13 апреля
Буэнос-Айрес. Bulnes
– Hola, mi hermosa)
Не поверишь, у меня здесь такая насыщенная жизнь, что элементарно нет времени на то, чтобы сесть и написать подробное письмо.
Но я о тебе думаю)
Занимаюсь, как уже писала, в школе Ньевес Берон.
Прогугли не только ее выступления, но и интервью, в них она как раз говорит именно то, что и я теперь думаю о танго)
А детали…
Это очень крутая тетка!
В ее прошлом – балет, лет двадцать назад она пришла в танго, набралась опыта, постепенно разработала собственную методику обучения, рассчитанную на обычных людей, без хореографической и спортивной подготовки. Многое там заимствовано от йоги, учтена физиология женского и мужского тела, а еще в методике большое значение уделяется психологии и поиску той самой «золотой середины».
Одним словом, когда я попала в эту школу, мои прежние представления о танго были разрушены на корню)))
Первым делом с меня сняли нарядные, из дорогого магазина, туфельки с каблучками, купленные в экстазе в первый же вечер.
Ты сама прекрасно знаешь, что новичку и босиком-то сложно понять, где у него баланс, а тут еще каблуки.
Теперь я практикую в специальных ботинках на маленьких устойчивых каблучках, может, не слишком нарядно, зато очень удобно.
Первые несколько занятий я просто стояла и… училась дышать! Оказывается, мы, русские женщины, и дышать-то нормально не умеем)
Потом перешли к балансу, к несложным шагам.
Когда контролируешь дыхание, получается договориться со своим телом, и даже самые простые движения ощущаются по-другому, а ноги и корпус сами подстраиваются под ведение и под музыку.
Партнеров у меня сейчас много.
Это либо преподаватели, либо такие же, как и я, студенты.
Я решила не зацикливаться на ком-то одном, учусь принимать разную энергию и таким образом накапливаю собственный опыт.
Мне очень повезло, что я попала именно в эту школу.
По истечении месяца мы добились невероятного – я действительно уже вполне прилично танцую.
Про хорошую технику и скорость говорить пока рано, для этого, как я прекрасно понимаю, потребуются годы работы, но меня это только радует, ведь столько всего впереди!
Да уж… Попав в танго, из него не уходят, только если оно само вдруг не уйдет от тебя.
Но не будем о грустном.
Отсутствие привычной стабильности заставило меня тщательно распланировать оставшиеся деньги. Когда я поняла, что задержусь здесь дольше, чем изначально планировала, я попросила Ньевес дать мне любую работу в школе.
Без лишних расспросов она вошла в мое положение.
Я работаю официанткой в небольшой, прямо при школе, столовой.
За это меня бесплатно кормят обедом, а когда задерживаюсь допоздна, еще и ужином.
Помимо этого, я бесплатно получаю групповые и один индивидуальный урок в день.
Чудо, а не люди)
Сколько же в них солнца и вместе с тем доброй простоты!
Передо мной лежит тетрадка с машинкой на обложке, в ней записи моих московских уроков испанского. Она все еще домом пахнет… Первое время тетрадь меня очень выручала.
Листаю странички и будто переношусь в то недавнее время, где я отчаянно надеялась на то, что в моей жизни вот-вот произойдет что-то очень для меня значимое.
Анхеля я простила.
Все же как препод он крут, сумел меня научить почти всему, что потребовалось для первичной коммуникации. А здесь уже само пошло – болтаю вполне сносно, по крайней мере меня понимают, а если не понимаю я – не стесняюсь попросить, чтобы объяснили по-английски – или (поскольку в английском всегда была слаба, а некоторые аргентинцы его вообще не знают) жестами.
То, что осталось от моей наличности, трачу на дополнительные индивидуальные уроки, почти ежедневные посещения милонг и оплату жилья. По приезде в БА, в отеле я прожила всего неделю и, благодаря участию Ньевес, переехала в недорогую квартирку рядом с нашей школой.
Моя дочь Кристина организовала мне ежевечерние, ровно в девять по местному времени, беседы по скайпу с моими мальчишками.
Они всегда ждут моего звонка.
А уж я как жду возможности их видеть и слышать!
И уже скоро-скоро надеюсь их обнять)))
А по поводу того, что ты мне написала про своего мужа…
Не спеши. Именно тебе, чувствую, спешить в этом нельзя.
Все. Це-це, побежала в душ.
