Олег Бондарев
ТРАНСЛИРУЙТЕ МЕНЯ
— Пять секунд до эфира, четыре, три…
Привет.
Вы меня слышите? Наверное, нет. Но я все же должен представиться — хотя бы из вежливости.
Я Марти. Марти Буга. Забавное имя, не правда ли?
Надо мной еще в школе подтрунивали. Это сейчас все прошлые издеватели поют мне диферамбы и смотрят меня каждый день, завалившись на диван или усевшись в кресло.
— Марти Буга — отличный тип, — говорит бывший капитан школьной команды по футболу. — Мы с ним еще в школе были неразлейвода и до сих пор дружим!
Враки. Этот парень вечно дразнил меня «вонючим опоссумом» и выколачивал из меня деньги на завтрак. Он был звездой школьной лиги, я был звездой на очередном дне рождения папы — и то лишь потому, что его никто не хотел обидеть. В те годы я с ужасом представлял, как дядя Фрэнк, напарник моего папы, заходит в комнату, указывает на меня пальцем и спрашивает: «А что это здесь делает сей вонючий опоссум?» И все начинают хохотать… Это был мой самый страшный кошмар.
Девочки, которые фыркали, едва услышав мое имя, ныне кусали локти и кляли себя за детскую недальновидность, хотя, конечно, ничего глупого в детских суждениях нет. Напротив, они-то и есть самые верные, а вот во взрослых намешано до черта всего — тут и общественное мнение, и финансовая сторона, и этническая… «Ты дурак» — уже не говорят. Говорят: «Вы не правы».
Моя школьная любовь, первая красавица на всех балах, теперь работает в одной из придорожных кафешек где-то между тридцатым и сороковым километром на пути из Сакраменто в Лос-Анджелес. Раньше ее звали Умница Лиз, сейчас — Дырка Лиз. Я хотел помочь ей, но, как выяснилось, в помощи она не нуждалась. Щуря правый глаз, под которым красовался свежий фиолетовый синяк, Лиз отхлебнула из фляжки дешевого виски, поморщилась и спросила:
— А ты что еще за хрен?
Она меня просто не узнала. Впрочем, я ее не виню: сколько уже воды утекло с тех пор, когда мы учились в средней школе. Кто осудит первую красавицу за то, что она не помнит в лицо последнего неудачника? Только не я.
Признаться, я никогда не думал, что стану транслятором. Впрочем, ничего удивительного: еще пару лет назад ученые даже не предполагали, что мыслеобразы могут попросту уничтожить телевидение и киноиндустрию. Тогда по городам только начали разъезжать коммивояжеры с полными чемоданами приборов, названных аббревиатурой «РеМО» — «Ретранслятор Мысленных Образов», и, надо сказать, дела у них шли не очень.
А потом один из них, Филипп Райс, наткнулся на меня…
С тех пор он — мой агент.
То был обычный вечер двадцатого декабря, вялый и скучный. После целого дня в очередях мы с отцом хотели только одного — добраться до дивана. Я собирался пойти в комнату, прилечь, но он уговорил меня остаться и посмотреть с ним повтор Суперкубка. Мой отец — большой фанат спорта, и в частности футбола, однако прямой эфир того финала он провел вдали от кабельного телевидения: два дня сидел у кровати своей матери, пытаясь упросить Господа дать ей еще немного…
Но Господь не дал, и она умерла. Я тогда был в Сакраменто и не мог прилететь раньше восемнадцатого декабря, поэтому отцу пришлось переживать утрату в одиночестве. Бедняга, он потерял за свою жизнь столько близких людей — сначала жену, потом отца, а теперь еще и мать… Мы общались каждый вечер, и я слышал по голосу, как он страдает. Признаться, я боялся за него, боялся, что на этот раз он не выдержит.
Но он выдержал. Перетерпел боль и встретил меня восемнадцатого в аэропорту.
— Один ты у меня остался… — сказал отец, заключив меня в свои объятия. — Если еще и с тобой, не дай Бог, что-то случится, я просто не знаю, что буду делать.
— Па, ну брось. Ничего со мной не случится. — Я похлопал его по плечу. — Я с тобой до конца, не думай.
Он улыбнулся и еще крепче прижал меня к себе.
И вот через четыре дня мы сидели у ящика, пили пиво и спорили о грядущем локауте, когда в дверь позвонили.
— Девять, — сказал отец, взглянув на часы. — Не поздновато ли для гостей?
Я пожал плечами.
— Не к тебе? — спросил папа, пристально глядя на меня.
— Нет, вряд ли. Кто ко мне может прийти?
— Ну, мало ли? Может, будущая миссис Буга?
Мы рассмеялись. Звонок раздался снова.
— Наверное, какой-нибудь торгаш, — предположил отец, встав с кресла. — Ну да ладно, скоро Рождество, и нам надо быть терпимей…
Он прошел к двери. Я, подумав, решил отправиться следом. Поставив бутылку на журнальный столик, я бросил последний взгляд на экран и пошел в прихожую.
Отец угадал: это действительно был коммивояжер, и он, похоже, умирал от холода. По крайней мере его зубы стучали в ритме драм-энд-баса, а колени тряслись, будто он фанател от твиста. Интересно, о чем он думал, когда в двадцатиградусный мороз выперся на улицу в синем клетчатом пиджаке, легких бежевых туфлях и дурацкой шляпе с полями?
— Вам кого? — угрюмо поинтересовался отец.
— Наверное, вас, — отозвался коммивояжер. — Вы ведь живете в этом доме?
— Да.
— Мистер…
— Буга.
— Рад знакомству, мистер Буга. Меня зовут Филипп Райс, — сказал торгаш, протягивая отцу руку.
— Через порог здороваться — плохая примета, — заметил мой папа.
— Это значит, я могу войти?
Папа вопросительно посмотрел на меня; я пожал плечами и сказал:
— Ты сам говорил, что надо быть милосердней.
— И правда. Что ж, входите.
Отец отступил в сторону, позволяя коммивояжеру зайти самому и затянуть внутрь огромный чемодан с кучей темных пятен на боках. Похоже, раньше там были наклейки, которые позже упорхнули в неизвестном направлении вместе с декабрьским ветром.
— Спасибо вам, джентльмены, — сказал торгаш с достоинством. — Если бы не вы, я бы там просто окоченел.
— Что выгнало вас на улицу в такой холод? — спросил я.
— Нужда, сэр, — ответил он. — После того как два месяца назад закрыли табачную фабрику «Карпа-фат», куча народа оказалась на улице, и в том числе я, отец двоих детей и верный муж. Как вы знаете, сейчас в стране кризис, так что найти работу в принципе тяжело, что уж говорить о хорошей. Только за этот месяц я поменял пять мест, это — шестое.
— Что ж, судя по всему, вы человек достойный, хоть и с нелегкой судьбой. Может, по пиву? — предложил отец. — Там сейчас как раз повтор Суперкубка, будет, что обсудить.
— Вы очень добры, сэр, — сказал продавец, — однако я вынужден отказаться. Мне ведь надо продавать то, чем набит мой громадный чемодан, иначе я так ничего и не получу.
— Что же вы продаете? — спросил я.
— Одну ученую разработку.
— И для чего она, эта разработка? — поинтересовался отец.
— Ну, раз уж вам так любопытно, мы можем пройти в комнату, и я вам все покажу.
— Давайте так и поступим, — кивнул папа. — Нам ведь любопытно, Марти?
Я кивнул.
— Тогда вперед. Помоги джентльмену с его чемоданом.
Продавец с отцом скрылись в комнате, а я взял в руки огромный багаж и, пыхтя, потащил его в комнату. Природа не наделила меня силой, а сам я был слишком ленив и потому предпочитал тренажерному залу компьютер.
— Ставь на стол, — сказал отец.
Он взял банки в охапку и отступил с ними в сторону. Я рывком закинул чемодан на стол. На миг мне показалось, что ножки не выдержат и подломятся, однако все обошлось.
— Итак, — сказал продавец, когда мы расселись по местам. — Сейчас я открою чемодан и продемонстрирую вам одно чудесное устройство под названием «Ретранслятор Мысленных Образов», или сокращенно «РеМО».
— Интересно, а этот «Ремо» часто надо будет носить в ремонт? — спросил отец, толкнув меня локтем в бок.
— Признаться, не знаю, сэр, — сказал Райс с улыбкой. — Сам я им не пользуюсь.
— Изумительная честность. Что же, он так плох?
— Нет, дело не в этом. Дело в том, что он мне просто не нужен.
— Вот как? Но если он не нужен вам, кому тогда нужен?
— Не знаю, — честно ответил коммивояжер. — Может быть, вам и вашему сыну?
— Что ж, может, и так. — Отец подмигнул мне. — Правда, Марти?
— Не знаю. А что это вообще такое — ретранслятор мысле…
— Мыслеобразов, — докончил Филипп. — Собственно, это образы, которые возникают в вашей голове, когда вы думаете о чем-то. Ассоциативный ряд к происходящему вокруг или то, что вы сами нафантазировали.
— Ну, с этим более-менее понятно, — кивнул отец. — А для чего же нужен сам ретранслятор?
— Чтобы другие могли видеть ваши мысли. Это как… как миниатюрная киностудия, для работы которой достаточно одного человека. Вы — сам себе режиссер, сам себе оператор, сам себе актер. Все, что вы представляете, можно с помощью прибора передать на экран компьютера через вай-фай. Можно даже записать ряд мыслеобразов в файл, будто это обычное онлайн-телевидение.
— Звучит действительно интересно.
— Да, потому что это слова из рекламной брошюры, — усмехнулся Райс. — На деле же все гораздо сложнее. У вас есть компьютер или ноутбук?
Отец кивнул и покосился на меня.
— Сходишь?
— Да, конечно.
Я сгонял в комнату и вернулся, держа свой лэптоп под мышкой.
— Вот, пожалуйста.
— Спасибо. Положите на стол, сэр.
Пока я включал ноутбук, он достал из чемодана небольшую картонную коробку. Открыв клапаны, коммивояжер вытряс на стол ее содержимое — пластиковый обруч с регулятором диаметра и небольшой антенкой.
— Вот смотрите. — Райс выставил нужный размер и надел обруч на голову антенкой назад. — Вай-фай включил?
— Тут автоматическое соединение.
— Отлично. — Райс нажал кнопку на обруче, и светодиод, вмонтированный в антенну, замигал синим.
— Угу… Соединились с вашим «Ремо».
— Отлично. А теперь смотрите.
Коммивояжер нажал вторую кнопку, и экран ноутбука стал черным, будто он самовольно нырнул в спящий режим.
— Эй! — воскликнул я.
— Все в порядке. Смотрите.
На экране стали мелькать разные образы. Ни один из них не задерживался на экране надолго. Период смены кадра — не более полсекунды.
— Видите? — спросил Райс.
Он снова нажал вторую кнопку, и на экран вернулся мой десктоп.
— Я вроде бы могу представлять что-то, но образы мелькают в моей голове так быстро, что ничего дельного не выходит. Ко всему, они ничем не связаны между собой — кроме того, что все их представил я. Та же проблема наблюдается и у многих других людей, у девяноста процентов среди всех, кто пробовал «Ремо» на себе.
— А что с оставшимися десятью процентами?
— У них либо слишком бедное воображение, либо депрессия, либо психическое расстройство. Один образ может полдня стоять на экране, и образ этот, надо сказать, будет некрасив и уныл. В общем, теперь вы, наверное, понимаете, почему мой чемодан забит под завязку?
— А не дадите попробовать? — неожиданно даже для себя самого спросил я.
Райс пожал плечами:
— Отчего бы и нет? Кто знает, может, именно вы станете моим первым покупателем. — Он хмыкнул. — И единственным.
— И сколько же стоит такая штуковина? — спросил отец, пока Райс настраивал диаметр обруча.
— Двести пятьдесят Баксов, — с грустной улыбкой отозвался коммивояжер.
Отец присвистнул.
— Неслабо!
— Еще одна причина, чтобы ее не купить, — сказал продавец и вручил мне обруч.
Я надел «Ремо» себе на голову, посмотрел на экран.
— Позволь мне. — Райс потянулся и щелкнул ту самую вторую кнопку, отключающую монитор.
— И что теперь?
— Представь что-нибудь.
— Например?
— Не знаю… Ну представь, что ты режиссер и ты снимаешь фильм — такой, какой хочешь ты один. Никаких ограничений, предел — границы твоей фантазии. Понимаешь?
Я кивнул и сосредоточился.
— Гляди-ка, — сказал отец, указав на монитор. — Началось.
— То есть? — не понял Райс.
Он заглянул в монитор. Брови его поползли вверх.
