Книга 1

Ветры перемен

Глава 1

Порывы магии

Был поздний вечер. После тренировки и ужина я заснул. Когда проснулся, было около полуночи. Глубоко вдыхая вкусные свежие запахи ранней весны, я медленно пошел по дорожкам кампуса к заправке. В спину меня настойчиво подталкивал свежий ветерок.

Когда впереди замаячил знакомый перекресток, я пошел еще медленнее. Заморосил мелкий дождик, сразу ощутимо похолодало. Я увидел тепло светящееся окно офиса, потом разглядел сквозь затуманенное дождем стекло силуэт Сократа, прихлебывающего из своей кружки… В груди все сжалось, сердце быстро забилось от страха и сладкого предвкушения.

Опустив голову, я пересек улицу и подошел к двери. Почувствовал голой шеей новый порыв ветра. Вдруг меня пробил такой озноб, что я от неожиданности вскинул голову. Сократ стоял в дверях, смотрел на меня и принюхивался, как волк. В тот момент мне показалось, что он видит меня насквозь. Вернулись воспоминания о Мрачном Жнеце. Я знал, что у стоящего передо мной человека большое сердце и что он способен к удивительному состраданию, но не мог отделаться от ощущения, что в глубине его темных глаз таится неведомая для меня опасность.

Все страхи рассеялись при звуке его голоса:

– Хорошо, что ты вернулся.

Жестом он пригласил меня войти. Едва я успел разуться и сесть, как коротко тренькнул звонок с автозаправки. Протерев запотевшее окно, я выглянул на улицу и увидел, как подруливает старый «плимут» со спущенной камерой. Сократ уже шел к двери, накинув свое поношенное пончо. Глядя на него, я на секунду поразился, как он вообще мог меня напугать. И тут же, видимо из-за набежавших туч, ночь за окном потемнела еще больше и воспоминания о Смерти в темном плаще вернулись; мягкий перестук капель превратился в зловещую дробь, отбиваемую по крыше костлявыми пальцами. Я поелозил на диване. Тело гудело от усталости. На следующей неделе начинались университетские соревнования, сегодня была последняя напряженная тренировка перед встречей с соперниками.

Сократ открыл дверь и, не переступая порога, коротко бросил:

– На улицу. Прямо сейчас.

С этими словами он вышел. Я принялся обуваться, косясь на затуманенное окно. Сократ остановился за бензоколонками, как раз за пределами круга света, отбрасываемого заправкой. Тьма, наполовину окутавшая его фигуру, поразительно напоминала длинный черный плащ с капюшоном.

Теперь освещенный офис казался крепостью, противостоявшей враждебной тьме – да что там, всему миру. И мир этот начинал действовать мне на нервы не хуже шумных и загазованных улиц большого мегаполиса. Нет уж! Я туда не выйду. Сократ поманил рукой. Потом еще раз. И еще. Я сдался и пошел на улицу. Когда я осторожно приблизился к нему, он сказал:

– Прислушайся. Чувствуешь?

– Что?

– Ощути!

И в это самое мгновение дождь перестал, а ветер как будто сменил направление. Странно. Это был теплый ветер.

– Ветер?..

– Да, ветер. Ветер переменился. Переломный момент. Для тебя. Прямо сейчас. Возможно, ты этого еще не понял. Если честно, я сам это не сразу понял. Но сегодня для тебя наступил критический момент. Потому что ты ушел, но вернулся. И теперь ветер переменился.

Он молча посмотрел на меня несколько секунд, а потом вернулся в офис.

Я пошел за ним, опустился на знакомый диван. Сократ сидел в своем коричневом кресле совершенно неподвижно, пристально глядя на меня. Затем он заговорил удивительным голосом, твердым как сталь, но и легким как перышко:

– Теперь я должен кое-что сделать. Не бойся.

Он встал.

– Сократ, ты пугаешь меня до чертиков!

Я еще что-то возмущенно возражал, когда он тихо скользнул к дивану и медленно подошел ко мне, крадучись, будто тигр на охоте. Затем он мельком глянул в окно, словно чтобы убедиться, что нам не помешают, опустился передо мной на колени и мягко произнес:

– Дэн, ты помнишь, как я говорил тебе, что придется поработать, чтобы изменить твой ум, иначе ты никогда не увидишь путь воина?

