Денек пообещал выдаться беспокойным с первой же минуты, как только мы позавтракали и тронулись в дальнейший путь.

Взобравшаяся на марсовую площадку Долорес тут же окликнула нас и, указав на юго-запад, сообщила, что надвигается буря. И впрямь, даже с палубы было заметно, что краешек горизонта в той стороне затянут пылью.

Убби довольно хохотнул: буря – хорошо! Если она накроет наших преследователей, это их задержит или вынудит искать убежище в артели Стервятников у Столпа Кейна. Он возвышался у западных ворот одноименного каньона, наезженный путь к которому мы пересекли позавчера в обед. Нуждающаяся в воде и отдыхе Кавалькада не могла пропустить этот поселок и, по нашим расчетам, находилась сейчас либо там, либо поблизости от него.

Мы с Гуго переглянулись. Буря срывала наш план, вынуждая отсрочить грядущий бунт. Даже окажись она не слишком свирепой, двигаться в непогоду по предгорьям Хребта все равно опасно. Заплутать в тучах пыли в скальных лабиринтах проще простого. А стало быть, всем нам так или иначе предстоит спускаться в трюм и пережидать стихию.

Вот только нагрянет ли она? Ни одна из примет не указывала на перемену погоды, и это меня озадачило. Поднявшись к Малабоните на марс, я вгляделся в горизонт и вскоре убедился, что сомнения меня не обманули. Пылевое облако не разрасталось – или же делало это очень медленно, – а следовательно, ветер тут был ни при чем. Да и тучи по небу в том краю не ходили. Оно выглядело таким же чистым, как и над нами.

– Больше похоже не на бурю, – уверенно заявил я, спустившись с мачты, – а на то, чего мы давно боимся. И ближайшей ночью, будьте уверены, эта напасть нас настигнет.

– Кавалькада… – мрачно констатировал общеизвестный факт де Бодье. – Но почему так скоро?

– Наверное, не стали задерживаться у Сенегальца, а к Столпу Кейна и вовсе не подъезжали, – предположил я. – Ты осознаешь, Сандаварг, какова теперь наша главная проблема?

– Да, Проныра, – ответил тот и пояснил: – Если помчимся от дона Балтазара во весь опор, встретимся с его армией ночью. Если не будем торопиться, примем бой вечером. Ну а останемся здесь, умоем брата Ярнклота кровью мерзких южан уже в обед. Хотя я предпочел бы подыскать более удачное поле для битвы, уж коли нам ее никак не избежать. Поэтому трогайся в путь, шкипер, а я буду внимательно посматривать по сторонам. И как только найду подходящее место, сразу дам тебе знать. И не вздумай завести бронекат в тупик!

Я забеспокоился: более подходящего момента для революции, чем этот, нам может уже не представиться. И, собравшись с духом, предложил:

– Раз уж ты втягиваешь нас в войну, Убби, тогда, наверное, будет нелишне установить на палубе наше главное орудие, пока на это есть время. «Сморкачи» и «Плаксы», конечно, хорошие штуковины, но с «Блевуном» им не сравниться. Верно я говорю, мсье де Бодье?

– Истинная правда, мсье шкипер, – поддержал меня Гуго, энергично закивав головой. – Как кстати, что те кабальеро откопали нашего «Блевуна» из-под завалов. Кабы не обыск, боюсь, мы про него и не вспомнили бы.

– Что за «Блевун»? – оживился северянин.

– Большая баллестирада, которую я однажды выиграл в кости и с тех пор вожу в трюме среди прочего хлама, – пояснил я. – Держать ее постоянно на палубе нельзя – слишком много места занимает. А продавать – жалко. Штука авторитетная, может когда и пригодиться.

– Вот и пригодилась! – торжествующе пробасил Убби. – Тащите сюда этот стреляющий кусок дерьма!

– Как прикажешь, – пожал я плечами и махнул Сенатору рукой, приглашая его в помощники. Тот пробормотал многозначительно: «Ну вот, дождались!» – и потрусил следом за мной в трюм.

Никакого «Блевуна» там, естественно, и в помине не валялось. Конструкция, которую я так обозвал, являлась всего-навсего имитацией тяжелого орудия, нужной нам для нашей авантюры. Этот грубый макет был сварганен Гуго из предварительно отобранных мной и промаркированных бирками запчастей и лишь отдаленно походил на баллестираду. Окажись она вытащенной на палубу, наш блеф моментально раскроется. Однако его смысл как раз и состоял в том, что мнимый «Блевун» не должен был покинуть утробы буксира.

– Кряхтите громче, mon ami, – шепотом наказал я механику, прежде чем мы с ним взялись за громоздкую конструкцию. – Убби обязан поверить, что нам действительно тяжело.

– Не знаю, как вам, мсье Проныра, а мне притворяться не нужно, – также вполголоса отозвался де Бодье. – Эта дрянь и впрямь получилась весьма неподъемной. Я даже боюсь, как бы сам мсье захватчик перед ней не спасовал.

И верно, наше стремление к правдоподобию едва не обернулось против нас же самих. Во мраке трюма отличить бутафорию от оригинала было почти невозможно, но перетаскивание с места на место настоящего «Блевуна» вряд ли отняло бы у нас столько сил.

Мы с Сенатором вцепились с обоих краев в псевдоорудие и начали кантовать его к лестнице с отнюдь не наигранными пыхтением и бранью. Впрочем, спешить нам было некуда. Наоборот, чем дольше мы возились, тем больше иссякало терпение северянина. На что, собственно говоря, мы и уповали.