— Черт побери, кто же засунул меня в эту коробку? — воскликнул забавный лупоглазый паук, появившись на экране.
Он почему-то стоял около потрепанной двери бара. Секунду спустя изнутри стали выходить огромные волосатые рокеры в банданах, жилетках и протертых на коленях джинсах.
— Ой-ой, — сказал паук и обхватил голову мохнатыми лапами.
— Это точно не записанный мультфильм? — спросил коммивояжер, ни к кому конкретно не обращаясь.
Один из байкеров повернул голову и, глядя прямо на Райса, заявил:
— Нет. Все мы — плод воображения Марти.
Отец и Филипп выпучили глаза.
— Ничего себе… — пробормотал мой папа и отхлебнул пива из бутылки.
— Вот это да! — вторил ему коммивояжер.
Тем временем на экране байкеры окружили паука. Восьмилапый монстрик затравленно огляделся по сторонам: выхода не было.
«В этот момент паук Билл понял — взбучки не избежать», — сообщил закадровый голос.
Байкеры прыгнули на паука одновременно. В этот же момент заиграла песня Red Hot Chili Peppers — Californication.
Отец с Райсом, раскрыв рты, смотрели, как паук борется с толпой рокеров, как пробирается между ног у одного патлатого верзилы и, прыгнув на мотоцикл, дает по газам. Рокеры вопят, бегут к своим байкам. Начинается погоня.
Из бара выбегает паучиха и кричит:
— А как же мой номер, Билл?
Отец усмехнулся и уважительно посмотрел на меня. Я старался не отвлекаться и потому никак не отреагировал на его взгляд.
— Это… это просто восхитительно! — воскликнул коммивояжер.
Он полез в карман, достал оттуда сложенный вчетверо платок и промокнул вспотевший лоб.
— Это просто… просто идеал! — не стесняясь в словах, продолжал он. — Ваш сын просто феномен!
— Я знаю, — сказал отец с улыбкой.
Поняв, что побег паука больше их не интересует, я вывел на экран титры. Это было невероятно легко: я просто представил их, и они появились на мониторе ноутбука.
— Нет, мистер Буга, это… да вы не представляете, что теперь начнется!
— И что же?
— Ваш сын станет мировой знаменитостью! Все кинокомпании, все центральные каналы будут биться за право подписать с ним контракт! Вы представляете, о каких деньгах идет речь?
К нашему общему удивлению, отец вовсе не обрадовался, когда услышал про деньги.
— Знаете, все это, конечно, звучит довольно здорово, — сказал он, хмуро глядя на продавца, — однако где большие деньги — там большие неприятности. А я не хочу, чтобы у моего сына были неприятности.
— Боже, но это ведь талант от Бога!
— Это всего лишь мысли, которые ваша машинка передает на экран.
— Пусть так. Но ведь, кроме вашего сына, этой машинкой никто не смог воспользоваться. Уже сейчас можно сказать, что он один на десять тысяч, а может, и на сто. Впоследствии, когда все узнают о чудесном даре вашего Марти, народ толпами повалит тестировать «Ремо». Таким образом, с помощью вашего сына мы найдем — или хотя бы попытаемся найти — новых трансляторов, что позволит в свою очередь…
— Послушайте, — перебил его отец. — Я ведь уже сказал: я не желаю сыну неприятностей. Поэтому пусть его дар останется нашим маленьким секретом, ладно?
— Постойте, — сказал коммивояжер. — Что значит «секретом»? Как можно утаивать такие вещи? Это ведь может перевернуть весь мир!
— Именно этого я и боюсь. Ладно, я понимаю вас, мистер Райс. Вы — человек дела. Сколько?
— Сколько чего? — нахмурился Филипп.
— Долларов, конечно.
— Вы хотите заплатить мне за молчание? — догадался коммивояжер.
— А вы разве не к этому вели?
— Ну, знаете ли… — Райс вскочил с дивана, отступил на шаг и смерил отца гневным взглядом. — Если вы думаете, что каждый коммивояжер готов продать все и вся за какую-то сумму денег, то вы глубоко заблуждаетесь, мистер Бута.
— Позвольте, мистер Райс, не о деньгах ли вы говорили? — покачал головой отец. — О контрактах, кинокомпаниях…
— Речь шла о деньгах, которые заработает ваш сын!
— А вы то есть будете сидеть в стороне и даже полпроцента себе не возьмете?
— Разумеется, возьму.
— Что и требовалось доказать.
Поняв, что отца ему не переубедить, Райс решил переключиться на меня.
— Но ты-то, Марти! Ты ведь хочешь получать солидные деньги?
Отец раскрыл было рот, чтобы пресечь эти вопросы, но я опередил его:
— Смотря о каких деньгах речь.
Отец хмуро посмотрел на меня. Райс же расплылся в улыбке и, поковырявшись в карманах, протянул мне небольшую пластиковую карточку:
— Вот, держи. Это моя визитка. Там мой номер, даже два. Звони в любое время и назначай встречу, где мы, — он покосился на отца, — сможем поговорить с глазу на глаз. О'кей?
Я кивнул.
— Тогда не смею больше вас отвлекать. Тем более третья четверть уже подходит к концу.
Подхватив со стола свою нелепую шляпу и огромный чемодан, он едва ли не бегом устремился к входной двери.
— Проводи своего нового друга, Марти, — сказал отец с издевкой. — А то он нам, не дай Бог, еще замок поломает.
— Несмотря ни на что, — прокричал Райс из прихожей, — я рад нашему знакомству, джентльмены. Уверен, оно послужит началом долгой… и взаимовыгодной дружбы.
— А тот «Ремо», что мы испытывали, вы с собой не заберете? — спросил я, выйдя из комнаты.
— О, конечно, нет. Это мой подарок, Марти. Чего ему зазря пылиться у меня в чемодане, если тебе он нужней?
— Ну… спасибо.
— Не за что, парень, — сказал Филипп с улыбкой. — Занимайся, практикуйся, а потом звони мне, и, поверь, мы заставим этот мир плясать под нашу дудку.
С этими словами он вышел в промозглый декабрьский вечер и захлопнул за собой дверь.
Я закрыл щеколду и, пройдя в гостиную, уставился в окно. Коммивояжер, пританцовывая, подошел к одинокому старому «Ситроену», смахнул с крыши снег и, швырнув чемодан в багажник, уселся за руль. Мне показалось, он меня заметил и даже махнул рукой на прощание, прежде чем его авто сорвалось с места и покатило по заснеженной дороге. Вскоре «Ситроен» скрылся из виду. Тогда я опустил взгляд и посмотрел на визитку.
— Хватит топтаться у окна, — сказал отец. — Весь футбол пропустишь.
— Иду, па, — сказал я и, убрав карточку в карман брюк, пошел к столу.
Той ночью я долго не мог уснуть. Все ворочался, размышляя о словах коммивояжера. Особенно мне запомнилась его последняя фраза — про мир, который будет плясать под нашу дудку.
Признаться, только об этом я и мечтал все школьные годы — отомстить дурацкому миру, который до того меня совершенно не уважал. Я жаждал мести, и «Ремо», похоже, мог мне с этим помочь. Я твердо решил позвонить Райсу и договориться о встрече.
Вот почему на следующее утро, когда ко мне в комнату заглянул отец, я сказался больным.
— Что болит? — спросил он, присев на край кровати.
— Да голова… и знобит чего-то… — пробормотал я, морщась.
— М-да… А мы ведь собирались прикупить тебе хороший финский спиннинг, чтобы ты больше не заглядывался на мой!
— Смеешься?
— Хе-хе, ну да. Ладно, не раскисай. Давай я выберу три на свой вкус, сфотографирую и пришлю тебе, а ты выберешь, какой тебе больше нравится. Идет?
Я кивнул.
Все, что угодно, папа, только не тащи меня в магазин.
— Ну, значит, так и поступим, — сказал отец. — Все, я уехал, поправляйся. Не дело на Рождество болеть!
— Угу, — отозвался я.
Едва за ним закрылась дверь, я выбрался из-под одеяла и отправился в душ. Я собирался позвонить Райсу в десять, чтобы ненароком его не разбудить — все-таки воскресенье, выходной день, люди либо спят, либо в церкви.
Когда я покончил с завтраком и посмотрел на часы, было всего двадцать минут девятого.
О-фи-геть.
И чем же заниматься в ближайшие пару часов?
Может, посмотреть что-нибудь по телику?
Пожалуй, лучшего занятия мне действительно не найти…
Однако так я думал, пока не вошел в гостиную и не увидел лежащий на столе «Ремо». Рядом был и мой ноутбук, который я так и не унес обратно.
А вот и занятие!
Я включил лэптоп и, пока загружалась система, нацепил чудесный обруч на голову. Признаться, я до сих пор не мог до конца поверить, что мне удалось перенести свои фантазии на экран. Случившееся вчерашним вечером больше походило на сон, чем на реальность. Именно поэтому я жаждал опробовать «Ремо» снова — чтобы убедиться или же, напротив, разочароваться в его чудесных возможностях.
Увидев рабочий стол, я тут же щелкнул первую кнопку на обруче.
Антенка замигала, а через пару секунд компьютер сообщил, что подключение установлено.
Так.
Теперь вторая кнопка.
После нажатия экран потух. Пока что все идет по той же схеме, что и вчера.
Я закрыл глаза, открыл снова.
Пора.
Я сосредоточился и начал представлять…
Нет, то был не сон, вчерашний вечер. Просто фантастическая, невероятная реальность, о которой я раньше не мог и мечтать.
Сначала у меня получилась довольно странная короткометражка про двух медведей, которые налакались вискаря и разнесли номер гостиницы, а потом забрались на припаркованный поблизости воздушный шар (?) и полетели на Гаити (???). Нелепица страшная, конечно, но мне было смешно.
Впрочем, долго страдать подобной ерундой я вовсе не собирался. Следующий мой «шедевр» вышел более логичным, пусть и не слишком интересным. Покончив с ним спустя восемь минут, я отключил обруч и, отложив его в сторону, крепко задумался.
В конце концов я пришел к выводу, что без готового сценария можно даже не пытаться нафантазировать что-то стоящее. Поэтому я не поленился сходить в свою комнату и вернуться вниз с шариковой ручкой и пачкой бумаги под мышкой. Меня переполнял энтузиазм, но этого, конечно же, оказалось мало: без таланта и мастерства рвение было абсолютно бесполезно. Исписав три листа, я один за другим отправил их в мусорную корзину и, подивившись своей баскетбольной меткости, стал размышлять о причинах провала.
Почему же у меня ничего не вышло, думал я, глядя на бегающую по экрану эмблемку?
Идей не было.
Чтобы отвлечься, я стал блуждать по комнате, пока мой взгляд не упал на часы.
Ого! А ведь уже почти одиннадцать.
Долго же я провозился с этим «Ремо»!
Эх, до чего же все-таки удивительная штуковина…
— Да? — неожиданно бодро отозвалась трубка, когда я уже думал опустить ее на рычаг.
— Мистер Райс? — уточнил я.
— Именно так. Позвольте узнать, с кем имею честь?..
— Это Марти Буга. Вы заходили к нам вчера, и ваш «Ремо»…
— Ну конечно, конечно, Марти, я помню вас с отцом! — перебил меня коммивояжер. — Признаться, я ждал, что ты позвонишь, но не думал, что так скоро. Впрочем, это все поэзия, поэзия… Что же ты надумал, Марти?
— Я хотел бы… хотел бы работать с этим прибором. У меня получается, я с утра занимался, фантазировал. Думаю, если у меня будет сценарий, я смогу заменить целую съемочную бригаду и весь актерский состав.
— Хм, звучит здорово. Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь. Впрочем, главное, чтобы тобой заинтересовались наверху, а там уж они сами нам все объяснят. Ладно. В общем, я попробую договориться о встрече с кем-то из местных телевизионщиков, а там уже будет видно. Дай мне номер своего мобильного, чтобы я сразу тебе сообщил, когда что-нибудь узнаю.
Я продиктовал номер.
— Отлично… Записал. Все, тогда до связи, жди звонка. Не знаю, успеем ли мы найти что-нибудь до Рождества, но я буду стараться. Пока же просто жди.
— Хорошо, — сказал я и положил трубку на рычаг.
Я был полон надежд. В то время мне казалось, все очень просто — что все заинтересуются моим даром и я сразу подпишу огромный контракт…
Как бы не так.
Райс позвонил на следующий день, в обед.
— Да? — спросил я.
— Марти, привет. Это Филипп Райс.
— Здравствуйте, мистер Райс.
— Зови меня просто Фил, о'кей? Угу. В общем, я договорился о встрече с директором канала «ВОН».
