Термин «мобилизация», как считается, восходит к латинскому отглагольному прилагательному «mobilis», имеющему основные значения «подвижный, быстрый». Чаще всего — через посредство французского языка — используется для обозначения комплекса мер, направленных на перевод государства и его армии в состояние военной готовности.

В самом Древнем Риме такой перевод осуществлялся, прежде всего, на сакральном уровне — по решению сената открывались двери храма Януса: двуликого бога, который ведал всеми «началами и концами», а, соответственно, и переходами из одного места, времени и/или состояния в другое. В данном случае речь шла о переходе из пространства и времени мира в пространство и время войны.

То, что было запрещено в первом из них, становилось разрешённым или даже обязательным в другом. Можно и нужно было, руководствуясь соображениями необходимости, лгать, обманывать и вводить в заблуждение врагов, казнить граждан и солдат без суда и следствия, — что называется, «по законам военного времени» (и военного пространства тоже). Поэтому со временем «двуликий Янус» стал во всё большей мере восприниматься и как «бог лжецов», а затем — даже как «бог преступников»… Но изначально его «функции» были совсем другими. И римские легионы, которые отправлялись на войну или возвращались с войны, должны были пройти через храм Януса, после чего двери этого храма закрывались — правда, таких случаев в истории непрерывно воевавшего Рима насчитывались считанные единицы.

Понятно, что переход любого человеческого сообщества из состояния мира в состояние войны (или другой чрезвычайной ситуации — например, в связи с природными катаклизмами), может быть разным по своим масштабам и длительности, но он никогда не бывает «нулевым» по факторам пространства и времени. Соответственно, любой мобилизационный проект представляет собой развёрнутую в обстоятельствах пространства и времени (реальных и предполагаемых, с учётом целевых противодействий) «4D-модель», которая включает в себя также мобилизационный объект, мобилизационный субъект и мобилизационную цель. Соответственно, мобилизационные проекты могут, в зависимости от предполагаемых или известных целей, иметь скрытый и открытый характер, быть для осуществляющего их субъекта всеобщими или частичными, а также структурно состоять из фаз входа в мобилизационный проект, его реализации и выхода из него.

Существенное значение для мобилизационных проектов имеет также наличие соответствующих мобилизационных ресурсов и резервов, которые, собственно, и должны расходоваться в процессе их реализации. Хотя оба эти понятия пересекаются, они вовсе не тождественны между собой. Резервы — это ресурсы, пригодные для использования при реализации мобилизационного проекта практически «здесь и сейчас»: склады оружия, продовольствия, транспорта и т. д. А ресурсы — всё, что может быть использовано для создания необходимых резервов в процессе реализации мобилизационного проекта.

Разумеется, цели мобилизационных проектов могут быть не только «чисто военными», внешними или частично внутренними (гражданская война) по отношению к реализующей их человеческой общности. Мобилизация может носить и полностью внутренний, социально-политический или даже социально-экономический характер. Но в этих случаях, как правило, рано или поздно возникает кризис целеполагания и ресурсный кризис, синергетически взаимодействующие между собой и приводящие к уничтожению данного мобилизационного проекта. В качестве иллюстрации данного тезиса можно привести мобилизационные проекты «большого скачка» 1958–1960 гг. в Китае или хрущёвского «строительства коммунизма» в СССР после 1961 года. Иногда, чаще всего — благодаря переводу внутреннего мобилизационного проекта во внешнюю военную фазу, подобного краха не происходило: так случилось с «новым курсом» Франклина Рузвельта и со сталинским планом индустриализации-коллективизации, целью которого была подготовка страны к отражению внешней агрессии. В последнем случае можно говорить даже о весьма точном расчёте, свидетельством чего служит знаменитая речь И.В. Сталина на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г.: «Отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что её непрерывно… били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно… Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Десяти лет тогда не хватило для того, чтобы в полной готовности встретить агрессию объединенной Третьим рейхом континентальной капиталистической Европы. Что привело к гигантским, невосполнимым жертвам и разрушениям для советского общества. Но всё-таки сделанного до того и добавленного уже в ходе Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. оказалось достаточно для Победы.

В 1930-е — 1950-е годы советский мобилизационный проект одновременно являлся и модернизационным проектом — причём не «догоняющей», а «опережающей» модернизации, причём его кульминация пришлась на военный и послевоенный период, во время которых был реализован целый комплекс крупнейших научно-технических инноваций, включая создание «полных циклов» атомной и ракетно-космической промышленности.

Однако адекватная «демобилизация», то есть фаза выхода из мобилизационного проекта, в советском обществе и советской экономике, по разным причинам, подробный анализ которых заслуживает отдельного рассмотрения, так и не была проведена. СССР во многом продолжал «жить по законам военного времени», что, в конечном итоге, уже со второй половины 60-х годов привело к началу процесса «стрессовой» или даже «аварийной» демобилизации советского проекта, кульминацией которой стал крах 1985–1991 годов.

Фактическая оккупация Российской Федерации сообществами «коллективного Запада» в период 1992–2003 годов по своим катастрофическим последствиям вполне сопоставима с последствиями развязанной теми же сообществами на территории бывшей Российской империи «большой» (включая Польшу, Финляндию и Прибалтику) гражданской войны 1918–1922 годов, а также немецко-фашистской оккупации периода 1941–1944 годов. Если представить соответствующие данные в виде небольшой сводной таблицы с учётом как прямых, так и косвенных потерь, то они будут выглядеть примерно следующим образом:

Таким образом, реальная ресурсная база для осуществления нового российского мобилизационного проекта была и сегодня остаётся существенно уже, чем после Великой Отечественной войны и лишь немногим лучше (если брать в относительных, а не абсолютных величинах), чем после войны гражданской. Следовательно, системные риски нынешней мобилизации предельно высоки, а цена возможных ошибок в ходе реализации данного проекта — высока уже запредельно, что, вероятно, обусловливает и определяет многие существенные моменты внешней и внутренней политики нынешнего российского руководства.