– Вы что, загрызи вас пес, там уснули? – недовольно полюбопытствовал Убби, заглянув в трюмный люк спустя пять минут.

– Почти дотащили! – отозвался я дрожащим от натуги голосом. – Еще один рывок, и все! Или, в крайнем случае, два рывка.

– Ну и хилый же вы народ, перевозчики! Гонору полно, а силенок-то чуть! – раздосадованно сплюнул крепыш, когда присмотрелся и понял, что ни одним, ни даже пятью рывками наша работа явно не ограничится. – И как вы собираетесь поднимать своего «Блевуна» по лестнице?

– Думал, ты нам подсобишь, – признался я. – Но если не хочешь, тогда сами как-нибудь справимся.

– Ну да, как же! – снисходительно хохотнул захватчик. – К завтрашнему утру справитесь, если к тому времени пупки не надорвете! Какого пса сразу не сказали, что в этой баллестираде два центнера весу? Уже давно все дружно ее оттуда достали бы!

После чего спрыгнул в трюм, отогнал нас с Гуго от конструкции и, ухватив ту посередке, в один присест подтащил ее к лестнице.

– Какая-то она у вас неправильная, – засомневался Сандаварг, приглядевшись к странному «Блевуну» в рассеянных лучах падающего из люка света.

– Уникальная модель, – беззастенчиво солгал я. – Собрана в Гексатурме полвека назад. Согласен, малость старовата. Зато полностью боеспособна и тоже может заряжаться автоматически. Когда в последний раз мы стреляли из нее ради забавы по скелету кита, снаряд пробил навылет китовый череп и на добрых полметра вонзился в торчащую за ним скалу.

– Уверен, мсье, вы в жизни не видывали прежде подобной мощи! – поддакнул де Бодье.

– Ну-ну, – скептически хмыкнул Убби, но оспаривать наши слова не стал.

Столь кропотливо подготавливаемая нами операция вошла в ключевую фазу. Если бы северянин вдруг решил, что вынесет баллестираду на палубу в одиночку и, хуже того, сделал бы это, вся наша революция вмиг отправилась бы псу под хвост. К счастью, захватчик трезво оценил свои силы и не стал даже пытаться строить из себя Геркулеса. Он отыскал среди трюмного хлама широкий ремень из толстой кожи, сплел из него для себя упряжь и зацепил ее за край тяжеловесного орудия. А затем впрягся в нее и, велев нам подталкивать конструкцию сзади, потянул ту вверх по лестнице.

Такой поворот нас тоже не устраивал. Но мы предвидели подобное развитие событий и, украдкой переглянувшись, начали действовать, как загодя условились. Или, если быть точным, стали натурально валять дурака, но так, чтобы это не выглядело наигранно.

Мы налегали на баллестираду невпопад, кряхтели, спотыкались и толкали не столько ее, сколько друг друга. В итоге я сделал вид, что отдавил на руке палец и, заохав, крикнул, что вынужден бросить груз. Сандаварг и де Бодье не рискнули удерживать его на крутой лестнице вдвоем и тоже вместе со мной отпустили «Блевуна». Тот с грохотом скатился вниз, но поскольку мы подняли его всего на три ступеньки, он не развалился и не погнулся.

– Неуклюжие криворукие болваны! – вознегодовал Убби, грохнув в сердцах кулаком по стенке трюма. – И какой идиот назвал вас лучшими перевозчиками Атлантики?! Ни силы, ни сноровки! Только и умеете за свои рычаги дергать! У, чтоб вас!..

– Вообще-то, монтаж тяжелого палубного вооружения принято делать не в дороге, а в городских мастерских, где есть мощные лебедки! – заметил я в свое оправдание. Не от обиды, а исключительно ради пущего правдоподобия.

– Ладно, некогда языками трепать! – рявкнул Сандаварг. И – вот он, момент истины! – наконец предложил то, что нам от него и требовалось: – А ну-ка живо впрягайтесь в ремень, раз не можете удержать «Блевуна» в руках! И если у кого-то из вас вдруг подкосятся ноги, пеняйте на себя!

Поменявшись местами, мы перехватились поудобнее и вновь двинули на штурм лестницы. Петля на ремне была просторной, и я без труда влез в нее на пару с Сенатором. Тащить двухсоткилограммовую конструкцию таким способом стало заметно легче. А для северянина, кажется, вообще не было разницы, толкать ее снизу или буксировать за собой. И та и другая работа оказалась ему одинаково по плечу.

Теперь восхождение пошло плавно и без задержек. Убби сразу подобрел и даже начал напевать себе под нос какой-то боевой гимн. Из всех слов в нем я мог разобрать лишь ругательства, без которых не обходится ни одна песня северян. Сандаварг явно настраивал себя на битву с Кавалькадой. У нас еще имелся мизерный шанс запутать следы, но наемник не шибко на него уповал.

Убби был реалистом, но мы смотрели на жизнь реалистичнее его. Он подверг нас смертельной угрозе ради достижения своей цели, а мы намеревались использовать его, чтобы спасти собственные жизни. Око за око – древнейший принцип справедливости. Так что пусть Сандаварг не обижается на нас, когда дон Балтазар приговорит его к мучительной смерти за убийство своих кабальеро.

Нервы мои были натянуты до предела. А пульс отдавался в висках с такой силой, что возьмись кто-нибудь колотить меня сейчас по голове молотком, я, наверное, этого даже не почувствовал бы.