— «ВОН»? — переспросил я.
— Именно.
— Я что-то совсем не помню, что там идет.
— Это потому что он по рейтингу находится в самом хвосте среди остальных кабельных каналов.
— В хвосте?
Я не был большим знатоком телевидения, но сразу понял — обещанными большими деньгами тут и не пахнет.
— А чего ты хотел — всего и сразу? — фыркнул Райс, когда я высказал ему свои опасения. — Разумеется, сначала с тобой будут осторожничать. Люди предпочитают доверять старому и надежному — по крайней мере они делают это до тех пор, пока новое не покажет себя во всей красе. Но вот когда это случится, мы станем грести деньги лопатой, Марти, попомни мои слова. А пока нам надо встретиться с этим парнем, с «ВОН», продемонстрировать ему, как ты управляешься с «Ремо», и обсудить твой первый контракт.
— Хорошо. Куда мне подъехать?
— С тобой приятно иметь дело, — заметил Райс. — Ты быстро схватываешь. Записывай адрес.
Мистер Коллин Фрай назначил встречу в кафе «Черная орхидея», что находилось в самом центре Нью-Йорка. Не знаю, почему оно так вычурно называлось. По сути, это была обычная кофейня. Такие часто именуют «Чашкой чая» или «Ровно в 3», но практически никогда — «Черной орхидеей». Впрочем, плевать на название. Главное, что мистер Коллин Фрай назначил встречу именно там.
— Па, — сказал я, входя в гараж.
Отец мой возился у верстака — подгонял какую-то деталь. Он вечно возился со своим старым «Доджем», хотя давно мог купить что-нибудь посолидней.
— Что такое? — встрепенулся папа.
Он посмотрел на меня сквозь желтые стекла слесарных очков.
— Марти? Как ты себя чувствуешь, нормально?
— Да я же еще к вечеру вчерашнему отошел.
— Ну да, да… Но мало ли — к вечеру отошел, а утром снова озноб и сопли…
— Прекращай это, ладно? Мне ведь не семь лет.
— Ладно, ладно. Не семь. — Он усмехнулся. — Тогда сразу к делу — с чего это вдруг ты решил проведать старика в его скромной мастерской?
— Хочу узнать, где находится 42-я улица.
— 42-я? Ну, это самый центр, Манхэттен. А зачем тебе 42-я улица?
— У меня там встреча.
— Уж не с тем ли коммивояжером? — нахмурился папа.
Черт. Я думал, он уже забыл о Райсе.
— Нет, что ты, — хмыкнул я, стараясь казаться искренним.
— Нет? А тогда с кем?
— Эм-м-м… С… девушкой, — нехотя ответил я.
— Вот как? И когда же ты успел познакомиться с девушкой? Или это старая подружка?
— Нет, новая. Мы с ней по Интернету переписывались, — соврал я. — Договорились встретиться, когда я приеду в Нью-Йорк, но вчера я приболел, и потому мы так и не увиделись. Вот, поеду к ней сегодня.
— Что ж, дело хорошее. Приятно, что ты еще делишься такими вещами со своим стариком, — усмехнувшись, отец похлопал меня по плечу.
В тот момент я думал, что сгорю от стыда.
Врать тяжело, но когда тебя при этом хвалят за честность, не подозревая обмана, на душе становится действительно гадко. Лишь с превеликим трудом мне удалось выдавить улыбку и сказать:
— У меня от тебя нет секретов, па.
В ту секунду, возможно, я и продал свою душу Сатане.
Никаких контрактов, скрепленных кровью, никаких рогатых чудищ и кипящей, дышащей пламенем земли — всего одна фраза, одна ложь, которая повергает тебя в бездну. И обратного пути уже нет.
В три я вышел из дома и, на ходу завязывая шарф, пошел к автобусной остановке. Оглянувшись, я увидел, что отец стоит у окна и смотрит мне вслед. Наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу.
Автобус пришел спустя пару минут. Я даже не успел замерзнуть.
* * *
— А вот и он! — воскликнул Райс, поднимаясь со стула. — Привет, Марти!
Он протянул мне руку, и я пожал ее.
— Здравствуйте, Фил, — сказал, кивая. — А вы, должно быть, мистер Фрай?
— Да, это я, — горделиво вскинув подбородок, подтвердил худющий господин, сидящий на диване у стенки.
У него была модная эспаньолка, нелепый бирюзовый берет, длиннющий желтый шарфик и серая водолазка. Черный пиджак лежал у Коллина на коленях. Фрай перебирал пальцами по столешнице, словно нарочно демонстрируя три мощных перстня, инкрустированных бриллиантами.
Хотя, возможно, это были обычные стекляшки, подумал я. Бижутерия.
Или, проще говоря, дешевые понты.
— А вы тот самый чудесный человек, который может заменить целую съемочную бригаду? — спросил Коллин, выгнув тонкую бровь.
— Да, это он, — подтвердил Райс. — Сейчас мы вам все продемонстрируем…
— Прямо здесь? — удивленно спросил я.
— Ну да. А что?
— Тут… так много людей.
Я преувеличивал. В «Орхидее» было пять человек — пара любящих родителей с сыном и молодая парочка, которая хихикала у дальнего окна.
— Я не хочу надевать обруч при них, — добавил я.
— Ну, ты даешь! И кто обратит на тебя внимание? А даже если и обратят, то подумают, что это всего лишь мобильная гарнитура.
— Ну… не знаю…
— Послушайте, мистер… Буга, — подал голос Коллин. — У меня сегодня еще куча дел. Так что либо надевайте ваш обруч и показывайте, что умеете, либо я поеду в парикмахерскую.
— О'кей, — сдался я.
В конце концов, какое мне дело до всех этих людей? Одному Богу известно, чего стоило Райсу притащить сюда этого разноцветного павлина. Я не могу так подвести Фила. Да и моя ложь отцу — неужели все зря?
— Отлично, — просиял Райс. — Тогда я включаю ноутбук, а ты пока снаряжайся…
Мы споро взялись за дело. Коллин со скучающим видом наблюдал, как я вытаскиваю из коробки обруч, как надеваю его на голову, как медленно грузится старенький ноутбук Фила и как коммивояжер, покусывая губу, стучит ладонями по столешнице, словно индус по тамтаму.
— Соединяюсь, — сказал я.
— Угу, — буркнул Фил и, повернув ноутбук так, чтобы Коллину было видно происходящее на экране, не без гордости заявил: — Сейчас вы станете свидетелем культурной революции.
Я нажал вторую кнопку. Экран стал черным.
— Ого. Впечатляет. Это уже оно? — оттопырив нижнюю губу, спросил Фрай.
— Нет, конечно, это самое начало сеанса. Давай, Марти.
И я дал. Я закрыл глаза, чтобы случайно не спроецировать надменное лицо Фрая в какой-нибудь мыслеобраз на экране. Однако когда спустя пару минут он воскликнул: «Это что, взаправду?!» — я решился приоткрыть правый глаз.
Он сидел, раскрыв рот и выпучив глаза, приподняв тонкие брови и всем своим видом выражая крайнюю степень удивления.
Фрай ахал и охал, а я выкидывал на стол один козырь за другим и наслаждался его реакцией. Я начал с мультяшной заставки, потом на экране появились живые люди, начался настоящий фильм. Включилась напряженная музыка — вроде той, что звучит в Silent Hill. А потом я устроил парад спецэффектов — благо ни один из них не стоил мне ни цента.
Решив, что демонстрацию можно заканчивать, я увел видео в темноту, а закадровый голос четко и ясно сказал:
— Конец.
— Черт! — воскликнул Коллин. — Это просто феноменально! Но как… как такое возможно? Вы точно не пытаетесь меня обмануть? Это не заготовленный фильм?
— Ну что вы? — фыркнул Райс. — Зачем нам дурить вас, мистер Фрай? Мы ведь хотим сотрудничать с вами, а это значит, нам придется работать по вашим сценариям. И какой тогда смысл в заготовке?
— Ну, мало ли? Никого не хочу обидеть, но… чисто гипотетически!.. Аферисты могли бы провернуть что-то в этом роде. То есть показать якобы слепленный мыслеобразами фильм, взять под это дело бюджет, а потом скрыться в неизвестном направлении. Согласитесь, такое вполне возможно!
— Не думаю, что аферисты стали бы придумывать такие чудные приборы, — заметил я, убирая обруч обратно в коробку.
— В наше время чего только не придумают, — покачал головой Коллин. — Скоро непонятно будет, кто продает тебе выпивку — робот или человек. А вы говорите — приборы! Но подождите, почему вы убираете ваш… обруч?
— Потому что мы закончили демонстрацию, — немного растерянно ответил я. — Или нет?
— Нет, ну, прежде чем говорить о чем-то конкретном, я бы хотел, чтобы вы показали небольшую импровизированную сценку на заданную мной тему. Думаю, это не станет проблемой?
— Конечно, нет, — ответил Райс. — Давай, Марти. Надевай «Ремо» и покажи мистеру Фраю короткий ролик про…
— Удавов-баскетболистов, — выпалил Коллин.
— Удавов-баскетболистов? — переспросил я.
— Ну да. Что-нибудь про них. И пусть там будет кролик в рясе.
Похоже, мозги у него действительно набекрень.
Ну и ладно. Главное, чтобы он нам заплатил.
Я закрыл глаза и сосредоточился на удавах и кроликах.
— Ну и что скажете теперь? — нетерпеливо поинтересовался Райс.
— В смысле?
— Я так понимаю, вы под впечатлением от увиденного?
— О да.
— Ну и? Может, что-нибудь конкретное? Какое-нибудь… предложение?
— А, вот вы о чем… Признаться, я так увлекся происходящим на экране, что даже не задумывался о каких-то там… предложениях!.. — Он улыбнулся. —
Но это не значит, что их не будет. Что скажете о… ну, положим, пяти тысячах в месяц?
Я выпучил глаза.
Пять штук в месяц? Это шестьдесят в год?
Да у меня отец получал восемьдесят, и это при том, что он пашет, как вол, едва ли не семь дней в неделю. Только под Рождество он может немного отдохнуть, и то за свой счет.
Предложение показалось мне отличным, и я уже готов был согласиться, когда Райс презрительно хмыкнул:
— Всего-то?
Я удивленно посмотрел на коммивояжера. Он покосился на меня и самым уголком рта прошептал:
— Молчи.
Я повиновался, хотя и считал его действия просто глупыми. Разве можно торговаться, когда тебе предлагают так много?
С другой стороны, он ведь рассчитывает на свои десять процентов, а пятьсот баксов в месяц — это не так уж здорово. Поэтому-то, наверное, он и решил оспорить сумму.
— Всего-то? — переспросил Коллин. — А у вас что, есть другие, более выгодные предложения?
— Конечно, есть. Через два часа мы собираемся встретиться с гендиректором «Метро-ТВ» Расселом Крабсом. Вы ведь с ним знакомы?
Надо было видеть, как побагровел Фрай в те секунды. Более всего он походил на генно-модифицированный помидор с прилавков овощных магазинов.
— И… и сколько же предложил Крабе? — совладав с гневом, спросил Коллин. — Или он пока не делал вам конкретных предложений?
— Крабе предложил двадцать пять тысяч в месяц, — спокойно сказал Райс.
«Так что же мы сидим?!» — хотел заорать я, однако вовремя взял себя в руки.
Возможно, Райс всего-навсего блефовал.
К несчастью, так же подумал и Фрай.
— Это неправда, — усмехнувшись, заявил он. — Вы не говорили о цифрах!
— Да? Ну, пусть так. — Райс поднялся из-за стола и сказал: — Пойдем, Марти. Думаю, наш разговор с мистером Фраем окончен.
— Как окончен? — удивился Коллин.
Судя по всему, он до сих пор не верил, что мы можем не согласиться на его предложение.
— А вот так. Мы пойдем к Крабсу и подпишем контракт на двести сорок тысяч. Думаю, очень скоро рейтинги «Animal Planet» взлетят до небес. Надеюсь, ваши при этом упадут не слишком низко.
— Подождите! — воскликнул Фрай, когда Райс развернулся, чтобы уйти.
— Что-то еще? — с постной физиономией уточнил коммивояжер.
— Сколько вы хотите? Я готов дать двадцать семь… нет, тридцать тысяч в месяц! Вас это устраивает.
У меня дыхание перехватило.
— Дайте подумать… М-м-м… А, черт с вами! Отправлю представителю «Animal Planet» сообщение, что мы не сможем прийти.
— Значит…
— Значит, договорились, мистер Фрай, — улыбнулся Райс.
