Глава XIX. История Кармиллы

– Я родилась в 1680 году, – начала Кармилла, – в знатной семье. Кто же в этих краях не слышал о Карнштейнах? Мой отец, граф Карман Карнштейн, был не слишком богат золотом, зато богат землями и состоял в советниках самого эрцгерцога Леопольда. Это было время бесконечных войн – главным образом с турками, но и с французами тоже. Католики воевали с протестантами, крестьяне с помещиками. Мы с сестрой Милларкой были далеки от этого. Мы были близнецами, родились в один день и в один час, – и в тот же час умерла наша мать. Она была венгеркой из знатного рода Секели, из Трансильвании. Последнее, что она сделала в жизни, – дала нам имена: Милларка и Миркалла – Мила и Мира, как нас часто называли. В те дни существовал обычай давать близнецам имена-анаграммы, чтобы запутать дьявола, если он вдруг задумает украсть кого-то из них, – такие суеверия были широко распространены. Нас растили то и дело сменяющиеся няньки, а потом гувернантки, большей частью без хозяйского надзора: отец вечно был то при дворе в Граце, то на войне с турками. Нам всегда говорили, что мы красавицы, и ожидалось, что мы сделаем блестящие партии, может быть, даже породнимся с самим эрцгерцогом. Милу такая перспектива вполне устраивала – она была старше меня на четверть часа и, следовательно, считалась наследницей Карнштейна. К тому же она была и красивее, и послушнее – ей легче было смириться с тем, что представляла собой в те времена жизнь женщины. Она и вышивала шелками, и пела, как соловей, аккомпанируя себя на лютне, и танцевала, словно березка на ветру. А еще она была добрая, гораздо добрее меня. Именно она взяла на себя обязанности хозяйки замка – раздавала милостыню и лекарства беднякам, которых тогда было множество. А вот готовила эти лекарства я. Я очень рано стала зачитываться книгами из отцовской библиотеки – у него там были и De Materia Medica Диоскорида, и De Humani Corporis Fabrica Андреаса Везалия, и даже De Motu Cordis Гарвея, где описывалась работа кровообращения. Пока Мила музицировала или шила церковные облачения, я скакала на коне по лесам и полям в сопровождении свиты – из соображений безопасности и приличия дочери Карнштейна не подобало ездить одной. С нас писали портреты, чтобы показывать предполагаемым женихам – мой вы видели. Мне он никогда не нравился, а вот портрет Милы висит у меня в кабинете, над письменным столом. Почти двести лет прошло, а я все еще тоскую по ней.

– Выходит, та могила на церковном кладбище – это могила вашей сестры? – спросила Мэри. Теперь стало понятным то, что она приняла за ошибку.

– Увы, да, – ответила Кармилла. – Если бы нам сегодня не пришлось уезжать в такой спешке, я бы принесла ей цветы. – Она опустила взгляд на свои руки и обхватила ими колени. Стала рассказывать дальше, но Мэри видела, что глаза у нее блестят от непролитых слез. – Однажды отец прислал нам свое распоряжение: Мила должна была выйти замуж. Это была блестящая партия – племянник самого эрцгерцога. Посланник отца привез с собой портрет красивого молодого аристократа, барона Стефана Александра Маттиаса Ворденберга. Мила была обрадована, хотя и несколько тревожилась. Вскоре прибыл и сам аристократ. Он действительно оказался красавцем, у него были ярко-голубые глаза. Мне они казались такими искренними!

Мэри: – Нельзя доверять мужчинам с ярко-голубыми глазами. Это правило нужно включить во все руководства для благородных девиц, сразу после главы о том, как правильно садиться в экипаж и выходить из него.

Беатриче: – А что ты скажешь о глазах мистера Холмса?

Мэри: – Вот уж у кого они никак не ярко-голубые! Они у него меняют цвет, в зависимости от погоды.

– Было очевидно, что сестра влюблена в него, – продолжала Кармилла. – Но однажды вечером, после того, как мы отпраздновали помолвку, он попросил меня проводить его до часовни. Сказал, что хочет со мной поговорить. «О чем?» – спросила я. Мы шли через кладбище. Я никогда не боялась там ходить – разве это не священная земля? Разве те, кто зарыт в этих могилах, не будут покоиться с миром до Судного дня, пока не воскреснут и не попадут в рай, к нашему небесному отцу? Во всяком случае, так меня учили.

Он ничего не ответил, и я взглянула на него, пытаясь догадаться, для чего он привел меня сюда. Я была хоть и молода, но не столь наивна, и понимала, что, обручившись с одной из дочерей хозяина замка, он может искать удовольствий иного рода с другой. Ну, от меня он этого не дождется.

Но на его лице я увидела вовсе не любовное желание – это был волчий оскал! Не успела я закричать, как он схватил меня и укусил за плечо. Его зубы вонзились в мою плоть, он пил мою кровь – сосал, лизал, а я кричала от страха и ужаса. Тут я поняла, кто он такой: у нас ходили разные легенды об упырях – вампирах, как говорят у вас. Конечно же, это было глупо – вампиров не существует.

– Не существует? – переспросила Диана. Она слушала, затаив дыхание, так, что забыла даже о пирожном, и оно так и осталось лежать несъеденным на тарелке. Аид осторожно вытянул длинный розовый язык, лизнул – и пирожного как не бывало. Затем он дочиста вылизал тарелку. Мэри зажала рот рукой, чтобы не засмеяться. Только страж Царства мертвых мог украсть хоть крошку еды у Дианы! Она заметила, что Лаура тоже изо всех сил сдерживает смех.

– Нет, конечно, – сказала Кармилла. Потрепала Персефону по ушам. – Во всяком случае, таких, как ты себе представляешь, Диана. Духи мертвых, которые встают из могил, чтобы пить кровь? Которые превращаются в летучих мышей и волков, боятся креста и не могут перейти реку? Которых можно победить с помощью чеснока или веточки шиповника? Что за чепуха! Конечно, как и во многих преданиях и суевериях, в легендах о вампирах есть научная основа. Существует болезнь, передающаяся через кровь и придающая больным те свойства, которые приписывают вампирам. Заболев ею, люди делаются сильнее, проворнее. У них обостряется слух, зрение и другие чувства. Они видят в темноте, слышат шорох птичьего крыла. Клыки становятся острыми и длинными, как вы видели у Люсинды. Мой крестный отец считает, что вампиризм – это атавизм, возвращение к более ранней ступени эволюции. Такие люди могут оправиться от ран, которые обычного человека убили бы. Их сопротивляемость болезням и разрушительному воздействию времени настолько сильна, что они могут жить веками и не стареть. Но за все это они платят дорогой ценой: им приходится питаться кровью, а кроме того, болезнь повреждает рассудок – они сходят с ума.

Вот эту болезнь свита барона и завезла к нам из Граца. Иногда упырь желает только одного – насытиться. Иногда, особенно на ранних стадиях безумия, ему хочется сделать других такими же, как он сам. Именно этого хотел барон. Я пришла в ужас и сопротивлялась изо всех сил. Выхватила нож, висевший у него на поясе, – в те дни мужчина его положения никогда не ходил без оружия. Я ударила его в грудь, но он только рассмеялся торжествующим смехом и прижал мое лицо к своей ране, так, что мой рот наполнился его кровью. И, видимо, я проглотила немного… этого оказалось довольно.

