Книга: Грань бездны
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Часть четвертая
Конец «Бесконечности»

Глава 19

Множество слухов гуляет по Атлантике о том, какие тайны хранятся за неприступными стенами крепости Гексатурм.
В любом трактире или на караванной стоянке всегда найдется болтун, который поклянется, будто бы ему доводилось бывать в обители монахов-табуитов, стерегущих Гибралтарский перевал, и видеть там совершенно удивительные вещи. Например, безостановочно растущую из земли огромную ледяную скалу. Ту самую, которая якобы снабжает Гексатурм водой с тех пор, как монахи обосновались на перевале и отрезали нам единственный путь в Червоточину – равнину, по которой, согласно древним картам, можно пробраться далеко в глубь Великого Восточного плато.
Церковь Шестой Чаши и вовсе уверяет, что члены этого монашеского ордена якшаются со Вседержителями, а за Гибралтаром находится ни много ни мало циклопическая лестница, ведущая прямиком в Небесный Ад. Но с септианами все ясно. Для них любая другая религия – несусветная ересь и порождение Багряного Зверя. Однако «свидетелям», коим, по их словам, табуиты демонстрировали свои секреты, тоже нельзя верить. Потому что никаких растущих ледяных скал, негасимых источников Чистого Пламени и прочих чудес в Гексатурме нет. Мой отец лично убедился в этом, когда побывал там полвека назад, выполняя для ордена кое-какую работенку, и взглянул на крепость изнутри.
Ее западная стена полностью перегородила Гибралтарский перевал в самом узком его месте – на вершине. Пригодная для проникновения в Червоточину горловина имела всего километровую ширину, и обойти ее, чтобы попасть туда иначе, являлось невозможно из-за отсутствия альтернативных путей. Огромное пространство, чья площадь равнялась одной тридцатой площади всей Атлантики, было связано с ней лишь этой лазейкой. Вот почему табуитам не составило труда перекрыть ее и взять Червоточину под свой контроль. Только монахи решали, кого впускать за восточную стену Гексатурма, на подвластные им земли. И я не был знаком ни с одним побывавшим там перевозчиком, хотя знал многих колесивших по Атлантике шкиперов.
О самом ордене Табуитов обыватели знают очень мало, поскольку его члены, странствуя по миру, никогда не проповедуют свою веру, а крупные города и вовсе обходят стороной. Религия этих монахов вообще не пересекала Гибралтарский перевал, отчего доподлинно и неизвестно, во что или в кого конкретно они верят.
Мой отец, конечно, не преминул задать им такой вопрос. И получил на него лаконичный, обтекаемый ответ: «В исцеление мира».
«Какое совпадение: я тоже в это верю! – рассмеялся тогда Проныра Второй. – Да и каждый ныне живущий на Земле человек не прочь, чтобы вернулись старые времена. Значит, получается, все мы тоже являемся табуитами?»
«Одно дело хотеть и надеяться на лучшее, – просветил отца допытываемый им монах, – и совсем другое – всецело посвятить себя поиску лекарства от убивающей планету болезни».
На закономерный же папашин вопрос, в чем именно состоят и насколько успешно продвигаются эти поиски, табуит предпочел не отвечать. Лишь заметил, что он и его братья никогда не свернут с избранного ими пути и готовы в любой момент умереть за свою благородную веру.
Многие скептики и вовсе считали, что, окружая свой орден ореолом тайны, табуиты просто-напросто набивают себе цену, а в действительности у них вообще нет никакой веры. Единственная цель табуитов – не подпускать чужаков к несметным богатствам Червоточины. Ведь, если верить легендам, некогда заполнявшее ее море находилось в самом центре цивилизованного мира. А значит, в отличие от «большой» Атлантики, эта закрытая территория должна прямо-таки кишеть залежами всевозможного добра. Ну а разбросанные по Червоточине Столпы с лихвой удовлетворяли монахам потребность в иностали.
Подобная версия имела один существенный логический изъян. Все «хранители сокровищ» вели подчеркнуто аскетический образ жизни. Хотя, казалось бы, при их-то богатстве они могли бы успешно торговать со всеми городами и жить не хуже, чем граждане Аркис-Грандбоула. Но нет, обитатели Гексатурма практически не занимались внешней торговлей и обходились лишь минимумом доступных им благ. Их быт обусловливался орденским уставом и больше походил на деревенский, чем на городской. Кроме, пожалуй, наличия у табуитов профессиональной, хорошо вооруженной армии. Но это было вполне естественно. Без нее они вряд ли сумели бы столь долгое время властвовать над Гибралтарским перевалом и Червоточиной.
Правда, аскетизм табуитов проявлялся лишь в их нелюбви к роскоши и в железной самодисциплине, помогающей монахам смириться с их укладом жизни. В остальном же эти отшельники были не чужды нормальным человеческим радостям и удовольствиям. В ордене на равных правах с мужчинами состояло множество женщин, и целомудрие у обитателей крепости было не в чести. Семей здесь обычно никто не заводил. А для притока свежей крови отец каждого рожденного ребенка был обязан исполнить обет – привести в Гексатурм беспризорного и непременно здорового мальчика или девочку – того, кого велят. Все дети табуитов воспитывались в интернате, где их с младых ногтей приучали к дисциплине и тренировали во владении оружием. А также преподавали иные науки, которые могли им пригодиться в жизни.
Стать хранителем Гибралтарского перевала в более старшем возрасте можно было лишь с позволения орденской элиты – капитула или руководящего им генерала. Они, разумеется, постригали в монахи не каждого добровольца, и не каждый неофит оставался в крепости по истечении отведенного ему испытательного срока. Что и делало многочисленную семью табуитов такой сплоченной и закаленной.
