Глава IX

Философствуй, фантазируя

ФИЛОСОФСКИЙ ВООБРАЖАРИУМ

Воображение! Без этого качества нельзя быть ни поэтом, ни философом, ни умным человеком, ни мыслящим существом, ни просто человеком.

Дени ДИДРО

Иногда, чтобы понять, необходимо представить. Подключить воображение и создать яркий наглядный образ познаваемого. К примеру, супердоступная визуализация научного знания вроде таблицы Менделеева, планетарной модели атома, кругов Эйлера (боже храни тех, кто это придумал), и оп – ты уже не плачешь от осознания собственного невежества и неспособности разобраться в высоких материях. Разумеется, химические элементы не выстраиваются в ряд в реальном мире, это всего лишь иллюстрация общей идеи, лежащей в основе абстрактно-логического знания. Разница визуализированного научного представления и обычного зрительного образа в том, что картинка создана, чтобы выразить главную мысль исследователя, то, что он считает существенным для понимания. Она нереальна, плод воображения. Но ее гносеологический потенциал недооценить нельзя. А как обстоят дела с «иллюстрациями» в философии? Что делать, если роняешь слезу, заблудившись в ее понятийных дебрях? Представь (воображение на изготовку), я буду тебе долго и нудно рассказывать про учение о душе в философии Платона. Ты послушаешь, кивнешь понимающе и забудешь об этом через два часа, разумеется. Другое дело, если, рассказывая, я добавлю, что в «Федре» Платон дает читателю красочную мифологическую иллюстрацию своей концепции. Уподобив душу крылатой колеснице с возницей, в которую запряжены два коня: один покладистый – белой масти, другой – черный, отличающийся скверным нравом, философ проводит параллель с тремя началами в человеке. Разумную часть души символизирует возничий; яростный дух – это белый конь (отвечает за нашу тягу к справедливости, благодаря ему мы устраиваем голодовки, идем на митинги, стоим на своем, даже если приходится испытывать муки и лишения), а конь черной масти – вожделение, наши телесные хотения: голод, жажда, желание лопать пузырьки на полиэтиленовой пленке для упаковки. К тому же черныш волочит за собой принципы и разум, когда мы влюбляемся. По Платону, так и живем, каждый день пытаясь держать поводья ровнее, пока окружающие делают ставки, какая лошадь придет к финишу первой.

С чего такой познавательный и мнемонический успех? Потому что умозрительный по своей природе предмет философской рефлексии обрел «плоть», благодаря образной форме изложения. Но рано радоваться, не любой философский текст можно так легко визуализировать.

Философия стремится увидеть мир как целое, добраться до его предельных оснований. Она имеет дело со смыслами, а не с конкретными явлениями. Отсюда трудности с представлением философских идей в виде комиксов и особенности ее языка (те, которые помогают молниеносно уснуть, если оказываешься с томиком чего-то философского один на один). Но кто ты – тварь дрожащая или воображение имеешь? Если человеческая культура – это зеркало, в отражении которого мы видим самих себя и окружающий мир, то философия – волшебное зеркало, наподобие того, которое использовали Гарри Поттер или доктор Парнас. Его сила и искушение в том, что оно может гораздо больше, чем просто показывать вещи такими, какие они есть. Благодаря философии ты нырнешь в мир фантазий, где все становится возможным. Фарфоровый чайник, вращающийся вокруг солнца, острая бритва, которая режет сущности, или пещера, в которой находится все человечество.

В ЭТОЙ ГЛАВЕ МЫ ПОБОРЕМСЯ СО СКУКОЙ ПРИ ПРОЧТЕНИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, ПОДКЛЮЧИВ К ИЗУЧЕНИЮ ВООБРАЖЕНИЕ. ЗАЙМЕМСЯ ЧЕМ-ТО ПОХОЖИМ НА ТИБЕТСКОЕ ИСКУССТВО ВИЗУАЛЬНОЙ МЕДИТАЦИИ – В ПРОЦЕССЕ ОСВОЕНИЯ НОВЫХ ИДЕЙ НАУЧИМСЯ РАЗВОРАЧИВАТЬ В СОЗНАНИИ ОБРАЗЫ, ИНТЕГРИРУЯ ЗАТЕМ В СВОЮ КАРТИНУ МИРА.