Гуго переживал не меньшее напряжение, но, стиснув зубы, стойко дожидался моей команды. Вот мы, взмокшие и раскрасневшиеся, мало-помалу подходим к верхнему краю лестницы и по пояс высовываемся из люка. Оглядываться нам ни к чему. И так ясно, что краснокожий ублюдок движется позади, налегая со всей мочи на баллестираду и не имея возможности дотянуться до нас своими ручищами. Не хочется радоваться раньше времени, но, судя по всему, революция, которую мы так педантично готовили, и впрямь вот-вот свершится. Нам остается преодолеть лишь пять ступенек… четыре… три…

– Пора! – отдаю я механику судьбоносную команду. Негромко, практически шепотом. Так, словно боюсь, что если гаркну ее во все горло, то непременно спугну нашу и без того робкую удачу.

Де Бодье прекрасно меня слышит, и мы, ухватившись вдвоем за ремень, рывком сбрасываем с себя нашу упряжь. Одно решительное движение, и буксируемый нами груз срывается с наших плеч, а затем падает вниз, прямо на северянина…

Я оказываюсь на палубе раньше толстяка-механика и, протянув ему руку, вытаскиваю его с лестницы. Мы оба не удерживаемся на ногах и валимся на палубу. Умница Долорес тоже пребывает наготове и, едва мы с Гуго выскакиваем наверх, тут же захлопывает за нами люк. Последнее, что доносится до нас из трюма, это громыханье падающего по ступеням «Блевуна» и свирепая брань очутившегося у него на пути Сандаварга.

– Запирай! – Только теперь я позволяю себе перейти на крик. – Запирай быстрее, Моя Радость!

Малабонита запрыгивает на крышку и хватается за колесо, с помощью которого приводится в действие запорный механизм. Однако не успевает Долорес повернуть маховик, как из трюма на люк обрушивается чудовищный удар. Сила его такова, что сеньора Проныра подскакивает на массивной крышке, как будто сидит не на ней, а на спине необъезженного жеребца. Благо Малабонита крепко держится за запорное колесо, а иначе она отлетела бы в сторону, люк бы распахнулся, и тогда…

– Святой Фидель Гаванский! – в ужасе вопит Долорес, которая вполне осознает, какая ответственность на ней лежит. – Да помогите же мне кто-нибудь! Я его долго не удержу!.. Hijo de puta!

Повторный удар оказывается еще страшнее. Я даже успеваю заметить нанесшую его могучую длань, что мелькнула в ненадолго приоткрывшемся проеме люка. Малабонита, демонстрируя чудеса эквилибристики, сумела и на сей раз не слететь со взбесившейся крышки. Которую требовалось срочно запереть и заблокировать, потому что следующий удар может запросто переломить исход этой борьбы не в нашу пользу.

Трудно поверить, но северянину повезло перепрыгнуть через падающую на него конструкцию и, судя по всему, избежать увечий. По крайней мере, тяжких. И теперь он был на нас очень разгневан. При виде того, с каким неистовством краснокожий зверь рвется на свободу, волосы у меня на голове зашевелились, а сбившееся дыхание едва окончательно не перехватило от страха. Непонятно, как мне удалось встать и запрыгнуть на люк, но когда на него обрушился третий удар, мы сдержали и его.

Ухватившись за запорное колесо вдвоем, мы пытаемся его вращать, однако не тут-то было! Несмотря на то что крышка придавлена, ригели замка не попадают в пазы. Странно. Повредить замок голыми руками Сандаварг не мог при всем старании. Тогда в чем же дело?

Все становится ясно, когда я замечаю, как люк медленно, но неумолимо открывается. Проклятый Убби! Вместо того чтобы и дальше отбивать себе кулаки, он взошел на пару ступенек выше, подлез спиной под крышку и, распрямляя ноги, начал ее поднимать. Причем вместе со мной и Малабонитой!

Истинный монстр, честное слово!

– Гуго!!! – в один голос зовем мы разлегшегося на палубе Сенатора. Похоже, он ошибочно подумал, что угроза миновала, и не торопился вставать, решив сначала перевести дух.

Наш крик живо вернул де Бодье в реальность, дав понять, что праздновать победу еще рано. Вмиг позабыв об усталости, механик засуетился, засопел, поднялся на ноги и бросился нам на подмогу.

– Потеснитесь, мадам и мсье! – прокричал он и с разбегу плюхнулся на поспешно освобожденный для него участок люка.

Удержать на горбу возросший вдвое вес Убби уже не сумел. Ноги его подкосились, и все отвоеванное им преимущество моментально сошло на нет. Крышка с лязгом улеглась на место, но северянин все еще стоял на лестнице и не прекращал борьбу.

Ухватившись за другое колесо с внутренней стороны люка, крепыш стал мешать нам его заблокировать. Хотя, конечно, назвать это полноценной борьбой было нельзя. Сандаварг просто-напросто удерживал маховик, а мы не могли провернуть его ни на градус.

Насаженные на одну ось, оба запорных колеса не вращались по отдельности. А их фиксатор имелся лишь изнутри – как раз на случай, чтобы кто-нибудь не запечатал нас в трюме, когда мы прячемся там от опасности. Впрочем, эта проблема решалась уже не грубой силой – или, применительно к нашей ситуации, массой, – а хитростью.