Они жали друг другу руки, радовались тому, что сумели заключить отличную сделку, а я сидел и тихо повторял:
— Тридцать тысяч…
И даже за вычетом тех трех… да черт с ними — пяти тысяч, которые я отдам великолепному мистеру Райсу, это была величайшая сумма, на которую я мог рассчитывать. По крайней мере так мне казалось тогда, за столиком в кафе «Черная орхидея».
Кто же знал, что это было только самое-самое начало?..
* * *
— Где ты?
— Я… я не смогу прийти, — сказал я, глядя на кровать.
— То есть как это не сможешь? — удивился отец.
— Ну, тут возникли кое-какие дела… — протянул я, на ходу лихорадочно придумывая, что бы ему сказать.
— Ты у своей девчонки?
— Э-э-э… Да. У нее.
— И когда ты придешь домой?
— Честно говоря, не знаю. — Происходящее на кровати заставило меня нервно облизнуть губы. — Видимо… не сегодня.
— Что? А как же наш ужин? Это ведь наша традиция, Марти, — рождественский ужин сына и отца. Ты и я за столом, DVD с лучшими фильмами Белуши и Робина Уильямса…
— Па, — перебил его я. — Мне уже двадцать.
— Ах, то есть ты вроде как взрослый, да? Ты ведь об этом?
— Ну… да.
— Что ж, ладно. Все понимаю, сам такой был… Самостоятельный.
— Па…
— Ладно-ладно. Говорю же — понимаю. Эх… Ну заезжай, когда освободишься. Счастливого Рождества!
— И тебе, па, — сказал я и, отключившись, швырнул телефон на тумбочку.
— Ты идешь, малыш? — спросила Жанна.
Она лежала на спине, абсолютно голая, и смотрела на меня своими огромными голубыми глазами. Ее пепельные волосы были растрепаны, а роскошная грудь приковала мой взгляд, едва Жанна избавилась от майки.
Никогда прежде мне не доводилось видеть такую красоту. Похоже, это было начало новой жизни.
Тридцать тысяч в месяц…
— Иди же скорей! — нетерпеливо воскликнула девушка.
Я, словно зомби, на полусогнутых проковылял к кровати и замер, не зная, как себя вести.
Однако Жанна не дала мне времени на раздумья: перевернувшись на живот, она поползла ко мне на четвереньках.
Будто дикая кошка, которая подкрадывается к зазевавшейся антилопе.
Следующие полчаса мы были единым целым, слишком страстным, чтобы о чем-то думать, и слишком горячим, чтобы остановиться хоть на миг.
— Черт… — прошептал я наконец, откинувшись назад и раскинув руки. — Это было… божественно.
— Ну да, — сказала Жанна. — Неплохо.
Она уже застегнула юбку и теперь натягивала свою майку.
— Тебе тоже понравилось?
— Да, — пожала плечами она. — А что, не должно было?
— Ну… — смутился я. — Даже не знаю. Я не великий спец в этих делах.
— Брось. Еще пара подобных уроков, и ты любого сокурсника за пояс заткнешь.
— Сокурсника?
— Ну, ты ведь учишься в колледже, верно?
— Пока да. А как ты догадалась?
— У меня было несколько студентов. Эта нерешительность… Для студентов секс — как ритуал.
— Ты говоришь, я студент. А что, на школьника я разве не похож?
— Не-а.
— В самом деле?
— Ну, то есть внешне разница небольшая, конечно. Но школьники не успевают снять штаны. — Она подмигнула мне и глумливо улыбнулась. — Студенты все-таки более… терпеливые.
— Ага. Я понял.
— Ну ладно. Пока, Марти. — Она наклонилась и чмокнула меня в щеку. — Если будешь в наших краях, можем увидеться… Правда, тебе снова придется заплатить за это время, но, думаю, ты не станешь жалеть о деньгах, когда мы окажемся в кровати, верно?
— О да, — глядя в потолок, протянул я.
— Все. Чао-какао.
Она вышла, оставив меня наедине с моим собственным отражением в зеркальном потолке. Некоторое время я лежал, глядя на себя — худосочного пацана с растрепанными, слипшимися от пота волосами, блестящими от выпитого пива глазами и приплюснутым носом. Еще пару дней назад я и помыслить не мог, что мне удастся переспать с такой девушкой, как Жанна. Пусть она проститутка, пусть ей заплатил мой новый агент Филипп Райс, но главное — сам факт: секс ведь был! А уж как он мне перепал — дело десятое.
Ладно. Надо одеваться и спускаться вниз, к Райсу и Фраю.
Это Рождество в корне отличалось от предыдущих — хотя бы потому, что сегодня я подпишу контракт с каналом «ВОН» и буду получать триста штук в год.
Я залез в брюки и, насвистывая под нос, прошел к стулу, на спинке которого висела моя майка. Воображение, подкрепившись алкоголем, разбушевалось не на шутку; перед внутренним взором мелькали яхты, океаны, президентские люксы в отелях, шикарные горничные, стол, уставленный множеством экзотических блюд… От всего этого можно было сойти с ума.
Надев майку, я мотнул головой, дабы немного унять фантазию. Пока что я все еще студент колледжа, и в кармане у меня — мятая десятка и пара монет. Тридцать штук появятся там только через месяц… если вообще появятся. Пока же за меня платит Райс, а это значит, слишком уж наглеть не стоит.
Хотя, конечно, Фил теперь всецело зависит от меня, ведь именно я — его билет в лучшую жизнь. Наверняка он постарается задобрить свой «билет», чтобы я не отправил его пинком под зад, решив, что агент мне не нужен вовсе.
Не будь мерзавцем, Марти, сказал я себе. Если бы не этот парень и его обруч с антенной, ты бы сейчас сидел дома с отцом и пил кофе, а не кутил в доме у гендиректора кабельного канала.
В дверь постучали.
— Кто? — спросил я.
— Это Фил. Могу я войти?
— Да, конечно.
Он приоткрыл дверь, заглянул внутрь. Убедившись, что я одет, Райс вошел и затворил за собой дверь.
— Фрай перебрал и уже отключился, — сказал он. — А так как Жанна ушла, я решил, что могу составить тебе компанию.
— Ясно. Ну, я как раз собирался спуститься вниз, к вам.
— А вышло, что я к тебе пришел. Думаю, так даже лучше. Там девки всякие… отвлекают. А тут мы вдвоем, тишина, и никто не мешает.
— О чем вы хотели поговорить? — спросил я, облокотившись на стоящий у стенки комод.
— О нашей сделке.
— Вы были молодцом.
— Спасибо, — сказал Райс, улыбнувшись. — Но я набивал цену по понятным причинам — я ведь работаю за процент… о котором, к слову, и пойдет речь.
— Я вас слушаю.
— Ну, в общем, я хотел бы рассчитывать на пятнадцать. От тридцати тысяч это будет четыре с половиной в месяц. Я бы мог запросить больше, но, думаю, это будет нечестно по отношению к тебе.
— Что ж, вы назвали справедливые цифры, — сказал я. — По крайней мере, мне они кажутся честными.
— Значит, договорились?
— Ну… да.
Он смерил меня взглядом, вздохнул и сказал:
— Хороший ты парень, Марти. Но наивный до жути. Будь на моем месте кто-то другой, он бы с тебя и тридцать, и сорок, а может, и все пятьдесят процентов сбил.
Я открыл рот, чтобы возразить, однако не смог, потому что понял: Фил прав. Попадись мне кто-то более алчный, он бы ободрал меня как липку.
— Нет, если бы тут был твой отец, он бы, конечно, даже пятнадцати мне не дал. Максимум, что бы я у него выторговал, это двенадцать… а то и на десяти бы и остался. — Райс усмехнулся. — Черт, у тебя отличный папаша! Но, надо думать, он сейчас не знает, где ты?
— Как вы догадались? — удивился я.
— Да очень просто: он бы либо вообще не отпустил тебя сюда, либо пришел бы с тобой.
— Что за глупости? — нахмурился я. — Я не маленький мальчик, Фил, мне уже двадцать, и я…
— О черт, Марти! — перебил меня Райс. — Когда речь касается денег, ты — маленький мальчик. Цену им знает только тот, кто работает. Реальную цену — тот, кто успел все потерять и теперь пытается обрести вновь. А ты… ты слышишь цифру, и она кажется тебе огромной, но на деле это не так. Держу пари, ты готов был меня пристрелить, когда я отказался от пяти штук и попытался уйти, верно?
— Ну… честно говоря, что-то в этом роде, — кивнул я.
— Вот! Вот об этом я и говорил! Ты готов был согласиться на жалкие крохи. Пять тысяч в месяц — неплохо, если ты коп или учитель в школе, но юристы и врачи за такие деньги лишний раз с кресла не встанут. А ты ведь гораздо более уникальный, чем они, просто еще не знаешь цену своей уникальности.
— И какова же она? — спросил я.
— Ну, точную цифру я тебе, конечно, не назову — товар все-таки штучный и к тому же совсем новый.
Но, поверь, со временем тридцать тысяч в месяц буду получать я, а ты… тебя ждут золотые горы, Марти, если мы, конечно, будем усердно трудиться. Ты, кстати, где-нибудь учишься?
— Да, в колледже. А что?
— А то, что, к сожалению, тебе придется его бросить.
— Как?
— Да вот так. Черт, Марти, ты готовишься подписать контракт на триста шестьдесят тысяч в год и при этом мечтаешь продолжать учебу? Очнись, парень. Да Фрай за эти триста штук душу из нас вытрясет. Ты будешь пахать, как бессмертная лошадь, а после работы… Хочешь сказать, что ты приползешь в свою квартиру, поужинаешь и сядешь за учебники? Черта с два, Марти, поверь — ты поешь, возьмешь из холодильника пиво и усядешься перед теликом смотреть очередной матч НБА или НФЛ.
Он снова был прав. И как я сразу не подумал о колледже? Похоже, мне действительно будет не до него. И хоть особой тяги к учебе у меня не было, но как рассказать об этом отцу, я не знал.
— Марти Джеймс Буга, ты в своем уме?! — воскликнет он, а ноздри его при этом будут раздуваться, словно два паруса на переменном ветру. — Что значит ты ушел из колледжа? Как можно бросить колледж? Кто, черт побери, разрешил тебе это сделать?
А когда я скажу, ради чего оставил учебу, он и вовсе взорвется.
— Что?! Ради этих дурацких игрушек ты ушел из лучшего технического колледжа на юге страны?!
И все в таком духе. Нет, конечно, в итоге он меня простит, но до того устроит мне такую головомойку, от которой я буду год отходить.
— О чем задумался, Марти? — спросил Райс.
— О том, что скажет отец, когда узнает про колледж.
— М-да, проблемка… Впрочем, я думаю, не стоит спешить с рассказом. Раз уж взялся обманывать, дождись подходящего момента и только тогда вскрывай карты. Поспешишь — останешься ни с чем. А потом, когда у тебя будут деньги и слава… Думаю, он все поймет.
— И когда именно он наступит, этот подходящий момент?
— Я подскажу тебе, обещаю, — с улыбкой сказал Филипп. — Ну ладно, хватит о делах. Сегодня ведь все же Сочельник, а у нас, кроме Рождества, еще поводы есть… Как насчет спуститься вниз и чего-нибудь выпить?
Я пожал плечами.
— Можно.
— Ну, тогда вперед.
Райс поднялся с дивана и пошел к двери. Походя он напевал:
— Мы желаем вам хорошего Рождества и счастливого Нового года…
Пел мой новоиспеченный агент так заразительно ярко, что, когда мы спускались по лестнице, я подключился к нему. Переглянувшись, мы в два голоса затянули:
— Звените, колокольчики, звените всю дорогу…
Девушки внизу приветствовали нас радостным визгом.
Грядущий год обещал быть интересней всех предыдущих.
* * *
— Привет. — Я улыбнулся секретарше. — Мне кто-нибудь звонил?
— Да, сэр, — кивнула девушка. — Ваш отец, сэр.
— Вот как? — удивился я.
Райс снял нам офис в одном из старых зданий на окраине Нью-Йорка. Оттуда я иногда транслировал ДЛЯ интернет-каналов частные заказы — когда не занят был на «ВОН».
В кармане заворочался мобильник. Я вынул его из кармана и посмотрел на экран — Райс.
— Алло.
— Привет, Марти. Отец тебе дозвонился?
— Нет. Это ты дал ему номер офиса?
— Да, конечно.
— И зачем?
— А что, у меня был выбор? Он все же твой отец.
— И что?
— Если бы я не разрешал ему говорить с тобой, это было бы похищение.
— Ты представляешь, что сейчас начнется? — пропустив мимо ушей его последнюю фразу, спросил я.
— Представляю.
— И что мне делать?