Диана: – Гадость какая.

Беатриче: – По-моему, нехорошо так говорить о чьем-то способе питания, пусть даже самом непривычном. У многих из нас есть свои… ограничения в рационе. Я, к примеру, вынуждена придерживаться растительной пищи, которую мне легче усваивать в жидком виде.

Диана: – И это тоже гадость.

– Дальше я помню только, как очнулась в маленькой комнатке в самой высокой башне замка. Был вечер – в комнате стоял полумрак. Было больно – все тело ломило, словно я упала с большой высоты и переломала руки и ноги, хотя я понимала, что на самом деле у меня все цело. Я оглянулась и замерла в ужасе: от стены отделилась черная тень и двинулась на меня. Я закричала и вжалась в пол, озираясь в поисках выхода. Если бы понадобилось, я готова была выпрыгнуть из окна и покончить с собой – только бы не новое унижение. «Мира! – сказала тень. – Мира, дорогая, не бойся». Он, а это был явно мужчина, говорил по-венгерски, на языке моей матери, которому я выучилась от нянек. На него упал свет, и я увидела, что это не барон Ворденбург, а мой крестный отец, граф, владелец имения в Карпатах. Я видела его несколько раз – он был старшим в семье моей матери, богатым и уважаемым человеком, хотя кое-кто и считал его еретиком за его неортодоксальные взгляды. «Дорогая, я пришел за тобой, – сказал он. Я молчала – не могла говорить. – Вставай – нам нужно бежать отсюда, и поскорее. Крестьяне прослышали, что в замке появились вампиры, и готовятся его сжечь».

«Мила! – вскричала я. – Где же Мила?» Ведь должен же он спасти и ее тоже – он ведь был крестным нам обеим. Я не могла уйти без нее.

«Мила умерла, – мягко сказал он. – Умерла по-настоящему, и это к лучшему. Она не станет одной из тех, кто оживает вновь и вновь, потому что в их жилах течет кровь вампиров. Я оставил ее тело в винном погребе и запер дверь, чтобы крестьяне ее не нашли. Обещаю, что, когда худшее будет позади, я вернусь и позабочусь о том, чтобы она упокоилась в святой земле».

«Но Keresztapa, – воскликнула я (это «крестный» по-венгерски), – что же нам делать? Мы же не можем бросить всех здесь!» – «Мира, – сказал он, – здесь уже никого в живых не осталось. Я не знаю даже, сколько ты еще…»

Тут мы услышали призывные крики, пока еще очень далеко. Он выглянул в узкое окошко. «Я вижу их – они идут сюда», – сказал он. Я подползла к окошку – встать на ноги не было сил. Вдалеке, на холме, я увидела факелы – факельное шествие.

«Нужно уходить, – сказал крестный. – Мира, ты сможешь взобраться мне на спину и держаться крепко-крепко?»

Я ответила, что могу. Взобралась ему на спину, и он стал спускаться вниз по каменной стене. Руки и ноги у меня дрожали, каждый миг я ждала, что вот-вот упаду – или он упадет, но он цеплялся за стену крепко, как паук.

«Мой экипаж ждет в лесу», – сказал он.

Как только мы сели в его карету и поехали так быстро, как только можно было в такой темноте и по такой дороге, я попросила его объяснить, что же произошло в замке и как он оказался там.

«Это была не случайность», – сказал он. Он тоже был в Граце – изучал какие-то материалы в научных архивах университета. В городе произошла вспышка вампиризма, и он прослышал о бароне кое-что такое, что вызвало у него подозрения. Он выехал, как только позволила его научная работа, но, как оказалось, слишком поздно. Затем он рассказал мне об этой ужасной болезни – вампиризме, которой и я теперь была заражена. И которой, как он мне признался, он тоже болен давным-давно. Он тоже был упырем. Прежде чем рассказывать дальше – не хочет ли кто-нибудь еще чая? По вечерам здесь холодно. Лаура, может быть, разожжем камин?

Мэри вздрогнула, будто очнулась. История Кармиллы так увлекла ее, что она забыла, где находится. И правда, в гостиной уже темнело. Пока Кармилла молча ждала, Лаура велела принести несколько ламп и разожгла камин, где уже были сложены дрова. Пришла экономка с двумя лампами и поставила их так, чтобы они как можно ярче освещали комнату. За ней вошла горничная с новым подносом с пирожными и свежезаваренным чайником. Диана тут же взяла два маленьких пирожных, и Мэри уговорила Жюстину взять одно, а также выпить бокал хереса, который Лаура налила ей из граненого графина. Сама она тоже выпила еще чашку чая, радуясь тому, какой он горячий и крепкий.

– А дальше? – спросила Диана с полным ртом. – Досказывайте уже.

Мэри хотела было одернуть ее, но ей и самой хотелось дослушать историю Кармиллы до конца.

Кармилла взъерошила Персефоне шерсть на загривке и почесала ее за ушами. Собака-волк, лежащая головой у Кармиллы на коленях, вытянула шею и тявкнула разок – просто чтобы дать понять, что нужно погладить еще.

– Чтобы вам было понятно продолжение моей истории, а также то, что произошло с Люсиндой, я должна немного рассказать вам о вампиризме – болезни, в своем роде не менее ужасной, чем сифилис или туберкулез. Видите ли, вампиризм делает больных сильнее физически, но разрушает их разум. Через несколько недель, иногда месяцев вампир сходит с ума. Превращается почти в животное. Хотя вампиры могут жить веками, им редко это удается. В своем безумии они наносят вред самим себе или нападают на других, часто своих же родных или односельчан – тогда на них охотятся и убивают, по древнему обычаю. Мой крестный думал, что я тоже сойду с ума, но этого не случилось. Очень немногим из нас, тех, кто заразился этой болезнью, все же удавалось сохранить душевное здоровье. Мы сами не знаем почему. Мой крестный отец сказал мне, что еще один член Société des Alchimistes смог осуществить такой переход – англичанин Джон Ратвен, лорд Гленарван. Ратвен полагал, что это как-то связано с луной. Он был убежден, что ему нужно регулярно купаться в лунном свете.

– И это правда? – спросила Жюстина. – Это действительно как-то связано с лунным светом?

– Нет, никак. – В голосе Кармиллы звучало отвращение. – Результат воспроизвести не удалось – так мы потеряли нескольких крестьян. Либо Ратвен был доверчивым романтиком, либо он намеренно ввел нас в заблуждение. Мой крестный отец убежден в последнем, но Ратвен погиб, сражаясь за независимость Греции, поэтому я склоняюсь к первому!

– Погодите, вы хотите сказать, что ваш крестный отец – член Société des Alchimistes? – изумленно спросила Мэри.

– Был когда-то, – ответила Кармилла. – Его исключили, когда во главе общества встал новый президент. Она не одобряла его методы и, вероятно, была права. Даже меня некоторые его эксперименты приводили в ужас, а ведь у меня у самой совесть не без пятен – я тоже ступала на какие-то из этих путей исследования, пока не встретила Лауру. Она научила меня… состраданию.

Диана недоверчиво глядела на Кармиллу.

– Агнесса говорит, что вы купались в крови невинных девушек, чтобы сохранить молодость. Это правда? И что такое метафора? Жюстина говорит, что вампиры – это метафора… Это что, чудовище какое-то?

Кармилла громко рассмеялась.