Мифы о растущей в Гексатурме из земли ледяной скале родились не на пустом месте. После того как иссякли гренландские льды и северные водяные короли канули в Лету, никто больше не видел, чтобы к Гибралтарскому перевалу приближался хотя бы один водовоз. Я нередко беседовал со шкиперами-гербоносцами, что работали на восточной гидромагистрали. Все они заверяли меня, что табуиты точно не заключали с Владычицей Льдов никаких договоров. Но раз монахи не грабили ее и не гоняли свои танкеры на дальний Север (да никто отродясь и не видел у табуитов собственных танкеров), значит, у них имелся свой источник, в котором хватало воды, чтобы орден не испытывал в ней недостатка. И находился этот загадочный колодец не в крепости, а где-то за ее пределами, в Червоточине…
Вот в такое прелюбопытное место мы прибыли спустя пять суток, что миновали с того дня, как я снова напялил на себя фуражку шкипера; ее весьма кстати забыл впопыхах на мостике изгнанный нами с «Гольфстрима» Чеслав Бобровски. Мы подошли к финалу нашего злосчастного двухмесячного рейда через Атлантику, но это был еще не конец истории, в которую втравил нас покойный Макферсон. Напротив, все самое интересное в ней только начиналось…
В Атлантике осталось мало мест, где я еще не бывал. И Гибралтарский перевал являлся как раз одним из них. Соваться сюда перевозчику, если он не работает на табуитов, не было никакой нужды. Разве что из чистого любопытства, дабы увидеть своими глазами легендарные шесть башен Гексатурма. Будто гигантские сточенные клыки, они торчали в «пасти» перевала и делили на равные промежутки западную стену крепости.
Впрочем, вряд ли наш прагматичный брат-перевозчик станет тратить время на досужие экскурсии. Вместо этого он лучше поедет прямиком в ближайший город, где засядет в свой излюбленный трактир и будет присматривать себе очередного нанимателя. А раскатывать порожняком там, где нельзя подыскать работу, зато можно огрести уйму неприятностей, – это, извините, занятие не для нас.
И вот сегодня, когда на меня ополчился едва ли не весь мир, я и моя команда были вынуждены бежать в Гексатурм. Несомненно, нас туда впустят. Однако у меня имелись основания думать, что после разгрузки нам сразу вежливо предложат покинуть крепость. Табуиты поддерживали с наемниками исключительно деловые отношения и не проявляли к гостям особого радушия. А особенно к тем гостям, которые приезжают к монахам на грозной боевой технике.
Вряд ли кораблестроители Брошенного мира предполагали, что их далекие потомки будут использовать сконструированные прадедами подводные лодки как крепостные башни. Врытые в землю на треть и усиленные столповым металлом, ныне шесть огромных субмарин древности продолжали нести боевую вахту у табуитов в таком удивительном качестве. По мере приближения к этим выстроившимся в ряд стометровым колоссам я испытал тот же трепет, что и при виде приснопамятного «Оазиса морей». И пусть сегодня «Гольфстрим» выглядел внушительнее себя прежнего, рядом с военной техникой эпохи Чистого Пламени он по-прежнему казался смехотворно ничтожным.
Наше появление было замечено издалека. И когда мы достигли защитного рва, прорытого в полукилометре от крепостной стены, на ней уже царило оживление. Монахи были в курсе скорого прибытия гостей и ценного груза, но они явно не ожидали, что те прикатят к ним на истребителе. Поэтому табуиты и переполошились, завидев на горизонте боевой бронекат Владычицы Льдов, даром что на нем отсутствовали герб и флаг.
Дабы успокоить хозяев и продемонстрировать наши мирные намерения, мы не стали пересекать возведенную надо рвом переправу и остановились, не доезжая до него. Его глубина была примерно такой же, как у оборонительного рва Аркис-Грандбоула, но шириной здешняя траншея превосходила ту втрое.
Я обратил внимание на хитрое устройство моста. Он не был подъемным, поскольку экономные монахи решили не сооружать при нем лебедку, которая будет использоваться очень редко. Но в случае нападения этот большой и устойчивый мост мог быть разрушен буквально за считаные минуты. Жесткость его каркаса обеспечивалась тремя массивными продольными балками, продетыми в имеющиеся на всех поперечинах петли: две по краям и одну в центре. На восточном конце каждой балки также имелась петля, но уже для иной цели. Стоило лишь табуитам подогнать сюда бронекат, прицепить его цепью за эти кольца, а потом дать ему полный ход, и машина выдирала не склепанные с поперечинами балки из проушин. После чего конструкция, утратив несущие детали каркаса, тут же рассыпалась. А ее прочие части падали на дно рва словно бусины, соскочившие с лопнувшей нити.
Когда мы подкатили к мосту, встречающие нас на бронекате-строймастере монахи только что привязали к нему цепями мостовые балки. Оборудованные на нем подъемный кран и грейдерный нож указывали на его мирное предназначение: он не только разрушал переправу, но и восстанавливал ее. Впрочем, сегодня это ей не грозило. Монахи лишь подстраховались на случай, если вслед за нами на горизонте вдруг появится армия. Но поскольку мы прибыли в одиночестве и не проявляли враждебных намерений, значит, с уничтожением моста можно было повременить.
Остановив «Гольфстрим», я расчехлил сигнальное зеркало и послал шкиперу строймастера свои позывные, хотя и усомнился, знает ли мой собрат-табуит кодекс перевозчиков. На наше счастье оказалось, что знает. Получив сигнал, он расшифровал его по справочнику, понял, кто управляет истребителем, и отправил мне ответное приветствие.
Как и ожидалось, шкипер, представившийся нам как альт-селадор Рубнер, был мне незнаком и в последнем издании Атласа не фигурировал («Селадор» – так монахи обращались друг к другу, а приставки перед этим обращением обозначали ранги в их полувоенном ордене). Не фигурировал там и бронекат под названием «Зигфрид». Отсюда следовало, что либо Рубнер примкнул к ордену очень давно и с той поры ни разу не выезжал в Атлантику, либо он был табуитом по рождению, а транспорт свой получил в наследство от того шкипера, который заодно обучил монаха нашему кодексу.
У Рубнера возник ко мне закономерный вопрос, почему шкипер Проныра Третий прибыл сюда не на том бронекате, какой указан напротив его имени в справочнике. Объяснять подробности этой истории при помощи сигналов световой азбуки у меня отвалилась бы рука. Поэтому я сообщил селадору, что покидаю «Гольфстрим» и выдвигаюсь к табуитам на переговоры. Разумеется, без оружия, ведь мы прибыли сюда с миром и привезли давно ожидаемый в Гексатурме груз…
Опуская подробности этой дежурной встречи, замечу лишь, что когда монахи увидели рядом со мной Сандаварга, у них вмиг исчезли к нам все подозрения. Убби здесь действительно знали как облупленного. И более того – безмерно уважали, что для наемника в Гексатурме было неслыханным достижением. «Гольфстрим» беспрепятственно пропустили через переправу и сопроводили в крепость. А там нас уже ожидал ее комендант, командующий армией табуитов и член орденского капитула – супремо-селадор Кэрью.