– Помню, но я не думаю, что…

– Не бойся, – повторил он, и добавил с улыбкой: – Можешь утешиться изречением Конфуция «не меняются только самые мудрые и самые глупые».

С этими словами он протянул руки и осторожно, но твердо прижал их к моим вискам.

Сначала ничего не происходило. Потом я почувствовал нарастающее давление в центре головы. Раздалось громкое жужжание, затем звуки, напоминавшие набегающие на берег волны. Послышался как будто звон, было ощущение, что голова сейчас лопнет. А потом я увидел свет, и внутри действительно что-то лопнуло, залив все ослепительным сиянием. Во мне что-то умирало, это я чувствовал с абсолютной ясностью… Но и рождалось что-то новое! И свет поглотил все.

Я пришел в себя, лежа на диване. Сократ ласково тряс меня за плечо, протягивая кружку с чаем.

– Что это было?

– Скажем так: я немного повозился с твоими внутренними энергиями и открыл парочку новых каналов. Фейерверк, который ты видел, – это реакция мозга на мощный прилив энергии. Теперь ты свободен от иллюзии знания. И, боюсь, с этого дня ты никогда не сможешь удовлетвориться тем, что люди называют «знанием».

– Не понимаю.

– Поймешь, – сказал он без улыбки.

Я чувствовал страшную усталость. Мы молча пили чай. Потом, извинившись, я встал, натянул свитер и, будто во сне, зашагал домой.

На следующий день были лекции, на которых преподаватели говорили и говорили тысячи слов, утративших для меня всякое значение. На лекции по истории Уотсон рассказывал о том, как интуитивные прозрения Черчилля влияли на ход войны. В какой-то момент я перестал записывать. Все внимание занимали цвета и текстура окружающего пространства, энергия сидевших вокруг людей, которую я вдруг начал ощущать. Звук голоса преподавателей был куда интереснее, чем смысл того, что они этим голосом рассказывали. Сократ, что ты натворил?.. Как я экзамены буду сдавать в таком состоянии?!

Я выходил из аудитории, не в силах оторваться от бугристой текстуры коврового покрытия, когда услышал знакомый голос:

– Привет, Дэнни! Мы столько дней не виделись. Я звоню тебе каждый вечер, а ты не отвечаешь. Где прячешься?

– Привет, Сьюзи. Рад тебя видеть. Я… много занимался.

Ее слова протанцевали в воздухе. Я с трудом понимал их смысл, зато прекрасно ощущал ее эмоциональное состояние: боль и капелька ревности. Личико светилось доброжелательной улыбкой, как обычно.

– Прости, Сьюзи, рад бы поболтать, но спешу на тренировку.

– Ах да, я и забыла! – Я ощутил ее разочарование. – Ну что ж, увидимся?

– Конечно.

– Слушай! Классная была лекция, правда? Уотсон так интересно про Черчилля рассказывает, прямо дух захватывает, да?

– Э… Да. Отличная лекция.

– Ну, до скорого, Дэнни.

– Пока.

Отворачиваясь от Сьюзен, я вдруг вспомнил, что Сократ говорил о моих «робости и страхе». Кто знает, может, он был не так уж и неправ. Я действительно ощущал напряжение во время общения с людьми, никогда толком не знал, что сказать. Зато в спортзале в тот день я абсолютно точно знал, что нужно делать. Я ожил, будто кто-то выкрутил на полную мощность вентиль крана, из которого тугой струей била энергия. Я играл, раскачивался, прыгал; я был клоуном, волшебником, скачущей по веткам обезьяной. Пожалуй, это была лучшая тренировка в моей жизни. Ум был настолько ясен, что я совершенно точно знал, как именно сделать то, что я делал, и неважно, о чем шла речь. Тело было расслабленным, легким, гибким, быстрым. В тот день я изобрел обратное сальто в полтора оборота с поздним полуоборотом и выходом на вращение; я сделал соскок с верхней перекладины с вращением по трем осям. Оба упражнения выполнялись в Соединенных Штатах впервые.

Через несколько дней наша команда отправилась в Орегон на студенческие соревнования. Мы выиграли и вернулись домой, чтобы бахвалиться и праздновать. Но меня продолжали терзать сомнения.