Как гласит одна из поговорок династии Проныр: «Против лома и законов Архимеда нет приема, если у вас нет другого лома и минимальных познаний в теоретической механике». Как раз для этого случая Долорес, пока мы возились с «Блевуном», и подтащила к люку одну из запасных иностальных штанг. Все, что мне нужно было сделать, это лишь протянуть руку, подобрать ломик, вставить его между спиц маховика и подналечь на импровизированный рычаг.

Именно так я и поступил, ухватившись для пущего усилия за самый его конец.

Что-что, а против принципов Архимеда силища Убби оказалась бесполезна. Я сломил его сопротивление буквально за один оборот колеса. И как бы захватчик его ни дергал, остановить вращение запора было уже нельзя. Стоило замочным ригелям войти в пазы, как помощь сидящих на крышке Малабониты и де Бодье стала мне не нужна. Напротив, теперь они лишь мешались под ногами, и я согнал их с люка, дабы не прерывать работу.

Когда же маховик был завернут до упора, я еще дальше затолкал ему в спицы лом, а Гуго надел на него толстую цепь. Другой ее конец Долорес накрепко привязала к мачте, и отныне Сандаварг мог надрываться хоть до посинения – отпереть замок ему было не по зубам. Придуманный нами внешний блокиратор получился громоздким, зато не менее надежным, чем внутренний.

Раздавшийся из-под крышки рев бессильной злобы слился с нашим победным ликованием, которое мы устроили над люком, запертым ценою героических усилий. С этой минуты власть на «Гольфстриме» опять перешла ко мне. И пускай нас и Кавалькаду разделяло всего полдня пути, это не омрачало нашей радости. Мы обзавелись неопровержимым доказательством того, что не имеем ничего общего с врагами Владычицы Льдов. И теперь готовились сдаться Кавалькаде без боя, ибо на войну с ней героизма у нас уже не хватало…

Как и ожидалось, в запертом трюме разразилась настоящая буря. Казалось, еще немного, и под ее напором стотонный буксир начнет раскачиваться из стороны в сторону. Остервенелый Убби разносил все, что подворачивалось ему в темноте под руку. Наведенный нами там порядок не продержался и суток. Обидно, если вспомнить, каких трудов мне стоило рассортировать прежнюю груду хлама. Новая же, судя по грохоту, должна была стать еще больше – помимо запчастей, северянин, кажется, крушил и полки, на которых они лежали.

А мы в это время культурно отдыхали, устроив в ожидании Кавалькады небольшой пир. Идею провести его подкинула Долорес. Отплясав победный танец на запертом люке, она заметила, что если нам все же не посчастливится угодить в рабство Владычицы Льдов, то было бы неплохо напоследок гульнуть. Не до потери пульса, ведь нам еще предстояли сегодня важные переговоры, а чисто символически.

Предложение Малабониты было встречено с воодушевлением. И впрямь, кто знает, доведется ли нам еще погулять на этом свете. И потому оставшиеся до встречи с доном Балтазаром часы мы решили посвятить вкушению кактусидра. Бочонок с ним, к счастью, был заблаговременно вынесен из трюма вместе с остальными продуктами и самыми необходимыми запчастями.

Пока мы праздновали и произносили тосты за скорейший и благополучный исход этого рейса, Убби продолжал упорно напоминать о себе, проверяя на прочность стены трюма и наши нервы.

– Зря стараешься, северянин! – попытался я образумить буяна, обратившись к нему через проделанную в палубе узкую отдушину. – Самому тебе оттуда ни в жизнь не выбраться. Корпус «Гольфстрима» рассчитан на атаку взрослого змея-колосса, так что угомонись и побереги кулаки!

В ответ Сандаварг прорычал все, что он думает обо мне, моем экипаже и всех наших родственниках, вместе взятых. Досталось даже моему прадедушке, о котором я рассказывал вчера за ужином. Бедный Иван Проныра, создатель «Гольфстрима»! Он, поди, и не подозревал, что спустя шестьдесят лет после его смерти кто-то будет склонять его имя в такой унизительной форме.

– Ну это ты явно хватил через край! – возмутился я, слушая непрекращающиеся под палубой брань и грохот. – Будь мы и впрямь такими негодяями, разве я оставил бы тебе в трюме воду и припасы? Можешь найти их на полке, как раз над ящиком с оружием… если, конечно, ты ее не разгромил. И вот еще что: будь добр, не долби по люку изнутри чем попало. Замок так все равно не взломать, а вот заклинить его можно. И никто его потом не откроет, пока мы не доберемся до ближайшего клепального цеха. Не думаю, что тебе захочется неделю сидеть во мраке, когда уже через пару часов у тебя появится шанс умереть славной смертью… Что-что? Извини, не расслышал?.. Куда-куда нам пойти?.. Туда, где темно и полно дерьма? Нет уж, дудки: спускаться к тебе в трюм мы не хотим. Но выпить за то, чтобы тебя казнили быстро и без мучений, не откажемся. Мсье Сенатор! Разливайте, прошу вас, не ждите приказа…

Потоптавшись у входа в темницу северянина, огорченный его отсутствием Физз не придумал ничего лучше, как присоединиться к нашему столу. Однако я все равно приглядывал за вараном – мало ли что? А вдруг Убби попросит его на языке Чистого Пламени открыть тайком заблокированный люк? У самого-то ящера ума на это не хватит, но проделать такое с подсказки северянина он теоретически сможет. Что ж, вот и проверим скомпрометировавшего себя товарища на благонадежность.

