Вера и Люба

11 апреля

Садовое кольцо

– Давай-ка еще раз вот так улыбнись!

– Вер…

– Слушай, когда напишешь свою лучшую статью, ты тоже захочешь ее сто раз перечитать.

– Не до статей мне сейчас. Хочу вообще удалиться из фейсбука… Блин! Пора мне уже гонорар за фотки требовать. В самом деле круто получилось, согласна…

– Мне, кстати, забавная мысль пришла в голову. Сколько лет в стоматологии, но только глядючи на тебя так четко это осознала. Практически все, что у тебя есть, может сгодиться и другому: квартира, машина, одежда и украшения, твой муж и твой сын, даже твои печень, сердце и почки. А зубы – нет! Сколько было вложено нашего общего труда, а кому они, кроме тебя, нужны? Никому. Зубы, как и душа, уникальны. Мы недооцениваем их значимость. Беречь их надо смолоду, так же, как свою неповторимость.

– О как… Верк, если бы не позитив, который из тебя так и прет, я бы подумала, что ты, мать, рехнулась. Я прямо с ужасом представила себе огромный гвоздодер и лоха, который одной темной ночью у меня все зубы вырвал, а потом примерил и обломался.

– А-ха-ха! Это называется… ха-ха-ха… элеватор, дурында!

– Чего-то мне не смешно. Давай-ка мы лучше селфи сделаем и Надьке отправим.

Вера и Надя

11 апреля

Москва. Улица Пивченкова

– Привет. Как и обещала, изложу свои мысли насчет Алексея. Давай сразу договоримся: я ни на чьей стороне, так что, прошу, не воспринимай предвзято.

Я уверена, что Алексей, живя с тобой, даже не предполагал всей интенсивности твоих истинных переживаний. Так уж мы устроены, что хорошо видим только вдаль. Чужих жалеем, а свои и так никуда не денутся.

Надь, за этот месяц он очень изменился…

Не то чтобы стал принципиально другим человеком, а… будто верхнюю пуговицу у сорочки расcтегнул.

Даже Ромка мой удивлен его нынешним душевным состоянием. Они на днях встречались… Не переживай, Ромка вообще не в курсе, что там у вас стряслось.

Мужчины многого сказать просто не могут, то ли слов у них нет, то ли наоборот: все-то они знают и жадничают делиться словами всякий раз, когда, по их мнению, и без этого можно обойтись. Вообще черт их, мужиков этих, разберет…

Давай-ка расскажу все по порядку.

В первые дни после твоего отъезда Алексей молнии метал – даже спецслужбы хотел подключить к твоей поимке, но нам с Кристиной все-таки удалось его охладить: девушка ты взрослая, закон не нарушила и имеешь право перемещаться, куда захочешь.

Потом вдруг решил все бросить, оставить на нас с Кристинкой мальчишек и лететь за тобой в Аргентину.

Ох, Надька, не ту я профессию выбрала, погиб во мне хороший психолог… Хотя, надо признаться, без Дмитрия Павловича не обошлось, мы с ним долго всю эту ситуацию раскладывали, и он дал мне несколько ключиков, как именно убедить Алексея, чтобы он в своем гневе не наломал еще больше дров.

Алексей человек рациональный, моим аргументам он внял. Еще с неделю мы с ним перезванивались-переписывались, и как-то вечером он вдруг попросил меня заехать.

Мальчишки уже спали, мы прошли на кухню.

Гляжу: передо мною живой труп с воспаленными от отчаянья и бессилия глазами.

А я еще по телефону поняла: что-то важное и очень для него болезненное хочет сообщить.

В тот вечер он комп твой изучил, а конкретно – историю поиска.

Про авиабилеты и бронь в гостинице ты догадалась удалить, а вот последние открытые страницы там так и болтались.

Одним словом, и я теперь в курсе…

Проговорили полночи, коньяк дорогущий глушили под разговор. Дмитрий Павлович в машине весь извелся. Сам виноват: уехать не захотел, когда смекнул, что дело деликатное, разговор на полуслове не оборвешь.

Не знаю, как слова-то подобрать, чтобы ты услышала меня и совсем от нас не закрылась…

Собственный горький опыт заставил меня на многое посмотреть другими глазами.

Не может быть только один из двоих виноват, понимаешь?

Не спал он с этими девками на работе, а если что-то было когда-то и где-то, то поверь – я это хорошо уловила: не в радость ему все было, а в муку мученическую.

Ох, прорвало его в тот вечер…

Я и не знала, что он может быть таким искренним, таким уязвимым.