Сегодня у Ньевес день рождения, большой компанией танцоров идем на лучшую милонгу города)
Постараюсь заснять видос)))
16 апреля
Москва. Садовое кольцо. Кафе «Зазеркалье»
– Своим поступком Надька и меня кое-чему научила. Например, форма, которую она выбрала для коммуникации. Нет, я понимаю, что обзванивать всех ближних оттуда дорого, но есть же скайп, есть эти ваши мессенджеры. Осознанно или подсознательно, но она делает это неспроста: чистый лист лишнего не терпит да и эмоции держит в узде.
Но главное – и ты, Люба, к счастью или к сожалению, права – несмотря ни на что она дерзнула воплотить в жизнь мечту.
Обычно мечты остаются мечтами, и мы, такие рассудительные и сытые, не смеем рискнуть даже в мелочах, разве что иногда получая возможность посмаковать чужой яркий поступок. Мы пытаемся разложить его на составляющие, притягиваем психологию, детские травмы, выискиваем анамнезы ближайших родственников…
Мы – проигравшие. А тот, кого мы охотно осуждаем, не думал про это все, а просто сделал, что хотел.
– Угу… Я вчера тоже сделала, что хотела.
Правда, мотив у меня был иной. Не могла больше с этим грузом жить, каждый день приносить в свой дом блудняк.
– Ты же говорила, что с Вовкой завязала давно.
– Так и есть. Верк, ты же взрослая баба, понимаешь, что чем содержательней и опытней мы, женщины, становимся, тем сложнее просто встать и отряхнуться, будто ничего не было.
Каждый мужчина, входящий в наше биополе, даже если история с ним не проиграна до конца, оставляет в нас отпечаток, и не всегда такой, какому там место.
Я думала так: буду хоть тебе выговариваться – поможет. Не помогло…
Мне тоже Надька глаза открыла.
Я была с ней предельно откровенна, а эту часть жизни от нее скрывала, понимала: на фоне ее чудом сохранившейся чистоты то, что делаю я, – гадость и подлость.
Позавчера прихожу домой… Мы же снова в город вернулись, как выяснилось, не дотягиваем пока материально до прелестей загородной жизни, один бензин сколько жрет! На кухне Юрка, сын – заехал нас проведать. Дождался меня, чмокнул, о чем-то наскоро поболтали, и он, извинившись, собрался уходить. Пользуясь случаем, что он на районе, друзья его школьные должны были к подъезду подойти, чтобы вместе где-нибудь потусоваться.
Вышла на балкон, смотрю – стоят пацаны знакомые, и с ними парочка девчонок.
Кровь молодая бурлит, даже со второго этажа было видно, как глаза у них блестят, когда они обнимаются, вопят, друг друга перебивают.
Я-то в их возрасте уже с Кириллом вовсю жила…
Такая же была угловатая, неопытная, бесхитростная.
Надька меня как-то спросила: куда же исчезли все эти мальчики и девочки, в какой момент мы перестали ими быть и утопили себя в проблемах?
Да никуда они не исчезли, стояли в апрельских сумерках и гоготали у нашего подъезда…
Ладно. Пойду, думаю, плащ накину, похолодало. Даже не подглядывать за ними собиралась, а… вот очень захотелось еще немного на балконе постоять, будто тянула все с чем-то до последнего.
Из шкафа в прихожей какой-то плащик ветхий выдернула, на балкон вернулась, руку в карман засунула – а там брелок. Отстойный такой, дешевенький, сердечко пластиковое прозрачное, а внутри – наша с Кирюхой фотка. Лет десять этому брелоку. После очередного загула на работе потащил он нас с Юркой, по уши виноватый, по Москве гулять. Где-то на ВДНХ брелок для нас и сделали за три копейки. Я не раз вспоминала об этом брелоке, даже как-то искала, но не нашла, и была уверена, что он давно потерялся.
Достала его и вспомнила, какими мы были десять лет назад, потом – двадцать, а потом уж вся пленка назад бешено размоталась.
Вспомнилось, как Кирюха без приглашения приперся на первую встречу моего выпускного класса, как ворвался, безумно красивый, слегка бухой, в наше невинное застолье и как горячо ревновал меня к тем дурацким беспонтовым мальчишкам-одноклассникам.
Смотрю – сигареты его на подоконнике лежат. Взяла, закурила, тут же закашлялась: я по-серьезному никогда – так, в юности баловалась на тусовках за компашку.
Ребята ушли – я на кухню.