Встречу с ним также нет смысла расписывать в деталях, хотя она продлилась до самого вечера и разговор на ней шел серьезный и в какой-то степени даже судьбоносный. Узнав о смерти Макферсона, комендант нахмурился и покачал головой: ну да, мол, бывает – все мы смертны, и с этим ничего не поделать… Иных признаков огорчения это известие у него, как в свое время и у Сандаварга, не вызвало. Что ж, выходит, я правильно угадал. Орден ждал Томаса, но сам по себе, без своих сокровищ, он был табуитам малоинтересен.
По ходу беседы также выяснилось: капитулу ничего не было известно о том, что наш груз может привлечь к нам псов Вседержителей. И, судя по озадаченному этой новостью лицу супремо-селадора, он не солгал. Она и впрямь стала для него неприятным откровением.
Кэрью наверняка был в курсе того, что находится в контейнерах, но нам он сказал совершенно обратное. Табуиты вообще плохие лжецы. Это выяснил еще мой отец, и сегодня я в этом тоже убедился. Оторванность от мира, отсутствие тяги к обогащению и простота быта не способствуют совершенствованию у человека искусства лицемерия. Кэрью говорил нам одно, но его выдавали глаза. Он не привык лгать и, делая это вынужденно, явно испытывал угрызения совести. И злился про себя, поскольку понимал, что мы ему не верим.
Но куда деваться? Его не уполномочили сказать нам правду, а мы – гости – не могли открыто выказать супремо-селадору свое недоверие. Тем паче что я еще собирался попытать счастья и предложить ордену свои услуги перевозчика.
Нет, конечно, я не намеревался постригаться в монахи – вот еще! Для таких вольнолюбивых бродяг, как мы, монашеская жизнь ничуть не лучше рабства на водохранилищах Владычицы. Идея, которая засвербела у меня в мозгу после того, как я обнаружил, каким авторитетом здесь обладает Убби, состояла в другом. Его поручительство могло помочь нам заключить с недоверчивыми табуитами долгосрочный контракт, поскольку истребителей у них на службе точно не состояло. А если даже вдруг имелись один-два таковых, наличие третьего – вольнонаемного – ордену тем более не повредит.
Угроза вторжения вактов – чем не повод усилить оборону крепости нашими орудиями? Все, что нам сегодня необходимо – жизненно необходимо! – это поработать несколько лет вдали от цивилизации, пока не уляжется молва о наших подвигах. Неважно, чем нам тут придется заниматься: патрулировать подступы к крепости или совершать рейсы в Червоточину. Главное, остаться при деле и надолго исчезнуть с глаз наших врагов. Пускай нам даже платят вполовину меньше, чем мы получали бы за подобную работу в любом другом месте. В крайнем случае я готов пойти и на такую уступку, хотя обычно табуиты не скупились и оплачивали труд наемников по общепринятым расценкам.
В общем, когда Кэрью перешел к обсуждению предстоящей разгрузки «Гольфстрима», я собрался с духом и высказал ему свое предложение. Не забыв, естественно, напомнить ему о псах Вседержителей, что могут в любой момент нарисоваться у стен Гексатурма.
Северянин, коего я не успел посвятить в свой новорожденный план, уставился на меня с не меньшим интересом, чем супремо-селадор. Было очевидно, что для них обоих мои слова явились неожиданностью. Еще бы! Независимые перевозчики славились своим свободолюбием и никогда не нанимались к строгим отшельникам-табуитам на долговременную службу. После всего, что с нами приключилось, я должен был, по мнению Кэрью и Убби, рвануть прямиком к каньону Чарли Гиббса, как изначально планировал. Подальше от всех этих проклятых контейнеров, вактов и Кавалькады; в земли щедрых северян, которые за работу в холодном климате всегда платили хорошие деньги.
Но я вдруг категорически передумал и предпочел иной вариант. Кабальный и не такой прибыльный, зато избавляющий нас от нужды закупать тонну теплых вещей. А также спасающий Физза от впадения в анабиоз, который грозил ему на суровом Севере.
– Не думайте, супремо-селадор, что у меня – мирного перевозчика – не хватит сил совладать с боевой машиной, – заверил я коменданта крепости. – Убби не даст соврать: у нас уже есть кое-какой опыт борьбы с вактами. И скоро вы наверняка услышите, каких дел мы натворили в Великой Чаше.
– Вот это была ночка, загрызи меня пес! – поддакнул Сандаварг, сверкнув глазами. – Мы опозорили ублюдка Нуньеса перед всем городом, утерли нос Кавалькаде, расправились с четырьмя псами и на прощание устроили у городской стены черную бурю! А может, и не одну – об этом нам пока неизвестно… Провалиться мне на этом месте, если до той ночи я когда-либо участвовал в подобной оргии! Проныра вам дело говорит: сегодня его развалюха может оказать ордену огромную услугу. Ящики Макферсона притягивают к себе такие неприятности, с какими я доселе даже не сталкивался, а уж Убби Сандаварг повидал в жизни немало, вы знаете… И раз на то пошло, я бы тоже хотел задержаться в Гексатурме и по старой дружбе помочь вам разобраться со всеми неприятностями, если без них не обойдется. Теперь все мы – я, вы, и Проныра со своей бандой – крепко повязаны, так почему бы нам не объединить усилия и не выпутаться из этой беды сообща?
– Я ценю ваши предложения, господа, – кивнул Кэрью. – Равно как и то, что вы выполнили свой договор даже несмотря на риск, которому при этом подверглись. Но наем боевого бронеката, да еще угнанного у Владычицы, – это для ордена нетипичный и щекотливый вопрос. Я не вправе решить его, не посоветовавшись с капитулом и гранд-селадором. Однако, как комендант крепости, я не могу оставить без внимания угрозу нападения вактов. И потому на грядущем заседании коллегии буду выступать на вашей стороне.
– И когда же состоится это заседание? – полюбопытствовал я.
– Доставленные вами новости и груз помогут мне собрать капитул в течение сегодняшнего дня, – уточнил супремо-селадор. – А вы пока отдохните с дороги, поешьте, помойтесь и выспитесь. К сожалению, трактиров и постоялых дворов у нас нет, но я распоряжусь, чтобы вам выделили места в гостевой казарме. Хотя, подозреваю, господин Убби предпочтет остановиться там, где он всегда это делает.