УЗНАЕМ, КАК НЕ ПОРЕЗАТЬСЯ БРИТВОЙ ОККАМА, И ВИДЕЛ ЛИ ГАГАРИН ЧАЙНИК РАССЕЛА НА ОРБИТЕ. А ТАКЖЕ ОТВЕТИМ НА ВОПРОС «ДОЛЖНА ЛИ ФИЛОСОФИЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ МЕТАФОРЫ?»

На каком языке говорят

• с нами философы? •

Язык философии – это что-то среднее между специальной терминологией и обыденным языком с присущей ему многозначностью. Философия говорит о реальности во всех ее проявлениях, но скорее как о теоретической модели, абстракции. Для этого мыслители выходят за границы привычного нам смыслового и языкового пространства. То есть даже рассуждая о чем-то, хорошо известном и вербализованном вдоль и поперек в естественном языке, философия создает иное семантическое поле. Например, слово «субстанция», используемое как синоним материала, из которого что-то сделано, приобретает значение чего-то неизменного, как раз-таки предельного (к вопросу о предмете философского знания); того, что существует благодаря самому себе и в самом себе; как внешний аспект бытия, сущность явлений.

Обыденный и философский взгляды на мир, влияющие на особенности изложения информации, можно сравнить с близорукостью и дальнозоркостью. Обычный человек видит окружающую реальность как совокупность предметов, расположенных вблизи него, в пределах его жизненного опыта. А философ не различает предметы в многообразии отдельных свойств и форм (стол, стул, невыщипанные брови), которые можно разглядеть, только находясь близко-близко, его глаза фиксируют то, что находится вдали (метафорично, конечно) – бытие, субстанцию, идеи и так далее. Что, кстати, вовсе не означает, что философское знание и философы не от мира сего и заняты они исключительно «вечными» проблемами. Просто нам иногда не хватает навыков абстрактного мышления, чтобы вообразить явления в философском ключе. Для таких, как мы, и для того, чтобы ускорить процесс понимания, отчасти упростив его, философы прибегают в своих текстах к образам и метафорам. Комплекс прочных ассоциаций позволяет представить новое видение привычных вещей в свете уже освоенного человеком и всей культурой. И вызывает у читателя личный эврика-эффект.

Идеи, поданные через систему красочных аллегорий, динамику ситуаций и символизм, как цветы, раскрываются в сознании читателей. Требуется только воображение, чтобы такой сад расцвел и в твоей голове.

• Зачем философу воображение? •

Аристотель определял воображение как состояние ума или его свойство, позволяющее порождать образы, не сводимые к образам чувственного восприятия или понятиям, отражающим предметы и явления в обобщенной форме. В воображении ум следует за ощущением, но как бы преодолевает его, доставляя материал для дальнейшего размышления и вынесения суждений. То есть для того, чтобы представить единорога, необходимо сначала увидеть коня и рог в отдельности, и только тогда при участии воображения возможно помыслить их вместе.

Немецкий философ Иммануил Кант поднимает статус воображения как познавательной способности. Разделив способность воображения на продуктивную и репродуктивную, философ приписывает первой стремление к познанию бесконечности. Репродуктивное же только копирует и воспроизводит образы и, с его точки зрения, относится к психологии, но не к философии. Другое дело продуктивное воображение – это способность сознания иметь дело с предметами, и в том случае, если мы их не воспринимаем в данный момент (может, даже не воспринимали-видели-слышали никогда). Оно уносит нас за горизонты реального, чтобы мы могли созерцать предметы, которых не существует.

Какой толк от подобного созерцания? Воображение – ключ к творчеству, считал Томас Гоббс, а еще от него зависят воля, эмоции, желания человека. Философы давно овладели этой способностью, поставив на службу своему делу в мыслительных экспериментах, например. Интеллектуальные упражнения такого рода позволяют мыслителям прояснять используемые концептуальные схемы, опробовать их на практике (пусть только в своей голове) и полемизировать с представителями других философских течений.

В общем, если сильно захотеть (и хорошенько повоображать), можно не только в космос полететь, но и найти ответы на философские вопросы: иллюзорно ли наше восприятие мира, существует ли Бог и почему красавчик из бара не перезвонил.