Я вновь и вновь возвращался к той ночи, когда в голове моей будто лопнул солнечный шар. Как и предсказывал Сократ, тогда что-то произошло, но по моим ощущениям произошло что-то страшное, и оно совсем мне не нравилось. А вдруг Сократ был совсем не тем, кем казался? Вдруг он был кем-то более хитрым, изощренным, а главное – опасным?

Все эти мысли растворились без следа, едва я переступил порог ярко освещенного офиса и увидел его широкую улыбку. Не успел я сесть, как Сократ меня огорошил:

– Готов отправиться в путешествие?

– Путешествие?..

– Да. Путешествие, поездка, каникулы, путь, называй как хочешь. Приключение, одним словом.

– Нет, спасибо, у меня неподходящая одежда для приключений.

– Вздор! – взревел он так, что мы оба оглянулись, дабы убедиться, что нас никто не слышал.

– Тсс! – громко зашипел он. – Не шуми так, всех перебудишь.

Пользуясь его хорошим настроением, я пошел в атаку:

– Сократ, у меня в жизни все пошло наперекосяк. Все вверх дном, за исключением гимнастики. Ты вроде бы должен был сделать мою жизнь лучше? Разве не в этом задача учителя?

Он начал было отвечать, но я перебил:

– Да, и вот еще что. Мне всегда казалось, что мы сами определяем наш жизненный путь. Никто не имеет права указывать другому человеку, как ему жить.

Сократ хлопнул себя по лбу и закатил глаза:

– Я и есть часть твоего жизненного пути, балбес. В конце концов, я не выкрал тебя из колыбели и не запер на этой заправке. Ты свободен уйти в любой момент.

Он подошел к двери и распахнул ее. Одновременно к заправке подъехал лимузин, и Сократ добавил с британским акцентом:

– Ваш автомобиль подан, сэр.

Сбитый с толку, я решил, что мы действительно отправляемся в путешествие на лимузине. Ну а в самом деле, почему бы и нет? Одураченный Сократом, я пошел прямо к лимузину, открыл дверцу и уже начал было влезать на заднее сиденье, когда встретился глазами с ошарашенным маленьким сморщенным старичком, обнимавшим девушку лет шестнадцати, скорее всего подобранную тут же, на улицах Беркли. Старичок смотрел на меня как на опасное насекомое.

Сократ схватил меня за шиворот и вытащил из машины. Закрывая дверь, он извинился:

– Прошу прощения за моего юного друга. Он, знаете ли, в жизни не видел такой красивой машины, вот и забылся малость. Правда, Ос?

Я только молча кивнул. Затем, немного придя в себя, яростно прошипел сквозь зубы:

– Что происходит?

Сократ, как ни в чем не бывало, уже мыл окна. Только когда машина отъехала, я почувствовал, как мои щеки пылают от стыда.

– Сократ, почему ты меня не остановил?

– Если честно, было довольно забавно. Я и не знал, что ты такой доверчивый.

Мы стояли и молча мерили друг друга взглядом. Сократ усмехался, я скрипел зубами от злости:

– Мне надоело разыгрывать из себя полного идиота!

– Но ты так усердно практиковался в этом, что достиг почти полного совершенства!

Я резко развернулся, пнул мусорное ведро и зашагал обратно в сторону офиса. Потом окликнул его:

– А почему ты назвал меня «Ос»?

– А это уменьшительное от «Осел».

– Ладно, черт возьми! Поедем в твое путешествие. Что бы ты ни приготовил, я с этим справлюсь. Но куда мы отправимся? Или куда ты меня отправишь?

Сократ глубоко вздохнул:

– Дэн, я не могу сказать… Словами не могу. Для людей непосвященных путь воина остается в основном скрытым, он пролегает на тонких планах, которые для большинства невидимы. Пока я тебе показывал то, кем воин не является, демонстрируя тебе твой собственный ум. Скоро ты сам все поймешь.

Сократ отвел меня в закуток в гараже, которого я не замечал раньше. Он прятался за стеллажами с инструментами. На полу лежал коврик, на коврике стоял тяжелый стул с прямой спинкой. Все здесь было в серых тонах. Меня слегка замутило.

– Садись, – мягко произнес Сократ.

– Не сяду, пока ты не объяснишь, что мы будем делать и что вообще происходит.

Сократ снова вздохнул:

– Я воин; ты — неразумная обезьяна. Теперь выбирай: либо ты сейчас заткнешься и сядешь, либо возвращаешься под свет софитов заниматься своей гимнастикой и можешь забыть о моем существовании.