Однако часы тикали, а Физз продолжал неотлучно сидеть рядом с нами, хрустеть курадо да вставлять в разговор свои бестолковые потешные реплики. Иными словами, вел себя так, словно между нами не было никакой размолвки. Долорес периодически поднималась на мачту отметить, где находится Кавалькада. С каждым часом пылевое облако становилось все ближе, и к полудню уже не осталось сомнений, что кабальеро движутся по нашим следам и прибудут сюда сразу после обеда.

Но как же медленно тянется время! И это мучительное ожидание губило все удовольствие от нашего пира. Победная эйфория улетучилась, и хоть бочонок с кактусидром помаленьку пустел, никто из нас больше не пьянел. Постепенно все разговоры как-то сами собой стихли, и на «Гольфстриме» воцарилась гнетущая тишина. Даже Убби, и тот притих: либо смирился со своей участью, либо замышлял ответное коварство.

Впрочем, что бы он ни задумал, я ни под каким предлогом не собирался открывать трюм до прибытия дона Балтазара. Да и по прибытии кабальеро я не подойду к люку ближе чем на дюжину шагов. Мы свою задачу выполнили и исчерпали наш лимит риска, пожалуй, на месяц вперед. Так что пусть гвардейцы сами выводят северянина из темницы, а наше общение с ним так или иначе подошло к концу.

– У меня дурное предчувствие, Mio Sol, – молвила Долорес спустя четверть часа после того, как умолкла беседа и был допит кактусидр. – А ты меня знаешь: если я говорю «быть беде», значит, так оно и будет.

– Очень справедливое замечание, мсье шкипер, – подал голос Гуго. От нечего делать он изучал брошенную северянином амуницию, примериваясь то к брату Ярнклоту, то к Ярнскиду. Однако мысли Сенатора были сосредоточены сейчас явно не на наших трофеях: – Если мадам Проныра в чем-то и ошибается, то только в своем предвзятом отношении ко мне. В остальном же интуиция ее редко подводит. Да и мне, сказать по правде, тоже с утра как-то не по себе.

– Прекрасно вас понимаю, – ответил я, хмуро взирая на пыльный юго-запад. – Поди, не каждый день с доном Балтазаром сталкиваемся. Да еще когда он не в духе. Но отступать слишком поздно, так что ничего не поделаешь… Хотя кое-какие меры предосторожности принять не помешает. Уповать на милосердие Владычицы – дело не безнадежное, но не более того. Поэтому давайте-ка поступим так: ты, Моя Радость, возьми простыню почище и вывеси на мачте белый флаг. Пускай гвардейцы видят, что мы не собираемся оказывать сопротивление. А мы с Сенатором пока отгоним «Гольфстрим» на пару километров севернее. Судя по карте, там начинается длинный, пологий спуск. В случае чего он нам поможет. Ну а тебе, дружище Физз, обижайся не обижайся, придется сесть на цепь. И умоляю: помалкивай, ладно? Дон Балтазар, конечно, великодушен, но если ты вдруг обзовешь его дерьмом, боюсь, он не оценит твое изысканное чувство юмора…

Говорят, что если вся Кавалькада выстроится в одну шеренгу, она не размыкая строй запросто окружит Столп. Причем между ним и кольцом оцепления останется еще довольно приличное расстояние. Так оно на самом деле или нет, мы не выяснили. Как оказалось, конная гвардия Владычицы преследовала нас не в полном составе. Кабальеро двигались по предгорьям Хребта группами примерно по полсотни всадников каждая. Расстояние между отрядами сохранялось такое, чтобы пыль от впереди идущих групп не застилала глаза скачущим за ними товарищам. Сколько же всего таких отрядов гналось за нами, мы могли только догадываться. Но их было явно не меньше четырех.

Вывесив белый флаг и установив буксир на склоне носом вниз, мы все же зарядили баллестирады, но при этом демонстративно нацелили их в небо и отошли от орудий. Опускать раньше времени трап тоже не рискнули. Так что если гвардейцы атакуют нас без предупреждения, с ходу им на борт не прорваться.

Приготовившись, мы встали у борта и замерли в ожидании, прислушиваясь к далекому конскому топоту. Поднятая всадниками пыль вздымалась над юго-западным горизонтом грязной, рваной пеленой. Самих кабальеро отделяли от нас скальные гряды, и увидеть авангард Кавалькады мы сможем лишь за минуту-другую до того, как он доберется до «Гольфстрима».

Нарастающий с каждой минутой топот сотен рапидо повергал в смятение и заставлял ежиться от ощущения собственной ничтожности и беззащитности. Встречаться с доном Балтазаром не любили даже те, у кого отродясь не возникало разногласий с Владычицей. Бургомистры, поселковые старосты и вожаки Стервятников в ужасе хватались за головы, когда им докладывали о появлении в их краях Кавалькады. И неважно, что приютившему гвардейцев городу или поселку полагалась затем значительная «водная» компенсация всех издержек; их по предъявлении специального ордера погашал шкипер первого же пришедшего с Юга танкера. Кавалькаду боялись, потому что кабальеро не считались ни с чьей властью, кроме той, какой они сами подчинялись. Это давало им право вершить суд где угодно и над кем угодно, руководствуясь лишь собственными понятиями о справедливости.

Во времена, когда на обезвоженной Вседержителями Земле из всех водных запасов остались лишь гренландский и антарктический льды, баланс политических сил в Атлантике определился довольно быстро. Всего за несколько лет весь полярный лед перешел под власть крупных вооруженных группировок. Их могущество лишь укрепилось, когда высохли последние реки, стекающие с обоих Великих плато. Холод и исчезновение Чистого Пламени не позволяли северянам и южанам вести полноценное сельское хозяйство, в то время как в теплой экваториальной зоне земля не могла плодоносить из-за тотального дефицита влаги. Однако настоящего взаимовыгодного сотрудничества Центра с Севером и Югом все равно не получилось. Условия в этом альянсе закономерно диктовал тот, кто сидел на ледяных горах и контролировал все подходы к ним.