Где именно гостит в Гексатурме северянин, Кэрью не уточнил. Но по тем многозначительным взглядам, какими они обменялись, я догадался: в крепости Сандаварга дожидается какая-нибудь полненькая монашка, а то и не одна. И табуиты никоим образом не мешают им встречаться. Напротив, всячески это приветствуют. Не удивлюсь, если наш краснокожий друг уже подарил ордену пару-тройку будущих воинов, в чьих жилах течет гремучая северная кровь наивысшей пробы.
– Покорнейше благодарю, но мы с командой, пожалуй, останемся на борту «Гольфстрима», – ответил я на предложение коменданта поселить нас в казарме. – Надо еще провести кое-какое техническое обслуживание, да и ночевать на палубе нам гораздо привычнее, чем на казарменных нарах.
– Как пожелаете, – не стал возражать супремо-селадор и добавил: – Однако, полагаю, вы не откажетесь принять от меня в подарок бочонок вина? В знак, так сказать, глубокой признательности за все то, что вы для нас сделали? Готов дать руку на отсечение: такого превосходного портвейна вы еще в жизни не пробовали…
Хорошо, что я не стал спорить с Кэрью, а иначе мне пришлось бы назавтра вращать штурвал одной рукой. Подаренный нам портвейн действительно оказался чудесен. В сравнении с ним даже изысканные вина Аркис-Капетинга вмиг обесценились в моих глазах до уровня кактусидра.
Во-первых, монашеское вино было на удивление крепким. Более убойного веселящего напитка мне и впрямь еще не приходилось дегустировать (до пресловутого виски Сенегальца Фаруха мы, как вы помните, не добрались, а брагу, какую настаивали некоторые любители этой вонючей хмельной дряни, я на дух не переносил). Во-вторых, он обладал непривычным, но при этом исключительно приятным вкусом и ароматом. Это отметил даже такой знаток вин, как де Бодье. И в-третьих портвейн табуитов неслабо разжигал аппетит. Вкусив его, мы набросились на еду так, словно всю минувшую неделю жили впроголодь, хотя гвардейцы набили в трюм «Гольфстрима» столько провизии, что ее на неделю хватило бы целой Кавалькаде.
– Будь у меня возможность, мсье шкипер, клянусь: я отдал бы три четверти своего состояния за секретную технологию, по которой эти отшельники готовят свой восхитительный нектар. А на оставшуюся четверть построил бы себе винодельческий заводик и уже через год с лихвой окупил бы все расходы, – мечтательно признался Гуго, глядя, как лучи закатного солнца переливаются в наполненном до краев бокале. За возможность любоваться тем, что мы пьем, следовало поблагодарить шкипера Бобровски. Помимо своей фуражки, любитель роскоши Чеслав оставил нам также набор хрустальных бокалов на пять персон. Лишь их непомерная стоимость помешала мне выбросить за борт эту хрупкую и непрактичную для перевозчика посуду. И не думал, что когда-нибудь она нам пригодится. Пить из такого антиквариата мутный кактусидр было как-то несолидно, а вот изысканный, благородный портвейн – самое оно.
– Превосходная мечта, mon ami, – уплетая на пару с Физзом трофейный курадо, поддержал я разморенного вином и ничегонеделаньем механика. – Жаль только, что невыполнимая… Впрочем, если у нас все срастется и табуиты заключат с нами контракт, у вас появится шанс выведать их винодельческие тайны… Так что глядите, лет через десять-пятнадцать – ежели доживем, конечно, – мы еще хлебнем с вами на вашей винодельне отменного молодого «Шато де Бодье».
– Нет-нет, мсье шкипер! – решительно запротестовал Сенатор. – Никакого «Шато де Бодье»! Сами знаете: репутация этой фамилии в Аркис-Капетинге моими стараниями сильно подпорчена, чтобы писать ее на винных этикетках. Я угощу вас и мадам Проныра «Шато Гольфстрим»! Да-да! Если моя мечта и впрямь однажды осуществится, я нареку свой сорт вина только «Шато Гольфстрим» и никак иначе! Надеюсь, вы не возражаете?
– Звучит, конечно, красиво, но… – Малабонита, однако, оценила широкий жест винодела-утописта без особого энтузиазма. – Все же вам восстановить подпорченную репутацию вашей фамилии будет гораздо проще, чем нам – доброе имя нашего «Гольфстрима». Боюсь, ни за десять лет, ни за двадцать, ни даже за полвека Атлантика не забудет о том, что мы натворили в Великой Чаше. Разве только вы воздержитесь от громких названий и начнете производить что-нибудь более скромное и традиционное. Игристое шипучее вино «Шато де Физз», к примеру. А девизом вашего винодельческого дома станет ну, скажем…
– На холени, херьмо! Сфопоту прату Куко тэ Потье! – напомнил о себе ящер, видимо до сих пор не отошедший от своего недавнего приключения – ярчайшего события за всю его однообразную жизнь пресмыкающегося.
– О-о-о, точнее и не скажешь, дорогой мсье Физз! Именно это с вашего позволения я и начертаю на своем новом гербе, как только его заимею. И пусть первосвященник Нуньес поперхнется от злобы, когда ему однажды попадется на глаза бутылка «Шато де Физз» с моим девизом и ликом священного зверя на этикетке! Viva la bête sacré! Будьте здоровы и живите еще сто лет! – Сенатор отсалютовал своему хвостатому спасителю полупустым бокалом и подчеркнуто неторопливо, как истинный француз, осушил его. После чего уже не столь благородно икнул, отер губы и произнес: – Что ж, спасибо вам за прекрасный вечер, мадам и мсье, однако, полагаю, мне пора откланяться и отправляться на боковую. Утром нас ожидает разгрузка, и заниматься ею с больной головой мне бы очень не хотелось.
– Пожалуй, вы правы, – согласился я, тоже чувствуя, что еще бокал, и назавтра все впечатление от сегодняшнего праздника будет для меня безнадежно испорчено. С крепкими напитками шутить не стоит, особенно с устатку и накануне важного рейса. И пускай он обещал быть спокойным и смехотворно коротким – вряд ли разгрузочный пункт располагался вне пределов Гексатурма, – все это время на нас будут глядеть наши вероятные будущие наниматели и покровители. И раз уж мы задались целью произвести на них хорошее впечатление, я не имел права встречать их с опухшей похмельной рожей и вертеть перед ними штурвал трясущимися с перепоя руками.
