товарищей, вооруженных дубинками, — с такою гвардией не пропадешь, а Феликс, ювелир-подмастерье, больше тревожился за украшения своей благодетельницы, чем за свою жизнь; кучер же сидел и пыхтел своей трубкой.

— Знаете что, господа, — сказал наконец кучер, выпустив несколько клубов дыма, — главное — не дать себя застать врасплох. Лично я готов не спать и дежурить всю ночь, если кто-нибудь из вас составит мне компанию.

— Я тоже спать не буду! И я! И я! — заговорили все наперебой.

— Какой тут сон, — добавил молодой господин.

— Давайте чем-нибудь займемся, чтобы ненароком не закемарить, — предложил кучер. — Нас тут четверо — значит, можем в карты поиграть, и сон разгоним, и время скоротаем.

— Я в карты не играю, — сказал молодой господин, — так что в этом деле я плохой товарищ.

— А я и не умею вовсе, — признался Феликс.

— Чем же нам таким заняться? — спросил кузнец. — Песни петь — не годится, мы только привлечем к себе внимание разбойников. Загадки загадывать? Надолго такого занятия не хватит. Знаете что, а давайте рассказывать друг другу какие-нибудь истории! Смешные или грустные, правдивые или придуманные, не важно. За рассказами не заснешь, и время проведем не хуже, чем за картами!

— Согласен, но только при условии, что вы начнете первым, — с улыбкой сказал молодой господин. — Вы ведь, господа ремесленники, кочуете из края в край, и вам уж есть что рассказать, ведь у каждого города имеются свои предания и легенды.

— Это верно, чего только не услышишь, — согласился кузнец. — Зато господа вроде вас немало проводят времени за книгами, в которых описываются разные удивительные вещи, и уж ваш рассказ будет куда занятней и умнее, чем нехитрые байки простого ремесленника. Сдается мне, что вы наверняка студент, ученый человек.

— Ну, до ученого мне пока еще далеко, — рассмеялся молодой господин, — но я действительно студент, собрался на каникулах навестить родных. Признаюсь честно, в наших книгах едва ли найдется что-нибудь подходящее для порядочного рассказа, вам-то наверняка доводилось слышать гораздо больше интересных историй. Так что, прошу вас, начинайте, если остальные не возражают.

— Какие возражения, — отозвался кучер. — По мне, так добрая история лучше всяких карт. Я вот частенько не даю своей лошадке разогнаться, плетемся еле-еле по какой-нибудь проселочной дороге только потому, что рядом оказывается разговорчивый путник — мастер всякие сказки сочинять. А сколько раз, бывало, в дурную погоду я брал к себе в повозку странников с условием, что они будут развлекать меня рассказами. У меня один товарищ есть, так он знает такие истории, которые рассказывать часов семь нужно, а то и больше, за это я его и люблю.

— Меня вот тоже хлебом не корми, дай послушать что-нибудь эдакое, — признался молодой ювелир. — Мой мастер в Вюрцбурге вообще строго-настрого запретил мне книги в руки брать, чтобы я не замудрился и от работы не отвлекался. Так что, друг-кузнец, прошу тебя, порадуй нас чем-нибудь из своих запасов, уж до утра нам точно хватит.

Кузнец хлебнул вина, чтобы подкрепиться перед долгим рассказом, и начал так.