– Ты это серьезно?

– Вполне.

Я секунду поколебался, затем сел.

Сократ выдвинул какой-то ящик, вытащил несколько длинных кусков материи и начал привязывать меня к стулу.

– Ты что, пытать меня собрался?

Я сам толком не знал, шучу или нет.

– Нет. Помолчи.

Последним куском он примотал меня к стулу наподобие ремня безопасности в самолете.

– Мы что, куда-то полетим? – встревоженно спросил я.

– В некотором роде да, – ответил он, опускаясь передо мной на колени. Взяв мою голову в руки, он поместил свои большие пальцы на верхние края моих глазниц. У меня вдруг застучали зубы и страшно захотелось помочиться. Но через секунду я обо всем забыл. Перед глазами вспыхивали цветные огни. Мне показалось, что я слышу голос Сократа, но слов уже было не разобрать – слишком далеко.

Мы шли по коридору, окутанные голубым туманом. Я передвигал ноги, но пола под собой не чувствовал. Вокруг росли гигантские деревья. Потом деревья превратились в здания, а здания – в громоздящиеся вокруг валуны. Мы поднимались вверх по крутому каньону, и вскоре оказались на краю обрыва, стеной уходящего в пропасть.

Туман рассеялся; воздух был ледяной. Под нами расстилались зеленые облака, уходившие до самого оранжевого горизонта.

Я дрожал. Попытался сказать что-то Сократу, но слова вышли приглушенные, неразличимые. Меня затрясло сильнее, я едва стоял. Сократ положил руку мне на живот. Рука была очень теплой и оказывала поистине магический успокаивающий эффект. Я расслабился, он твердо взял меня за руку, крепко сжал ладонь и шагнул в пропасть, увлекая меня за собой.

Внезапно облака исчезли, и мы оказались под самой крышей крытого стадиона, болтаясь на балках перекрытия, будто два пьяных паука.

– Ой-ёй! Промахнулись малость, – услышал я голос Сократа.

– Какого черта! – заорал я, пытаясь уцепиться покрепче. Рывком подтянувшись, я уселся на балку и лег на нее животом, обхватив ее руками и ногами. Сократ почти без усилий взлетел на балку рядом со мной. Я не мог не заметить, как легко он двигается для пожилого человека.

– Гляди-ка, да это соревнования по гимнастике! Сократ, ты спятил.

– Это я спятил? – тихо засмеялся он. – А кто тут сидит под самой крышей?

– Как мы спустимся?

– Так же, как поднялись, конечно.

– А как мы вообще сюда попали?

Он задумчиво почесал затылок:

– Если честно, я не уверен; я-то целился вниз, на первые ряды. Наверное, все места были распроданы.

Я расхохотался. Ситуация была слишком нелепой. Сократ прикрыл мне рот рукой:

– Тсс! – прошипел он и убрал руку. С его стороны это была ошибка.

– А-ха-ха-ха-ха!

Меня так и трясло от нервного смеха. Пришлось ему быстренько заткнуть меня снова. Постепенно я успокоился, почувствовал себя виноватым и теперь только тихонько хихикал.

– Это путешествие вполне реально, – тихо и очень серьезно произнес Сократ. – Куда реальнее, чем твои сны наяву, которые ты называешь «реальной жизнью». Так что повнимательнее, пожалуйста!

Но происходящее внизу и без того полностью захватило мое внимание. Зрительские трибуны с той высоты, на которой я находился, напоминали картину пуантилиста: сотни разноцветных точек, складывающихся в живой переливающийся узор. Я перевел взгляд на приподнятую платформу в центре зала с таким знакомым ярко-синим квадратом спортивного мата посередине, окруженного гимнастическими снарядами, и почувствовал, как привычно засосало под ложечкой; я всегда так себя чувствовал перед выступлениями.

Сократ запустил руку в небольшой мешочек (откуда он вообще его взял?) и протянул мне бинокль. На маты как раз выходила гимнастка.

Я сфокусировал бинокль на гимнастке и увидел, что она из Советского Союза. Значит, мы попали на какие-то международные соревнования. Пока она шла к разновысоким брусьям, я понял, что слышу, как она говорит сама с собой! У меня даже успела мелькнуть мысль о том, какая здесь фантастическая акустика, как вдруг я заметил, что губы ее не двигаются.