Бочонок портвейна был не только нашей премией за добросовестно выполненную работу. Вторая цель, какую преследовал Кэрью, вручив нам свой дар, – выяснить, насколько строги порядки на борту моего бронеката.
Я понял это, когда на следующее утро супремо-селадор ступил к нам на палубу с явным намерением застать нас врасплох после вчерашней пьянки. Для помешанных на дисциплине табуитов являлось нормой устроить проверку кому угодно, даже тем, кому они доверяли. И обнаружь сейчас комендант у нас бардак, какой мог бы здесь быть, не закупорь мы вчера вовремя недопитую бочку, это вряд ли способствовало бы развитию наших деловых отношений с Гексатурмом.
Но не тут-то было! Нам не сообщили, на какой час назначена разгрузка «Гольфстрима». Поэтому мы проснулись согласно нашему рейсовому распорядку – перед восходом – и, позавтракав, принялись привычно готовиться к выезду. И когда с первыми лучами солнца нас почтил визитом супремо-селадор, он мог упрекнуть меня лишь в одном: в том, что, опуская перед ним грохочущий трап, мы перебудили в близлежащих казармах монахов, привыкших подниматься в такую рань лишь по тревоге.
– У меня есть для вас хорошие новости, шкипер Проныра, – известил меня Кэрью после того, как осмотрел палубу, но так и не нашел, к чему бы придраться. – Капитул согласился на ваше предложение. Восемь голосов за и лишь три – против. Это неплохой результат.
– А что сказал гранд-селадор? – полюбопытствовал я, зная со слов Убби, что глава ордена может накладывать вето на решения капитула и аннулировать итоги любого голосования.
– Гранд-селадор Тамбурини обеспокоен странным поведением вактов, – ответил комендант, – и не возражает насчет того, чтобы укрепить нашу обороноспособность вольнонаемным истребителем. Для начала – на три месяца, в течение которых, мы полагаем, ситуация с псами Вседержителей окончательно прояснится. Ну а дальше будет видно, продлять нам с вами контракт или же к тому моменту надобность в ваших услугах отпадет.
– Премного благодарен. Я и мой экипаж перед вами в неоплатном долгу, – раскланялся я. Три месяца были, конечно, не тем сроком, на какой я планировал здесь задержаться, но пока сойдет и такой. Будем считать его нашим испытанием на благонадежность – условие, без которого заслужить к себе доверие хозяев Гибралтара являлось невозможно.
– Что же касательно контейнеров, – продолжал Кэрью, – то я затем сюда и прибыл, чтобы решить этот вопрос. Тамбурини поручил мне лично сопроводить вас к разгрузочной площадке, где он тоже будет присутствовать. Так что, уверен, вам удастся с ним пообщаться. Я уже распорядился послать за господином Сандаваргом, поскольку было бы несправедливо лишать его возможности встретиться с гранд-селадором, о чем наш друг-северянин не раз меня просил.
Убби не заставил себя ждать и примчался на «Гольфстрим», не успел я подняться на мостик. Арсенал наемника хранился у нас, так что ему не приходилось расхаживать по крепости в компании своих грозных, но совершенно не предназначенных для мирных прогулок братьев. Которые еще вчера были поставлены в оружейную пирамиду, и сегодня для них работы также явно не намечалось.
Сюрпризы начались сразу, как только мы подняли трап и тронулись в путь. Вместо того чтобы указать мне маршрут в хозяйственную зону крепости, Кэрью велел нам двигаться прямиком к ее восточным воротам. Это моментально заинтриговало всех нас, включая Убби. Он также понятия не имел, где в Гексатурме расположен пункт приема важных грузов, хотя, в отличие от меня и остальных, гостил здесь не впервые. Лишь я и Гуго находились сейчас на своих постах. Все прочие собрались в шкиперской рубке, которая стараниями Вика Синклера стала вдвое просторнее и комфортнее прежней. И потому, когда супремо-селадор указал нам курс, эту неожиданную новость услышали, все кроме механика. Ему предстояло узнать об этом позже, через коммуникатор и уже от меня.
Восточная – тыловая – стена Гексатурма (северную и южную стены в нем заменяли крутые склоны Гибралтарской горловины) выглядела не менее любопытно, чем фасадная западная. В сравнении с последней она была гораздо ниже, и вместо устрашающих монументальных башен табуиты усилили ее обычными выступами и карнизами для стрелков. Мой отец рассказывал, что эта стена – самое древнее сооружение в крепости, существовавшее еще до ее постройки. Оно возникло в эпоху Чистого Пламени и изначально представляло собой вовсе не стену и вообще никакое не ограждение, а… железнодорожный тоннель!
Проложенный под водами Гибралтара, что в древности считался главнейшими Средиземноморскими воротами, тоннель этот соединял собой Европу и Африку. И изначально пересекал самую глубокую – срединную – часть пролива не по дну, а по бетонным опорам. Однако после высыхания океана они не удержали на себе вес огромного сооружения и обрушились, уронив его центральный фрагмент во впадину, над которой он прежде располагался. Тоннельная труба при этом непременно развалилась бы на части, если бы на момент ее обрушения в той впадине еще не плескалась вода. Это позволило вырванному из магистрали участку упасть достаточно плавно, с незначительными повреждениями. И в итоге он улегся на дно так, что, когда океан окончательно отступил, растрескавшаяся многокилометровая труба перегораживала новообразованный Гибралтарский перевал, изгибаясь сообразно его поперечному рельефу. Почти как та легендарная циклопическая стена, которую древние легенды называют Великой Китайской. И которая, согласно им же, до сих пор находится где-то на востоке Великого Восточного плато.
Не окажись здесь этого искусственного барьера, Гексатурм мог бы и вовсе никогда не возникнуть. Все, что сделали в свое время основатели цитадели и ордена Табуитов, это отгрохали западнее еще одну, параллельную и более неприступную преграду. После чего закрепились между стенами на вершине Гибралтарского перевала и одновременно – в горловине между нависающими с севера Европейским и с юга Африканским плато. И если проникнуть за фасад крепости мог в принципе любой не враждующий с Гексатурмом человек, то выйти на ее «задний двор», коим по сути являлась вся Червоточина, давался шанс лишь избранным. Даже закадычный друг табуитов Сандаварг, и тот, как оказалось, никогда прежде не удостаивался столь высокой чести.
