В темном зеркале моря горело точное отражение красного утреннего Солнца.

Черви, влекомые половинным рационом приманки, едва шевелились, и «Галанте» едва скользила по воде – бесшумно, как во сне.

Утром этого дня Кугель проспал несколько дольше обычного – в кровати, мягкостью которой раньше наслаждался Сольдинк.

Команда «Галанте» тихо и эффективно выполняла свои обязанности.

Кто-то постучал в дверь и тем самым прервал сонное блаженство Кугеля. Потянувшись и зевнув, Кугель мелодично позвал: «Войдите!»

Дверь открылась; в каюту зашла Табазинта – младшая и, возможно, самая привлекательная из дочерей мадам Сольдинк – хотя, если бы от Кугеля потребовали высказать его суждение, он упорно защищал бы особые достоинства каждой из трех.

Природа наградила Табазинту пышной грудью и небольшими упругими ягодицами, оставив ей при этом тонкую гибкую талию; девушка приветствовала мир округлым лицом, украшенным копной темных кудрей и розовыми губами, обычно слегка поджатыми так, как если бы она сдерживала улыбку. Она принесла поднос и поставила его на столик у кровати, после чего, бросив скромный взгляд через плечо, собралась уходить.

Но Кугель остановил ее: «Табазинта, дорогуша! Сегодня прекрасная погода – я позавтракаю на квартердеке. Кроме того, передай мадам Сольдинк, что она может зафиксировать штурвал – ее смена закончилась».

«Как вам будет угодно, сударь», – Табазинта взяла поднос и вышла из каюты.

Кугель поднялся с кровати, освежил лицо надушенным лосьоном, прополоскал рот раствором одного из отборных бальзамов Сольдинка, после чего завернулся в легкий длинный халат из бледно-голубого шелка и прислушался… Послышались шаги мадам Сольдинк, спускавшейся по сходням. Глядя в иллюминатор, обращенный к носовой палубе, Кугель пронаблюдал за тем, как супруга экспедитора промаршировала в каюту, которую прежде занимал старший червячник Дрофо. Как только она скрылась из вида, Кугель вышел на среднюю палубу. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув прохладный утренний воздух, он взобрался на квартердек.

Перед тем, как сесть за стол, чтобы позавтракать, Кугель подошел к ютовому поручню, чтобы оценить состояние моря и продвижение судна. От горизонта до горизонта распростерлись гладкие воды – в них ничего не было видно, кроме отражения Солнца. Кильватерная струя выглядела достаточно прямолинейной (что свидетельствовало о совершенствовании навыков мадам Сольдинк), а коготь эскалабры указывал на юг.

Кугель одобрительно кивнул. Вероятно, мадам Сольдинк могла бы достаточно хорошо справляться с обязанностями рулевого. Навыки червячника, однако, не поддавались ее разумению, причем ее дочери тоже не проявляли особой наклонности к этому призванию.

Кугель уселся за стол. Одну за другой он приподнимал крышки блюд и заглядывал под них. Ему подали компот из приправленных пряностями фруктов, паштет из вареной печени морских птиц, кашу из дриста с изюмом, маринованные луковицы лилий и маленькие черные фрикадельки из грибков с гарниром из разноцветных макарон – вполне приличный завтрак, в стиле приготовления которого угадывалась умелая рука Меадре, старшей и самой прилежной из дочерей супруги экспедитора. Единственный раз, когда поварские обязанности были поручены самой мадам Сольдинк, она умудрилась изобрести нечто настолько неаппетитное, что Кугель больше не назначал ее в камбуз.

Кугель ел не торопясь. Между ним и миром установилась наиприятнейшая гармония – эту интерлюдию следовало продлевать и ценить, ею нужно было наслаждаться в полной мере. С тем, чтобы подчеркнуть такую редкую возможность, Кугель приподнял исключительно изящную, хрупкую чайную чашку и пригубил полупрозрачный нектар, заваренный из самой изысканной смеси душистых трав, принадлежавшей Сольдинку.

«Все в порядке!» – вздохнув, произнес Кугель. С прошлым было покончено, а будущее могло исчезнуть завтра, если не взойдет Солнце. Настоящее же оставалось настоящим, и с этим драгоценным мигом следовало обращаться чутко и бережно.

«Все в полном порядке!» – повторил Кугель.

И все же… Кугель тревожно оглянулся через плечо. В том, чтобы наслаждаться преимуществами быстротечной власти, не было ничего предосудительного – тем не менее, достигнув вершины, остается только спускаться, не правда ли?

Даже теперь, без какой-либо осознанной причины, Кугель ощущал в воздухе зловещее напряжение, инстинктивно угадывая, что в чем-то, каким-то образом ему угрожала опасность.

Вскочив на ноги, Кугель наклонился над левобортным поручнем. Черви, привлеченные половинными порциями приманки, работали с прохладцей, не прилагая особых усилий. Ничто не указывало на какое-либо нарушение заведенного распорядка. Правобортный червь вел себя таким же образом. Кугель медленно вернулся к накрытому столу.

Напрягая все свои мыслительные способности, Кугель пытался понять: что вызывало у него такое беспокойство? Он плыл на надежном судне, еды и питья было достаточно; мадам Сольдинк и ее дочери очевидно примирились с неизбежностью выполнения новых обязанностей, и Кугель мог поздравить себя с предусмотрительным, благожелательным и в то же время строгим управлением женской командой.

На протяжении нескольких часов после отплытия из Помподуроса мадам Сольдинк часто разражалась приступами ярости, каковые Кугель решил в конце концов пресечь – хотя бы для того, чтобы на борту поддерживалось какое-то подобие дисциплины.