— Что ж, думаю, врать уже бессмысленно.
— То есть ты хочешь сказать, что именно сейчас настал тот самый подходящий момент, чтобы рассказать ему всю правду?
— Именно.
— Ах, как же интересно совпало! — саркастически воскликнул я. — Стоило ему позвонить, и тут — на тебе! — подходящий момент поведать обо всей моей лжи!
— Ну, да, так и есть. Я вообще-то изначально говорил как раз о нем.
— В самом деле? Мог бы предупредить!
— Сэр, вас к телефону, — подала голос Кармен.
— Кто?
— Кажется, снова ваш отец.
— Отлично… — проворчал я. — Ладно, до связи, Фил. Наберу позже.
— Ага, — успел ответить он, прежде чем я отключился и спрятал телефон обратно в карман.
Подойдя к столу секретарши, я уселся на стул, поднял руку и сказал:
— Давай сюда трубку.
— Вы будете говорить прямо здесь?
— Да, я буду говорить здесь. А ты пока сходи пообедай.
— Хорошо. — Кармен долго уговаривать не пришлось: едва я упомянул про обед, она поднялась с кресла и поспешила к двери. То ли была так голодна, то ли просто устала сидеть в душном офисе.
Кстати, о духоте — к концу апреля надо поставить сплиты, иначе мы тут попросту задохнемся.
— Да! — сказал я в трубку.
— Ну, здравствуй, Марти, — тихо отозвался отец.
— Привет, па. Как ты?
— Я? Я-то в порядке. По крайней мере все знают, где меня найти.
— Ты увидел меня по телевизору, да?
— Да. Но сначала мне позвонили из твоего колледжа — сказать, что ты отчислился с курса.
— Вот даже как. Странно, я ведь предупреждал ректора. Не знаю, почему вдруг он решил позвонить…
— Он хотел меня поздравить, — сухо сказал отец.
— Поздравить?
— Угу. С тем, что мой сын теперь работает на кабельном телевидении.
Я залился краской.
— Па…
— Он очень удивился, когда я сказал, что ничего об этом не знаю.
— Па…
— Марти Джеймс Буга, — по слогам проговорил отец. — Что все это, черт побери, означает?
— Это означает, что я работаю на канале «ВОН».
— И как давно?
— С января. Я подписал контракт в Сочельник.
— Контракт, значит… И сколько же берет твой агент, Мистер Коммивояжер?
— Пятнадцать процентов.
— Угу. А твоя зарплата?
— Триста шестьдесят тысяч в год.
Я думал, цифра его поразит, обрадует и заставит резко подобреть ко мне, простить мою ложь…
Но вместо всего этого он сказал просто:
— Угу.
— Что «угу», папа? — не выдержал я. — Что?
— Ничего.
— Ты получаешь восемьдесят тысяч в год, я — триста шестьдесят. Ты хочешь сказать, я зря бросил колледж и занялся телевидением?
— Поверь, деньги, которые тебе платят, интересуют меня в последнюю очередь. Получай хоть триста миллионов, я на них не претендую — мне хватает моих восьмидесяти штук.
— Да при чем тут это?! Почему ты не можешь просто за меня порадоваться?
— А потому что нечему радоваться, Марти. Как я уже говорил, большие деньги — большие проблемы. Пока ты этого не понимаешь, но через несколько лет поймешь… если не откажешься от этого сейчас.
— Откажусь?
— Да. Я советую… да что там — я прошу тебя бросить все это, вернуться в колледж, доучиться и найти себе нормальную работу.
Я открыл рот, пораженный услышанным.
— Ты… предлагаешь мне… все бросить? — спросил я.
Каждое слово давалось мне с трудом, будто мой язык был сделан из тантала.
— Да. Пойми: то, что ты имеешь сейчас, — это не «все». Это лишь малая толика, вершина айсберга, понимаешь? Сейчас он на виду, а в следующий миг может скрыться под водой, как и не было. И что ты будешь делать тогда?
— Что-нибудь придумаю, — процедил я. — Уж точно без тебя разберусь.
Это прозвучало грубо. Однако отец отреагировал не криком, не возгласом, как поступал обычно, когда его что-то не устраивало. Он тихо пробормотал:
— Вот как ты заговорил… Что ж, ладно… Надеюсь, ты все же образумишься… рано или поздно.
— Могу пожелать тебе того же! — сказал я и бросил трубку на рычаг.
Злость во мне бурлила, будто колдовское варево. Пузыри претензий поднимались в воздух и лопались с оглушительным хлопком, еще долго напоминая о себе гулким эхом.
Да как… как он вообще мог такое мне сказать? Он, обычный человек, который зарабатывает жалкие восемьдесят тысяч в год? Ха! Да я через год буду получать столько же за месяц! Что он скажет тогда?
Да ни черта он не скажет. Сделает вид, будто ему все равно, и начнет свою излюбленную песню «Про грядущие большие проблемы».
Почему он не может порадоваться? Что это? Неужели зависть? Может, он и вправду завидует мне, юному парню, который даже колледж не окончил, но при этом получает по тридцать штук в месяц? К сожалению, очень похоже на правду… А я-то думал, мой отец лучше, выше всего этого! Но он оказался заурядным завистником. Райс говорил, что таких я встречу немало, но я и подумать не мог, что одним из них окажется мой собственный отец!..
Я прошел в кабинет, достал из холодильника в углу бутылку пива и, открыв ее, присосался к горлышку. Пил я быстро и жадно; причиной тому, конечно же, была не только духота, но и общая возбужденность после неприятного разговора. Говорят, алкоголь не заглушает боль, а напротив, усиливает ее… Что ж, может быть. Но я буду верить в обратное.
Впрочем, даже в этом случае мне не обойтись без чего-то более крепкого.
Я достал мобильник и набрал номер Райса.
— Поговорил?
— Я хочу выпить, — вместо ответа заявил я.
— О. Видимо, разговор не задался.
— Ты оглох? Я хочу выпить, Фил. Ты привезешь виски? А то у меня только пиво в холодильнике.
— Пить будешь сам или мне тебя поддержать?
Я усмехнулся.
— А сам как думаешь?
* * *
— Думаю, через пару месяцев мы получим еще два шоу на «Дорожном Путнике», — сказал Райс, вытаскивая из пачки сигарету.
— Звучит интересно. Что на это сказал Фрай?
— Я пока что ему не говорил. Думаю, его удар хватит.
Я засмеялся. Он поддержал меня.
— Черт. — Райс утер проступившую слезу. — Помнишь, как он кричал, когда я сказал ему, что нас хотят подписать «Первое свидание» и «На пределе»?
— Ага. А как он потом побледнел, когда ты сказал, что в договоре нет пункта, запрещающего сотрудничать с другими каналами? — Я залпом опрокинул в себя стопку виски и затянулся едким сигаретным дымом.
— Помню-помню! О, как он потом проклинал своих юристов!..
— А бедные парни просто не знали, что разрешать или запрещать этому странному «специалисту по ретрансляции»! Они думали, мне просто не хватит времени для работы где-то еще!
— Ну да. Здорово, когда твоя профессия слишком новая даже для юристов.
— Но вообще они, конечно, могли догадаться о таком пункте.
— Не думаю, что эти офисные крысы даже сейчас понимают, как ты на самом деле работаешь, — хмыкнул Райс.
— Похоже, что так, — кивнул я.
Мы помолчали. Фил налил нам еще по одной, швырнул окурок в пепельницу и плеснул на него немного воды из графина, чтобы не дымил.
— С отцом сильно поругался? — спросил он.
— Наверное, да… Черт, Фил! Давай просто не будем говорить об этом?
— Лучше все же поговорить. Я же вижу, ты переживаешь по этому поводу. Надо делиться своей тревогой.
— Мне кажется, он мне завидует, — сказал я.
Фил промычал что-то — видимо, не ожидал такой откровенности.
— Ну а как иначе объяснить, что он не рад моему успеху? — продолжал я. — Я выхожу на чертовых каналах, получаю триста шестьдесят тысяч в год… плюс эти дополнительные шоу! А он — всего восемьдесят. Видимо, ему просто обидно, что я, необразованный сопляк, перещеголял его уже на старте.
— Нет, это не зависть, Марти, — покачал головой Райс. — В таких случаях корыстные люди ведут себя одним лишь образом: они становятся милыми и просят тебя не забывать о «своих стариках, которые так много для тебя сделали». Корыстные хотят попилить деньги отпрыска. Но твоему отцу наплевать на твои доходы, Марти. Он… он не капиталист. Он просто любит тебя… по-своему. И у него есть свои страхи. Его жена умерла, когда ты был совсем мал, через время за ней последовали его родители… Он остался почти один. Почти — потому что у него оставался ты. А потом пришел я и украл его у тебя, и теперь он думает, что потерял еще и сына.
— Но я ведь здесь, Фил. Я могу приехать к нему в любой момент. Почему он так думает?
— Его можно понять: деньги, Марти, это страшная штука. Они сводят с ума, заставляют тебя думать, что все дозволено, и чем больше их, тем шире границы возможностей, которые открываются перед тобой… по крайней мере ты так думаешь. Дружба, родство, любовь — все это отходит на второй план, когда речь заходит о деньгах. Твой отец, видно, не из таких. А мы с тобой? Кто знает, как мы поведем себя, когда речь пойдет не о десятках и сотнях тысяч, а о миллионах?
— Ты думаешь, она пойдет?
— Конечно, — хмыкнул Райс. — В очередной раз говорю: все это — лишь вопрос времени. Мы ведь в бизнесе, а в бизнесе спешка частенько приводит к краху. Поэтому-то заказов пока не так много — к тебе присматриваются. Но если ты будешь стабильно и хорошо выполнять свою работу, уже через полгода-год перед тобой откроются все двери.
— Черт, ну неужели я такой один? — глядя в потолок, пробормотал я.
— Вряд ли. Но пока не нашли еще кого-то, мы должны выжать из всех этих толстосумов по максимуму.
— Думаешь, этот кто-то может появиться скоро?
— Не знаю, Марти, — пожал плечами Райс. — Когда мне вручили чемодан этих вот «Ремо» и сказали их продавать, мне казалось, что это глупейшая затея. Нет, конечно, в мире хватает идиотов, которые будут восхищены подобной игрушкой, но вряд ли они готовы отдать двести пятьдесят баксов, чтобы на экране появилось их изображение. Честно говоря, я даже не мечтал встретить парня вроде тебя, способного целые фильмы создавать с помощью этого треклятого дивайса.
— Что, кстати, с «Дженерал Электронике»? — спросил я, бросив окурок в пепельницу. Едва встретившись с водой, он зашипел, будто кошка. — Они не отозвали свой иск?
— Пока нет. Но отзовут, не сомневаюсь в этом. У них нет шансов на победу. Они, как и юристы Фрая, просто не знали, с чем столкнулись. Не увидели потолка возможностей, думали, ретранслятор будет обычной безделушкой. Но это оказалось круче фотоаппаратов и телекамер. Это… это как передача «Сам себе режиссер»: ты читаешь сценарий, закрываешь глаза, а на экране идет кино, поставленное, снятое и сыгранное тобой одним.
— Ничего этого не было бы без тебя, — сказал я.
— Брось, — поморщился Райс. — Я всего лишь помогаю творцу.
— О нет. Если бы ты не постучал в нашу дверь в тот зимний вечер, ничего бы не было. Не было бы ни кабинета, ни контрактов, ничего. Я бы отпраздновал Рождество с отцом, а после зимних каникул уехал обратно в колледж. Меня ждала бы долгая серая жизнь. Но появился ты, и все изменилось.
— Что ж, я рад, что ты ценишь мои старания, — улыбнулся Филипп. — Но все же главный двигатель — это ты, Марти. Ну а вместе мы — отличный тандем.
— За нас? — Я поднял вверх стопку.
— За нас!
Мы выпили. Виски неожиданно обжег горло, и я, выпучив глаза, вскочил со стула.
— Что с тобой, Марти?
Шатаясь, я проковылял к двери, ведущей в туалет, распахнул ее и буквально рухнул внутрь.
— О Боже, Марти… — протянул Фил и усмехнулся.
Мне же было не до смеха. Склонившись над унитазом, я… гхм… изливал душу. Когда я закончил и, сев на пол, повернулся к дверному проему, в нем стоял Райс и с улыбкой смотрел на меня.
— Что смешного? — пробормотал я, едва ворочая языком.
— Ничего. Но ты, надеюсь, получил то, чего хотел?
Наши взгляды встретились, и мы засмеялись, оба,
одновременно. На душе было несказанно легко.
— Умывайся, — сказал Райс. — А я поеду домой. Давай, на связи. Больше не пей.