Видать, и впрямь в Средиземноморской котловине сосредоточены несметные сокровища, которыми монахи не намерены делиться ни с кем и ни за какие деньги. Удастся ли нам хоть одним глазком взглянуть на эти богатства? Или тот факт, что «Гольфстриму» дали добро на проезд в Червоточину, еще не дает нам такого права?.. Впрочем, к чему гадать? Все это так или иначе выяснится уже в ближайшие часы.
Открывшийся нам за восточными воротами вид поверг меня в разочарование. Это была все та же выжженная солнцем хамада, ничем не отличающаяся от хамады за западной стеной Гексатурма. Конечно, с моей стороны было по-детски наивно жаждать узреть здесь что-то экстраординарное. Но все-таки, когда тебе вдруг дозволяют приобщиться к чему-то загадочному, хочется, чтобы оно хотя бы чуть-чуть соответствовало возложенным на него надеждам…
А, да ладно, нашел о чем сокрушаться! Еще вчера, удирая от Кавалькады, я радовался любому пейзажу за бортом, лишь бы он был совершенно безлюден. А сегодня ишь ты – расслабился, откушал превосходного вина и сразу начал привередничать! На экзотику его, гляньте-ка, потянуло! Забыл, что ли, кто ты теперь такой и сколько у тебя осталось в этом мире свободы? Давай, крути штурвал и не брюзжи, а довольствуйся тем, что видишь. Или, вернее, тем, что тебе разрешено видеть. В этой закрытой части Атлантики мы были лишены права самостоятельно выбирать маршрут и двигались только туда, куда указывал перст супремо-селадора Кэрью.
А указывал он в основном на северо-восток, веля нам ехать вдоль склона Европейского плато по известным коменданту ориентирам. Восточная стена, опознать в которой фрагмент бывшего глубоководного тоннеля ныне являлось невозможно, через час пропала за горизонтом, растворившись в утренней дымке. Лишь торчащие из нее верхушки стометровых башен напоминали о том месте, которое мы недавно покинули. И куда, доделав работу по контракту покойного Макферсона, вскоре вернемся.
Сошедшиеся у перевала склоны Европейского и Африканского плато снова стали расходиться. Причем так быстро, что спустя еще час последнее отодвинулось от нас на добрых полсотни километров. В то время как первое продолжало возвышаться по левому борту, тоже удаляясь от нашего курса, но понемногу и потому не так заметно. Возможно, еще через два-три часа мы выедем из узкого Гибралтара на просторы Червоточины, которые, если верить старинным картам, было уже не охватить глазом. Вот тогда-то я и взгляну на настоящую Средиземноморскую котловину, а не на ее тесную западную оконечность, которая покамест ничем, кроме башен Гексатурма, меня не впечатлила.
Однако Кэрью не заставил нас углубляться слишком далеко в неведомые земли. Достигнув очередного ориентира, мы заметили на востоке нечто странное и выделяющееся на фоне невзрачной хамады.
Сама по себе торчащая над ней верхушка высокого купола меня не удивила. Что я, в самом деле, больших куполов никогда не видел? Во многих городах Атлантики есть подобные сооружения – рынки, цирки, крытые ипподромы… Причем некоторые из них достигают куда более внушительных размеров, чем обнаруженная нами по курсу полусфера.
А вот материал, из какого она была сделана, оказался действительно уникальным. Стекло! И не отдельные, скрепленные друг с другом куски – купол был полностью стеклянным. А также он обладал идеальными пропорциями, соблюсти которые при наших технологиях строительства попросту нереально. Ни один современный архитектор не согласится возводить грандиозные здания такой формы и из такого доисторического, а посему ненадежного стройматериала.
Сегодня в мире уже не выдувают стекло, а значит, этот «пузырь» появился здесь еще в эпоху Чистого Пламени. И то, что тогда на этом самом месте плескалось море, сполна объясняло, почему купол дожил до наших дней. Дабы не быть раздавленным морской толщей, подводное сооружение должно отличаться исключительной прочностью. Тем более если на дне строится вот такая громадина.
Еще до того, как Кэрью указал на нее, я понял, что мы никак не проедем мимо купола. К тому же он стоял там не один. Его окружали пять аналогичных по форме стеклянных выпуклостей. Только каждая из них была вдвое ниже главного сооружения и, соответственно, имела меньший объем. Все сателлиты соединялись с ним и между собой полукруглыми галереями. Они тоже были из стекла, и по ним запросто могла бы проехать конная повозка.
Внешняя оболочка комплекса по сию пору сохраняла прозрачность. Но ни полусферы, ни их коммуникации не просвечивали насквозь, поскольку пространство под ними не пустовало. Они накрывали собой всевозможные объекты, среди которых преобладали здания, в том числе многоэтажные. А еще там виднелась растительность. Ее было так много, что она фактически задавала цвет всему комплексу. В безлюдном мире скал, камнеила и песка шесть темно-зеленых куполов и десять связующих их галерей казались еще более чужеродными, чем Столпы Вседержителей. Коих, впрочем, в этом районе Червоточины не наблюдалось.
– Загрызи меня пес, если это не храм Чистого Пламени! – восхищенно проронил Убби, едва заметив показавшуюся вдали верхушку главного купола. – Я всегда верил, что он существует! Но никогда не думал, что однажды увижу его наяву собственными глазами!
– Вы правы, господин Сандаварг, – подтвердил супремо-селадор. – Так и есть. Перед вами – именно то, что легенды Атлантики называют храмом Чистого Пламени. Однако мы зовем его иначе: проект «Инфинито». И он – единственная причина, по которой был основан наш орден и перекрыт Гибралтар.
– Проект «Бесконечность»? – переспросила Долорес. Название главной святыни табуитов прозвучало на ее родном языке, и это ее удивило. – И что в нем такого «бесконечно» ценного, что вы бережете свою святыню как зеницу ока?
– Угомонись, Моя Радость! Вряд ли господин комендант уполномочен посвящать нас в такие секреты, – одернул я Малабониту, чья нескромность объяснялась не недостатками ее воспитания, а была оборотной стороной ее врожденного любопытства.