«Мадам! – сказал Кугель. – Ваши истерические возгласы нарушают покой всех окружающих. Они должны прекратиться».

«Поработитель! Злобное чудовище! Лахарк, кеак!»

«Если вы не успокоитесь, я прикажу запереть вас в трюме», – ответил Кугель.

«Еще чего! – фыркнула мадам Сольдинк. – Кто станет выполнять твои приказы?»

«Если потребуется, я это сделаю сам! На борту необходима дисциплина. Отныне я – капитан этого судна и поэтому отдаю приказы. Мой первый приказ: придержите язык! Во вторых, соберите всю команду на средней палубе: я собираюсь обратиться к вам с речью».

Мадам Сольдинк и ее дочери неохотно выстроились в указанном Кугелем месте. Кугель поднялся на среднюю ступень сходен: «Уважаемые дамы! Буду очень благодарен, если вы внимательно прислушаетесь к моим словам». Переводя взгляд с одного лица на другое, Кугель улыбнулся: «Вот и хорошо! Я понимаю, что сегодняшние события не совсем устраивают ни вас, ни меня. В этом отношении я хотел бы вам кое-что посоветовать.

Прежде всего должен напомнить, что в любом плавании действуют морские законы, согласно которым приказы капитана должны выполняться быстро и беспрекословно. Каждому будет поручена доля необходимой работы. Я уже взял на себя функции управления. От вас, моей команды, ожидается добровольное усердное сотрудничество; если вы оправдаете мои ожидания, вы убедитесь в том, что я могу быть снисходительным, понимающим и даже ласковым руководителем».

Мадам Сольдинк резко выкрикнула: «Можешь идти ко всем чертям со своей снисходительностью! Отвези нас назад в Помподурос!»

Ее старшая дочь, Меадре, печально произнесла: «Помолчи, мама! Смотри в лицо действительности! Кугель не желает возвращаться в Помподурос – лучше всего было бы узнать, куда он, на самом деле, намерен плыть».

«Я предоставлю интересующие вас сведения, – сказал Кугель. – Наш пункт назначения – порт Валь-Омбрио на побережье Альмерии – это довольно далеко на юге».

«Ты шутишь! – потрясенно воскликнула мадам Сольдинк. – Южные воды полны смертельных опасностей! Это общеизвестно!»

Кугель холодно ответил: «Мадам, настоятельно рекомендую вам довериться суждению такого человека, как я, а не пустой болтовне саскервойских домохозяек».

Салассера посоветовала матери: «Кугель в любом случае будет делать все, что захочет – какой смысл ему возражать? Он от этого только разозлится».

«Правильно! – поддержал ее Кугель. – А теперь о работе, которая потребуется на борту. Каждой из вас придется стать, следуя моим указаниям, опытной червячницей. Так как времени у нас предостаточно, черви будут получать лишь половинную порцию приманки – это упростит дело для всех заинтересованных лиц. Кроме того, хотя с нами нет корабельного кока, Ангшотта, у нас есть более чем достаточный запас провизии, и в этом отношении я не вижу никаких причин себя ограничивать. Призываю вас максимально использовать и развивать свои кулинарные способности.

Сегодня я подготовлю предварительное расписание выполнения ваших обязанностей. Днем я сам буду нести вахту и наблюдать за тем, чтобы на борту все делалось по правилам. Возможно, следует упомянуть о том, что от мадам Сольдинк, учитывая ее почтенный возраст и высокое общественное положение, не потребуются услуги «ночной стюардессы». В том, что относится…»

Мадам Сольдинк сделала быстрый шаг вперед: «Постой-ка, не спеши! В чем будут заключаться обязанности „ночной стюардессы“, хотела бы я знать? И почему моя квалификация не соответствует этой должности?»

Кугель обратил взор к морскому горизонту: «Обязанности „ночной стюардессы“ более или менее самоочевидны. Ей предоставляется каюта на корме, где она следит за тем, чтобы удовлетворялись все потребности капитана. Это престижная должность – и, по всей справедливости, ее будут занимать по очереди Меадре, Салассера и Табазинта».

И снова мадам Сольдинк разволновалась: «Этого я и боялась! Я, Кугель, буду твоей „ночной стюардессой“! И не пытайся меня разубедить!»

«Все это очень замечательно, мадам, но ваши услуги потребуются у штурвала».

«Послушай, мама! – вмешалась Меадре. – Мы не такие хрупкие и беспомощные создания, как ты себе представляешь».

Табазинта рассмеялась: «Мама, особого расположения заслуживаешь ты, а не мы. С Кугелем мы как-нибудь справимся».

«Пусть решения принимает Кугель, – сказала Салассера. – В конце концов, он взял на себя всю ответственность».

Кугель произнес: «Предлагаю закончить на этом наше обсуждение. А теперь я должен – в первый и в последний раз! – упомянуть об обстоятельстве довольно-таки неприятного характера. Допустим, что кто-либо на борту «Галанте» – назовем эту персону Зитой в честь богини всего непредсказуемого и непознаваемого – допустим, что Зита решит исключить Кугеля из числа живущих в этом бренном мире. У нее было бы несколько возможностей для осуществления своего замысла: она могла бы отравить его пищу, разрезать ему глотку ножом или нанести ему удар по затылку и сбросить в море.