– Почтенная миссис Мадар была бы весьма фраппирована, если бы я наполнила ванну кровью, уверяю тебя! Нет, это еще одно глупое суеверие. Я моюсь водой, которую приносит Юлия, горничная, и самым обычным мылом. Когда мне хочется побаловать себя, я добавляю в ванну «венгерской воды» для запаха. Вот и все. Я не старею из-за своей болезни и пью только кровь животных – по крайней мере сейчас. Как я уже сказала, Лаура хорошо на меня влияет.

– Так президент Общества алхимиков – женщина?

Мэри поставила чашку на стол и подалась вперед. Может быть, она ослышалась?

– А вас это удивляет? – спросила Кармилла. – Многие видные члены общества были женщинами, особенно за последнее столетие. По слухам, первой женщиной – членом общества была Гипатия Александрийская, но записей о тех временах не сохранилось. Разумеется, были среди них женщины и в то время, когда я заболела вампиризмом. Когда-то мой крестный хотел, чтобы и я тоже вступила в это общество, но мне казалось, что там одни нудные старики, ищущие богатства и бессмертия. Вот раньше я могла бы вступить – в начале века, когда лорд Байрон со своим кружком немного разворошил это болото. Я правильно выражаюсь по-английски?

Лаура кивнула и улыбнулась, словно развеселившись.

– Да, вполне правильно.

– Погодите, я что-то запуталась, – сказала Диана, нахмурив брови. – Вы ехали в карете со своим крестным отцом, графом. Что было дальше? Никому не интересно слушать историю Общества алхимиков.

– Вообще-то мне интересно, – сказала Мэри. Ей и правда очень хотелось послушать. Если они собираются бороться с этим обществом, нужно узнать о нем как можно больше.

Но Кармилла уже продолжала свой рассказ.

– Так вот, мы ехали в карете. Крестный не сомневался, что я сойду с ума. Но он поил меня своей кровью, так же, как я поила Люсинду. Через неделю мы добрались до его замка в Трансильвании. Там я и прожила с ним много лет. Мне больше некуда было идти: я лишилась и дома, и состояния. Крестный помог мне приспособиться к болезни. Вампиризм переносится нелегко. Поначалу меня мучила постоянная жажда крови, как при анемии. Но арендаторы графа знали: когда они забивают скотину для еды, нужно собрать кровь и отнести боярину – так они называли дворянство в этих краях. Они знали, кто он, но считали за честь служить такому человеку. Их родители и родители их родителей помнили боярина из этого замка. Он прожил на свете не один век. В своей человеческой жизни он был среди тех, кто воевал с турками и отстаивал границу христианского мира. В их глазах он был героем.

Мы ждали симптомов безумия, но они не проявлялись. Как так вышло, что я сохранила разум, несмотря на болезнь? Моего крестного заразили вампиризмом в турецкой темнице – это была распространенная пытка в те дни, как у турок, так и у защитников Священной Римской империи. Воина заражали, а затем отпускали, чтобы он вернулся к своим и распространил болезнь среди них. В первые дни болезни он и правда пытался заражать своих солдат, чтобы сделать их сильнее, чтобы их было труднее убить. Но почти сразу же они начинали повреждаться в уме. Через несколько недель они уже были не лучше животных. Граф обнаружил, что на какое-то время можно поддерживать их боеспособность с помощью месмеризма – но загипнотизированный солдат способен лишь выполнять приказы, не более того. Думать самостоятельно он не может.

Меня заинтересовало это явление – я ведь еще до трансформации интересовалась лекарствами и болезнями. Мы вместе экспериментировали на тех, кто и так уже был на грани смерти. Чума, свирепствовавшая в наших краях в те годы, давала нам много материала для экспериментов. И мы стали экспериментировать с самой кровью. Может быть, существует какой-то пока неизвестный нам фактор, от которого зависит успех или неудача, – как при переливании крови, которое в большинстве случаев убивает пациента, но иногда спасает ему жизнь? Граф хотел понять саму природу крови. В периоды относительного мира с турками он переписывался с их учеными, далеко опередившими европейцев в понимании физиологии человека. Он еще помнил свои встречи с турецкими врачами в те дни, когда был в плену у султана. Турки были нашими врагами, но один из них, врач по имени Мустафа Ахмет бин Абдулла, стал ему близким другом и бережно ухаживал за ним в первые дни болезни. Вначале крестный предполагал, что, возможно, именно какие-то неизвестные нам познания турков об этой болезни и помогли ему сохранить разум, но когда увидел, что безумие обошло стороной и меня, решил, что этому должна быть какая-то иная причина. Он написал врачу великого визиря в Константинополе, не слишком надеясь на ответ: к тому времени война разразилась снова. Однако ответ пришел. Как оказалось, турки также пытались создать непобедимых воинов, но без особенного успеха. Врач великого визиря тоже не мог сказать, почему мы оба избежали безумия.

– А каково было этим солдатам и крестьянам, умирающим от чумы, знать, что их заражают? – спросила Жюстина. Рот у нее вытянулся в тонкую, неодобрительную линию.

– Я задавала ей тот же самый вопрос, – сказала Лаура. Она кивнула Жюстине, словно в знак согласия и сочувствия.

– Да, Лаура подробно объяснила мне, почему делать то, что мы делали, недостойно и аморально, и почему нужно всегда спрашивать у подопытных согласия на эксперимент, – сказала Кармилла, однако особенного раскаяния на ее лице было не заметно. – Но ведь это был восемнадцатый век, время почти непрерывных войн, когда в деревнях свирепствовали болезни. Вы, современные люди, даже представить себе не можете, что это такое. Даже Жюстина уже дитя Просвещения. Не судите же меня по меркам другой эпохи. Я поступала так, как считала правильным в данных обстоятельствах. Вы можете с уверенностью сказать, что поступили бы иначе?

Жюстина смотрела по-прежнему неодобрительно, но ничего не ответила.

– А были ли среди этих экспериментов удачные? – спросила Мэри. Конечно, Жюстина была права – то, что делали Кармилла и ее крестный, было недопустимо. И все же, если благодаря этому они получили какую-то информацию, которая может помочь Люсинде, об этом нужно знать.

– Нет, ни одного. – Кармилла недовольно нахмурилась. Было очевидно, что досаду у нее вызывает неудавшийся прорыв в науке, а вовсе не аморальность экспериментов без согласия подопытных. Мэри не знала, что и думать. Кармилла помогла им и продолжает помогать, и все же – чем она лучше Раппаччини или Моро? – Частичного успеха нам иногда случалось добиться, – продолжала она. – Один из таких случаев – Магда. Она тоже воевала за графа и получила смертельную рану в бою. Он дал ей свою кровь, чтобы спасти ей жизнь. Глядя на нее, можно подумать, что это самая обычная женщина средних лет. А ведь она родилась больше века назад. Вначале мы думали, что ей удастся полностью избежать безумия – спутника вампиризма. Увы, этого не произошло. Иногда она просыпается с криками, иногда ей кажется, что она снова на войне, и тогда ее приходится удерживать силой. Как бы то ни было, это все в прошлом. Когда в наших краях стало спокойнее и турки отступили, я вернулась в свой замок. Правда, я нечасто там жила – слишком много воспоминаний он будил во мне. Большую часть времени я проводила со своим крестным отцом в Будапеште. Но однажды летом я снова приехала туда, соскучившись по родным местам, – и встретила Лауру.