Именно труднодоступность льда и суровый для жителей тропического пояса климат мешали им в массовом порядке переселиться поближе к воде. Выгоднее всего в этом плане устроились южане. Их защищает гигантский Фолклендский разлом, что протянулся вдоль южной пятидесятой параллели через всю Атлантику от Западного Великого плато до Восточного. Он служит естественной и непреодолимой преградой на пути всех желающих отвоевать себе хотя бы кусочек водоносной Антарктиды у ее нынешних хозяев. Проходы, по которым можно попасть в те холодные земли, охраняют дивизионы боевых бронекатов Владычицы. Они же пропускают и сопровождают все идущие на север и обратно танкеры.

В те годы интересы водяных королей сталкивались лишь на экваторе. Но по мере таяния северной ледовой шапки, что оказалась многократно тоньше, нежели антарктическая, южане планомерно отвоевывали у конкурентов подконтрольные им территории. Чем в итоге все закончилось, ныне известно каждому жителю Атлантики. И теперь она пьет и орошает поля одними лишь талыми водами Антарктиды. Ее тысячелетние ледяные толщи, как заверяли их хозяева, неиссякаемы и тают не так быстро, как богатства канувших в Лету повелителей Арктики. Хотя так оно на самом деле или нет, не ведает никто из простых смертных.

Как не ведаем мы доподлинно и то, принадлежат ли последние льды мира одной лишь Владычице или кто-то еще, столь же ушлый, грызет их с противоположной стороны. Все пути на запад и восток лежат за Фолклендским разломом. Они досягаемы только для перевозчиков, имеющих туда доступ. По доходящим до нас скудным сведениям, на просторах Пацифики и Индианы живут такие же люди, как мы, и дюжина танкеров регулярно наведывается туда через проход Дрейка и по равнине Агульяс. Однако, учитывая, что только по одной Атлантике курсирует более двухсот водовозов, напрашивается вывод: власть нашего водного монополиста распространяется на те земли отнюдь не безгранично. Впрочем, это еще не означает, что там нет своих Владычиц и прислуживающих им Кавалькад…

Второй раз за день Долорес помянула святого Фиделя Гаванского, когда из-за ближайших скал показался первый отряд гвардейцев. Даже в таком малом количестве они могли бы обратить в бегство армию любого местечкового правителя, столкнись кабальеро с ней в чистом поле. Полсотни отборных, хорошо вооруженных вояк на быстрых рапидо окружили «Гольфстрим», словно песчаный оползень – торчащий у него на пути валун. И не успели они осадить коней, как нашим взорам предстал следующий отряд, нарисовавшийся из соседнего ущелья. Он сразу же смешался с авангардом, после чего вокруг буксира стало и вовсе не протолкнуться от запыленных, хмурых всадников в черных шляпах и легких кожаных доспехах. И почти каждый из них вел за собой в поводу второго скакуна, груженного нехитрым солдатским скарбом.

Сколько всего отрядов предстало пред наши очи, мы не выяснили. Едва я высмотрел среди кабальеро дона Риего-и-Ордаса, как моментально забросил все подсчеты и стал следить только за ним. Он прибыл со второй группой, и если бы не пыль, облепившая и кабальеро и лошадей с ног до головы, я заметил бы его гораздо раньше. А так мы обнаружили его лишь тогда, когда его ординарцы начали кричать, приказывая всадникам расступиться и дать дорогу своему команданте.

Мельтешащая серая масса, какой являлась сейчас запыленная Кавалькада, раздалась в стороны, образовав живой коридор. На одном его конце восседал на коне дон Балтазар, другой конец выходил прямиком к «Гольфстриму». Было шумно, поскольку гвардейцы все еще подтягивались к бронекату. Но с каждой минутой топот, крики и конское ржание понемногу стихали. Возле команданте махом собралось полдесятка офицеров, и после короткого совещания один из них выдвинулся в нашу сторону.

Я отметил, что сеньор Риего-и-Ордас и впрямь так отважен, как о нем толкуют. Будь сейчас в руках Малабониты ее дальнобойный лук, она могла бы без труда попасть из него в посланника Владычицы. Но тот, похоже, не опасался с нашей стороны подобного злодейства и не прятался за спинами кабальеро, когда враг размахивал перед ним белым флагом.

Первым делом я вкратце объяснил парламентеру, как нас угораздило во все это ввязаться и почему мы рассчитываем на милосердие его сеньора. После чего попросил передать ему наши глубочайшие извинения и заверение, что отныне я и мой экипаж находимся всецело в его распоряжении.

Посыльный молча выслушал наши оправдания, затем так же молча развернул коня и поскакал обратно. Я утер со лба пот и облегченно выдохнул. Нас не расстреляли из пистолетов и дали высказаться. Добрый знак, и лично меня такое начало переговоров вполне устраивало.

Пока я открещивался от злодеяний Убби и рассыпался в извинениях, дон Балтазар стряхнул со шляпы пыль, обмел щеткой доспехи и умылся из горлышка подставленной ординарцем фляги. И когда вернувшийся парламентер приступил к докладу, команданте слушал его, вытирая платком лицо, шею и руки. Потом он взялся молча сверлить нас своим суровым взором и через полминуты отправил к нам офицера с новым распоряжением.