Благовоспитанные особы вряд ли станут замышлять подобные злодеяния. Тем не менее, я разработал план, позволяющий полностью предотвратить такое развитие событий. В глубине носового трюма я установлю разрушительное устройство, используя значительное количество взрывчатки, свечу и фитиль. Каждый день я буду открывать замок неприступной, окованной чугуном двери и заменять свечу. Если я этого не сделаю, свеча расплавится и подожжет фитиль. Взрыв пробьет брешь в корпусе судна, и «Галанте» камнем пойдет ко дну. Мадам Сольдинк, вы чем-то расстроены? Вы хорошо поняли то, что я сказал?»

«Слишком хорошо!»

«В таком случае позвольте мне закончить выступление. Мадам Сольдинк, вы можете встать за штурвал – я продемонстрирую вам основные принципы рулевого управления. Девушки, сначала приготовьте на всех обед, а потом мы займемся благоустройством различных кают».

У штурвала мадам Сольдинк продолжала предупреждать об опасностях южных морей: «Там полно кровожадных пиратов! Там водятся морские чудовища: синие кодорфины, трифвиды, двенадцатиметровые глубоководные призраки! Бури налетают со всех сторон и швыряют корабли, как щепки!»

«Будучи окружены такими опасностями, как выживают кровожадные пираты?»

«Кому какое дело, как выживают пираты? Любой нормальный человек горячо надеется на то, что все они утонут!»

Кугель рассмеялся: «Ваши страхи противоречат фактам! Мы везем товары, предназначенные для Юкоуну, в связи с чем они должны быть доставлены в Валь-Омбрио на берегу Альмерии».

«Это ты не имеешь никакого представления о фактах! Товары доставляются в Порт-Пардусс, а там наши торговые агенты организуют их дальнейшую перевозку. Нам следует плыть в Порт-Пардусс».

Кугель снова рассмеялся: «Вы меня за дурака принимаете? Как только „Галанте“ причалит в Порт-Пардуссе, вы станете вопить, призывая на помощь портовых вороловов. Повторяю: мы плывем на юг». Кугель пошел обедать, предоставив мадам Сольдинк возможность мрачно разглядывать эскалабру.

Утром следующего дня Кугель впервые почувствовал, что в окружающем его корабельном существовании что-то было не так. Но все его попытки определить, в чем именно состояло упущение, несоответствие или иное нарушение правильного распорядка, ни к чему не приводили. Судно функционировало нормально – хотя черви, следовавшие за половинной приманкой, выглядели несколько утомленными, словно ночью им пришлось долго и усердно работать. Кугель взял это обстоятельство на заметку: червям следовало ввести тонизирующее средство.

Сгущение высоких облаков на западном небосклоне предвещало сильный ветер – попутный ветер помог бы червям отдохнуть и набраться сил… Кугель недоуменно нахмурился. Дрофо научил его разбираться в изменениях цветовых оттенков, текстуры и прозрачности моря. Теперь возникало впечатление, что окружавший судно океан был точно таким же, как вчера. «Смехотворно!» – сказал себе Кугель; ему не следовало распускать воображение.

Вечером Кугель, глядя с кормы, заметил небольшой пузатый баркас, явно пытавшийся догнать «Галанте». Изучая баркас в подзорную трубу, Кугель сумел различить четырех плещущих «прихвостнями» тягловых червей мелковатой породы; черви эти недостаточно эффективно справлялись со своей задачей. Разглядывая палубу баркаса, Кугель распознал – настолько, насколько он мог об этом судить на таком расстоянии – силуэты Сольдинка, капитана Бонта, Пулька и нескольких других знакомых ему личностей, а на носу виднелась высокая задумчивая фигура человека, смотревшего в горизонт – несомненно, червячника Дрофо.

Солнце еще не зашло, но темнота должна была наступить часа через два. Не проявляя никаких внешних признаков тревоги, Кугель приказал спустить перед всеми червями корзины с двойной приманкой и влить каждому червю одну восьмую пинты тоника Рауза. «Галанте» быстро удалилась от преследовавшего ее баркаса.

Мадам Сольдинк с любопытством наблюдала за происходящим и наконец спросила: «Чей это был корабль?»

«Судя по всему, это торговцы с острова Жмей, – ответил Кугель. – Сомнительный народец, во всех отношениях. В дальнейшем постарайтесь держаться от них подальше».

Супруга экспедитора промолчала, а Кугель задумался над новой загадкой: каким образом Сольдинку удалось так скоро приблизиться к «Галанте» на тихоходном баркасе?

Когда сгустились сумерки, Кугель изменил курс, и превратившийся в точку баркас скрылся за горизонтом. Обращаясь к мадам Сольдинк, Кугель сказал: «Они плывут в другом направлении и к утру будут километрах в двадцати от нас». Он уже направился к себе в каюту, но заметил краем глаза луч света и обернулся: на корме горел чугунный фонарь.

Громко выругавшись, Кугель подбежал к фонарю и потушил его, после чего гневно повернулся к мадам Сольдинк: «Почему вы зажгли фонарь и ничего об этом мне не сказали?»

Мадам Сольдинк безразлично пожала плечами: «Во-первых, ты об этом не спрашивал».

«А во-вторых?»

«Во-вторых, на кораблях ночью зажигают фонари. Так поступают все осторожные моряки».

«На борту „Галанте“ не должны гореть никакие фонари, если я не отдам особое распоряжение».

«Как тебе будет угодно».

Кугель постучал пальцем по эскалабре: «Держите нынешний курс в течение часа, после чего снова поверните на юг».

«Глупость! Трагическое безумие!»

Кугель спустился на среднюю палубу и стоял, облокотившись на поручень, пока тихий перезвон серебряных колокольчиков не оповестил его о том, что подали ужин: стол с белой скатертью накрыли в кормовой каюте.