— Издеваешься? — усмехнулся я. — Давай, привет Линде и детям.
— Хорошо, передам. Не болей.
Он вышел из кабинета, а я, кое-как умывшись, проковылял в кабинет, нажал кнопку на телефоне и крикнул в динамик:
— Кармен! Никого ко мне не пускать!
— Совсем-совсем?
— Ну, разве что Райс вернется… или сам Бог решит меня навестить и похвалить мои работы.
Она, конечно же, не рассмеялась. Просто сказала: «Ладно», и я отключился, чтобы не сказать еще какую-нибудь дерьмовую шутку. Прошлепав к дивану, я плюхнулся на него и мигом заснул.
Надеюсь, моя проклятая голова не будет болеть наутро?
Главное, не частить с выпивкой…
* * *
— Налей мне еще, — велел я, прижимая к себе Кармен.
— Виски или мартини? — спросила Жанна из кухни.
— Черт, да виски, конечно.
— Эй, а мне? — возмутилась Кармен.
— А ты что хочешь?
— Ма-ар… мартини.
— И мартини для Кармен! — крикнул я. — Ну и себе налей…
Через минуту в комнате появилась Жанна с подносом. Одежды на ней не было — впрочем, как и на нас с Кармен.
— Ваш заказ, ребятки, — объявила проститутка, поставив поднос на стол.
Мы разобрали стаканы.
— За нас, красивых! — воскликнул я и опрокинул в себя виски.
Девушки пили скромней.
— Сам пойдешь в следующий раз, — сказала Жанна, усаживаясь в кресло.
— Да с чего это? — хмыкнул я.
— Как с чего? Не успела принести, а ты уже все выпил.
— И что? Это, черт побери, мое дело — как пить проклятый виски!
— Хватит кричать, — попросила Кармен. — Тебе это не идет!
— Зато весьма идет косячок, — сказал я и, взяв с медной тарелки дымящуюся самокрутку, затянулся. — Ох, штырит, зараза!.. Аж до мурашек.
— Дай-ка мне тоже, — сказала Жанна.
Я протянул ей штакет. Она осторожно приняла его из моих рук, поднесла к губам и зажмурилась. Задержав дым в себе, девушка запрокинула голову и выпустила серые клубы прямо мне в лицо.
— Эй! — воскликнул я. — Какого хрена?
— Дымовая завеса. Вы арестованы. Пью-пью! — Она сложила пальцы пистолетом.
— Что еще за «пью-пью»?
— Типа стреляю.
— Угу. Че-то не похоже. Ладно, к чертям. Давай штакет обратно!
— Держи, жадина. Дай хоть своей подружке затянуться.
— Ты хочешь, Кармен?
— Я? — Мой вопрос, кажется, застал ее врасплох. — Тебя? Тебя — хочу.
— О, ну конечно! Я ведь гораздо лучше косячка, верно? — Я подмигнул Жанне.
— Ложись, — сказала Кармен, надув губки, — и заткнись.
— О'кей!
Я откинулся на спину и уставился в потолок. Некоторое время мне было очень хорошо, однако потом мне стало этого очень мало.
— Жанна! — позвал я.
— Чего?
— Что значит «чего»? Какого черта ты сидишь в кресле, пока Кармен в одиночку трудится надо мной?
— Я должна ей помочь?
— Ну конечно! Пф! — фыркнул я. — Вот же тупые вопросы!
Она встала с кресла, подошла ко мне и, наклонившись, обхватила мои губы своими. Я даже не пытался вырваться из этого сладкого плена — просто зажмурил глаза и весь отдался на волю этих двух жадных до секса особ.
Внезапно зазвонил телефон.
— Черт, как же не вовремя… — проворчал я, однако протянул руку и, нашарив на тумбочке шорты, потянул их к себе.
— Нам подождать, пока ты ответишь? — спросила Жанна.
— Продолжайте, — бросил я и, выудив из кармана мобильник, посмотрел на экран.
Картинка немного плыла, но даже в таком состоянии я смог узнать рожу Райса. Эту фотку мы сделали в тот самый день, когда подписали наш первый контракт, то есть почти два года назад. С тех пор Фил заметно потолстел, но я не собирался менять изображение в телефоне.
— Чего еще? — спросил я, поднеся трубку к уху.
— Ты где?
— В раю. Говори, чего надо, или я сброшу.
— Ладно… — сказал он.
И замолчал.
— И что за шутки? — возмутился я. — Говори или отваливай!
— Мне тяжело тебе об этом сказать, Марти…
— Да давай, говори уже, не томи!
— Твой отец… он умер.
Мир вокруг замер.
— Что? — переспросил я, удивленно хлопая глазами.
— Сердечный приступ. Его обнаружил сосед. Он пришел занять немного сахара, а дверь оказалась открыта. Он толкнул ее и увидел твоего отца, лежащего в прихожей. Ну и…
Короткие гудки. Это я сбросил вызов.
— Уйдите, — сказал я тихо, но твердо.
Жанна услышала, подняла голову. Хлопнула по плечу Кармен:
— Эй, он ведь попросил!
— Что? — Секретарша посмотрела на нее, потом на меня. Взгляд был поистине безумный.
Я сел, на секунду замер, собираясь с силами, после чего оттолкнулся руками и спрыгнул на пол. Пройдя к тумбочке, я стал одеваться.
— Что случилось, Марти? — спросила Жанна.
Я покосился на нее и буркнул:
— Тебе-то какое дело?
— Просто интересуюсь, — пожала плечами она.
— Тебе платят не за это.
Отчего-то мне захотелось сделать ей больно. Может, так я надеялся отомстить миру, отнявшему у меня отца?
— Да, не за это, — неожиданно легко согласилась Жанна. — Ты прав.
Ее покорность меня взбесила. Зло сверкнув глазами, я спросил:
— В таком случае, может, вернешь мое мартини и травку? Тебе ведь платят только за секс, верно?
— Ты такой мелочный, малыш? — иронично выгнув бровь, спросила проститутка.
— Заткнись. Просто заткнись.
Она фыркнула и отвернулась. Я напялил рубашку и взял с тумбочки часы.
Любопытство взяло свое.
— Куда ты так спешишь? — снова пристала Жанна.
— Послушай, это уже не игра, — сказал я, повернувшись к ней. — Мне действительно не хочется с тобой что-то там обсуждать. Я вызвал тебя, чтобы потрахаться. Все. Теперь ты можешь идти.
— Ладно, хорошо. Тогда давай пятьсот баксов, и я пошла.
— О'кей. — Я открыл бумажник и, отсчитав пять купюр по сотне, швырнул их на диван. — Вот деньги. Ты можешь идти! Кармен!
— Она отрубилась.
— Черт… Ладно, придется запереть ее здесь. Пошли. На выход, мать твою!
— Ты стал грубым, — заметила Жанна, когда мы уже стояли в прихожей и обувались. — Даже жестоким.
— Возможно, — не поднимая взгляда от своих ботинок, ответил я.
— Куда же подевался тот стеснительный мальчик, который боялся притронуться ко мне, пока я сама его не коснулась? Юный симпатяга мне нравился больше, чем богатый эгоист. По крайней мере мальчик умел быть вежливым и честным.
— Мой отец умер, — буркнул я. — Сердечный приступ. Ему было всего сорок пять. Такой молодой…
— О. — Ее рука легла мне на плечо. — В таком случае прими мои соболезнования. Это очень тяжело, Марти, но я уверена, ты справишься и…
— Да что ты, мать твою, понимаешь? — Я сбросил ее руку и одарил проститутку негодующим взглядом. — Это ведь мой отец, а я… я не говорил с ним почти год. Он, видите ли, был обижен на меня за то, что я ушел из колледжа! А я думал, что он завидует моему успеху… Черт… Как же глупо все вышло!.. И как мне теперь ему обо всем этом сказать?..
Я едва не разревелся, словно маленький. Слезы уже просились наружу, но я сказал себе: «Не сейчас, не сегодня. Никогда — перед чужими людьми».
Отец учил не показывать свою слабость окружающим. Как бы ни было трудно, держи все в себе. Теперь папа стал символом своей теории — умер, так ничем особо не поделившись. Конечно, он не мог знать, сколько еще проживет, но мне-то от этого не легче. Его уже нет, как нет бабушки с дедушкой, как нет мамы. Но их ведь я знал гораздо хуже, чем отца…
Одна непослушная слеза все же показалась наружу. Я покосился на Жанну: увидела? Она отвернулась и вышла наружу.
Значит, да.
Ну, да и черт с ней, плевать на шлюху.
* * *
Это был ужасный день. Снег шел с самого утра, а ветер, этот паскудный мерзавец, свистел и швырялся белой пыльцой прямо в лицо.
И все же на кладбище собралось человек двадцать. Был там мой агент Райс, который и отца-то толком не знал; были соседи, с которыми папа не раз ругался из-за пустячных мелочей. Были коллеги по работе, с которыми отец время от времени завтракал, обедал, а порой даже говорил.
Удивительно, но с тех пор, как умерла моя мать, отец держался один — наверное, боялся снова потерять кого-то. Похоже, у него не было даже любовницы, хотя, конечно, об этом я мог только догадываться. Что, если она просто-напросто не пришла — потому что у ее мужа, скажем, день рождения? Не покинет же она в таком случае дом ради похорон?
Думаю, нет.
— Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь Джеймса Мортимера Бугу. При жизни мистер Буга…
Я слушал речь священника краем уха. Все мое внимание было сосредоточено на отце. Он лежал в гробу с закрытыми глазами, сложенными на животе руками и аккуратно зализанными направо куцыми прядями. Можно было подумать, что он просто спит, если бы не мертвецкая бледность.
Я отвел взгляд и закусил нижнюю губу.
— Сейчас блеванет, — проворчала старушка позади меня. Кажется, это была миссис Крафт, одна из самых дальних родственниц.
Я не ответил ей, сдержался. Я и вправду был пьян — не так сильно, чтобы падать или блевать, но достаточно, чтобы покачиваться, будто буй на волнах.
Слезы тяжело контролировать. Если они захотели, они пойдут наружу, несмотря ни на что. Ты остановишь часть, но остальные в любом случае прорвутся.
Нет, я не всхлипывал, словно сопливая школьница. Я старательно корчил серьезную физиономию, однако глаза наверняка кричали: «Как же так?!» Я почувствовал, как два тонких ручейка бегут по щекам, оставляя за собой блестящий след.
На плечо мне легла рука Райса. Он один здесь был за меня. Другие либо видели впервые, либо наслышаны были о моем уходе из колледжа и винили в смерти Джеймса именно меня. Я не стремился убеждать их в обратном. Честно говоря, я плевать хотел на всех этих дальних родственничков, которые слетелись на похороны только затем, чтобы пожрать на халяву и узнать, есть ли их имена в завещании. Коллеги и соседи, по счастью, о завещании не думали, а вот о еде — пожалуй. И я не сомневался, что, кроме меня, отец тут никому не нужен.
— Держись, парень, — сказал Райс, наклонившись к самому моему уху. — Скоро это кончится, и мы вернемся в Лос-Анджелес.
Я кивнул.
— Фил, — сказал, когда он уже отвернулся.
— Что, Марти?
— Спасибо.
— Не за что. На то ведь и нужны друзья.
Он ободряюще улыбнулся и подмигнул мне.
На душе стало немного легче.
* * *
— Хорошо, что ты не ведущий, — усмехнулся Райс.
Мы сидели в самолете на соседних креслах. Нас ждал Лос-Анджелес. Мой новый босс, итальянец Гаскузи, вообще не хотел меня отпускать, и я лишь долгими уговорами выпросил у него выходной — естественно, за свой счет.
Вчерашний день как начался ужасно, так и кончился. Прежде чем отправиться спать в свою старую комнату, я подрался с четвероюродным братом отца, которого до этого дня в глаза не видел, и назвал миссис Крафт престарелой мразью. Впрочем, возможно, я путаю последовательность этих событий, и мой «дядюшка» стукнул меня как раз за оскорбление мегеры…
Впрочем, плевать. Пусть горят в аду.
— Почему? — спросил я, непонимающе глядя на Фила.
Ночью мне так и не удалось нормально поспать: сколько я ни ворочался, сон не шел. Только под самое утро я на пару часов закрыл глаза, а когда открыл, уже стоял в ванной с зубной щеткой в руках.
Утренний кофе немного меня взбодрил, однако, едва мы поднялись на борт, усталость вернулась. Теперь я клевал носом модный журнал, который мне притащила стюардесса, и мечтал о мягкой подушке. Беседа с Райсом если и оживляла меня, то лишь чуть.