Я быстро перевел бинокль на зрителей и услышал нарастающий гул голосов; а между тем все они молчали. Тут наконец до меня дошло, что я слышу их мысли!

Я вновь перевел бинокль на гимнастку. Несмотря на языковой барьер, я различал слова: «Сосредоточилась… приготовилась…» Затем она мысленно пробежалась по серии упражнений, которую собиралась выполнить.

Мое внимание перескочило обратно на зрителей, на мужчину в белой облегающей футболке. Он предавался эротическим фантазиям. В главной роли выступала гимнастка из Восточной Германии. Другой мужчина, по виду тренер, мысленно занимался тем же самым, но с девушкой, которая готовилась сейчас выступать. Потом я услышал мысли одной из зрительниц: «Отличная девочка… серьезная травма в прошлом году… должна справиться…»

Тут я понял, что воспринимаю не столько слова, сколько ощущения и понятия. Порой они были смутными и приглушенными, порой четкими и громкими. Вот как я «понимал» русский, немецкий и любой другой язык.

Я заметил кое-что еще. Во время выступления ум советской гимнастки молчал. Когда она закончила и вернулась на скамейку, в ее голове снова начался внутренний монолог. То же самое произошло с гимнасткой из Восточной Германии, выступавшей на кольцах, и с американкой на брусьях. Более того, чем тише был ум гимнаста, тем лучше было его выступление. Например, гимнаста, делавшего на параллельных брусьях одну стойку на руках за другой, отвлек шум на трибунах. «Что?» – подумал он и тут же «смазал» последнее сальто.

Внезапно обретя телепатические способности, я принялся изучать мысли многочисленных зрителей: «Есть хочется… Нужно успеть на одиннадцатичасовой рейс, или плакали мои планы на Дюссельдорф… Надо бы поесть!» Но когда на маты выходил очередной гимнаст, умы зрителей тоже затихали.

И тут я впервые понял, почему мне всегда так нравилась гимнастика. Она пусть ненадолго, но давала благословенный отдых от моего говорливого ума. Когда я раскачивался на брусьях или делал сальто, мир вокруг переставал существовать. Когда тело напряженно работало, ум несколько минут пребывал в полной тишине.

Ментальный шум, окутывавший зрительские трибуны, нарастал и начинал действовать на нервы, как слишком громко включенное радио. Я опустил бинокль и выпустил его из рук, совсем забыв, что не повесил его на шею. Бинокль полетел вниз, прямо на маты под нами и на выступавшую там гимнастку. Я чуть не упал с балки, пытаясь его поймать.

– Сократ! – в панике прошипел я.

Тот даже не отреагировал, продолжал сидеть рядом как ни в чем не бывало. Я посмотрел вниз, страшась увидеть, что я натворил. Но бинокль исчез.

– Когда отправляешься со мной в путешествие, законы физики немного меняются, – усмехнулся Сократ.

Он исчез, и я полетел сквозь пространство, но не вниз, а вверх. Потом возникло смутное ощущение, будто бы я вылетел обратно на край обрыва, прошел задом наперед через каньон и вошел обратно в туман, словно стал персонажем безумного фильма, прокручиваемого задом наперед.

Сократ протирал мне лицо куском влажной ткани. Я так и осел на стуле, но веревки по-прежнему крепко удерживали меня.

– Ну как? – поинтересовался Сократ. – Согласен, что путешествовать очень увлекательно?

– Безумно увлекательно. Как насчет того, чтобы меня развязать?

– Рано еще, – ответил он и снова потянулся к моей голове.

– Нет, стой! – только и успел крикнуть я.

Свет погас, вокруг поднялся вихрь и понес меня через время и пространство.

Я стал ветром, но у этого ветра были глаза и уши. Я видел и слышал на многие километры вокруг. Я пронесся по восточному побережью Индии, неподалеку от Бенгальского залива, мимо уборщицы, занятой своими делами. В Гонконге я вихрем промчался мимо продавца дорогих тканей, громко торговавшегося с покупателем. Прошумел по улицам Сан-Паулу, высушив пот немецких туристов, игравших в волейбол под жарким тропическим солнцем.