Блюда вполне соответствовали ожиданиям Кугеля, о чем он сообщил Табазинте, на чью долю сегодня выпали обязанности «ночной стюардессы». «В подливку к рыбе, пожалуй, положили слишком много укропа, – заметил он, – а десертное вино, „Бледное Монтрачио“, следовало бы выдерживать в погребе еще не меньше года. Тем не менее, в общем и в целом я не нахожу, к чему придраться – о чем ты можешь сообщить тем, кто работал в кухне».

«Сейчас?» – скромно спросила Табазинта.

«Нет, не обязательно, – ответил Кугель. – Это можно сделать и завтра».

«Завтра так завтра – торопиться некуда».

«Вот именно. Сейчас нам нужно обсудить другие вещи. Но прежде всего… – Кугель выглянул в обращенный к корме иллюминатор. – Я практически этого ожидал! Подлая карга снова зажгла фонарь на юте! Никак не могу понять – что она задумала? Какой смысл разжигать яркий огонь на корме? Мы же не плывем кормой вперед!»

«Наверное, она хочет предупредить другое судно, чтобы оно не столкнулось с нами в темноте. В последнее время они следовали за нами по пятам».

«Вероятность столкновения очень мала. Я не хочу привлекать внимание; наоборот, я хочу, чтобы нас не замечали».

«Все идет хорошо, Кугель. Тебе незачем беспокоиться, – Табазинта подошла и положила руки ему на плечи. – Тебе нравится моя прическа? Я опрыскала волосы особыми духами, они называются „Танженс“ – в честь сказочной красавицы».

«Согласен, твои волосы обворожительно ароматны – замечательные духи! Но мне нужно подняться на ют и сделать выговор твоей матери».

Гримасничая и улыбаясь, Табазинта пыталась удержать его: «Ах, Кугель! Как я могу доверять твоим комплиментам, если ты бежишь от меня впопыхах при первой возможности? Останься – и мы увидим, как ты меня ценишь! Пусть несчастная старуха стоит у штурвала».

Кугель уклонился от объятий: «Сдерживай любвеобильность до поры до времени, роскошная куколка! Я скоро вернусь и отдам должное твоим прелестям – вот увидишь!»

Кугель выбежал из каюты и поднялся на квартердек. Его опасения оправдались: фонарь ослепительно пылал. Не остановившись, чтобы выругать мадам Сольдинк, он не только потушил фонарь, но вынул из него оправу из ступенчатых линз, контактные язычки и сердечник из люминекса и выбросил эти компоненты в море.

Только после этого Кугель обратился к мадам Сольдинк: «Мое долготерпение истощилось. Если не борту этого судна зажгутся еще какие-нибудь огни, вас придется иметь дело с очень неприятными последствиями».

Мадам Сольдинк высокомерно промолчала. Проверив напоследок показания эскалабры, Кугель вернулся к себе в каюту. Выпив еще несколько бокалов вина и проведя несколько часов в развлечениях с Табазинтой, он крепко заснул – и этой ночью больше не возвращался на квартердек.

Разбуженный лучами утреннего Солнца, Кугель сел в постели, часто моргая – и снова его охватило странное ощущение какой-то неправильности в окружающей обстановке, часто беспокоившее его в последнее время. Он поднялся на квартердек, где у штурвала стояла Салассера. Кугель взглянул на эскалабру: коготь указывал прямо на юг.

Вернувшись на среднюю палубу, Кугель осмотрел червей; те лениво пошлепывали по воде прихвостнями, не слишком возбужденные половинными порциями приманки. Судя по всему, черви были здоровы, хотя казались слегка утомленными, а на спине левобортной твари появились первые признаки тимпа.

«Сегодня девушкам придется вымокнуть на спонсонах», – подумал Кугель. Впрочем, отработавшую смену «ночную стюардессу» можно было освободить от обслуживания червей.

Прошли еще два дня; Кугель проводил время в счастливой праздности, жадно наслаждаясь свежим морским воздухом, превосходной кухней и щедрой благосклонностью «ночных стюардесс». Единственным источником тревоги оставалось навязчивое, необъяснимое ощущение какого-то нарушения во времени и пространстве – хотя теперь он решил игнорировать наваждение так, как если бы его преследовали приступы «дежа вю».

Тем утром, когда Табазинта подала ему завтрак на квартердеке, Кугелю пришлось прервать приятную дегустацию блюд – он заметил неподалеку рыбацкое суденышко. Дальше, на юго-западе, виднелись смутные очертания острова, показавшиеся Кугелю настолько знакомыми, что он застыл в полном замешательстве. Опять «дежа вю»?

Взявшись за штурвал, Кугель заставил «Галанте» приблизиться к рыбацкой лодке – с нее забрасывали сети один пожилой человек и два подростка. Проплывая рядом, Кугель перегнулся через поручень и громко обратился к рыбакам: «Эй, на палубе! Что это за остров – там, вдали?»

Рыбак взглянул на Кугеля так, словно сомневался в его умственных способностях: «Лаусикая – как вам должно быть известно. Они там все чокнутые – на вашем месте я держался бы от них подальше».

Лаусикая? У Кугеля отвисла челюсть. Как это может быть? Неужели он стал жертвой магического сглаза?

Недоумевая, Кугель подошел к эскалабре: судя по ее показаниям, «Галанте» шла правильным курсом. Невероятно! Он отплыл из Помподуроса на юг, а теперь возвращался с севера! Теперь ему следовало срочно изменить курс – иначе он потерпит крушение у берегов того острова, откуда сбежал!

Кугель повернул судно на восток, и тень Лаусикаи пропала за горизонтом. После этого он снова направил судно на юг.