— Потому что иначе тебя с твоими синяками пришлось бы тройным слоем пудры обсыпать, — хохотнул Филипп.
— Давай, подшучивай надо мной, — сказал я. — Самое подходящее время, в самом деле.
— Ну, будет тебе. Я же хочу, чтобы ты отвлекся, вот и все!
— Знаешь, момент действительно неподходящий. У меня вообще-то отец недавно умер, смекаешь? А вчера похороны были…
— Ну что ты завелся-то, Марти? Я просто подумал…
— Нет. Ты ни черта не подумал. И я надеюсь, это была разовая оплошность, потому что в противном случае мне придется искать другого агента.
Он некоторое время смотрел на меня, не понимая, серьезно ли я говорю или все же иронизирую.
— Отвернись, — велел я. — Не хочу больше болтать, к черту тебя.
Желваки на его лице заходили ходуном, однако он смолчал. Даже кивнул, прежде чем отвернуться.
Вздохнув, я откинулся на спинку и закрыл глаза.
К черту, к черту все. Надо выспаться. Сразу по прилету надо мчать на студию — транслировать «Американского идола», а это довольно ответственная передачка!
Удивительно, и как они продержались без меня целый день?..
* * *
— Ты что, сдурел?! — воскликнул Ворнер, режиссер «Замкнутого пространства».
— Держись, держись, Марти… — шептала Жанна.
Она дышала часто, тяжело: наверное, ей было совсем непросто тащить пьяного меня на своих хрупких плечах.
— Вон мой кабинет, — едва ворочая языком, сказал я.
— Где? Этот?
— Да! Давай быстрей, две минуты до эфира…
— Марти! Ты меня слышишь? — разорялся Ворнер.
— Ну, слышу, слышу…
— Какого хрена ты творишь? Ты собрался в таком виде выходить в эфир?
— Ну… да. Я ведь не ведущий — меня-то не видно на экране!
— Зато видно твои мысли. Ты жутко пьян, как ты сможешь транслировать?
— Смогу. Я… я читал сценарий.
— Пусть пробует, Ворнер, — вмешался один из помощников. — До эфира две минуты. Если что, пустим повтор.
— Ладно, черт с ним, — махнул рукой режиссер. — Пусть. Но будьте наготове, потому что повтор нам точно понадобится, и очень скоро!
— Эй, Ворнер, старик, все будет хорошо! — заверил я.
Жанна втащила меня в кабинет, с трудом усадила в кресло и, отступив к стене, смахнула со лба пот.
— Фух!.. — она съехала вниз, замерла на корточках, закрыв глаза. — Ну, ты и боров стал…
— Полегче в выражениях, шлюха! — озорно воскликнул я. — Иначе останешься без сладкого!
Она с ненавистью посмотрела на меня.
— Чтобы в следующий раз была поумней, — наставительно изрек я.
— Иди в жопу, Марти, — процедила она. — Следующего раза не будет.
— О нет, обязательно будет! — заверил я. — Твои сутенеры мне не откажут.
— Я скажу, ты меня бьешь. Или что ты извращенец.
— Думаю, если я заплачу им вдвое больше, они закроют на это глаза.
— Какой же ты стал мразью, Марти, — покачала головой Жанна.
— Заткнись, — разозлился я. — Заткнись, или я проломлю твою тупую башку!
— Я хочу уйти, — сказала она, поднявшись. — Дай мои деньги, и я пойду.
— Черта с два… А впрочем, вали. — Я дрожащей рукой вытащил из кармана шорт свой бумажник, отсчитал восемь стодолларовых купюр и, скомкав, швырнул их проститутке: — Держи! Там даже больше — на тот случай, если я тебя чем-то обидел!
— Мразь, — сухо сказала Жанна.
— Собирай свои деньги и проваливай, пока я действительно тебя не треснул.
Она хотела казаться высокомерной, но не могла: деньги были разбросаны по полу, поэтому ей пришлось опуститься на четвереньки, чтобы их собрать. Наконец она встала и, оправив задравшийся подол платья, вышла прочь. При этом шлюха не забыла презрительно фыркнуть, прежде чем со всего маху захлопнуть дверь.
— Чао-какао! — донеслось из коридора.
Я включил ноутбук и надел на голову обруч, однако мысли мои безобразно путались, и всему виной была именно проклятая Жанна. Вот же неблагодарная тварь! Будто бы она каждый день трахается со звездой такого масштаба!
— Тридцать секунд до эфира! — объявил ассистент.
Я попытался освободить свои мысли, успокоиться, но градус упрямо подогревал мой гнев.
Вот же тварь!..
— Десять!
Нет, все. Нужно собраться. Нужно работать…
Тварь!..
— Три!
Тварь!..
Тварь!..
— Одна!
Ненави…
— Поехали!
Я зажмурился и начал трансляцию.
* * *
— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — спросил Гаскузи.
Он сидел в своем огромном кресле, больше похожем на трон властелина тьмы, и исподлобья смотрел на меня, этот хмурый и недружелюбный итальяшка.
— Что я сделал? — переспросил я. — Да ничего такого. Пара сисек на экране — это так ужасно?
— Пара сисек — это эротика, Марти, и это еще куда ни шло. Но когда позади обладательницы этих сисек появляется голый негр, это уже порнуха. А порнуха по телевидению — это очень плохо, Марти. И даже наказуемо.
— Но негр ведь так и не добрался до ее задницы, верно? — словно школьник, хихикнул я.
— Ты мне что, шутки шутить вздумал? — мигом вскипел Гаскузи. — Ты кем себя возомнил, а? Звездой невиданных масштабов? Ты — просто инструмент, способ избежать длительного съемочного процесса, способ сэкономить какие-то деньги. Мы жили без тебя раньше и проживем сейчас, если захотим. Пусть это обойдется мне дороже, но я хотя бы смогу контролировать процесс! А что происходит сейчас? Стоит тебе подумать, и на экране уже порнуха творится! Мне же остается стоять и смотреть. Оно мне надо?
— Простите, мистер Гаскузи. — Я наконец-то понял, что сейчас не лучшее время для приколов и смеха. — У меня просто было стрессовое состояние…
— Ах, у тебя было стрессовое состояние? Стрессовое… Знаешь, Марти, а ведь у камер и осветительных ламп не бывает стрессов. И у компьютеров, на которых монтируют сюжеты, — тоже. Так, может, к черту тебя, и вернем старые примочки? Операторов и режиссеров тьма, поэтому, если дать кому-то шанс, он будет работать не покладая рук, чтобы его не заменили другим. Понимаешь, куда я клоню?
— Мистер Гаскузи, прошу вас. Я ведь ничего больше не умею, только транслировать.
— Ну а мне-то что? Я нанимал тебя, чтобы ты экономил мои деньги, и щедро платил тебе за это. Но вместо благодарности ты меня под суд подводишь. Разве не подло?
— Я обещаю, это больше не повторится, — заверил я.
Некоторое время лощеный итальянец молчал, после чего нехотя сказал:
— Ладно, черт с тобой. Даю тебе последний шанс.
— Спасибо, сэр! — просиял я.
— Штраф за административное нарушение вычту у тебя из зарплаты, — предупредил он.
— Хорошо, сэр.
— Все. Свободен.
Он тут же потерял ко мне интерес, и я впервые за время нашего разговора смог вздохнуть свободно. Пройдя к выходу, я выскользнул наружу и осторожно закрыл за собой дверь. И только там, в коридоре, позволил себе глумливую ухмылку.
Ах, как жаль, что негр все-таки не успел добраться до Жанны!..
* * *
— Пять секунд до эфира, четыре, три…
Уже немного. Сосредоточься.
— Поехали! — воскликнул ассистент.
Я закрыл глаза.
Итак, что у нас сейчас? «Вкусно и просто»? Ладно… вот заставка. Объемные буквы. Музыка — двадцать третий трек из рабочей папки.
— Марти, — услышал я.
Кто-то коснулся моего плеча.
— Марти, в чем дело?
Кажется, голос принадлежал одному из операторов, Барри Грайпу.
— Я транслирую, — уголком рта ответил я. — Не отвлекай.
— Марти…
— Да что ты пристал?! — Я открыл глаза, резко повернулся и обжег его злобным взглядом.
— Реклама пошла! — крикнул ассистент.
— Что у тебя тут происходит? — В мою комнату забежал сначала Ворнер, за ним — два сценариста. Внутри нас было уже пятеро.
— В каком смысле? — спросил я осторожно.
Когда кто-то говорит тебе странные вещи, ты считаешь, что умом тронулся этот кто-то. Но когда все вокруг повторяют за ним, ты начинаешь подозревать, что чокнулся сам. Так было и в этот раз: Барри удалось вывести меня из себя, но режиссер и сценаристы заставили насторожиться.
— Ты завис, Марти, — сказал один из сценаристов.
Кажется, его звали Билл. Не помню…
— То есть?
— Ну… заставка началась… и застыла. Мы прождали полминуты, потом Барри побежал к тебе, но ничего не изменилось, и тогда Ворнер дал команду уходить на рекламу.
Я сидел, тупо глядя в одну точку.
— Ты вообще в порядке? — спросил Барри.
Он наклонился и заглянул мне в глаза.
— Выглядишь хреново.
— Знаю…
— Что ты делал вчера, Марти? — спросил Ворнер.
— Ничего… — пробормотал я.
Режиссер нахмурился.
— Врешь, — уверенно сказал он. — Не будь дураком, Марти. Через три минуты реклама кончится, и нам надо что-то показывать. Мы должны понять, что случилось, и принять решение — уходить на повтор или снова пускать тебя в эфир?
— Черт, да с чего вы вообще решили, что проблема во мне? — огрызнулся я. — Может, это «Ремо» сломался?
— Ну, так возьми запасной и попробуй снова, пока мы не вышли в эфир. Надо понять, сможешь ли ты транслировать дальше.
— О'кей, о'кей. — Я снял обруч, швырнул его в корзину и достал из верхнего ящика другой «Ремо». Он был совсем новый, блестящий и красивый.
Я подозревал, что дело все-таки не в поломке ретранслятора, но упрямо отказывался в это верить. Что ж, пусть с ним. Соберись…
— Нет.
— Как так «нет»? — Я открыл глаза и удивленно посмотрел на Ворнера.
— Да вот так. Снова то же самое — одна картинка появляется и зависает. Все, я запускаю повтор… а тебе я советую разобраться со всей этой хренью как можно скорей. Потому что «Вкусно и просто» кончится через сорок минут, а впереди у тебя еще пять программ, и если везде включить повторы, случится крах рейтингов… понимаешь? И-эх…
Он махнул рукой и буквально выбежал из комнаты. Следом за ним ушли сценаристы. Барри остался.
— Что? — спросил я, недобро косясь на него.
— Плохо дело, старик, — сказал он. — Такая трансляция — признак серьезного психологического расстройства.
— Знаю…
— Это ведь все из-за смерти отца, верно? Ты ведь до сих пор не пришел в себя…
— Черт, да заткнись ты! — вспылил я. — И без тебя тошно.
— Я просто хочу помочь…
Кровь вскипела, и я, вскочив с кресла, ухватил Барри за грудки. Наши глаза оказались так близко, что он смог бы в деталях рассмотреть каждую красную прожилку, если бы только захотел.
— Никогда, слышишь, никогда больше, — процедил я, — не говори о моем отце и его смерти, понял?
— На чем ты сидишь, Марти? — спросил он, с завидным хладнокровием терпя мой гневный взгляд. — Крэк? ЛСД? Что-то новое, более забористое?
Я закусил нижнюю губу так сильно, что пошла кровь. Одинокая алая капля побежала вниз по подбородку и, сорвавшись, полетела к полу — словно разочарованный в жизни слабак.
— Ты наркоман, Марти. Все об этом знают. Но они терпели и молчали, пока ты работал. А что теперь?
Что это — единичный случай или же конец удивительной, но чертовски короткой карьеры?
— Заткнись. — Я отпихнул его, отвернулся.
Мысли путались, накладывались, слипались, сливались, перетекали одна в другую… Я стоял в центре своего собственного внутреннего мира и растерянно озирался по сторонам, а вокруг кружили эти призрачные образы, которые я впервые не мог подчинить своей воле и отправить на экран.
— Я думаю, это конец. Прости за откровенность. Я бы хотел ошибиться, честно. Ты неплохой человек, Марти. Но…
— Я прошу тебя — уйди. Просто заткнись и уйди, ладно? Дай мне побыть одному…
— Хорошо, я уйду. Но на будущее учти, старик: я — один из немногих, кто не желает твоего краха. Сотни людей мечтают вернуть прежние времена, когда на съемочной площадке суетилась целая куча народа. Они ведь все оказались на улице из-за тебя. Думаешь, они очень рады этому? Да они будут счастливы вернуться, если ты уйдешь.