Пещера Платона

Миф о пещере – одна из самых известных философских аллегорий, которая положила начало множеству дискуссий о восприятии реальности. В седьмой книге «Государства» Сократ (любимый персонаж диалогов Платона) использует образ пещеры с узниками в разговоре с Главконом для того, чтобы показать, что познание требует усилий и свободы от оков иллюзорности.

Ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию…

Посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет.

С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков.

Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная – глянь-ка – невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

– Это я себе представляю.

– Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

– Странный ты рисуешь образ и странных узников!

– Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

WTF, или Философия Платона

• за три минуты •

Платон – философ-идеалист. Но это не значит, что он такой весь правильный чувак, склонный не замечать несовершенств окружающего мира и верить в то, что возможно нарисовать две одинаковые стрелки на веках.

В философии идеализм – это направление, в котором духовное считается первоосновой сущего. То есть сознание, идеи первичны, а материя вторична. Если проще, то ты живешь как мыслишь, а не мыслишь, как живешь. Все, что существует в мире, сначала появилось в виде идей, а уже потом получило осязаемую форму. «Мысли материальны» – выражение из того же набора.

Платон как идеалист намбер ван делил мир на умопостигаемый (познаваемый разумом) и чувственный, воспринимаемый человеком.

Мир идей (умопостигаемый) – настоящая реальность, которая состоит из эйдосов (идей), а те в свою очередь вечны и обладают онтологическим статусом (попросту существуют), в отличие от постоянно изменяющихся конечных вещей. Например, где в сверхчувственном мире существует идея маленького черного платья (не опять, а снова), а в нашем мире чувственных вещей есть миллион разных по длине, материалу, фасону маленьких черных платьев. Но есть между этим миллионом платьев что-то общее – сама суть этой задумки мадемуазель Коко. Независимость, сексуальность, стиль вне трендов.

Платон одобрил бы пример, потому что для него в эйдосе не должно быть составных частей. Идея маленького черного платья – это то, что определяется только через саму себя, а не через бесконечные признаки. Нельзя сказать другу: «Купи мне такое вот платье без рукавов, которое чуть ниже колен, без заметной фурнитуры и т. д.» Потому что он все равно купит не то. Оно может больше или меньше походить на платье в твоей голове, которое попало туда путем припоминания увиденной когда-то идеи маленького черного платья. Твоя душа (ее разумная часть) летала когда-то среди эйдосов, отсюда и образ наряда в твоем сознании (его душа, видимо, летала у эйдосов видеоигр). Вообще каждый раз, когда мы изучаем что-либо, согласно Платону, мы всего лишь вспоминаем то, что уже видели в мире идей (до телесного воплощения). Все еще не слишком понятно? Может, пора добавить пещерные аналогии и мощности в воображариум. Например, ты была счастливой обладательницей коллекции наклеек с «Зачарованными», но мама (ошибочно) решила, что раз тебе уже 25 лет, можно от нее избавиться. Ты плакала трое суток, потому что твоя самая дорогая вещь за всю историю личностного становления уничтожена. Так бы и упивалась печалью, если бы не Платон. Он подошел к тебе, лежащей с тазиком мороженого, обнял за плечи и произнес: «Глупышка, вещи подвержены разрушению, а идеи – нет. Твои наклейки не просто одни из тысяч существующих, но они есть лишь тени на стенах пещеры, отбрасываемые самой вечной идеей „Наклейки по сериалу „Зачарованные““. Если иметь представление, что собой представляет сам эйдос твоих наклеек, можно напечатать еще столько, чтобы хватило выложить дорогу от маминого дома к загсу / престижной работе / кандидатской диссертации (нужное подчеркнуть), во имя которого были отняты наклейки и дотридцатилетний период детства». К тому же часть твоей коллекции была не лучшего качества, что означает, что наклейка, в которой, допустим, у Прю не допечатали ухо, далека от эйдоса – центральной оси любой вещи. А зачем тебе тогда что-то далекое от совершенства? Ведь чем вещь прекраснее, тем больше она похожа на неподражаемый оригинал – эйдос, а не на жалкую пародию – наш мир. Если следовать аналогии с пещерой, вещи – это тени эйдосов, доступные нашим органам чувств. Мы сидим спиной к свету и видим только отражение реальности на стенах пещеры. Если мир чувственный, даваемый нам в ощущениях, вторичен к умопостигаемому миру идей, то кто создал его? Платон говорит о разумном демиурге. Но это уже другая история.