Стоявшая рядом мадам Сольдинк с отвращением поджала губы: «Снова на юг? Разве я не предупреждала о подстерегающих там опасностях?»

«Держите курс на юг! Не отклоняясь ни на йоту ни на восток, ни на запад! Мы плывем на юг, ясно? Север должен оставаться за кормой, а прямо по курсу должен быть юг!»

«Безумие!» – пробормотала мадам Сольдинк.

«Безумие? Для вас – может быть. Но не для меня, я в своем уме! Нельзя не признать, что во время нашего плавания у меня возникали странные ощущения. В частности, я никак не могу объяснить тот факт, что мы снова приблизились к Лаусикае, причем с севера. Возникает впечатление, что все это время мы плыли по кругу!»

«Волшебник Юкоуну сглазил „Галанте“, чтобы его чешуйки остались в сохранности. Таково самое разумное объяснение происходящему – и еще одна основательная причина для того, чтобы направиться в Порт-Пардусс».

«Об этом не может быть речи! – отрезал Кугель. – Я спущусь в каюту и подумаю. Сообщайте мне о любых необычных обстоятельствах».

«Поднимается ветер, – заметила мадам Сольдинк. – Возможно, начнется буря».

Кугель подошел к поручню: действительно, на северо-западе глянцевую черную поверхность моря возмутили хвосты грозового ливня. «Ветер поможет червям передохнуть, – заключил Кугель. – Не могу себе представить, почему они так обленились! Дрофо утверждал бы, что они слишком долго и тяжело работали, но я-то знаю, что это не так!»

Поспешив на среднюю палубу, Кугель отдал гитовы, спустил голубой шелковый парус и подтянул шкотовые углы. Парус надулся бризом – за бортом послышалось журчание струй.

Поставив удобное кресло так, чтобы он мог сидеть, положив ноги на бортовой поручень, Кугель устроился в нем с бутылью «Янтарной Розпаньолы» под рукой и принялся наблюдать за тем, как Меадре и Табазинта обрабатывали жабры внутреннего левобортного червя, у которого наблюдались первичные признаки коросты.

Дело шло к вечеру, и Кугель задремал, убаюканный ласковой килевой качкой. Когда он проснулся, серые хвосты дождя уже рассеялись; дул прохладный ветерок – «Галанте» рассекала морскую рябь, вдоль бортов расходились носовые волны, за кормой кипела кильватерная струя.

Салассера, дежурная «ночная стюардесса», подала чай в серебряном кувшине и несколько небольших пирожных, каковые Кугель поглотил в необычно рассеянном настроении.

Поднявшись из кресла, Кугель направился к штурвалу. Мадам Сольдинк тоже была не в духе. «Ветер ничему не помогает, – заявила она. – Лучше убрать парус».

Кугель отверг ее рекомендацию: «Держите курс на юг – туда, куда указывает эскалабра! И не отклоняйтесь от курса!»

Супруге экспедитора больше нечего было сказать, и Кугель спустился с квартердека.

Начинался закат. Кугель встал под носовым фонарем «Галанте» и, как это любил делать Дрофо, задумчиво смотрел в морскую даль. Сегодня западный небосклон представлял собой драматическую картину: разорванные полоски перистых облаков озарились пунцовым сиянием на фоне темно-синего неба. Прикоснувшись к горизонту, Солнце решило повременить, словно не желая покинуть этот мир и оставить его в темноте. Багровеющий шар дряхлого светила окружила мрачноватая сине-зеленая корона – Кугель никогда раньше не замечал подобное явление. Казалось, на поверхности Солнца пульсировал лиловый кровоподтек, напоминавший вяло сокращающегося полипа: предзнаменование? Кугель уже повернулся было, чтобы уйти, но задержался, пораженный внезапной мыслью, и взглянул наверх, на фонарь. Стеклянная оправа из ступенчатых линз, контактные язычки и сердечник из люминекса, удаленные Кугелем из фонаря на корме, здесь тоже отсутствовали.

«Изобретательные умы работают на борту „Галанте“! – подумал Кугель. – Тем не менее, им приходится иметь дело со мной, а меня не зря прозвали Пройдохой Кугелем».

Кугель оставался на носу еще несколько минут. Мадам Сольдинк и три ее дочери собрались на квартердеке, пили чай и краем глаза наблюдали за Кугелем. Кугель прислонился плечом к стойке фонаря, тем самым образуя изящный силуэт на фоне заката. Высокие облачка теперь приобрели оттенок подсыхающей крови; судя по тому, как их разбросало по небу, следовало ожидать, что поднимется ветер. Возможно, было бы предусмотрительно взять парус на рифы.

Закатные лучи погасли. Кугель размышлял о странностях своего плавания. «Галанте» спешила на юг под парусом целый день, а на следующее утро они проснулись севернее того пункта, откуда отправились в путь – загадка носила явно неестественный характер… Какое разумное объяснение, помимо магического вмешательства, можно было предложить? Эскалабра указывала направление, противоположное курсу судна?

Одна гипотеза сменяла другую в воображении Кугеля, и каждая была невероятнее другой. Одно особенно нелепое предположение вызвало у него невольную усмешку, и он уже собирался отвергнуть его вслед за другими, более вероятными догадками… Кугель резко выпрямился и вернулся к рассмотрению этой абсурдной идеи – так как, вопреки всему, в данном случае теория точно соответствовала всем фактическим обстоятельствам.

За исключением одного важнейшего аспекта.

Саботаж основывался на том допущении, что Кугель располагал недостаточными умственными способностями. Кугель снова усмехнулся, на этот раз слегка раздраженно – и после этого перестал усмехаться.