Я побывал во всех странах мира. Я видел Китай, Монголию и бескрайние богатые земли Советского Союза. Порывами пронесся через австрийские долины и альпийские луга, будто ножом резал ледяной воздух норвежских фьордов. Я катал мусор по мостовой улицы Пигаль в Париже. То я был торнадо в Техасе, рушившим все на своем пути; то легким ветерком в Кантоне (штат Огайо), чуть шевелившим волосы юной девушки, думавшей о самоубийстве.

Я испытал все человеческие эмоции, услышал каждый крик боли и каждый взрыв смеха. Жизнь человека во всех ее проявлениях раскрылась передо мной, будто книга. Я прочувствовал ее всю, и я понял.

Мир оказался населен человеческими умами; они кружились быстрее любого ветра, пытались отвлечься, бежали от ненавистных перемен, решали вечные вопросы жизни и смерти, искали смысл, стремились к безопасности и развлечениям, разгадывали тайны. И все и каждый, в любой стране мира, находились в постоянном напряженном поиске. Реальность вечно входила в противоречие с мечтами; счастье всегда было где-то там, за следующим поворотом, и зайти за этот поворот не было никакой возможности.

И источником всего этого хаоса был человеческий ум.

Сократ освобождал меня от пут. Через окна в гараж проникал солнечный свет, бил прямо в глаза… Глаза, увидевшие так много, слезились.

Сократ помог мне вернуться в офис. Дрожа всем телом, я лег на диван и вдруг понял, что я уже не тот наивный и самонадеянный юнец, который не хотел садиться на тот серый стул несколько минут, или часов, или дней назад. Я чувствовал себя очень старым. Я видел страдание всего мира, я понял, как устроен человеческий ум, я чуть не зарыдал от щемящей грусти, сдавившей мне сердце. Выхода не было.

Сократ, напротив, был бодр и весел:

– Ну, хватит пока в игрушки играть. У меня смена почти закончилась. Беги-ка ты домой, малыш, и выспись хорошенько.

Кое-как поднявшись, я попытался одеться и сунул руку в неправильный рукав. Неуклюже выпутываясь, я спросил слабым голосом:

– Сократ, а зачем ты меня привязал?

– На вопросы силы остались, как я посмотрю, а? Я привязал тебя, чтобы ты не свалился со стула, пока носился туда-сюда, воображая себя Питером Пэном.

– Я что, на самом деле летал? Ощущение было точь-в-точь…

Я тяжело опустился обратно на диван.

– Давай пока условимся, что это был полет твоего воображения.

– Ты меня загипнотизировал или что-то вроде того?

– Не в том смысле, который ты придаешь этому слову. И уж точно не до такой степени, в какой ты сам загипнотизирован содержимым своего собственного ума и происходящими в нем процессами.

Он рассмеялся, подхватил свой мешочек (где я видел его раньше?) и собрался уходить.

– Я вытянул тебя в одну из многих параллельных реальностей, чтобы немного развлечь и кое-чему научить.

– Как?

– Это сложно объяснить. Давай оставим на следующий раз.

Он зевнул и потянулся, как кот. Я уже вывалился за дверь, когда услышал его голос:

– Выспись хорошенько. Когда проснешься, тебя ждет небольшой сюрприз.

– Пожалуйста, не надо сюрпризов, – пробормотал я сквозь заволакивающий сознание туман. Кое-как добравшись до дома, я упал на кровать и провалился в черноту.

Проснулся я от громкого тиканья механического будильника, стоявшего на синем комоде. Вот только у меня не было механического будильника, как и не было синего комода. И стеганого одеяла, скомканного у моих ног, у меня тоже не было. Потом я заметил, что и ноги-то не мои. Слишком маленькие. Солнце за окнами освещало незнакомый пейзаж.

Кто я? Где я? Я попытался зацепиться за быстро ускользающее воспоминание, но оно исчезло.

Одним пинком мои маленькие ножки окончательно сбросили одеяло, и я бодро вскочил в кровати. Снизу как раз донесся мамин голос: «Дэ-э-энни! Пора вставать, малыш!» 22 февраля 1952 года. Сегодня мне исполнялось шесть лет. Я скинул пижаму, пинком отправил ее под кровать и побежал вниз в одних трусах с изображением Одинокого рейнджера. Осталось потерпеть всего пару часов, а потом придут мои друзья, принесут подарки, и будет торт, и мороженое, и столько всего на сегодня запланировано, ух!..