– Опустите трап! – приказал тот, осаживая коня у колеса бронеката. – И готовьтесь принять на борт полномочного посланника королевы Юга, первого кавалера ордена Закона и Порядка, дона Балтазара Риего-и-Ордаса!

– Почтем за великую честь! – раскланялся я и поспешил к управляющей трапом лебедке.

Первыми на «Гольфстрим» поднялись не команданте с офицерами, а десять спешившихся гвардейцев. Все – с обнаженными шпагами и взведенными пистолетами в руках. Мы выстроились перед трапом для встречи высокого гостя, но нам было велено отступить и встать у борта, подальше от орудий и лицом к солнцу, дабы оно слепило нам глаза.

Кабальеро шустро обежали палубу, заглянули в рубку и моторный отсек, где был посажен на цепь Физз, осмотрели запертый вход в тюрьму Сандаварга, а также сунули носы во все подозрительные ящики и ниши, не поленившись залезть даже на марсовую площадку. Баллестирады были сразу же разряжены, а братья Ярнклот и Ярнскид убраны в контейнер с запчастями. Вряд ли, конечно, инспектора всерьез опасались, что я или Гуго бросимся на дона Балтазара с пудовым кистенем. Но мнительные кабальеро все равно решили оградить нас от такого искушения.

Да, недолго довелось мне снова похозяйничать на «Гольфстриме». И хоть взошедший на него важный гость пока не проронил ни слова, он вел себя так, словно это мы были здесь гостями, причем незваными. Командующий инспекторами капрал наказал нам, чтобы при встрече с доном Риего-и-Ордасом мы стояли смирно и помалкивали, пока он сам к нам не обратится. А когда обратится – не юлили и отвечали только по существу. Что, в общем-то, я намеревался делать и без подсказки. Обманывать кавалера ордена Закона и Порядка у меня и в мыслях не было.

Дон Балтазар был еще отнюдь не стар, и на глаз я бы дал ему не больше пятидесяти. Однако, в отличие от его ровесника Гуго, это были именно те «пятьдесят», какие хотел бы пожелать себе каждый не утративший любви к жизни мужчина. Чуток полноватый, но осанистый, крепко сбитый и полный сил команданте смотрел на нас так, что у меня невольно возник вопрос: зачем человеку с таким стальным и пронизывающим насквозь взором носить с собой еще и шпагу? Которая, если верить ходящим по свету о ее хозяине байкам, спровадила в загробный мир немало народу.

На морщинистом и обветренном лице главного кабальеро не отражалось даже тени эмоций. Я и не ожидал, что он обрадуется нашей встрече, но и признаков гнева у сеньора Риего-и-Ордаса тоже не замечалось. Хорошо это для нас или плохо? Поди-ка разберись. Я вон тоже могу сохранять невозмутимость, перерезая глотку подстреленному на охоте рогачу. А чем еще, как не охотой, занимался всю последнюю неделю дон Балтазар?

– Выкладывайте все, что мне необходимо знать, – молвил он, важно встав напротив нас и положив руку на эфес шпаги. – Итак, я весь внимание.

Памятуя наказ капрала и древнюю истину о том, что повинную голову меч не сечет, я как на духу поведал команданте все, о чем собирался. Не забыв, разумеется, рассказать и о поимке нами убийцы шестерых благородных кабальеро, который держал нас потом в заложниках почти пять дней. В течение моего рассказа притихший пару часов назад Убби смекнул, что творится на палубе, и снова разбушевался. Чем, сам того не желая, мне подыграл, подтвердив правоту моих слов.

«Давай-давай, краснокожий! – мысленно подбодрил я нашего свирепого узника. – Порезвись напоследок. Сделай приятное и себе, и нам. И если мы выберемся-таки отсюда живыми, клянусь непременно выпить за упокой твоей неугомонной души!»

– Как любопытно, – разгладив пальцами усы, заметил дон Риего-и-Ордас, когда я наконец примолк. – Давненько не слышал подобных занимательных баек. И ведь, действительно, все настолько складно, что не придерешься. Разве лишь одна деталь в твоей истории, шкипер, не укладывается у меня в голове. Посланные мной к Нэрскому Столпу дон Торрес и его кабальеро были слишком опытными бойцами, чтобы дать себя прикончить какому-то варвару-одиночке. С которым затем – вот так оказия! – запросто расправилась команда обычного буксира! Занятно: северянин не оплошал в бою против шестерых гвардейцев, но попал впросак, клюнув на уловку простых перевозчиков. Ответь, неужели в нашем мире и впрямь возможны такие немыслимые чудеса?

Я как чуял, что сделанная мной повторная ставка на правду опять окажется проигрышной! И что за недоверчивый народ служит в Кавалькаде! А вот соври я, к примеру, что напавших на дона Торреса варваров было видимо-невидимо и что только один из них в том бою выжил, как пить дать команданте мне поверил бы! Мало ли что он не нашел на месте того побоища ни одного вражеского трупа! Главное, эта махровая ложь не противоречила бы представлениям дона Балтазара о доблести его кабальеро.

– Этот варвар… Убби Сандаварг… он налетел на ваших бойцов из засады словно бешеный зверь и не дал им ни малейшего шанса. – Мне предоставили последнюю попытку оправдаться, и я не мог ею не воспользоваться. – Преклоняюсь перед отвагой дона Торреса, но он и его люди просто-напросто стали жертвами чудовищного коварства. Северянин сразу же навязал им бесчестный бой, а уж он-то, поверьте, в этом большой мастер. Да вы и сами убедитесь, насколько он дик и безрассуден, когда вытащите его из трюма.