Она улыбнулась Лауре, и та не сумела сдержать ответную улыбку. Мэри вновь подумала: что же за отношения связывают этих женщин? Они были не похожи на простых компаньонок.

– Она приняла меня такой, какая я есть. Она видела во мне не чудовище, не графиню Карнштейн, а просто Кармиллу – такое имя я взяла себе. Новое имя для новой женщины. В то время я не знала, что мой крестный снова начал экспериментировать с передачей вампиризма. Он полагал, что новая наука о переливании крови позволит ему очистить кровь и, таким образом, передавать именно то, что нужно. Один из его неудачных экспериментов вы видели – безумный Ренфилд.

– Ренфилд! – воскликнула Мэри. Она помнила этого скрытного, странного человечка и то, как он сидел у себя в палате в Перфлитской лечебнице и глотал мух, веря, что это подарит ему вечную жизнь.

– Да, Ренфилд был одним из членов Société des Alchimistes. Он сам вызвался стать подопытным для первых экспериментов моего крестного по переливанию зараженной крови. Вы видели результат – чистое безумие, без каких-либо преимуществ этой болезни. Никакого обострения чувств, никакой исключительной силы, никакой вечной жизни – только помутнение рассудка, которое и привело его в психиатрическую лечебницу. Вот почему доктор Сьюард и профессор Ван Хельсинг обратились к графу. Когда Сьюард стал директором лечебницы, он прочитал историю болезни Ренфилда. Они с Ван Хельсингом тоже искали способ продления жизни и полагали, что эксперименты моего крестного помогут им продвинуться вперед. На тот момент он уже был исключен из общества, но продолжал исследования самостоятельно, у себя в замке, в Трансильвании. Они пригласили его в Англию. Он помогал им – поначалу. Но потом произошел несчастный случай, чудовищный случай. Погибла молодая женщина. Он решил, что больше не может поддерживать ни их методы, ни их цели, и отказался работать с ними. Теперь его цель – помешать им, убедить общество запретить их эксперименты и исключить их обоих.

– Так вот почему он и Мина, то есть мисс Мюррей, стали работать вместе? – спросила Мэри. Что-то начинало проясняться.

– Скажем так, это одна из причин, – сказала Лаура. У нее был такой вид, будто все это ее веселит, – Мэри не до конца понимала почему. – Но Мина расскажет вам обо всем сама, завтра. Я знаю, по светским меркам еще не время ложиться спать, но с чаем и пирожными мы уже покончили, а потому предлагаю все-таки идти в постель. Кармилла обещала рассказать вам свою историю и рассказала. Если мы хотим добраться до Будапешта до ночи, нужно будет выезжать на рассвете.

– До ночи! – повторила Жюстина. – Но разве это возможно? Отсюда ведь до Будапешта не один день езды? Во всяком случае, экипажем.

– О, вы ведь еще не видели мою упряжку! – сказала Кармилла. Она рассмеялась – словно над какой-то веселой, но непонятной посторонним шуткой.

– Да скажи ты им! – сказала Лаура, собирая чашки и составляя их на поднос.

– Зачем же портить сюрприз? – сказала Кармилла. – Завтра сами увидят. Я пошла кормить Люсинду. С ней сидит Магда, но я хочу сама проверить, в каком она состоянии. И, конечно же, ей нужна кровь.

– Я тоже хочу взглянуть, как она, – сказала Мэри.

– И я, – добавила Жюстина.

– Я пойду с вами наверх и покажу вам ваши комнаты, – сказала Лаура. – Вот только Диана, пожалуй, предпочтет собачью конуру!

Мэри перевела взгляд вниз. На ковре крепко спала Диана, положив голову Аиду на бок. Белый собаковолк поднял глаза, словно спрашивая: «Что? Нечего тут глазеть». Теперь понятно, почему Диану уже несколько минут было совсем не слышно.

Диана: – Вот бы у нас были такие собаки. С кошками скучно. Они только спят да мышей ловят.

Кэтрин: – Прошу прощения? Собаки тоже по-своему хороши, но кошки – самые совершенные хищники в природе. Все оружие, какое только может им понадобиться, они носят с собой – в лапах и в пасти. Они не подчиняются приказам человека. Это прирожденные убийцы. С кошками не соскучишься.

Диана: – Если только они не разглагольствуют часами о том, какие они замечательные!

Состояние Люсинды не изменилось: она по-прежнему была без сознания, хотя кровь Кармиллы выпила охотно.

– Ну что ж, она, во всяком случае, не умирает, – сказала Лаура, проверив у нее пульс. – Это хороший знак. Если мы довезем ее до графа в таком стабильном состоянии, может быть, ее удастся спасти.

Лежащая под одеялом Люсинда казалась такой худенькой и бледной. Кто-то, должно быть Магда, переодел ее в свежую ночную рубашку, причесал волосы и заплел в косу, чтобы не путались.

– Спасибо, что позаботились о ней, – сказала Мэри. Эх, если бы только они не доверились Миклошу Ференцу! Но откуда же было знать? Это Хайд во всем виноват! Если бы Хайд не нанял Миклоша Ференца, чтобы тот их похитил… Но для этого ему нужно было бы стать совсем другим человеком, совсем другим отцом. Если бы, если бы… Этих «если бы» можно хоть ведро набрать, толку от них все равно никакого. Одно сотрясение воздуха. Если бы Хайд был настоящим отцом, таким, какой нужен ей и особенно Диане, он был бы и другим человеком – больше похожим на того отца, какого она знала в детстве. Да, впрочем, и тогда она его почти не знала. Тот человек, каким он стал сейчас, уже таился в нем и ждал своего часа. От этой мысли ей сделалось тошно и стыдно.

– Идемте, – сказала Лаура, положив руку ей на плечо. – Кармилла пока побудет с ней. Я покажу вам ваши комнаты. Вам непременно нужно выспаться.

Она отвела Жюстину в мрачную комнату, отделанную панелями темного дерева, где у дальней стены стояла кровать с пологом.

– Это была комната моего отца, – сказала она. – Может быть, какие-то его ночные рубашки вам подойдут. Посмотрите в комоде. Он умер несколько лет назад, но у меня так и не хватает духу выбросить его вещи.

Комната, куда она отвела Мэри, была заметно веселее, с бумажными обоями, разрисованными птицами на цветущих ветках. Здесь была крашеная мебель и две узкие кровати – на одной уже спала, свернувшись в клубочек, Диана. Она была одета.

– Я попросила миссис Мадар перенести ее сюда, – сказала Лаура. – Ночная рубашка для вас лежит на подушке, – у нас с вами, кажется, приблизительно один размер. Я не сомневаюсь, что вы очень устали, но… Мэри, может быть, вы хотите принять ванну? Я велела Юлии принести горячей воды. Подумала – может быть, вам захочется смыть дорожную пыль. Я уже спрашивала Жюстину, но она сказала, что хочет спать.

Ванну! Мэри вдруг поняла – больше всего на свете ей хочется принять ванну. Смыть с себя все, что случилось за последние дни… снова почувствовать себя чистой и свежей, в первый раз за всю неделю!

– О, да, пожалуйста! – сказала она с большим жаром, чем намеревалась.

Вдруг, ни с того ни с сего, Лаура быстро прижала ее к себе и крепко обняла.