Праздник кончился, торт был съеден, украшения и яркие упаковки выброшены. Я сидел и равнодушно играл с новыми игрушками. Мне было скучно, очень хотелось спать, болел живот. Я закрыл глаза и заснул.

Дни потянулись один за другим. Пять дней школы, потом выходные, школа, выходные, лето, осень, зима, весна…

Прошли годы, я уже был одним из лучших гимнастов Лос-Анджелеса среди школьников старших классов. В стенах спортзала жизнь была интересной и захватывающей; за пределами этих стен в основном разочаровывала. Исключениями были разве что занятия на батуте да те минуты, которые я проводил на заднем сиденье своего «плимута» в обнимку с Филлис, моей первой девушкой весьма аппетитных форм.

Как-то со мной связался Хэролд Фрей, тренер из Беркли, и предложил стипендию в университете. Мне не терпелось начать новую жизнь. А вот Филлис моего энтузиазма не разделяла. Мы начали часто ссориться из-за моего предстоящего отъезда и наконец расстались. Я был расстроен, но быстро утешился радужными планами на будущее. Мне все казалось, что вот теперь-то начинается настоящая жизнь.

Пронеслись университетские годы: множество спортивных побед, но и только. Других ярких моментов почти не запомнилось. В последний год обучения, как раз накануне отборочных туров в олимпийскую сборную по гимнастике, я женился на Сьюзи. Мы остались в Беркли, чтобы я мог продолжить тренировки. Они поглощали меня полностью, и у меня оставалось не слишком много времени и энергии на семейную жизнь.

Последний этап отборочного тура проходил в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. После подсчета очков я оказался на седьмом небе от счастья: я прошел в олимпийскую сборную! Но на Олимпиаде я выступил средне. Вернулся домой, и довольно скоро обо мне забыли.

У нас родился сын. Появилась ответственность за семью. Она давила. Я устроился на работу, начал заниматься страхованием жизни и теперь пропадал на службе днями и ночами. Времени на семью вечно не хватало. Не прошло и года, как мы со Сьюзи разъехались, и вскоре она подала на развод. «Вот она, новая жизнь», – грустно подумал я тогда.

Как-то раз я посмотрел в зеркало и понял, что прошло сорок лет. Я был стар. Куда делась моя жизнь? С помощью психиатра я сумел справиться с алкогольной зависимостью; у меня были деньги, дома, женщины… Но теперь у меня никого не осталось. Я был одинок.

Я лежал в кровати, была поздняя ночь. Я думал о своем сыне, о том, где он и что с ним. Мы не виделись уже несколько лет. Я думал о Сьюзи и о друзьях, оставшихся в далеком прошлом.

Теперь я проводил дни напролет в кресле-качалке, потягивал вино, смотрел телевизор, вспоминал прошлое. Наблюдал за детьми, игравшими у меня под окнами. Пожалуй, не такая плохая у меня была жизнь, размышлял я. В конце концов, я добился всего, к чему стремился, так почему же я не счастлив?

Как-то к моему крыльцу подбежал бойкий улыбчивый мальчишка, игравший на лужайке неподалеку, и спросил, сколько мне лет.

– Двести, – ответил я.

– А вот и не двести, – захихикал он, присев и упираясь ладошками в бедра. Я тоже рассмеялся, что спровоцировало сильный приступ кашля. Прибежала Мэри, моя хорошенькая сиделка, мастерица на все руки, и попросила мальчика уйти. Справившись с приступом кашля и кое-как отдышавшись, я прохрипел:

– Мэри, не могла бы ты оставить меня одного?

– Конечно, мистер Миллмэн.

Я не стал провожать ее глазами. Это было одно из последних удовольствий, оставшихся мне в жизни, но и оно в последнее время перестало радовать.

Я сидел один в своем кресле-качалке. Мне казалось, что я был одинок всю свою жизнь. Откинувшись на спинку, я вздохнул. Дыхание. Мое последнее удовольствие. Но и его скоро не станет. Я горько и беззвучно заплакал. «Черт возьми, – думал я, – почему мой брак не удался? Что можно было изменить? Как иначе я мог прожить свою жизнь?»

