Известный российский политик часто говорит: «Как плохо, я и сам знаю. Вы расскажите, как сделать, чтобы было хорошо». Попробуем ответить на поставленный вопрос, наметив только несколько первых шагов на этом пути.

Ещё раз остановимся на этом фрагменте из президентского послания 1 марта 2018 года: «Именно отставание — вот главная угроза и вот наш враг. И если не переломим ситуацию, оно будет неизбежно усиливаться. Это как тяжелая хроническая болезнь, что неутомимо, шаг за шагом подтачивает и разрушает организм изнутри. Организм часто этого не чувствует».

При сохранении нынешнего отношения народа, элит и госаппарата к науке, на мой взгляд, ничего сделать не удастся. Если людям будет неинтересно исследовать, открывать новое, удивляться неведомому, творить, изобретать, то после того, как советские «заделы» идей и людей закончатся, ничего не будет. В этом случае наш удел может быть только один — та самая отсталость, о которой предупреждает президент. И деньги здесь уже ничего не решат. Вспомним в данной связи хотя бы современный российский футбол: миллионные гонорары есть, а игры — нет.

Люди должны увидеть в науке надежду на будущее и связать её с мечтой. Ни в одной цивилизации наука, культура, мечта не были так близки, как в цивилизации русской. Космический проект в большой степени вырос из мечты русского космиста Николая Федорова оживлять всех людей, когда-либо живших на Земле, и расселять их в космосе. Атомный проект очень многим обязан прозрению Владимира Ивановича Вернадского о том, что именно уран станет главной силой ХХ века.

За время «рыночных реформ» многие научно-популярные журналы прекратили своё существование, тиражи других упали в сотни раз. Появившиеся зачастую смотрят на науку как на дойную корову: вложил — получил. А это не совсем так.

Прорыв требует энергичных мер. Мне кажется, что сейчас уместен «образовательный налог» или «налог Урманцевой». Известный тележурналист А.Ю. Урманцева предложила 13 % всего телевещания в удобное для зрителей время отдать просветительским, образовательным и научно-популярным передачам. И это немедленно изменит социально-экономическое, социально-политическое, научно-технологическое пространство страны.

В середине ХХ века произошел переход из мира вещей в мир систем. Отдельный станок, или машина, или вид оружия вне системы, без инфраструктуры, без подготовленных кадров, без организационного сопровождения — погоды не сделают. Поэтому координация усилий, организация и самоорганизация выходят на первый план. Координирующие организации: Госплан, Госкомитет по науке и технике, Высшая аттестационная комиссия, Академия наук СССР, — сыграли очень важную роль и в целеполагании, и в развитии народного хозяйства, и в обеспечении национальной безопасности, и в подъёме научно-технического и образовательного уровня страны. В ходе «рыночных реформ» практически все эти структуры, включая Академию наук, были разгромлены. Результат налицо — превращение нашей страны в сырьевого донора глобальной экономики. Прорыв в будущее требует восстановления, в том или ином виде, структур с функциями названных выше организаций — быть может, под другими названиями. Хотя, по-моему, стесняться не стоит. Как это сделать в рамках нынешней структуры власти и правового поля, тоже понятно.

Это шаг назад, к советскому опыту, к тому, что сработало в критической ситуации, в которой не раз оказывалась наша страна. Ну, а теперь шаги вперёд.

Первый из них связан с развёртыванием междисциплинарных подходов, ориентированных на стратегический прогноз и большие проекты. Такие проекты требуют привлечения инженеров и экономистов, географов и психологов, военных и специалистов-международников, а также еще многих-многих других людей. Даже очень талантливому шахматисту трудно противостоять сопернику, если он просчитывает ситуацию на доске на три хода вперед, а противник — на 10.