Тайны и парадоксы плавания «Галанте» становились предельно ясными. Врожденной галантностью Кугеля и его склонностью соблюдать правила хорошего тона явно злоупотребили, а его доверчивость использовали против него. Но теперь правила игры изменятся!

Перезвон серебряных колокольчиков оповестил его о том, что ужин подан. Кугель задержался еще на мгновение, чтобы обозреть горизонт. Бриз крепчал – мелкие волны часто разбивались о раздвоенный тупой нос «Галанте».

Кугель медленно перешел на корму и взобрался на квартердек, где мадам Сольдинк только что сменила свою дочь у штурвала. Кугель приветствовал ее сухим кивком, каковой она предпочла не заметить. Кугель присмотрелся к эскалабре: коготь указывал на юг. Подойдя к ютовому ограждению, Кугель как бы между прочим взглянул на фонарь. Стеклянных линз в оправе фонаря не было, но это еще ни о чем не говорило. Обратившись к мадам Сольдинк, Кугель сказал: «Благодаря попутному ветру черви смогут отдохнуть».

«Все может быть».

«Держите курс точно на юг!»

Мадам Сольдинк не соблаговолила ответить. Кугель спустился в каюту и занялся ужином, во всех отношениях удовлетворявшим его критическим требованиям. Блюда подавала очередная «ночная стюардесса», Салассера, которую Кугель находил не менее очаровательной, чем ее сестер. Сегодня вечером она причесала волосы в стиле «спансианских корибантов»; на ней было простое белое платье, опоясанное в талии золотистым шнурком – наряд, выгодно подчеркивавший ее стройную фигуру. Из трех дочерей Сольдинка, судя по всему, именно Салассера отличалась особой сообразительностью; она нередко удивляла Кугеля оригинальностью и проницательностью наблюдений.

Салассера подала Кугелю десерт: торт с пятью начинками разного вкуса. Пока Кугель наслаждался этим деликатесом, Салассера начала снимать с него башмаки.

Кугель передвинул ноги под стол: «Сегодня я хотел бы остаться обутым на некоторое время».

Салассера удивленно подняла брови. Как правило, Кугель готов был приступить к постельным удовольствиям сразу после поглощения десерта.

Но сегодня вечером Кугель оставил на тарелке недоеденный торт. Вскочив на ноги, он выбежал из каюты, поднялся на квартердек и поймал мадам Сольдинк с поличным: та вставляла светящийся сердечник в оправу фонаря.

«Насколько я помню, я строго запретил вам это делать!» – гневно произнес Кугель. Игнорируя возмущенные восклицания нарушительницы, Кугель удалил из фонаря функциональные компоненты и выбросил их в ночное море.

Спустившись к себе в каюту, Кугель сказал: «А теперь ты можешь снять мои башмаки».

Через час Кугель вскочил с кровати и завернулся в халат. Салассера приподнялась на коленях: «Куда ты идешь? Я только что придумала что-то новое».

«Скоро вернусь».

На квартердеке Кугель снова застал мадам Сольдинк врасплох: она зажгла несколько свечей и установила их в оправе фонаря. Кугель схватил свечи и выбросил их за борт.

Мадам Сольдинк протестовала: «Что ты делаешь? Мне нужен свет, чтобы правильно рулить!»

«Подсветки эскалабры вполне достаточно! Предупреждаю вас в последний раз!»

Проворчав что-то себе под нос, супруга экспедитора сгорбилась за штурвалом. Кугель снова вернулся в каюту. «Теперь посмотрим, что ты придумала! Подозреваю, однако, что по прошествии двадцати эонов в этом отношении трудно изобрести что-нибудь, о чем я еще не слышал».

«Вполне возможно, – с обворожительной простотой откликнулась Салассера. – Но разве это соображение нас остановит?»

«Разумеется, нет», – улыбнулся Кугель.

Они испробовали новаторское предложение Салассеры, а Кугель порекомендовал вариант, также оказавшийся успешным. После чего Кугель опять вскочил на ноги и собрался выбежать из каюты, но Салассера поймала его и привлекла обратно в постель: «Ты не находишь себе места, как пронырливый тонквиль! Что тебя все время беспокоит?»

«Поднимается ветер! Слышишь, как плещется парус? Нужно взглянуть – что там происходит?»

«Зачем себя утруждать? – не унималась Салассера. – Мама за всем присмотрит».

«Если она начнет убирать парус, ей придется оставить штурвал. И кто следит за червями?»

«Черви отдыхают… Кугель! Куда ты?»

Кугель уже выбежал на среднюю палубу, чтобы взять на гитовы парус, яростно хлеставший шкотами под порывами встречного ветра. Взойдя на квартердек, он обнаружил, что мадам Сольдинк, отчаявшись в своей способности справиться с управлением, покинула пост рулевого и спустилась в каюту.

Кугель проверил показания эскалабры. Коготь указывал в северном направлении; судно ныряло, рыскало и постепенно перемещалось кормой вперед. Кугель круто повернул штурвал; парус сразу наполнился ветром, хлопнув так громко, что Кугель испугался – не порвались ли шкоты? Раздраженные резкими толчками, черви выпрыгивали из воды, с шумом обрушиваясь на волны, снова ныряли и снова выпрыгивали, пока не разорвались их пояса – освободившись, черви уплыли в море.

«Все наверх!» – громко приказал Кугель. Никто не отреагировал. Кугель зафиксировал штурвал и, действуя в полной темноте, взял парус на гитовы; при этом хлещущие шкоты нанесли ему несколько болезненных ударов.