Вернемся к пещере. Каждый из нас сидит прикованным к чувствам и ощущениям. Все, что мы воспринимаем – тени, которые мы принимаем за реальность. Чтобы выйти на свет Солнца, придется не только освободиться, но и быть готовым к тому, что после театра теней и мрака пещеры подлинная реальность покажется слишком яркой. Чтобы постигнуть истинную причину бытия и знания, приучи глаза к свету – Платон предлагает каждому сначала заняться математикой как наукой, не опирающейся на чувственные образы. И только потом двигаться к еще более абстрактному знанию чистых понятий вроде красоты, справедливости, блага. Сложность познавательной деятельности еще и в том, что, вернувшись в пещеру, чтобы рассказать другим о реальном мире, человек столкнется с непониманием и недоверием со стороны других узников. Быть мыслителем значит быть готовым к непониманию. Философы отличаются от обычных людей тем, что могут выйти из темноты и обманчивости эмпирического опыта, благодаря пониманию сущности вещей и крутым очкам Ray-Ban, которые выдают тем, кто в силах поставить вопрос о природе реальности и нашем восприятии критически.

• Пещерный человек сегодня •

Уместна ли платоновская мифологема вне контекста его философии? Без эйдосов и вещей, без дракончика Мушу из мультика «Мулан», который использовал возможности пещеры Платона, чтобы немного подкорректировать собственный размер. Думаю, да.

Как ты воспринимаешь мир сегодня? Чаще всего через призму СМИ. Хочешь узнать, как дела в лесах Амазонии, сколько круассанов съедают в день французы или сколько человек пришло на митинг в далекой Венесуэле, включаешь телевизор или загружаешь компьютер. Но как проверить, что вся информация, которая станет потом основой твоего восприятия реальности, подлинная, а не иллюзорная? Ты смотришь выпуск новостей и даже не догадываешься, что перед тобой – предметы или тени, отбрасываемые на стены новой цифровой пещеры? На меня не смотри, я тоже не знаю, может, мы рядом кандалами звеним.

Чайник Рассела

Бертран Рассел – английский математик и философ, в 1952 году отправил в редакцию журнала Illustrated Magazine свою статью «Существует ли Бог?», которая из-за своего скандального характера так и не была опубликована (работа увидела свет позже). Не грусти, Рассел и его интеллектуальное наследие не прозябали в безызвестности.

Лорд, выпускник Кембриджа, лауреат Нобелевской премии по литературе, был активным участником философских и общественных баталий XX века. Ему было настолько не все равно, что происходит как в мире, так и в головах людей, что последний раз (не первый) его арестовывали в возрасте 89 лет за участие в митинге против ядерного оружия.

Будучи популяризатором светского философского мышления, он боролся еще и против религии, точнее ее закостеневшей в догматике мировозренческой модели. Плохой мальчик логического позитивизмадразнил представителей церкви своими размышлениями о спорном характере доказательствах бытия Бога. Вы можете почитать его диспут с отцом Фредериком Чарльзом Коплстоном (историком-иезуитом), где Рассел, отказываясь верить в божественное происхождение моральных установок, забавно троллит оппонента пассажами вроде: «Либо бог говорит лишь с очень небольшой частью человечества – включая вас, либо он намеренно говорит неправильные вещи, когда обращается к дикарям».

Знаменитая чайная аллегория из статьи «Существует ли Бог» как бы продолжает вечный спор с верующими, неутихающий в голове Рассела.

Многие верующие ведут себя так, словно не догматикам надлежит доказывать общепринятые постулаты, а, наоборот, скептики обязаны их опровергать. Это, безусловно, не так. Если бы я стал утверждать, что между Землей и Марсом вокруг Солнца по эллиптической орбите вращается фарфоровый чайник, никто не смог бы опровергнуть мое утверждение, добавь я предусмотрительно, что чайник слишком мал, чтобы обнаружить его даже при помощи самых мощных телескопов.

Но заяви я далее, что, поскольку мое утверждение невозможно опровергнуть, разумный человек не имеет права сомневаться в его истинности, то мне справедливо указали бы, что я несу чушь.