Причин, по которым этим следует заниматься, — минимум две. На Западе, в Китае, Японии, Южной Корее и ряде других стран поиски в данном направлении уже ведутся, и самым активным образом. Мир стал слишком сложным и, чтобы эффективно действовать в нём, нельзя не опираться на науку, на систему теоретических знаний. Если сравнивать цитируемость российских и зарубежных работ в сфере фундаментальных исследований (это показатель того, насколько активно соответствующее научное сообщество, какие средства вкладываются в то или иное направление), то наибольшим разрыв оказывается именно в области междисциплинарных исследований (в 5 раз), а также психологии и психиатрии (в 4 раза). Например, такими междисциплинарными проектами, на которых стоило бы сосредоточить внимание, должны стать основные направления новой индустриализации России или новый облик систем вооружений ведущих игроков на мировой арене с горизонтом в 20–30 лет.

Вторая причина заключается в том, что в нынешних условиях, тем более — в мобилизационном режиме, надо наводить порядок с целеполаганием и приоритетами развития. В настоящее время в России принято и утверждено 85 стратегий, а это означает, что на самом деле — нет ни одной. Можно только посочувствовать лицам, принимающим решения, на которых лежит огромная ответственность и которым приходится действовать в условиях такого развала.

Здесь у нашего Отечества есть и положительный, и отрицательный опыт. Нефтедобыча в России быстро и успешно была начата в Баку по инициативе Д.И. Менделеева и его соратников. План ГОЭРЛО вобрал в себя многолетние наработки Г.М. Кржижановского и его коллег. В разработке первого пятилетнего плана очень велика роль выдающегося экономиста Н.Д. Кондратьева. Академик и нобелевский лауреат П.Л. Капица разработал план создания кислородной промышленности в СССР и первые годы сам руководил этой отраслью. Программа химизации народного хозяйства, сыгравшая важную роль, была реализована благодаря энергии и инициативе академика Н.Н. Семенова. Но, вместе с тем проект Общегосударственной автоматизированной системы (ОГАС), которая помогла бы в полной мере использовать преимущества социализма, выдвинутый академиком В.М. Глаушковым, — не нашёл понимания у руководства страны (а такая система просто необходима для работы в мобилизационном режиме!). Проект нового этапа освоения Северного морского пути, выдвинутый академиком Н.Н. Моисеевым (именно то, что сейчас планирует делать Россия), тоже на долгие годы «положили под сукно».

Второй шаг связан с серьёзным, конкретным развитием социальных и гуманитарных наук. Вспомним, что СССР имел вторую экономику мира, лучшую армию, достаточно высокий жизненный уровень и социальную защищённость, о которой граждане многих других стран могли только мечтать. Огромные средства вкладывались в оборонный комплекс. Но смертельный удар оказался нанесен совсем с другой стороны, в пространстве смыслов и ценностей. Из 27 критических технологий и 8 стратегических направлений развития российской науки нет ни одного, связанного с гуманитарными или социальными исследованиями. В мире происходит переход от высоких промышленных (high-tech) к высоким гуманитарным (high-hume) технологиям, сегодня — на базе больших данных (Big Date) и других «цифрономических» разработок. В то же время для российской науки характерен технократический уклон, с ориентацией на приоритеты заканчивающейся индустриальной эпохи.

Подобная ориентация влечёт за собой очевидные негативные последствия — мы даже о своей цивилизации говорим на чужом, не очень подходящем для её описания, языке, не формируем собственной идеологии, понимаемой как долгосрочный прогноз и образ желаемого будущего. В то время, когда в мире разворачивается острое противостояние цивилизационных проектов, мы не имеем и, соответственно, не предъявляем своего.

С библейских времен известно, что нет пророка в своем отечестве. Общественная мысль на Западе выдвинула многих выдающихся экономистов, социологов, политологов, футурологов: Валлерстайн, Нейсбит, Хантингтон, Фукуяма, Стиглиц, Тоффлер, Пикетти… И дело не только в том, что американцы могут по своему усмотрению раздавать Нобелевские премии. Они слушают своих учёных, пропагандируют их идеи, издают их работы массовыми тиражами. У нас этого не делается, и эту большую ошибку следует исправить.