Теперь «Галанте» неслась по волнам прямо по ветру, в восточном направлении. Кугель отправился искать команду и обнаружил, что все они заперлись в каютах, а на приказы немедленно открыть дверь отвечали молчанием.

Кугель пинал крепко сколоченные двери, но в результате только ушиб ногу. Хромая, он вернулся на среднюю палубу и постарался по возможности надежно закрепить все на борту.

Ветер выл в снастях; судно начинало поворачивать, выходя из ветра. Кугель снова побежал вперед, выкрикивая приказы. Отозвалась только мадам Сольдинк: «Пойди прочь, оставь нас в покое! У нас морская болезнь!»

Кугель снова пнул дверь ее каюты, после чего, хромая еще сильнее, добрался до штурвала; прилагая немалые усилия, ему удалось заставить «Галанте» снова идти по ветру.

Всю ночь Кугель стоял у штурвала; штормовой ветер скулил и повизгивал, волны вздымались все выше, иногда разбиваясь о транец взрывом белой пены. Однажды, когда ударила такая волна, Кугель обернулся через плечо и заметил мерцание отраженного света.

Свет? Откуда?

Источником могли быть иллюминаторы кормовой кабины. Кугель не оставлял там никаких горящих светильников – то есть, их зажег кто-то другой в нарушение его строжайшего запрета.

Кугель не смел отойти от штурвала, чтобы погасить светильники… «Не так уж это важно», – успокаивал он себя. Сегодня ночью, в бурю, можно было зажечь над океаном настоящий маяк – и никто бы его не увидел.

Проходили часы; порывы ураганного ветра несли «Галанте» на восток. Кугель стоял у штурвала, как прикованный. Ожидание рассвета казалось ему невероятно долгим – но все-таки небо зарделось тускло-лиловатым румянцем. Наконец взошло Солнце, открыв взору бескрайнюю череду катящихся черных валов с белыми гребешками пены.

Ветер угомонился. Кугель убедился в том, что теперь судно могло плыть правильным курсом без его вмешательства. Кугель болезненно распрямился, расправив руки, сжимая и разжимая онемевшие пальцы. Спустившись к себе в каюту, он обнаружил, что кто-то действительно установил два светильника в обращенном к корме иллюминаторе.

Кугель погасил лампы, снял халат из бледно-голубого шелка и надел свой обычный костюм. Напялив на голову трехъярусную шляпу с пряжкой, украшенной «брызгосветом», он поправил ее слегка набекрень, чтобы произвести наилучшее впечатление, и решительно вышел на палубу. Мадам Сольдинк и ее дочери уже сидели за столом в камбузе и завтракали пирожными с чаем. Никто из них не проявлял никаких признаков морской болезни – по сути дела, они выглядели хорошо отдохнувшими и невозмутимыми.

Повернув голову, мадам Сольдинк смерила Кугеля взглядом с головы до ног: «Зачем ты пришел, что тебе нужно?»

Кугель вежливо ответил, ледяным тоном: «Мадам, да будет вам известно, что я догадался о всех ваших планах».

«Неужели? Обо всех вообще?»

«О тех, которые имеют для меня значение. И они не делают чести вашей репутации».

«О каких планах ты догадался? Будь так любезен, поясни».

«Как вам будет угодно, – чуть поклонился Кугель. – Должен признать, что ваш замысел в какой-то мере изобретателен. Мы плыли на юг при свете дня, но медленно – вы просили, чтобы червям спускали половинную приманку, так как им нужно было отдохнуть. Ночью же, когда я спал, вы направляли судно на север».

«Точнее, на северо-восток».

Кугель отмахнулся от несущественной поправки: «Затем, когда червям ввели тонизирующий состав и предложили двойную приманку, вы пытались рулить таким образом, чтобы „Галанте“ оставалась в районе Лаусикаи. Но я вас на этом поймал».

Мадам Сольдинк презрительно усмехнулась: «Нам надоело это плавание – мы возвращались в Саскервой».

На какое-то мгновение Кугель был ошарашен. Дерзость заговора превзошла его ожидания. Он скрыл растерянность, однако, и беззаботно продолжал: «Какая разница? Я с самого начала чувствовал, что мы оставались в прежних водах, что вызывало у меня недоумение – до тех пор, пока я не заметил, в каком плачевном состоянии находились черви, и тогда все стало ясно. Тем не менее, я терпел ваш саботаж, ваши мелодраматические усилия меня забавляли! Тем временем я наслаждался заслуженным отдыхом и превосходной кухней…»

«Я, Табазинта и Салассера – все мы плевали в каждое блюдо! – резко вмешалась Меадре. – Мама иногда тоже заходила в камбуз – не знаю, что она там делала».

Кугелю стоило больших усилий сдержаться и сохранить апломб: «Ночью меня развлекали и тешили от души, и по этому поводу, по меньшей мере, у меня нет никаких претензий».

«Не воображай, что нам это нравилось, – вставила Салассера. – Пока ты пыхтел и лапал нас холодными руками, мы изнывали от скуки».

«Я от природы снисходительна, – прибавила Табазинта, – но, по правде говоря, твои постельные способности совершенно неудовлетворительны. Кроме того, тебе следовало бы избавиться от привычки присвистывать сквозь зубы».

«Ваши замечания бесполезны в том, что касается целей нашей дискуссии, – натянуто отозвался Кугель. – Уверяю вас, что в дальнейшем…»

«В каком таком дальнейшем? – спросила мадам Сольдинк. – Ничего „дальнейшего“ не будет. Твоим дурачествам приходит конец».

«Плавание продолжается, – высокомерно возразил Кугель. – Пользуясь умеренным попутным ветром, мы снова направимся на юг».