Однако если бы существование такого чайника утверждалось в древних книгах, о его подлинности твердили каждое воскресенье и мысль эту вдалбливали с детства в головы школьников, то неверие в его существование казалось бы странным, а сомневающийся – достойным внимания психиатра в просвещенную эпоху, а ранее – внимания инквизитора.

Параллель между фарфоровым чайником без фиксируемых приборами физических характеристик и божественным, по мнению Рассела, должна заставить задуматься, о том, почему мы не хотим применять логику для объяснения того, что считаем непреложной истиной. Потому что боимся попасть в абсурдную ситуацию, пытаясь разглядеть чайник в небе? Или потому, что это в корне изменит наше представление о мире?

Предмет, запущенный Расселом в космос, переносит бремя доказательства с того, кто сомневается в существовании Бога, на того, кто в это верит. То есть не я, допустим, должна убедить тебя, что Бога / Деда Мороза / Принца на белом коне не существует, а ты, что что-либо (в данном случае Бог, Дед с посохом и подарками и идеальный спутник жизни, не разбрасывающийся носками и обещаниями) все-таки реально. В любом споре о наличии/отсутствии чего бы то ни было не скептикам надлежит искать аргументы «ПРОТИВ», а приверженцам догматов – доводы «ЗА».

• Атеист ли Бертран Рассел? •

Атеизм – одна из форм свободомыслия, которое в свою очередь представляет собой широкое духовное течение, постулирующее право человеческого разума на критический взгляд. Даже там, где это было недопустимо. Например, в вопросах религии и религиозных организаций. Свободомыслие – феномен сложный и неоднозначный – проявляется в различных видах: антиклерикализме, богоборчестве, скептицизме, атеизме, пантеизме, деизме и других. Эти направления имеют одну основу – свободу мысли, но разные позиции по ряду постулируемых тезисов, в том числе и о существовании высших сил. Антиклерикалы не отрицают религию как таковую (и веру в Бога, следовательно), они выступают против религиозных организаций и духовенства. Например, Джордано Бруно мог бы быть антиклерикалом, но его сожгли на костре инквизиции. Суть богоборчества понятна еще из названия, а легко представить типичного богоборца в образе Прометея – титана, похитившего у олимпийских богов (они не хотели делиться, оставив человечество без защиты перед ужасами существования и возможности заварить «Доширак», что суть одно и тоже) огонь, и передавшего его людям.

Религиозный скептицизм – это о сомнениях в авторитетах по части веры и еще в миллионе вопросов, вроде «что сегодня надеть?» Пантеисты не верят в бога, каким мы его знаем по авраамическим религиям (антропоморфного – вроде старика с бородой или Моргана Фримена из фильма «Брюс Всемогущий»). Для них бог выступает чем-то всеобъемлющим, как природа или Вселенная. Деизм исповедуют те, кто считает, что мир сотворен Богом, но после акта творения тот отошел от дел, оставив систему на самоподдержании. Никакой тебе мистики, посмертной кары и текстов-откровений.

Атеизм – это мировоззрение, в котором нет места религиозным представлениям. Он сам по себе тоже неоднороден – вульгарный, научный, прагматический, но во всех формах отстаивает идеи естественного происхождения явлений. Бога нет, как и всего, что считают сверхъестественным (да, даже Деда Мороза). Критики видят в подобной уверенности относительную слабость краеугольного постулата атеистов, утверждая, что активное неверие – разновидность веры. Веры в то, что Бога нет. Ведь вера в отсутствие тоже вера.

Бертран Рассел определял свою позицию иначе. Философ считал себя агностиком. Это философское учение, отрицающее возможность познания мира. Агностики не упорствуют в полемике с теистами и атеистами. Раз мы не можем доказать существование Бога, как не можем доказать и обратного, надо перестать спорить на эту тему и заняться чем-то другим.

Бритва Оккама

О монахе-философе известно немного. Он родился в небольшой деревушке близ Лондона где-то между 1280–1285 годами и в 1313–1314 годах вступил в католический орден францисканцев, успев к этому времени поучиться не абы где, а в Оксфорде.