– Все будет хорошо, моя дорогая, – сказала она. – Вот увидите. Вы теперь с нами. Мы отвезем вас в Будапешт, и граф поможет нам – если кто-то может помочь Люсинде, так это он. Он такой… немного грозный с виду, но вы привыкнете. Он похож на добродушного льва – когда рядом друзья, когти не выпускает. И Мина тоже будет там. Я не знаю никого, кто так умел бы успокоить, как Мина.

Мэри захотелось плакать – на какой-то миг ей даже показалось, что она не удержится. Уже столько дней никто не говорил ей таких хороших слов. Она так устала! Устала от дороги, устала заботиться о других. Как же хорошо оказаться среди друзей!

– Спасибо, – сказала она и хотела сказать еще что-то, но Лаура уже тащила ее по коридору к ванной комнате, где горела керамическая печка. Старомодная эмалированная ванна была наполнена водой, такой горячей, что от нее шел пар, а в воздухе висел запах целого букета трав и цветов. Она узнала лаванду, мяту, лимон…

– Вот, – сказала Лаура. – Халат висит на крючке, зубная щетка и порошок в шкафчике, кольдкрем в комоде. Берите что хотите. Одежду оставьте за дверью, Юлия о ней позаботится. Вот здесь, в ведре, еще вода, можно нагреть на печке. Такой роскоши, как водопровод с горячей водой, у нас тут, в Штирии, конечно, нет, но, как видите, можно прекрасно обойтись! Я разбужу вас завтра утром, рано-рано. – Она закрыла дверь, пожелав на прощанье: «Выспитесь хорошенько!», и Мэри мысленно благословила ее. Слава богу, что в мире есть люди, которые дарят бодрость духа и помогают другим, такие, как Лаура Дженнингс! Она постарается стать такой же – женщиной, рядом с которой люди чувствуют себя уютно, как дома.

Беатриче: – Ты такая и есть, Мэри. Посмотри, какой дом ты устроила для нас всех.

Диана: – А мне с тобой неуютно. Вот Мина разрешала мне носить что угодно и не ругала меня на каждом шагу.

Беатриче: – Диана, ты совсем не чувствуешь благодарности к сестре за то, что она дала тебе дом, как и всем нам?

Диана: – Чувствую. Раз в две недели, по вторникам.

Только почти через час Мэри вышла из ванной комнаты – мокрая, пахнущая травами и такая сонная, что опасалась, как бы не заснуть прямо в воде. Это был бы печальный финал путешествия – утонуть в ванне! Проходя по темному коридору, она заметила полоску под дверью Жюстининой спальни. Может быть, Жюстина заснула и оставила лампу гореть? Нужно заглянуть и проверить, не спит ли она.

Мэри тихонько постучала и услышала:

– Komm herein!

Она открыла дверь и заглянула в спальню. Жюстина сидела на кровати с книгой в руке.

– Я думала, ты уснула, – сказала Мэри. – Боялась, как бы ты не забыла потушить лампу, и решила, что лучше проверить.

– А я думала, это горничная, – сказала Жюстина. – Увы, я пыталась заснуть, но никак не могу. Просто читала.

Мэри поплотнее закуталась в халат. Стоять на полу босыми ногами было холодно. Она подошла к кровати и поглядела, что за книгу Жюстина читает. Это была большая книга в кожаном переплете, и на обложке было написано: «Библия».

– Хочешь поговорить? – спросила она.

Жюстина положила Библию рядом на покрывало.

– Ты имеешь в виду…

– О том, что случилось с Адамом. О том, о чем вы говорили, пока я пыталась что-то объяснить отцу. То есть Хайду. Пока он не услышал выстрелы.

Жюстина опустила глаза и стала глядеть на руки. Она долго молчала, и было непонятно, собирается ли она вообще что-нибудь говорить. И вдруг она закрыла лицо руками и зарыдала – отчаянно, захлебываясь, сотрясаясь всем телом. Мэри совсем растерялась и не знала, как быть. Она не очень-то умела справляться с такими ситуациями – это было всем известно. От нее всегда ожидали логических выводов, а не эмоциональной поддержки. Что же тут можно сделать… или сказать? Но она подумала: «А что бы Лаура сделала на моем месте?» Ну конечно… Она села на краешек кровати рядом с Жюстиной, придвинулась поближе и обняла рыдающую великаншу.

Жюстина вскинула на нее изумленные глаза, словно не понимала, как Мэри – не кто-нибудь, а именно Мэри – очутилась рядом с ней. И тут же заплакала снова – только теперь тише и спокойнее. Еще через несколько минут она шмыгнула носом и вытерла глаза, а потом нос.

– Извини. Я не хотела.

– Жюстина, что случилось? Нет, если не хочешь, не говори. Но иногда становится легче, если кому-нибудь рассказать. Иногда… – О, господи, ну что тут говорить? Должна быть какая-то инструкция. Почему это так трудно – проявить простое человеческое сочувствие?

Жюстина снова громко шмыгнула носом и вытерла лицо ладонями. Оно было красное и все в пятнах. Долгие слезы никого не украшают.

Диана: – Бьюсь об заклад, для Беатриче никакой разницы нет.

Кэтрин: – Потому что она сама как растение. Растениям и буря нипочем. Распрямятся и стоят, как прежде.

Беатриче: – Кэтрин, это полная чепуха. Буря может уничтожить любую растительность. Она ломает ветки, пригибает тростник…

Кэтрин: – Я говорила в поэтическом смысле.

– Об этом трудно говорить, – сказала Жюстина. Она долго молчала, и Мэри уже решила, что на этом и кончится разговор. Может быть, пора пожелать Жюстине спокойной ночи и идти спать. Уже ведь и время позднее.

Но Жюстина сказала:

– Он хотел, чтобы я простила его. Хотел, чтобы я помолилась вместе с ним, и просил у меня прощения.

– Это… как-то непохоже на Адама, – с сомнением проговорила Мэри.

– О, тут были и упреки в том, что я его не люблю. Упреки – правильно я сказала? Он никак не мог понять, почему я не захотела стать его женой. Говорил – мы созданы такими, какие мы есть, кому же мы еще нужны на свете?

– Вот это уже больше на него похоже! Вот ведь… – Мэри не могла подобрать подходящее слово. Дьявол? Чудовище? Какими словами можно описать такую отвратительную жестокость?

– Но он и прощения тоже просил. Он все еще надеялся, что его можно вылечить, – думал, что Люсиндина кровь в конце концов поможет ему. Не понимал, почему она до сих пор не помогла. Но если все же придется умереть, он хотел перед смертью получить мое прощение.

– И?

На лице Жюстины остались дорожки от слез, стекавших к подбородку. Мэри пожалела, что у нее нет с собой платка. Она вытерла Жюстине щеки рукавом ночной рубашки.

– Ты его простила?

Жюстина подняла на нее красные, опухшие глаза.

– Как же я могла? После того, что он сделал… И лгать ему я тоже не могла, Мэри. В моем сердце нет прощения, значит, его не может быть и на устах. Я так ему и сказала. Сказала, что ему нужно просить прощения у Бога – Его милосердие не знает границ. Он простит Адама, а я, по слабости человеческой, не могу. Я сказала, что буду молиться за него, и мы помолились вместе. Я и не знала, что он религиозен.