Мадам Сольдинк громко рассмеялась: «Это не просто ветер. Это муссон. Его направление меняется каждые три месяца. Когда я решила, что плыть в Саскервой непрактично, я направила „Галанте“ туда, где муссон отнесет нас в эстуарий Большого Чейнга. Все в порядке – мастер Сольдинк и капитан Бонт об этом знают, я им просигналила. Они будут потихоньку следовать за нами, пока мы не причалим в Порт-Пардуссе».

Кугель тоже весело рассмеялся: «Очень жаль, мадам, что столь хитроумный замысел ни к чему не приведет». Церемонно поклонившись, он удалился из камбуза.

Кугель тут же отправился в хранилище судовых документов на корме и проконсультировался с папкой навигационных карт. Эстуарий Большого Чейнга вдавался глубоко в континент – вверх по течению реки находились так называемые степи Рухнувшей Стены. К северу от устья в океан выступал тупоконечный полуостров Гадор-Поррада – судя по всему, почти необитаемый, хотя на его побережье значился поселок Таствольд. К югу от Чейнга находился еще один полуостров, Драконов Перешеек», в отличие от Гадор-Поррады узкий и длинный. Драконов Перешеек тянулся в море на значительное расстояние и заканчивался россыпью скал, рифов и небольших островков, Драконовых Клыков. Кугель внимательно изучил карту, после чего захлопнул папку с судьбоносным стуком. «Так тому и быть! – сказал он себе. – Доколе? Доколе буду я утешаться несбыточными надеждами и обманчивыми снами? Тем не менее, все будет хорошо… Посмотрим, как у нас идут дела».

Кугель взошел на квартердек. На горизонте нельзя было не заметить точку, при рассмотрении в подзорную трубу оказавшуюся тем самым пузатым маленьким баркасом, от которого «Галанте» ускользнула несколько дней тому назад. Даже в отсутствие червей, применяя удачные тактические приемы, он мог с легкостью обогнать столь неуклюжее суденышко!

Кугель подвязал шкоты, круто повернув парус к правому борту, после чего взбежал на квартердек и крутанул штурвал так, чтобы судно развернулось левым галсом и направилось примерно на север.

На баркасе заметили его маневр и тоже повернули, чтобы перерезать Кугелю путь и вынудить его плыть к эстуарию, но Кугель не дал себя запугать и держал курс на север.

Справа уже виднелся низкий берег Гадор-Поррады; слева грузно переваливался по волнам пузатый баркас.

Приложив к глазу подзорную трубу, Кугель различил на носу баркаса долговязую фигуру Дрофо, сопровождавшего знакомыми жестами приказ спустить червям тройную приманку.

Мадам Сольдинк и ее дочери вышли из камбуза и неотрывно смотрели на баркас, причем супруга экспедитора начала кричать на Кугеля, приказывая ему прекратить сопротивление, но ее вопли относило в сторону ветром.

Корпус «Галанте» не был приспособлен к плаванию под парусом – судно сильно сносило в подветренную сторону. Для того, чтобы плыть как можно быстрее, Кугель уступил ветру и повернул на несколько румбов к востоку, в связи с чем судно стало приближаться к низкому берегу полуострова. Тем временем баркас неуклонно стремился наперерез. Кугель отчаянно рванул штурвал, надеясь сделать неожиданный крутой поворот фордевинд, который привел бы в замешательство команду баркаса, не говоря уже о мадам Сольдинк. Пытаясь достигнуть максимального эффекта, он спрыгнул на палубу и подвязал шкоты, но прежде, чем он успел вернуться к штурвалу, судно снова понеслось по ветру.

Снова поспешив на квартердек, Кугель схватился за штурвал, стараясь повернуть судно так, чтобы ветер дул с правого борта. Когда Кугель взглянул на близкое побережье полуострова Гадор-Поррада, перед ним открылось любопытное зрелище: стайка длинноногих морских птиц, казалось, вышагивала по поверхности воды. Кугель изумленно уставился на них; тем временем птицы бродили туда-сюда, то и дело опуская головы, чтобы подобрать с поверхности что-то съедобное.

«Галанте» замедлилась и мягко остановилась. Кугель понял, что судно застряло на грязевых отмелях Таствольда.

Недаром птицы ходили по воде аки по суху!

Меньше чем в полукилометре от «Галанте», в еще достаточно глубоких водах, бросил якорь пузатый баркас. Мадам Сольдинк и ее дочери возбужденно размахивали руками. Кугель не стал терять время и не попрощался с ними. Спустившись на спонсон, он спрыгнул в грязь и, барахтаясь, стал пробираться к берегу.

Глубокий, вязкий, отвратительно пахнущий ил затруднял продвижение. Из него поднялся толстый ребристый стебель с шарообразным глазом на конце, пристально наблюдавший за Кугелем; два раза на Кугеля нападали клешневые ящерицы – ему едва удалось их обогнать.

Наконец Кугель выкарабкался на берег. Поднявшись на ноги, он увидел, что находившиеся на баркасе преследователи уже взошли на борт «Галанте». В одной из фигур Кугель распознал Сольдинка: экспедитор указывал рукой на Кугеля и грозил ему кулаком. В тот же момент Кугель вспомнил, что оставил в каюте все приобретенные им деньги – в том числе шесть золотых центумов, полученных от Сольдинка за червя Фускуля.

Мысль об этой потере нанесла Кугелю тяжкий удар. У поручня «Галанте» к Сольдинку присоединилась его супруга – она тоже грозила беглецу оскорбительными жестами.

Не удостоив ответом торжествующих преследователей, Кугель отвернулся и побрел по берегу.