Рассказал, как после рождения Сашки ты еще отвечала ему теплом и нежностью, как изредка, но все же кокетничала, соблазняла.

Но после того, как ты Гришку родила, он начал ощущать, что совсем не нужен тебе как мужчина.

«Казалось, – говорил, – она даже рада была, когда мальчишки заболевали, чтобы был повод в детской ночевать, а не в нашей постели».

В карьере он стремительно шел вверх, проблем с каждым днем все прибавлялось, и нервы истончались до предела.

«Домой, – рассказывал, – приходил, и так мне подчас хотелось, чтобы Надя меня приласкала, пожалела. А потом уже привык к тому, что она всегда чем-то расстроена и думает о чем угодно, но только не обо мне».

Захлопнулся он, замкнулся в себе, чтобы тебе свои растерянность и слабость не показывать.

Мужики по отношению к любви и сексу мыслят, как шестнадцатилетние: и то и другое означает для них безусловное принятие, подчеркивает их значимость, а для тех, у кого амбиции зашкаливают, кто многого во всем остальном добился, неполноценность в этих вопросах становится отчаянно болезненной.

Я увидела перед собой в тот вечер не успешного и высокомерного братца, который меня обычно даже и раздражал, а смертельно уставшего, несчастного мужика.

Нет, он себя не оправдывал…

То, что ты об этой гадости узнала, для него теперь не менее страшно, чем для тебя.

Поверь, мужики, они не меньше нашего способны чувствовать боль.

Может, все-таки стоит дать ему шанс?

Что-то вспомнилось, как я тебя впервые увидела у нашего деда Максима. Даже фото, не поленилась, нашла.

Тоже дело было на Пасху.

Какие же вы тогда счастливые за столом сидели, аж светились оба, жались весь вечер друг к дружке, ты ему на ушко ворковала, а он так и млел…

Все поправимо, Надя.

«Никакой другой женщины в моей жизни не было и не будет, – так он мне сказал. – Даже если она ко мне не вернется».

Дорогая моя девочка, добро и зло относительны, это неделимые части единого целого под названием «жизнь». А правда у каждого из нас своя.

Ты в своем идеализме всегда была, как ребенок, вот он и пытался, как мог, от грязи всякой тебя уберечь.

Сейчас он уже готов принять любое положение вещей, лишь бы ты была где-то рядом, лишь бы мальчишки имели возможность снова быть вместе с любимой мамой.

Так или иначе, мяч теперь на твоей части поля.

Я вот что подумала: ты ведь можешь в квартире Дмитрия Павловича пока пожить, мы официально еще не съехались, но по факту он почти все время проводит у меня. Видишь, зареклась я когда-то, а как все неожиданно вышло…

И ты сейчас не зарекайся.

Это я к тому, чтобы ты непоправимой ошибки сгоряча не сделала.

Подумай над тем, что я сейчас написала.

Я решила не лгать и не сглаживать, написала, как есть.

А по части танго я тебя очень понимаю.

Если помнишь, я и сама этим делом увлеклась.

Мы с Дмитрием Павловичем теперь тоже в вашей шайке, хотя это, конечно, громко сказано: выучили на занятиях несколько простых фигур и пару раз в неделю пытаемся практиковать на милонгах.

Да, это действительно волшебство!

Необычайно красивая ретро-музыка, близость, желание каждый раз создавать нечто новое, возможность слушать себя и партнера.

И где еще можно все это за триста входных получить?

В нашем во многом искусственном мире люди отчаянно пытаются найти хоть что-то настоящее, живое.

И как же аргентосы так точно это когда-то уловили да еще и пронесли через столетие!

Партнер не успел подумать, а я уже не умом, но чем-то глубинным, безусловным подхватила и продолжила его естественное движение.

Уф… рука затекла.

Надеюсь вскоре тебя увидеть.

Вон какое имя ты носишь – Надежда.

P.S. Еще Лешка сказал: «Я и не знал, что она мечтает о танго. Надя уже много лет ни о чем меня не просила, не выражала никаких желаний. Если бы она только намекнула, я бы лучших учителей нашел, ревности бы своей на горло наступил – лишь бы она снова чему-то радовалась». Правда, странно? Я-то думала, он скажет, мол: я бы в пару с ней встал… Далеко же вы друг от друга отдрейфовали, когда ваша льдина трещину дала… Можно ли что-то вернуть и хватит ли сил? Кто же знает…

Привет тебе от Ромки и Дмитрия Павловича.