Вдруг меня охватил страх. Не просто страх – леденящий ужас, худший в моей жизни. Неужели я действительно что-то упустил, что-то столь важное, что оно могло бы изменить все? Нет, невозможно, пытался я себя заверить, и принялся вслух перечислять все мои достижения. Страх не отступал.

Я медленно поднялся и посмотрел на город внизу. С веранды моего дома, стоявшего на самой вершине холма, открывался прекрасный вид. Я стоял и думал: «Куда подевалась моя жизнь? Зачем я ее прожил? Неужели все… Мое сердце! Мне… а-а-а, рука, больно!» Я попытался позвать на помощь, но не мог вздохнуть.

Я вцепился в перила веранды изо всех сил, косточки на пальцах побелели. Потом тело мое превратилось в глыбу льда, а сердце в камень. Я рухнул обратно на кресло; голова упала на грудь.

Боль внезапно отступила, засверкали огни, которых я никогда не видел, послышались звуки, которых я никогда не слышал. Замелькали видения.

«Сьюзи, это ты?» – произнес чей-то далекий голос. Наконец все образы и звуки сжались в точку и исчезли.

Впервые наступил полный покой, которого я никогда не знал.

Я услышал смех воина. Я резко сел, прожитые годы так и обрушились на мое сознание. Я был в своей квартире, в Беркли, в Калифорнии. Я снова был студентом колледжа, часы показывали 18:25. Я проспал лекции и тренировку!

Выскочив из кровати, я подбежал к зеркалу, ощупал свое снова молодое лицо. Меня буквально трясло от облегчения. Все это было сном. Сном длиной в целую жизнь. Такой вот «небольшой сюрприз» от Сократа…

Я сел и бессмысленно уставился в окно. Сон стоял в памяти, удивительно живой. Все, что касалось прошлого, полностью соответствовало реально прожитым событиям, вплоть до подробностей, о которых я не вспоминал много лет. Сократ говорил, что эти путешествия реальны. Неужели этот сон предсказал мое будущее?

Я побежал на автозаправку и дождался Сократа. Едва он вошел в офис и отпустил своего сменщика, я спросил:

– Так, хорошо, Сократ. Что это было?

– Тебе лучше знать. Это, слава богу, была твоя жизнь, а не моя.

– Сократ! Пожалуйста! – я умоляюще протянул руки. – Неужели у меня будет такая жизнь? Потому что, если это так, нет смысла ее проживать.

Сократ заговорил очень медленно и мягко, как всегда говорил, пытаясь донести до меня действительно важные вещи:

– Как существуют различные интерпретации прошлого и бесчисленные способы изменить настоящее, так же существует множество вариантов будущего. То, что тебе приснилось, – одно из твоих будущих, которое тебя ожидало с большой вероятностью. Ожидало бы, если бы ты меня не встретил.

– То есть, если бы в ту ночь я прошел мимо заправки, меня ожидало бы такое будущее?

– Вполне вероятно. Может быть, оно и теперь тебя ожидает. Но ты можешь сделать выбор и изменить настоящее. Так ты изменяешь будущее.

Сократ заварил чай и осторожно придвинул ко мне кружку. Двигался он мягко, изящно, не делая ни единого лишнего движения.

– Сократ, – растерянно произнес я, – я не знаю, что мне делать. В последние месяцы моя жизнь превратилась в какую-то фантастическую повесть, понимаешь, о чем я? Иногда мне хочется вернуться к обычной жизни. Эта тайная жизнь, которую я веду здесь по ночам, эти сны и путешествия… Мне трудно.

Сократ сделал глубокий вдох; сейчас будет что-то важное, понял я.

– Дэн, по мере того как ты будешь меняться и расти, мои требования будут расти вместе с тобой. И я обещаю тебе, что в какой-то момент ты захочешь оставить свою прежнюю жизнь и выбрать другую: более интересную, привлекательную, более «нормальную». Но сделать это сейчас было бы большей ошибкой, чем ты можешь себе представить.

– Но я действительно понимаю ценность того, что ты мне показываешь.

– Возможно. Но твой талант обманывать себя поражает воображение. Вот почему нужно было, чтобы тебе приснилась твоя жизнь. Вспомни об этом, когда возникнет искушение сбежать в погоне за своими иллюзиями.

– Не волнуйся, Сократ. Я справлюсь.

Если бы я знал, что меня ждет впереди, я бы, наверное, промолчал.