— Но тебе ведь тоже сократили зарплату, — сказал я тихо. — Почему же ты до сих пор меня поддерживаешь?
— Потому что я большой поклонник искусства, Марти. А то, что делаешь ты, — это искусство в чистом виде. То самое, которое идет от сердца. Ты выводишь на экран свои мысли, не доверяя их даже бумаге, не говоря уже о режиссерах, сценаристах и прочих посредниках. Ты творишь без них — все, как ты видишь сам. Это — бесценный дар. И очень жаль, если ты действительно лишил себя этой возможности творить:
С этими словами он развернулся и вышел, а я еще долго стоял, глядя в стенку перед собой.
Мысли продолжали путаться.
Собраться я так и не смог.
* * *
— Может, хватит на сегодня, сэр? — осторожно поинтересовался бармен.
— Нет, не хватит, — покачал головой я. — Наливай.
И толкнул к нему стакан.
Он вздохнул, но налил: три бакса есть три бакса, и лишними они не бывают.
Бар, в котором я второй день кряду просиживал штаны, назывался «Грязный Луи». К слову, многие его клиенты могли носить ту же самую кличку… впрочем, все равно.
У меня так ничего и не вышло. В конце концов Ворнер плюнул и сказал мне идти домой.
— Придумаем что-то, — произнес он, глядя в сторону. — Забьем прайм-тайм комедиями и боевиками прошлых лет. Думаю, день продержимся. Надеюсь, до завтра ты оклемаешься?
— Постараюсь.
Однако не оклемался. Я пришел очень рано, стал пробовать, но ничего не получалось. В итоге я был свободен уже через час.
— Я думаю, Лусио тебе позвонит, — сказал Ворнер.
Я кивнул и ушел. Перекусив дома, я вызвал такси и поехал в бар — сидеть в четырех стенах не было никакого желания. Я чувствовал, что если останусь в своей проклятой коробке, то либо окончательно сойду с ума, либо пущу себе пулю в висок.
Я надеялся, что пара стаканов виски в шумном людном месте отвлечет меня от проблем и…
— Марти.
— Чего? — Я оглянулся через плечо и увидел Райса. С ним был какой-то смазливый паренек в нелепой потасканной гавайке. — А, это ты… А это кто с тобой? Мой новый садовник? Прости, парень, я сейчас на мели, так что заходи через месяц…
— Хватит паясничать, — сказал Райс без тени улыбки.
— А что мне еще остается, Фил? — хмыкнул я. — Я больше не могу работать с «Ремо», я… я как кретин или псих — могу мыслить только скринсейверами. Долбаными сраными скринсейверами, которые никому не нужны…
— Со скольки ты тут сидишь? — спросил мой агент.
Его серьезность меня раздражала. Лучше бы он сел рядом, накатил вместе со мной, и мы бы, шатаясь, побрели домой в три часа ночи, когда нас бы уже возненавидел весь бар. Но нет — он стоял, сложив руки на груди, и с осуждением смотрел на меня. Мне оставалось только спросить:
— Что опять?
— Со скольки ты тут сидишь? — повторил Райс.
— Черт, да какая разница?
— Большая. Ответь.
— С… с четырех.
— А сейчас уже девять. Ты сидишь тут уже пять часов, Марти.
— И?
Фил шумно выдохнул.
— Слушай, пойди, присядь где-нибудь, ладно? — сказал он своему спутнику. — Нам с мистером Буга надо побеседовать наедине.
Парень в гавайке кивнул и пошел к окну — там как раз был свободный столик.
— Кто это, Фил? — спросил я, провожая нелепого «гавайца» рассеянным взглядом.
— Мой сын Джон.
— О. И что он здесь делает?
— Я хотел показать его тебе, но ты, я вижу, не слишком готов.
— Почему? Я вижу его… вполне прекрасно. Хороший такой сын… добротный!..
— Ты не понял, — покачал головой мой агент. — Он… он транслятор, Марти. Такой, каким был ты два года назад.
— В смысле? Неужто… да ладно? Он что, тоже может выделывать всякие… мыслештуки?
— Да, — кивнул Райс.
— Ну ни… ни черта себе! Так мы в таком случае можем объединиться, сделать команду и транслировать вмес…
— Не можем, — перебил меня Фил. — И не будем.
— Почему?
— А ты посмотри на себя.
— А что я?
— Ты — алкоголик. Наркоман. После смерти отца ты перешел на тяжелые, наплевал на работу, на друзей… на все. Ты просто развалился.
— Черт, у меня ощущение, будто я снова говорю с Барри! — поморщился я. — Он вчера нес такой же бред…
— К сожалению, это не бред, Марти. Это — печальная реальность. Ты угробил свою великолепную карьеру, убил свой дар. Да если бы я не обнаружил новый талант прямо у себя под носом, мы бы на такие деньги попали!
Я сидел, удивленно хлопая глазами. Алкогольная дымка, которая застлала сознание, неожиданно поблекла. Я будто бы даже протрезвел, хоть это и было абсолютно нелогично: ведь чем больше человек пьет, тем пьяней становится, а тут — ровно обратный процесс.
— Я взялся спасти тебя из этого положения, Марти, — сказал Райс. — С завтрашнего дня твои обязанности будет выполнять Джон. Старые соглашения я упрошу переписать на него, чтобы Гаскузи и его юристы не пустили тебя по миру. Да, да. Не смотри на меня так, ты их слишком плохо знаешь. Пока ты в строю, они в тебе души не чают. Они даже готовы простить тебе пару-тройку проколов. Но когда они поймут, что ты сдулся окончательно, они вышвырнут тебя на помойку, забрав все, что ты успел заработать. Таков мир шоу-бизнеса, Марти. Как механизм — негодные шестеренки заменяют новыми.
— Ну а ты, Фил? Неужели ты бросишь меня сейчас, когда мне больше всего нужна твоя поддержка?
— Я не бросаю тебя, черт побери! — воскликнул Райс, гневно сдвинув брови. — Что еще ты себе выдумал? Что мы с тобой — лучшие друзья? Мы просто работали вместе, иногда общались, я помогал тебе, ты — мне. Взаимовыгодное сотрудничество, Марти. Так это называется.
— Значит, мы не друзья? — угрюмо спросил я, разглядывая свой стакан. — Не друзья?
— Нет. Ты был хорошим парнем, но деньги действительно сыграли свою роль. Сначала ты держался более-менее неплохо… но смерть отца окончательно тебя убила. Ты стал невыносим, думал только о наркоте, алкоголе и сексе — вспомни, что попало в эфир из-за твоего покалеченного сознания? Но я не бросаю тебя, запомни. Я ценю то, что мы сделали вместе, поэтому не отдам тебя коршунам Гаскузи. От тебя они не получат ни цента. А на те деньги, что у тебя есть, ты сможешь спокойно прожить лет пять — как раз столько тебе понадобится, чтобы все-таки окончить колледж.
— Думаешь, я туда вернусь?
— Тебе определенно стоит это сделать. Ты должен завязать с вредными привычками и снова заняться тем, чем занимаются обычные люди. Ты больше не Двигатель прогресса, Марти. В самом начале пути мы так хотели перевернуть этот мир… но в итоге он перевернул тебя. И это очень печально.
Я покивал, соглашаясь с ним, а потом встал с табурета и пошел к двери. Я не хотел оглядываться, но его вопрос нагнал меня в дверях:
— Ты предлагаешь мне оплатить твою выпивку?
— Ну да. Я ведь теперь безработный — в отличие от тебя, — сказал я и вышел прочь.
Мне показалось, я слышал его усмешку и даже шелест купюр, которые Райс доставал из толстого бумажника.
Думаю, все же показалось.
* * *
— Сэр, к нам нельзя с…
— Мне можно! — сказал я.
— Нет, прошу вас, отдайте бутылку, и тогда вы сможете пройти!
— О'кей, — кивнул я. — Забирай.
И швырнул ему бутылку. Он такого поворота событий явно не ожидал, однако успел сориентироваться и подхватить тару раньше, чем она приземлилась на ковер. Когда он снова поднял голову, чтобы посмотреть на меня, я был уже на полпути к столу с рулеткой.
— Разойдитесь, разойдитесь, разойдитесь… — сложив руки, будто собрался нырять, я врезался в толпу.
Все эти напыщенные старики с моноклями и старухи с дорогущими ожерельями ворчали ничуть не меньше, чем самые обычные куры. Некто более молодой, чем они, и более плечистый, чем я, попытался меня остановить.
— Пропусти! — потребовал я.
— Да куда ты прешь, пацан?! — воскликнул он. — Ты же пьян… просто в дерьмину!
— Что за лексика? Что за жаргон? — тут же закудахтали старушки.
— Пропусти меня к столу, — сказал я. — Я хочу сделать ставку.
— Черт с тобой, — махнув рукой, «страж» отступил в сторону.
В моем правом кулаке было десять фишек, каждая номиналом в сто штук. Итого — миллион. Я выгреб все со своего банковского счета.
— Ставки больше не… — начал было крупье, но я перебил его криком:
— Все на красное!
Он удивленно захлопал глазами, наблюдая, как я строю аккуратную башенку из фишек на красном ромбе.
— Что? — спросил я раздраженно. — Давай крути!
— Сэр, — сказал он, тупо глядя на мою башенку. — Тут миллион.
— И?
Некоторое время мы смотрели друг на друга, после чего он пожал плечами, буркнул: «Дело ваше» и запустил рулетку.
Диск завращался, заиграл разноцветными гранями. Я смотрел на него, но видел лицо отца.
Помню, два с половиной гада назад, когда он встречал меня в аэропорту, я говорил, что не оставлю его в одиночестве. Я соврал и теперь сам остался один. Может, это возмездие?
Диск постепенно замедлял свой ход. Скоро он и вовсе остановится, и с этой остановкой решится моя судьба.
Это были все мои деньги. На моем счету в банке не осталось ни гроша. Конечно, я мог бы продать дом и жить на съемной квартире… если бы дом принадлежал мне. Как я узнал совсем недавно, отец завещал его некой миссис Рампл, одинокой вдове, снимающей угол на окраине Нью-Йорка. Видимо, я ошибся насчет любовницы… но если она вдова, то почему не пришла на похороны?
Может, потому что во второй раз терять еще тяжелее?
Пожалуй, что так. Подумать только — дважды вдова… И как с этим жить?
Кармен и Джон Райс быстро нашли общий язык. Кажется, он ее все же не уволит — слишком уж аппетитная она штучка, пусть и слегка потасканная. Думаю, очень скоро сын Фила получит свой первый сексуальный опыт. Хотя, возможно, он уже его получил — ведь я оставил ему визитку Жанны.
Что будет дальше, станет понятно уже через несколько мгновений.
Равно как и остальные игроки вокруг, я вытянул шею, дабы собственными глазами увидеть, что меня ждет — смерть в бедности или роскошная попойка в президентском люксе.
Райс не обманул меня. Гаскузи скрепя сердце согласился, чтобы Джон сменил меня на посту транслятора, и официально разрешил мне не выплачивать неустойку по договору. Все остались довольны: канал приобрел гораздо более порядочного исполнителя, Райс возглавил «семейный бизнес», а его сын очень рано повзрослел.
Сейчас он думает, как же круто — я могу трахать секретаршу, пить допоздна, у меня собственный дом, машина… а еще я — звезда. Я звезда, которая может мешать других с дерьмом, потому что я — звезда, и никто мне не указ.
Так думал и я. Но сейчас, внимательно следя за судьбоносным диском рулетки, я мечтал вернуться в тот вечер двадцатого декабря, когда сквозь холод и снег к нам пришел коммивояжер Филипп Райс.
Я бы вернулся туда только за тем, чтобы сказать отцу:
— Не открывай.
Райс бы постоял недолго и, окончательно замерзнув, побежал бы к машине. Возможно, его судьба была бы печальной, но должен ли я об этом переживать?
Мы бы даже не знали друг друга, случись отцу не открыть дверь в тот роковой вечер.
Эх, да что теперь гадать…
Пожалуй, если выиграю, отправлюсь к Дырке Лиз и предложу ей руку и сердце. Думаю, она не откажет, когда я скажу, что у меня есть два миллиона. Более того — она сама потащит меня к алтарю.
Ну, да и хрен с ней. Всем в этом мире нужны только деньги, а Лиз я хотя бы когда-то любил.
Диск остановился.
Крупье открыл рот, чтобы объявить выигравший номер.
Красное? Черное?
Я закрыл глаза.
«Только бы не зеро», — пронеслось в голове.