– Отчего же? – развел руками Кэрью. – Напротив, гранд-селадор Тамбурини наказал мне вчера, чтобы перед вашей встречей с ним я по мере возможности ответил на те вопросы, какие возникнут у вас по дороге сюда. Для экономии, так сказать, времени. Ведь в противном случае генералу капитула придется отвечать на них самому. А у него, сами понимаете, иных дел по горло и весь день по минутам расписан. Конечно, я тоже вряд ли буду с вами полностью откровенным, так что заранее извините. Но раз уж вы оказались невольными жертвами нашей войны с остальным миром и погубили из-за нас свое доброе имя, было бы несправедливо держать от вас в секрете, ради чего вы претерпели столько страданий, верно?
– Вернее не бывает, – согласился я и, вроде как получив от Кэрью разрешение, повторил за Малабонитой ее вопрос: – Так куда же на самом деле, если не в храм Чистого Пламени, мы сейчас направляемся?
– На бывшую глубоководную научно-исследовательскую станцию «Инфинито», созданную за десять лет до года Всемирного Затмения, – пояснил проводник. – Главная особенность этой станции – раньше она могла существовать автономно от остального мира. По сути, «Инфинито» сама являлась отдельным маленьким миром, уникальным и вполне самодостаточным.
– Но разве такое возможно: наглухо запереться в стеклянной банке и жить в ней безвылазно долгие годы? – округлила глаза Долорес.
– Вполне, – ответил монах. – Я ведь не сказал, что станция была полностью отрезана от мира. Я имел в виду, что энергию для своей жизнедеятельности она черпала лишь из тех природных ресурсов, какие ее окружали. И не зависела от поставок энергосырья откуда-либо еще.
– А воздух? – спросил я. – Его что, качали с поверхности моря через трубу?
– В незначительных количествах, – уточнил Кэрью, – и лишь тогда, когда расход кислорода превышал критическую норму. На «Инфинито» стояла самая высокотехнологичная на тот момент система очистки и рециркуляции воздуха. Которая, между прочим, исправно функционирует поныне. Собственно говоря, для испытания и дальнейшего совершенствования этой системы станция изначально и создавалась. Так что сегодня ее обитатели дышат таким же воздухом, каким дышали наши предки в конце эпохи Чистого Пламени.
– Тот самый воздух, в котором может гореть огонь и в котором можно без опаски пользоваться электричеством! – добавил Убби важным тоном знатока. – Если это не величайшее чудо в мире, то тогда что, Проныра?
– Как что? Источник энергии, от которого работает система рециркуляции «Инфинито». – Я, в отличие от Сандаварга, являлся прагматичным технарем. И там, где северянину мерещились чудеса, мой наметанный глаз видел другие, более приземленные вещи. – Воздушные фильтры, очистные центрифуги, насосы, анализаторы, многоуровневые шлюзы… Откуда вы берете электричество, чтобы вся эта прорва оборудования делала из века в век свою энергоемкую работу? И вода! Кто снабжает Гексатурм водой, если не Владычица Льдов?
– Правильные вопросы, господин шкипер, – похвалил меня комендант. – Я знал, что они у вас непременно возникнут. И потому проконсультировался с гранд-селадором, насколько подробные ответы мне вам на них давать. Начну с последнего. Воду мы берем там же, где и весь остальной мир. Только у нас свои каналы и способы поставок, которые никак не пересекаются с интересами Владычицы. А энергию мы производим путем обычного сжигания водорода…
– Который, готов поспорить, вы добываете из воды! – воскликнул я.
– Лучше не спорьте, потому что проиграете, – с победным видом улыбнулся супремо-селадор. – Добывать водород из воды для создателей «Инфинито» было невыгодно, а для нас и подавно. Это слишком непрактичный процесс, который едва окупал бы сам себя. Не говоря об энергообеспечении прочих систем глубоководной станции. Нет, она получает водородное топливо по той же технологии, по какой его получали во всем мире на закате эпохи Чистого Пламени. В данном районе Червоточины, на глубине порядка километра есть небольшие залежи магния. Этот фактор в свое время и определил, что «Инфинито» будет находиться здесь, а не где-либо еще. В одном из ее отсеков имеются две пробуренные скважины. В одну из них мы подаем воду, которая вступает в реакцию с магнием, а из другой скважины выкачиваем выделяющийся при этом водород. Разумеется, мы добываем его не в промышленном объеме, а экономично. Исключительно столько, чтобы удовлетворять наши насущные нужды и поддерживать работу систем жизнеобеспечения.
– Ладно, с водой и топливом разобрались… – Я подводил «Гольфстрим» к станции, которая теперь открылась перед нами во всей своей красе, и уже мог рассмотреть, как за стеклом куполов и галерей суетятся люди, тоже заметившие наше приближение. – С запчастями для вашего оборудования мне тоже в принципе все ясно. Еще мой папаша возил для вас артефакты Брошенного мира, которые вы скупаете задешево крупными партиями по всей Атлантике. Осталось прояснить вопрос с воздухом. То, что он проходит у вас внутри постоянную рециркуляцию и очистку, я понимаю. То, что внешние стены «Инфинито» абсолютно герметичны, – тоже. Но вот привезу я вам сегодня контейнеры, и вам понадобится много электричества, чтобы их разрезать. Вы, соответственно, начинаете добывать и сжигать много водорода. Однако я читал о природе Чистого Пламени, поэтому знаю: где сгорает водород, там сгорает и кислород, правильно? Причем сгорает в довольно больших объемах. Разложением воды на водород и кислород вы не занимаетесь – сами признались, что это нерентабельно. Так что единственным источником пополнения кислорода для вас остается атмосфера. Но какой такой магией вы ее перед этим заклинаете, что после вашего колдовства она перестает убивать вас метафламмом?
– А вы вполне достойный сын своего отца, господин шкипер, – уважительно кивнув, польстил мне Кэрью. – Господин Проныра Второй, помнится, тоже обожал засыпать нас вопросами, на большинство из которых мы, увы, не могли дать ему ответы.
– Но ведь Проныра Второй никогда не удостаивался чести пересекать восточные ворота Гексатурма и понятия не имел ни о каком «Инфинито», – возразил я, видя, что коменданту не особо хочется раскрывать передо мной все карты сразу. – Стало быть, у меня есть перед папашей неоспоримое преимущество, разве не так?