– Так вот что это было, когда я вошла за тобой. Я все думала…

– Да, хотя мне кажется, ему просто хотелось держать меня за руки. Мэри, это плохо, что я его не простила? Я читала Священное Писание, и там везде говорится, что мы должны прощать тех, кто согрешил против нас. Может быть, я сама стала грешницей, оттого что не простила его грехи?

– Черта с два! – О, господи, Мэри вовсе не хотела так выражаться. – Нет, конечно, нет, – прибавила она помягче. – И к тому же, если Бог сможет простить его за то, что он убил семь женщин, – а может, и больше, мы же еще не знаем всех его преступлений, – тогда я даже не сомневаюсь, что он простит и тебя за то, что тебе не хватило милосердия. Адам не заслуживает ни твоего прощения, ни твоего сострадания.

Жюстина печально улыбнулась.

– Ты словно ангел мщения.

Мэри не могла не улыбнуться, представив себя в этой роли.

– Ради тебя я бы с радостью взяла в руки огненный меч, как этот… не помню, как его зовут. Тот, что охраняет ворота Эдема, или как там. В общем, тебе нужно простить саму себя и ложиться спать. Лаура сказала, что мы выезжаем в Будапешт на рассвете. Нам обеим нужно отдохнуть.

– Ладно. – Жюстина откинулась на подушки. Вид у нее был совсем не радостный, но, кажется, немножко успокоенный. – Спасибо тебе, Мэри. Мне кажется, в этом путешествии мы гораздо лучше узнали друг друга.

Это правда! Нет более верного способа лучше узнать друг друга, чем вместе попасть в плен и бежать. Мэри помолчала немного, затем сказала:

– Жюстина, я не знаю, может, и не надо бы спрашивать, но… Лаура и Кармилла. Они…

– Вместе? – договорила Жюстина. – Да, они пара. Ты не читала Сафо?

– Это что-то греческое, да? Я не училась греческому. Я только знаю, что она была поэтессой.

Мэри рассеянно провела ладонью по одеялу и вдруг поняла, что это мамин жест. Вот так же мама укладывала Мэри спать, когда она была маленькой. Ей вдруг захотелось подоткнуть Жюстине одеяло, как ребенку. Но вдруг она обидится?

– Я рада, что они есть друг у друга. Так же, как рада за нас, что мы все есть друг у друга – даже Диана! – Она сжала Жюстине руку и добавила: – Спокойной ночи. Можно я заберу лампу? В коридоре совсем темно.

Жюстина кивнула, натянула на себя одеяло и закрыла глаза. Мэри еще раз погладила ее через одеяло и пошла по коридору в свою спальню.

Когда она наконец улеглась в постель, Диана уже храпела – в другое время это вызвало бы у нее досаду, но сегодня этот звук казался успокаивающим. Они на свободе, они вместе, и им ничего не грозит – во всяком случае, до утра. Завтра их ждут новые трудности и опасности, но… окончание мысли где-то затерялось: Мэри уже спала.

Она проснулась от того, что Лаура трясла ее за плечо.

– К сожалению, пора вставать. Мы тронемся, как только немного рассветет, чтобы было видно дорогу. Юлия приготовила вам всем свежую одежду, а внизу ждут булочки и шоколад. Диана уже завтракает.

Еще бы, это же Диана! В полусне Мэри приподнялась и неразборчиво пробормотала «доброе утро». Когда Лаура вышла, она ополоснула лицо над тазиком, где явно уже кто-то умывался – наверняка Диана, потому что вода была разлита повсюду, а полотенце скомкано. Затем она надела костюм для прогулок, приготовленный для нее. Это был самый модный наряд из всех, какие она когда-либо носила, – без всяких украшений, но скроенный точно по фигуре, из темно-синего кашемира, мягкого, почти как шелк. Это, должно быть, Лаурин костюм? Тут же лежало свежее нижнее белье, необычайно роскошное. Когда она спустилась на первый этаж (незнакомая горничная, которую она вчера не видела, показала ей, куда идти), Жюстина с Дианой уже сидели за столом и завтракали. Мэри не особенно обрадовало то, что на Диане опять был мужской костюм. Должно быть, один из нарядов Кармиллы: брюки были подвернуты внизу, но в остальном сидели хорошо.

Жюстина тоже была одета мужчиной.

– Доброе утро, – тихо сказала она Мэри. Выглядела она лучше и здоровее, чем вчера. – Лаура дала мне костюм своего отца.

Брюки были немного коротки, а сюртук великоват для ее тонкой фигуры, но в целом костюм сидел неплохо. Снова они все были одеты чисто и имели приличный вид – только ужасно усталый. Даже Диана, обычно такая бойкая, подавляла зевоту. Одна из собак – Мэри не могла отличить которая – сидела под столом, глядела на Диану и поскуливала, словно хотела сказать, что тоже не прочь позавтракать.

Мэри успела съесть только половинку булочки с каким-то сладким сыром и выпить полчашки густого темного шоколада, когда Лаура вошла в комнату и объявила:

– Ну вот, мы готовы. Кармилла ждет у крыльца.

– Но я еще не доела, – проговорила Диана с полным ртом и испуганно приоткрыла его.

– Захвати с собой что хочешь, – сказала Лаура. – Но нам пора: мотор уже заводится.

Что?.. Но, как только они вышли из замка на подъездную дорожку, Мэри поняла, что имела в виду Лаура и как они попадут в Будапешт уже сегодня вечером. Кармилла стояла возле автомобиля! Тут же, рядом, крутилась вторая собака. Увидев Диану, она гавкнула.

Нет, до сих пор Мэри не случалось видеть автомобилей, но что же еще это может быть? Он был похож на карету с открытым сиденьем впереди – для кучера… то есть для шофера и закрытым салоном сзади – для пассажиров, а упряжки никакой не было. Вместо нее перед шоферским сиденьем торчало какое-то колесо – должно быть, руль, и несколько рычагов, с помощью которых автомобиль, вероятно, и двигался. Он был черный и сверкал как новенький. Мэри не могла поверить своим глазам. Автомобиль? Здесь, в штирийской глуши?

– Очуметь! – Диана обогнала Мэри – широким шагом, руки в карманах – и обошла автомобиль кругом, восхищенно разглядывая его со всех сторон. Одна из собаковолков скакала рядом – это та, что сидела с ними за завтраком? Да, должно быть, она вышла следом за Дианой, потому что и вторая была тут же – оба белых собаковолка бегали вокруг и к чему-то принюхивались, как и положено собакам.

– Вот чего Кармилле не хватало! – проговорила Лаура таким тоном, словно хотела сказать совершенно противоположное. – Чтобы кто-то оценил ее вожделенное приобретение. Вы хоть представляете себе, сколько эта штуковина стоит? Именно из-за этого она и согласилась сдать в аренду Хайду замок Карнштейнов!

– Опять моего красавца ругаешь? – улыбнулась Кармилла. – Вот доберемся до Будапешта еще до ночи, тогда не будешь ворчать! Он бежит втрое скорее лошади и не устает. Мы бы и к замку вчера на нем подъехали, но Лаура сказала, что для спасательной операции будет многовато шума.

– За эти деньги ты могла бы купить дюжину лошадей и ландо, достойное королевы Виктории! – сказала Лаура. – Он у тебя уже раз сломался, помнишь?