– Безусловно, шкипер, именно так я сейчас и поступлю, – согласился дон Риего-и-Ордас, однако изменившийся тон его голоса мне очень не понравился. – Но сначала выслушайте мою правду о том, что произошло пять дней назад на Нэрской равнине. И хоть я не присутствовал при убийстве дона Торреса, могу поспорить: в моей короткой истории будет гораздо больше реализма, нежели в вашей, пространной и чересчур удивительной…

Я ощутил, как внутри у меня все холодеет, а ноги становятся ватными. Стоящего рядом Гуго прошиб крупный пот, но бьющее нам в глаза солнце было здесь явно ни при чем. Малабонита нахохлилась, настороженно прищурилась и прикусила губу. История дона Балтазара еще не началась, но каждый из нас фактически уже знал, какой она будет. И, что самое страшное, – кем будем в ней мы – трое бедолаг, невольно втянутых в совершенно чужую войну.

– Так вот, слушайте, как на самом деле погиб храбрый дон Торрес и его люди, – продолжал команданте. – Бесспорно, их прикончил варвар. Однако прикончил не в одиночку, а в компании со своими приятелями. Точнее, теперь уже бывшими приятелями. Разумеется, я имею в виду вас – жалких и алчных трусов, которые до этого прикончили Томаса Макферсона, узнав, каким бесценным сокровищем он обладает. И когда ваша гнусная банда столкнулась с кабальеро дона Торреса, вам повезло отвлечь их внимание, и они, на свою беду, проморгали выскочившего из засады убийцу. Хотя, уверен, вы тоже успели нанести удар в спину кому-нибудь из наших товарищей. Однако вы не учли одного – того, что не пройдет и недели, как мы найдем ублюдков, совершивших это дерзкое преступление. И когда сегодня утром вы увидели на горизонте настигающее вас возмездие, ваша троица перепугалась и задумала свалить всю вину на варвара, сделав его своим козлом отпущения, а сама остаться не при делах. Поэтому неудивительно, что преданный вами подельник впал в такую безумную ярость.

И дон Балтазар указал на содрогающийся под могучими ударами Убби трюмный люк.

Наверное, мне стоило изобразить сейчас донельзя оскорбленную невинность. И, рванув на груди рубаху, поклясться самыми страшными клятвами, что мы не лжецы и все рассказанное нами – сущая правда до последнего слова. Или я должен был пасть на колени и лобызать команданте сапоги, слезно умоляя смиловаться над нами и не отнимать наши жизни? А может, надо было выпросить у него шанс искупить наши грехи любой повинностью, какую только возложит на нас сеньор Балтазар?

Не знаю, не знаю… Возможно, какой-нибудь из этих способов и впрямь помог бы вымолить прощение у посланника Владычицы. Но мы как застыли от ужаса после всего сказанного им, так и стояли истуканами, будучи не в силах вымолвить ни слова.

– Вы заблуждаетесь, сеньор, – наконец заговорил я, совершенно не узнавая собственного голоса. Вылетающие из моего пересохшего горла звуки больше походили на предсмертные хрипы висельника, чем на речь пока еще живого человека. – Из всех беззаконий, какими вы нас попрекаете, мы виновны только в бегстве с места преступления. Но ведь мы бежали не по своей воле, а под угрозой насилия! Иной вины за нами нет, а тем более вины в чьей-либо смерти. Я всегда был наслышан о вас как о справедливом человеке, но сегодня, обвиняя нас в пособничестве вашим врагам, вы допускаете чудовищную ошибку. Именно ошибку, уверяю вас, сеньор…

Однако мои слова канули в пустоту. Дон Балтазар не дослушал, а с демонстративным равнодушием отвернулся и, оставив нас, подошел ко входу в трюм.

– Принесите сеть, – вполголоса, дабы не услышал пленник, приказал он, не сводя глаз с опутанной цепью крышки. – И пришлите сюда еще людей. Надо непременно взять варвара живым. Прежде чем он издохнет, хочу задать ему несколько вопросов. Любопытно, откуда прибыл этот краснокожий монстр и кто его сюда послал.

Ординарцы, придерживая шляпы, бросились не мешкая выполнять распоряжение. Команданте постоял еще немного возле люка и неторопливо зашагал к трапу. На лице главного кабальеро лежала печать глубокой, усталой задумчивости. Но раздумывал он явно не о нашей участи, которая, судя по всему, была им уже решена.

– Прошу прощения, сеньор! – окликнул его капрал, оставшийся на палубе вместе с тремя гвардейцами – одними из тех, кто обыскивал «Гольфстрим» перед приходом вершителя наших судеб.

Сошедший с трапа дон Балтазар встрепенулся и обернулся.

– Разрешите осведомиться, сеньор? – обратился к нему капрал. Команданте молча кивнул. – Вы не оставили распоряжений, поэтому хотелось бы узнать, как нам поступить с командой бронеката.

– Ах да, эти трусливые псы… – словно бы нехотя вспомнил дон Риего-и-Ордас. – К счастью, у нас есть, кем их заменить, и мне они больше не нужны. Убейте их, Уртадо, и выбросьте тела за борт. Пусть кости шакалов обгладывают другие шакалы. Это единственная справедливость, какую они могут у меня выклянчить…