– Ну да, конечно, – не стал отрицать табуит, затем посмотрел на часы, видимо прикидывая, хватит ли ему времени на ответ, и вернулся к прерванному разговору: – Разгадка нашей «кислородной магии» намного проще, чем вам кажется. После Всемирного Затмения, в начале новой эры «Инфинито» долгое время не пополнял запасы воздуха из атмосферы. Обитатели станции, что жили на ней в годы глобального хаоса, имели связь с внешним миром и собрали немало сведений обо всем, что творилось на планете. Даже когда на ней уже вовсю свирепствовал метафламм и электронные средства коммуникации бездействовали, со станцией поддерживался контакт посредством парусных лодок, ныряльщиков и бумажной почты. Зная о том, что прорвавшийся под купола новый воздух уничтожит «Инфинито», оказавшаяся в заточении научная группа была вынуждена отменить все энергоемкие работы и сократить свой штат, отправив на берег треть сотрудников. Было сделано все возможное, чтобы система жизнеобеспечения справлялась с рециркуляцией имеющегося объема воздуха без подпитки извне. И это продолжалось более тридцати лет…
Задав Кэрью, казалось бы, чисто технический вопрос, я не ожидал, что услышу от него в ответ целую историческую лекцию. Впрочем, он прочел мне ее не потому, что жаждал одарить меня новыми знаниями. Отнюдь. Комендант сделал это лишь за тем, чтобы предупредить новую череду моих вопросов. Которые непременно последовали бы, ограничься он одной технологической стороной интересующей меня темы.
Как бы то ни было, а даже в сокращенном изложении история станции «Инфинито» оказалась крайне интересной и познавательной. Будь сейчас на моем месте мой охочий до таких рассказов папаша, он и вовсе пришел бы в восторг, даром что все услышанное им здесь предназначалось бы исключительно для его ушей…
Лишенные возможности использовать ресурсы станции по максимуму, оставшиеся на ней ученые тем не менее не сидели без дела. Не забывали о них и те их друзья, которые доставляли им с поверхности информацию и образцы инопланетных материалов. В итоге все эти люди объединились в сообщество, связанное не только научными интересами, но и родственными узами. Великая смута и лишения закалили дух переживших ее коллег-исследователей, сплотив их с годами в сильный и многочисленный клан. И клан этот стремился не только выжить. Второй целью основателей будущего ордена Табуитов было любой ценой сохранить чудом уцелевшую частицу прежнего мира, которая скрывалась на дне Средиземного моря.
Подводные затворники также в полной мере осознавали, какая на них лежит ответственность. Ведь кто еще сегодня, кроме них, обладал исследовательскими мощностями для изучения постигшей Землю катастрофы на прежнем высокотехнологичном уровне? Не исключено, что где-то на планете остались подобные «Инфинито», научные заповедники-изоляторы. Но всемирный хаос и полное отсутствие связи с удаленными уголками планеты не позволяли «европейцам» отыскать своих единомышленников.
Живя в режиме жесткого – практически монашеского – аскетизма, ученые станции не ограничивали себя лишь в одном – в доступе к своей вычислительной технике. Кроме систем жизнеобеспечения лишь она функционировала в полной мере. Даже опреснители морской воды и кухонное оборудование включались строго по графику, не говоря об остальных поддерживающих комфорт устройствах. Иногда на смену не выдерживающим условий спартанского быта сотрудникам прибывали их коллеги с берега – наиболее одаренные и желающие спасти мир собратья по клану. Несение вахты на станции стало считаться среди его членов почетной обязанностью. И дети переживших конец света ученых – дети, что знали о погибшем мире Чистого Пламени лишь понаслышке, – перенимали от отцов сохраненные теми знания и мечтали, что однажды их тоже отправят с почетной миссией в легендарный подводный храм.
За три десятилетия – то есть до тех пор, пока Средиземное море окончательно не пересохло, – на «Инфинито» было сделано немало открытий и собрана электронная база данных едва не утраченных технологий погибшей человеческой цивилизации. А также изучены тысячи образцов инопланетных материалов, что собирались по всей Европе хранителями станции. В их клан принимали всех желающих, кто в той или иной степени мог принести ему пользу. И когда к храму Чистого Пламени стало возможно добраться посуху и он ощутил острую потребность в воде, у ученых уже был сконструирован шлюз, надежно отсекающий новую земную атмосферу от атмосферы станции.
Что еще, помимо иностали, служило непреодолимой преградой для метафламма? Правильно: иногаз! Он же Слезы Фрейи и Плевки Вседержителей. То самое вещество, которое, будучи тяжелее воздуха, заливало в сжиженном виде тектонические разломы и жерла некогда активных вулканов. На оголившемся океанском дне их было на несколько порядков больше, чем на материковых плато. И если бы не иногаз, черная пелена «би-джи» затянула бы сегодня две трети планеты. Однако Вседержителей такое положение дел явно не устраивало, и они погасили все крупные источники черных всполохов, разлив над ними озера своего жидкого газа.
Проходящий под давлением через изобретенные на «Инфинито» иногазовые затворы воздух лишался «би-джей»-примесей, которые выбрасывали в атмосферу Столпы Вседержителей. Эта фильтрационная система успешно прошла испытания и была установлена везде, где в ней имелась необходимость. После чего храм Чистого Пламени наконец-то, фигурально выражаясь, смог вдохнуть полной грудью. И заработал так, как доселе работал лишь до года Всемирного Затмения.
Атмосфера истончалась, океаны высыхали, и люди шли вслед за отступающей водой. Шли и постепенно расселялись на океанском дне, формируя тот мир, каким мы его сегодня знаем. Спустившийся с берегов вымершей Европы к своей святыне, разросшийся клан хранителей «Инфинито» оказался самым могучим в Средиземноморской котловине. И по праву сильного быстро навел в ней свои порядки, изгнав всех неугодных за Гибралтар, в Большую Атлантику. А затем возвел на входе в Червоточину крепость и на том ограничил свои амбиции. Хотя мог бы при желании отвоевать себе еще территории и превратиться в очень влиятельную политическую силу восточной окраины нашего света.
Но нет, не превратился. Просто нарек себя орденом Табуитов и встал на защиту своего храма и поддерживающих в нем жизнь технологий прошлого. И по сию пору, спустя несколько столетий, работающие под куполами люди продолжали искать ответы на вопросы, которые поставили перед Человечеством Вседержители. Объявить им войну табуиты не могли – ни открытую, ни партизанскую, – но разработка плана ведения этой войны не прекращалась. Да что там – она шла полным ходом даже сейчас, когда мы подъезжали к «Инфинито» с очередным необходимым ей для исследований стратегическим грузом…
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20