– Придет время, и лошади станут не нужны. Все будут ездить на автомобилях, – сказала Кармилла. – Поглядите-ка на него, Мэри, Жюстина. Разве не красавчик? Это фаэтон марки «Бенц», его сконструировала для меня сама Берта Бенц. Такого автомобиля больше нет ни у кого – пока! Правда, владелец патента – Карл Бенц, но Берта – мозг компании. Магда сейчас принесет Люсинду. В салоне хватит места для троих, а одной придется сесть впереди, с нами.

– Чур, я впереди! – заявила Диана, поднимая руку вверх, словно в школе вызывалась отвечать на вопрос. Мэри не могла представить, как кому-то может захотеться сидеть на переднем сиденье – оно казалось таким ненадежным из-за того, что перед ним не было лошадей. Она слегка поежилась при мысли, что им предстоит ехать на этой… машине до самого Будапешта.

– Гляди, я покажу, куда подается бензин, – сказала Кармилла.

Тут одна из собак принялась рычать и бегать взад-вперед. Она была чуть побольше, значит, это, наверное, Аид. Персефона стояла неподвижно, но навострила уши. Она смотрела не на них, а на дорогу, ведущую к замку. Аид повернул голову к Кармилле и предостерегающе гавкнул.

– Что такое? – спросила Жюстина. – Что они учуяли?

Кармилла тоже стояла неподвижно, словно прислушиваясь. Затем сказала:

– Какой-то экипаж движется в нашу сторону. Лаура, скажи Магде, чтобы несла Люсинду, да поживее. Нам нужно ехать как можно скорее. Через несколько минут они будут здесь.

– Itt vagyok, Grófno, – сказала Магда. Мэри обернулась на ее голос. Она стояла перед ними с Люсиндой на руках.

– Садитесь все! – сказала Лаура. – Аид и Персефона зря шум поднимать не будут. Подозреваю, что…

Но она не стала высказывать свои подозрения. Только сказала что-то Магде по-венгерски. Секунда – и Люсинда была уже в фаэтоне.

– Думаю, нам лучше сесть по краям, – сказала Мэри Жюстине. – Может быть, и Диану удастся втиснуть…

– Ни за что! – ответила Диана. – Не буду я толкаться там с вами и этой жуткой Люсиндой. Я сяду впереди, там все самое интересное.

Мэри это не нравилось, но спорить было некогда. Кармилла уже взялась за один из рычагов. Вдруг Мэри услышала рев – как будто лев выскочил из леса и вот-вот на них бросится. Она как раз забиралась в автомобиль и от неожиданности едва не свалилась. Она перепуганно озиралась, ища источник шума, пока не поняла, что рычит сам автомобиль. Он трясся у нее под рукой, как будто землетрясение началось.

– Все в порядке, Мэри, – сказала Жюстина – она уже сидела в автомобиле. Ей пришлось говорить громко, чтобы Мэри расслышала. – Это просто шум, ничего страшного. Тут вполне удобно, вот увидишь!

– Вот видите теперь, за что я его не люблю! – сказала Лаура. – Этот шум, а от бензина еще и запах… Ну что ж, пожалуй, не стоит все же спорить с прогрессом!

Она уселась впереди, рядом с Дианой. Оставалось надеяться, что она удержит Диану от глупых выходок в дороге!

Мэри с неохотой забралась на заднее сиденье автомобиля. Он что, так и будет трястись всю дорогу до Будапешта?

Лаура повернулась к окошку, через которое пассажиры могли переговариваться с шофером, и сказала:

– Вам удобно? С Люсиндой всё хорошо?

Ну конечно, не всё – она была по-прежнему без сознания и сидела с закрытыми глазами, навалившись Жюстине на плечо. На губах у нее было пятнышко свежей крови – должно быть, утром ее опять накормили. Но с учетом обстоятельств можно было сказать, что она выглядит неплохо. На ней был какой-то свободный халат, а сверху Марта хорошенько укутала ее в плед – кажется, тот самый, что лежал вчера на диване в гостиной.

И тут, даже сквозь рев автомобиля, Мэри услышала стук колес и лошадиное ржание! На дороге появился знакомый экипаж с Миклошем Ференцем на облучке. Тот самый экипаж, в котором их похитили! Он выкатил на подъездную дорожку, и Мэри увидела на сиденье Денеша Ференца с ружьем в руках. А в открытом окне маячило лицо Хайда.

– Я все гадала, когда же он сюда явится, – сказала Лаура. – Кармилла! Пора!

– Так вы его ждали? – спросила Мэри.

– Конечно! Только не знала, как скоро нам снова придется иметь с ним дело. Ференцы должны были рассказать ему, что мы вас увезли, и я понимала, что при первой возможности он пустится в погоню. Ночью нам нечего было бояться – дороги здесь слишком коварны, чтобы ехать по темноте. Можно очутиться на дне оврага или врезаться в дерево. Но он, видимо, выехал еще до рассвета. Кармилла, так мы едем или нет?

– Пока нет, – ответила Кармилла. – Пока… еще… нет. Отряд местной самообороны в готовности?

Что она имеет в виду? Мэри оглянулась на замок. Из парадной двери выходили миссис Мадар, та горничная, что вчера вечером показывала ей дорогу, – Юлия, кажется, и еще одна горничная, и еще одна, и еще, кажется, кухарка. У всех в руках было какое-то оружие – пистолеты, ружья и что-то, похожее на пики, и все они выстроились в ряд за спиной Магды – та стояла впереди, скрестив на груди руки, а рядом, по обе стороны – Аид и Персефона. Весь ее вид так и говорил: «Врешь, не пройдешь». Обе собаки словно бы стали еще больше и свирепее с виду, чем казалось до сих пор, – вот теперь было видно, что они наполовину волки. Обе не спускали глаз с экипажа Хайда и рычали. Если бы Мэри увидела их такими вчера, она ни за что не решилась бы до них дотронуться, да и Диану постаралась бы близко не подпускать – вдруг бросятся.

Экипаж остановился. Денеш Ференц спрыгнул с сиденья и подошел к дверце, за которой только что виднелось лицо Хайда. Значит, Хайд сейчас выйдет? И что же собирается делать Кармилла? Мэри не знала, чего и ожидать.

– Пора! – сказала Кармилла. Она потянула рычаги, и автомобиль вдруг рванулся вперед. Она ехала прямо на лошадей! До смерти перепуганные этой ревущей машиной, они поднялись на дыбы. Одна шарахнулась в сторону, другая попятилась. Экипаж едва не опрокинулся назад, а затем заходил ходуном из стороны в сторону. Денеш Ференц бросился бежать. Неужели они сейчас врежутся в лошадей? Нет, в последний момент Кармилла отвернула вправо и объехала экипаж. Когда они проезжали мимо, Мэри увидела лицо Хайда в окне. Кажется, он что-то кричал, но она не расслышала. Затем они с ревом выкатили на дорогу и понеслись вперед меж цветущих лугов.

Когда замок совсем пропал из вида, Кармилла немного замедлила ход. Мэри была этому рада. Ее мутило от скорости и шума. Она взглянула на Жюстину – у той лицо было бледное, но решительное.

– Как ты? – спросила она.

– Если в будущем и правда все будут ездить на автомобилях, – сказала Жюстина, – я надеюсь до этого не дожить.

Мэри: – Наверняка доживешь. Из нас всех именно ты, вероятнее всего, и проживешь так долго.

Жюстина: – Я предпочитаю об этом не думать.