Но его карьера теолога оказалась под угрозой после того, как Оккам засветился в дискуссии об апостольской бедности с Папой Римским Иоанном XXII. Спорили они о том, должен ли орден обладать правом собственности на имущество. Началось все с того, что францисканцы – нищенствующий орден, приняв обет, они отказывались владеть чем-либо, а все необходимое для жизни отдается монахам. Разумеется, на практике выходило иначе, а тут еще папа решил закрепить право собственника за ними, что крайне возмутило благочестивых. Германский император Людвиг Баварский поддержал Оккама и его сторонников, выведя конфликт на новый уровень – противостояния светской и духовной власти. За что философ потом был отлучен от Церкви. Очень это все интересно, но «при чем тут бритва?» – спросишь ты резонно. Преданный анафеме Оккам наточил опасную бритву, обновил тонзуруи пошел мстить обидчикам. Что (конечно же) неправда. Никакого средневекового хоррора вперемешку с боевиком не будет. Бритва Оккама – название методологического принципа, следуя которому из двух объяснительных теорий нужно выбирать ту, что проще. Сбривая лишнюю сложность в аргументации, Оккам призывает не плодить понятия попусту: «Сущности не следует умножать без необходимости».

В такой формулировке принцип бритвы встречается в сочинениях философа. Но в философский обиход ввел его под названием бритвы Уильям Гамильтон в 1852 году. А там понеслось.

Что бы такого нам побрить, или Как

• использовать принцип простоты •

Бритва Оккама необходима, чтобы поддерживать интеллектуальную гигиену и бороться с множеством лишних допущений (новых понятий, дополнительных определений). Что бы ты ни изучала, сначала установи, «какие сущности явно присутствуют, и формулируй все в терминах этих сущностей».

Чем больше теоретических допущений ты вводишь, тем больше шансов облажаться в выстраивании доказательства. Например, ты ночью услышала странный шум из шкафа. Сразу вспоминается мультик «Корпорация монстров», а значит, возможно плюшевый гигант Салли пришел за энергией твоего крика. Там он наткнулся на твоего кота, который удирая, задел хвостом книги, стоявшие на полке. Громыхнуло так, что ты проснулась. Но тогда для объяснения шума тебе придется допустить существование не только монстров, но и корпорации ужаса, теории крика как источника энергии, систему случайной генерации дверей и еще много чего. Хотя мы точно не знаем, что было источником загадочного шума, благодаря принципу бритвы, вариант с Салли быстро отсекается как требующий большого количества сущностей, далеких от имеющихся у нас данных. Объяснить происхождение таинственных звуков можно более простым вариантом – котом, который забрался в шкаф, вытеснив своим пушистым величеством все содержимое книжной полки. В этом построении требуется допустить только существование кота, что значительно упрощает процесс познания.

Бритва Оккама

• и «Секс в большом городе» •

Принцип простоты и экономии энергии использует Джек Бергер – бойфренд Кэрри, когда Миранда рассказывает о свидании, после которого ее потенциальный ухажер не перезвонил. Девочки строят домыслы о причинах его странного поведения, а Бергер выносит простой вердикт: «Должен сказать, что все это значит одно: ты его просто не зацепила». Его жесткий и бесхитростный довод перерезает дальнейшие нити беспочвенных споров с миллионом гипотез.

В будущем, выбирая между двумя теориями, представь, что твои руки – огромные лезвия, как у героя Джонни Деппа в фильме «Эдвард Руки-ножницы», которыми ты кромсаешь все лишнее, создавая аккуратные формы рассуждений.

«О чем он думает? Наверное, о наших отношениях, но улыбки на лице не видно. Значит, считает меня стервой. А его бывшая будто лучше была. Вдруг он сейчас размышляет: „Вот, моя бывшая лучше была“. Козел – хочет вернуться к ней. Я его первая тогда брошу, пускай катится. Мы расстаемся, дорогой, потому что ты думаешь, о бывшей!» пускай будет «О чем он думает? Спрошу-ка его!»

Не бойся сокращать и упрощать. Опасность таится не в возможности порезаться методологической бритвой, а в возможности обрасти домыслами до самых пят. Хотя, может, стоит иногда просто поверить в то, что снег – это маленькие льдинки, которые вылетают из-под рук-лезвий сказочного Эдварда, когда тот во дворе своего замка создает новую ледяную скульптуру. Фантазируй, философствуя, философствуй, фантазируя.