Мой сидит, башка уже почти вся седая, ссутулился, будто чувствует: сейчас что-то выдам.
Сколько себя помню, все вокруг последовательно и цинично уничтожало мою женственность. Мать, школа, отец, соседки, искаженное представление общества о месте женщины в жизни.
Все, кроме одного – чувства ко мне Кирилла.
Но поняла я это, дура, только ценой всех моих разбитых иллюзий.
А он сидит, в мобильник уставился, сам весь будто в группировке, ждет.
«Почему, – говорю, – ты мои статьи на фейсбуке не читаешь?»
«Читаю», – отвечает.
«Тогда почему не лайкаешь?»
«Да не хочу я лайкать твою дурость. Написала бы что-нибудь честное и небанальное – лайкнул бы. Разве я учил тебя писать подделки?»
Голос вроде ровный, а чашка под пальцами по столу дробь отстукивает.
И чувствую – тлеет, все еще тлеет наш уголек!
Ну все, думаю, пан или пропал, раздую сейчас костер, и пусть тяжесть эта чертова, что вздохнуть обоим мешает, сгорит вся дотла.
«Я тебе изменила», – говорю.
«Знаю», – отвечает.
Чашка не выдержала и набок завалилась, ручеек ржавый по столу потек.
«Ты мне тоже изменял, совершенно точно с Анькой из редакции, а еще, возможно, с Тамаркой-парикмахершей из салона красоты, рядом с которым мы на Докукина жили».
Молчит. Взял салфетку, стол вытирает.
И я вдруг посмотрела на нас как бы со стороны, будто мимо всех этих сказанных дерьмовых слов, и вижу, что на лице его застыла какая-то безусловность, что ли…
Перед глазами проплыл Вовка с его дурацкими рыжими бровями и ощущение ненапряжности, что меня когда-то в нем подкупало. Как на даче у общих друзей были, с каким задором он на гитаре играл, пока Кирилл тихо напивался и депрессовал из-за неудач на работе. Ох, блядь, Вовочка-Вовка… Он способен лишь на пьяный надрыв, на удовлетворение давно сдерживаемой похоти, но не на глубокое чувство. Конечно, все это по отношению ко мне, есть ведь и у него безусловная женщина. У каждого мужика она есть…
«Люб, – вдруг заговорил Кирилл, – заканчивай ты всю эту хрень в себе толочь, если сама с собой не справляешься, сходи на исповедь. Я тебе одно скажу: не было у тебя никогда никого, кроме меня, и у меня, кроме тебя, тоже не было».
Самое верное объяснение всегда самое простое.
Вер… Как ни дико звучит, но именно в эти минуты я вдруг ощутила абсолютный баланс!
С Кирюхой, со всей вселенной…
Заплакала я, Верк, так заплакала, как только в детстве плачут – навзрыд, всей душою.
Я, ослица, его притихшую силу принимала за слабость.
Потому что мне так было удобней.
И вся наша жизнь вдруг снова промелькнула перед глазами, я увидела не только свою раздутую обиду, я увидела нас вместе, увидела его переживания…
Только он, единственный, способен был сносить мою жадность, стервозность и переменчивость. Не просто сносить, а принять и полюбить…
Знаешь, как бы мы оба ни косячили, он ни разу на полном серьезе не предложил мне развода.
Ни ра-зу!
Сама мысль о возможности какой-то иной, где нет меня, жизни, была для него неприемлема.
Да и для меня, если честно, тоже…
Вот такая у нас херня…
– Счастье это твое, а не херня. Держи платок. Держи сама, чай уже не в кресле у меня сидишь, чтобы я тебе слюни подтирала. С тех пор как Надежда уехала, я платки стала в сумке носить.
– Че думаешь, скоро она вернется?
– Молю Бога.
– Я всегда была уверена, что это я – человек будущего, а оказалось, прошлое для меня важнее. Оттуда и будем с Кирюхой силу черпать.
– А я тогда кто?
– Ты? Человек настоящего. Каждому дана своя опора, все же относительно, даже, мать его, время.
– Ой, да не усложняй ты все своим экзистенциализмом! Гораздо проще сказать: тебе жизненно необходимо, чтобы тебя любили, а Надька сама любить хочет, хочет понять, что это такое, когда без ошейника. Дай-то Бог, чтобы это снова был Алексей.
– Сомневаюсь… А ты чего хочешь?
– Хм… Элементарного. Чтобы порядок был во всем.