Так как большинство моих читателей никогда не ездили в автомобиле и, вернее всего, никогда его даже не видели, я постараюсь описать то, что чувствовали Мэри с Жюстиной, когда ехали по лесам и полям Штирии.

Диана: – Эй, а я как же?

Кэтрин: – Да ты-то, я думаю, была в полном восторге. Ты любишь такие вещи! Если кто-нибудь когда-нибудь построит летающую машину, ты первая туда заберешься.

– Диана: – Еще бы! Разве не здорово – летать по воздуху, как птица?

Жюстина: – Или как Икар.

Ехать в автомобиле – совсем не то, что в коляске или хотя бы в шарабане. Вместо стука лошадиных копыт – ровный рев мотора. Скорость такая, что спокойно полюбоваться окрестностями не удается: леса, поля, озера мелькают и проносятся мимо, будто в окне поезда. Только в поезде можно встать, пройтись по коридору, поговорить с попутчиками. В автомобиле это невозможно. И идет он не так плавно, как поезд, скорее уж как экипаж. За несколько часов Мэри так растрясло, что она не знала, сможет ли ходить, когда машина остановится. Ей уже весь зад отбило.

Мэри: – Нельзя ли обойтись в этой книге без упоминаний моей анатомии? Не понимаю, почему тебе все время нужно писать о низменных сторонах жизни.

Кэтрин: – Потому что это весело? Особенно когда речь идет о тебе… Ну ладно, ладно, я это вычеркну перед публикацией, обещаю. Будешь в книге совсем без зада, как ангел.

Диана: – Если у ангелов нет зада, на чем же они держатся, когда сидят?

Кэтрин: – На вере в Бога?

Мэри: – Это уже совсем чепуха какая-то. И к тому же наверняка богохульство.

Около полудня они остановились на лугу и пообедали припасами из корзины под настороженными взглядами коров. Кармилла опять напоила Люсинду своей кровью. Мэри отвела взгляд – хотя она и сама поила Люсинду, смотреть на это было жутковато, тем более что в состоянии Люсинды не происходило никаких изменений. Она была по-прежнему в коме и тяжело навалилась на Мэри, когда ее вновь усадили в автомобиль.

Леса уже остались позади – теперь они ехали среди полей, а иногда их путь лежал через деревни, где их встречали крики и паника, матери оттаскивали детей от дороги, а перепуганные куры отлетали на обочину. Один раз Мэри мельком заметила, как какая-то старушка в платке перекрестилась. Она ее понимала. Хоть Кармилла и сбрасывала скорость всякий раз, когда подъезжали к деревне, для этих фермеров и их жен ревущий автомобиль, должно быть, был чем-то вроде мифологического зверя – приземистого черного дракона, металлического великана-людоеда.

Однажды в автомобиле что-то сломалось, и Кармилла целый час его ремонтировала. Диана подавала ей инструменты, а остальные сидели на обочине дороги, доедали то, что осталось в корзине, и отмахивались от мух. Несколько булочек и кусок салями Мэри оставила для Дианы: иначе жалоб потом не оберешься. Уже перевалило за полдень, стало жарко. Мэри тревожилась за Люсинду, которая лежала в автомобиле, завернутая в одеяло, но, когда Мэри подошла проверить, нет ли у нее жара, оказалось, что лоб у нее прохладный, как будто она сидела в леднике. Лаура с Жюстиной беседовали об австро-венгерской политике – по мнению Мэри, такой же скучной, как и британская. И все же ее радовало, что Жюстина разговорилась. В дороге она все время молчала, и Мэри волновалась: может быть, ей неловко из-за вчерашнего разговора, или, может, она даже сердится на нее, хотя Жюстина ведь никогда не сердится. Но сейчас у них с Лаурой, кажется, завязалась весьма приятная беседа о событиях прошлого века, кажется, о какой-то войне. Мэри устала, все тело у нее онемело от сидения в автомобиле несколько часов подряд, поэтому она просто смотрела на поля вокруг и на горы вдалеке. Наконец Кармилла вынырнула из-под автомобиля, вся в пыли. Левая щека у нее была перепачкана черным маслом, зато двигатель снова работал.

Несмотря на эту задержку, сумерки застали их уже на окраине города. Коттеджи с садиками сменились многоквартирными домами с магазинами в цокольных этажах. Эти дома были не похожи на серые лондонские здания или даже на более яркие венские. Все они были окрашены в разные цвета – бледно-желтый, серовато-зеленый, цвет жженой сиены, небесно-голубой.

– Как красиво! – сказала Жюстина. Они ехали теперь довольно медленно, и в окно можно было как следует рассмотреть здания – тем более что вскоре им пришлось остановиться, когда путь преградила телега. Как странно было вновь оказаться на улице большого города! Шумной, с резкими запахами – но Мэри почувствовала, что уже соскучилась по всему этому. Она ведь все-таки была городской девушкой. Когда ехали по широкому проспекту, там уже зажигали фонари, спешили куда-то пешеходы – мужчины, конечно, возвращались из контор или с фабрик, женщины – с работы в магазинах или в частных домах, а дома им нужно было еще приготовить ужин. Они были слишком заняты своими заботами, чтобы обращать какое-то особенное внимание на автомобиль, хотя кое-кто бросал на него любопытные взгляды. Всё как дома! Как же она соскучилась по Лондону и Парк-Террейс, 11. Что-то сейчас поделывают Кэтрин, Беатриче, Элис и миссис Пул? Должно быть, как раз садятся ужинать. Она взглянула на свои наручные часы и высчитала в уме, который теперь час по Гринвичу. Да, наверное, сидят себе спокойно дома, едят свой ужин в столовой, а Беатриче пьет свой чай из сорняков. Слава богу, они там все вместе и в безопасности, а не здесь, в чужой стране, где не можешь даже прочитать, что написано на дорожном указателе, а на плече у тебя спит Люсинда Ван Хельсинг! Она хотела сказать об этом Жюстине, но увидела, что великанша тоже задремала. Ну и хорошо.

Кэтрин: – На самом деле мы тогда ехали на поезде в Вену, так что наше положение мало чем отличалось от вашего!

Беатриче: – Но нас хотя бы не похищали.

Кэтрин: – Ну да. Без похищений, конечно, лучше. Большое преимущество, должна признать.

Мэри вновь выглянула в окно, и тут как раз автомобиль свернул на узкую улицу, идущую меж зеленым парком и длинным строем богато украшенных зданий. У одного из них Кармилла остановилась, не заглушая двигатель. Мэри уже так привыкла к скорости, что при остановке вздрогнула от неожиданности. Лаура вышла, позвонила в колокольчик у больших ворот и снова забралась на сиденье. Через несколько минут ворота распахнулись. Кармилла свернула под арку и въехала во внутренний дворик. Там, в сторонке, она остановила машину.

– Приехали, – сказала она. – Идемте искать Мину.

Но когда Мэри вышла из машины, чувствуя, что ноги у нее стали словно из каучука и она вот-вот упадет, Мина была уже тут как тут. Мина, ничуть не изменившаяся за те семь лет, что Мэри ее не видела, только, может быть, чуть более усталая, но все такая же добрая и рассудительная. Она раскинула руки и прижала Мэри к себе. Это было и объятие, и поддержка, которая пришлась очень кстати – Мэри чувствовала, что ноги у нее вот-вот подогнутся.

– Ах, дорогая моя, я так рада, что вы здесь, целая и невредимая! И как же вы выросли, боже мой!