Конечно, всё это — скорее, не вина, а беда наших гуманитариев. И связана она с тем, что, в отличие от представителей естественных и технических наук, в течение многих лет они работали без обратной связи, вновь и вновь доказывая, что последние постановления партийных съездов и пленумов есть вершина мировой гуманитарной мысли, и стремясь попасть в тот узкий круг, который эти решения готовил. Теперь такая обратная связь обязана появиться. Это пойдет на пользу и стране, и науке. А главное — станет понятно, что делают разные исследователи, и можно ли на их разработки опираться.

Именно с человеком связаны и главные угрозы, и основные надежды наступившего XXI века. При этом «машинная метафора», «теории рационального выбора» уходят в прошлое. Человек живёт в рациональном, эмоциональном и интуитивном пространствах. Он не всегда действует рационально, и это — его сильная, а не слабая сторона. Благодаря ей он порой оказывается способен на великое. России, вероятно, следуя высказанной Путиным метафоре, предстоит «сильно играть слабыми картами». Поэтому от уровня гуманитарных и социальных исследований, от научных результатов в этих областях сейчас зависит очень многое.

Третий шаг тоже очевиден. Надо перейти от имитации деятельности во многих отраслях, от создания информационного шума (вспомним «императив ФАНО», обращенный к подведомственным институтам: «Удвоить число публикуемых научных статей!») к конкретной, систематической работе. Следует признать, что «импровизации» в научной сфере: «Роснано», «Сколково», программа «обуниверситечивания» науки с её флагманом — Высшей школой экономики, захватывающие дух эскапады Агентства стратегических исследований (АСИ) и подзабытого ИНСОРа, погоня за местами в зарубежных рейтингах и так далее, — не дали содержательных результатов, хотя, конечно, позволили «распилить» немалую сумму государственных средств.

Но, прежде всего, подобные «импровизации» отвлекли внимание от того, чем сейчас необходимо заниматься. И среди «локомотивных» отраслей VI технологического уклада следует выделить биологию и тесно связанную с ней медицину. Каждая третья научная работа, публикуемая сейчас в мире, касается медицины. Очень долгая активная, здоровая жизнь будет одной из главных целей технологического развития, основным «соблазном» и «товаром» первой половины XXI века.

Если обратиться к средней цитируемости работ в разных областях науки, то для наук биологического цикла она составляет около 50, химии — 10, физики — 8, математики — 1,5, информатики — 1,5. Иными словами, главные научные прорывы на перспективу ближайших десятилетий ожидаются в биологии, которая приобретает ключевое значение и в контексте национальной безопасности. В 2013 году, до санкций, мы закупали продовольствия на $40 млрд., мегаполисы и сейчас «сидят» на импорте. Качество потребляемых нами продуктов не идет ни в какое сравнение с тем, что было в советское время. Контроль неудовлетворителен. Мы не можем быть уверены даже в отсутствии «закладок» в той пище, которую едим.

В 2012 году Синъя Яманака получил Нобелевскую премию за получение «фактора плюрипотентности», позволяющего превращать обычные клетки в стволовые и открывающего путь к созданию «запчастей» для человека. Но у медали есть и обратная сторона. Фактор плюрипотентности, распыленный над Москвой (наши средства мониторинга и медицинская статистика таковы, что мы этого не заметим), приведёт к росту заболеваемости раком на 5 %. Одна из наиболее закрытых и хорошо финансируемых оборонных программ США связана с защитой биологического пространства. То есть «поле боя» в следующей войне может оказаться совсем не таким, как в предыдущей…

Но развитие биологии — это не только сельское хозяйство, фармацевтика, медицина, оборона, правоохранительная деятельность. Это ещё и «зелёная» экономика, это совсем другое состояние окружающей среды и биосферы, которую не стыдно будет передать потомкам.

Императива у перечисленных шагов должно быть два: «Россия делает сама!» и «Безопасность через мировое лидерство».

Раньше мы это делали. И теперь сможем.