Книга: Бог и Победа. Верующие в битвах за Россию
Назад: Глава 3
Дальше: Заключение. Не в силе Бог, а в правде

Глава 4. Духовная мощь пастырей Церкви в 1812 году

Ополчившийся на Россию враг не скрывал своего презрения к нашей религии. Нашествие Наполеона на Россию ознаменовалось унижением народной веры, подчас ее преследованием. Появление неприятеля пробудило всех и обратило их взоры к религии. Все сословия, в братском единении, «слились в одну душу», стремясь всеми силами к тому, чем крепка была Русь во все века: стойко защищать веру отцов и русскую народность.

Страшное бедствие, обрушившееся на Русскую землю, многих могло привести в отчаяние. Слава Наполеона была так велика, его непобедимость так несомненна, что люди суеверные готовы были считать его антихристом, которого Провидение временно допустило овладеть землями и народами за грехи мира. В 1812 году темный народ местами ждал светопреставления и верил в близость Второго пришествия. Наши первые неудачи и отступление армий еще сильнее внушали страх за будущее.

Когда Кутузов, назначенный главнокомандующим, ехал в армию, народ по дороге окружал его карету густой толпой и взывал в отчаянии: «Спаси нас, добей супостата!»

Занятие Москвы французами могло совершенно подавить и без того сильно пошатнувшийся народный дух: древний Кремль со всеми святынями был в руках врага!

И вот в эти дни страха, уныния и скорби русское духовенство, горячей проповедью и личным примером всюду поддерживало в народе веру, утешало страждущих, ободряло упавших духом.

Духовный подвиг не так заметен, как громкие дела на поле брани. Кто назовет теперь имена многочисленных священников, городских и сельских, которые среди ужаса и разорения не давали угаснуть надежде и вере, прятали от врага священные антиминсы, святое миро, иконы, церковную утварь? А сами, нередко лишенные семьи и крова, болея душой о своих родных, находили в себе силы поддерживать дух народа Словом Божиим.

Скромные сельские пастыри, робкие в обыденной жизни, простые монахи, даже незаметные церковнослужители превращались в пламенных проповедников, в героев святого долга, готовых радостно принять мученический венец в годину великой скорби народной!

Своей преданностью Родине, своей непоколебимой верой русское духовенство в 1812 году способствовало подъему народного духа, успехам народной войны, бодрому настрою армии.

В истории Русской Церкви Отечественная война 1812 года занимает одну из самых славных страниц, свидетельствующих о том, какая духовная мощь таится подчас под скромной рясой, мощь, которая проявляется, когда наступает время обнажить духовный меч и возвестить правду Божию, о которой сказал поэт Хомяков:

 

«Ее оружье – Божье Слово,

А Божье Слово – Божий гром!»

 

К. А. Военский

Деятельность военного духовенства в Великой войне. Воспоминания последнего Протопресвитера Русской армии и флота

В предшествовавшие войны русское военное духовенство работало без плана и системы и даже без нужного контроля. Каждый священник работал сам по себе, по своему собственному разумению. Даже в русско-японскую войну (1904–1905 гг.) можно было наблюдать такие картины: один священник – храбрый и жаждавший подвига – забирался в передовой окоп и ждал момента, когда ему можно будет пойти с крестом впереди; другой пристраивался к отдаленному, недосягаемому для пуль и снарядов, перевязочному пункту; третий удалялся в обоз 11-го разряда, обычно отстоявший в 15–30-ти верстах от части. Последний совсем устранял себя от активной роли во время сражения, но и первые два не приносили той пользы, которую они должны были принести.

Деятельность свою священники на театре военных действий сводили к совершению молеб панихид и иногда литургий, отпеванию умерших, напутствованию больных и умирающих.

Протопресвитер военного и морского духовенства не показывался на театре военных действий. И да простит мне мой бывший начальник и предшественник, протопресвитер Александр Алексеевич Желобовский, – он не имел никакого представления о возможной для священника работе на поле брани. Когда в половине февраля 1904 года, отправляясь на русско-японскую войну, я явился к нему за указаниями, то получил краткий ответ: «Запаситесь чесучовым нижним бельем, а то, говорят, вошь может заесть».

А когда летом 1905 года, уже будучи главным священником 1-й Манчжурской армии, я обратился к нему за разрешением нескольких новых конкретных и серьезных вопросов, он ответил мне собственноручным письмом: «Досточтимый отец Георгий Иванович. Император Николай Павлович однажды сказал: «Доколе у меня есть Филарет Мудрый (митрополит Московский) и Филарет Милостивый (митрополит Киевский), я за церковь спокоен». Так и я скажу: доколе у меня главные священники о. Георгий Шавельский и о. Александр Журавский (главный священник 2-ой Маньчжурской армии. – Г. Ш.), я за армию спокоен. Ваш доброжелатель протопресвитер Александр Желобовский». Само собою понятно, что такой ответ не разрешил ни одного из поставленных мною вопросов. Других же ни приветов, ни ответов мною от протопресвитера в течение всей войны не было получено.

Единственным руководством для священника на войне служило высочайше утвержденное положение об управлении войск в военное время. Но оно не предусматривало всех обязанностей священника, а тем более возможной для него работы на бранном поле. Иногда же своею краткостью оно сбивало с толку не только рядовых священников, но и начальствующих лиц. Присланный из Иркутской епархии священник Попов явился в госпиталь, согласно положению, с епитрахилью, дароносицей, крестом и кадилом, без антиминса и полного священнического облачения. Когда благочестивый главный врач госпиталя попросил его отслужить литургию, он ответил, что у него нет принадлежностей для этого, да он и не обязан совершать литургии: согласно положению, его дело – напутствовать и хоронить. Когда в 1904 году благочинный 9-ой Сибирской дивизии потребовал от подчиненных ему госпитальных священников, чтобы они обзавелись антиминсами и совершали литургии, его начальник – главный священник Манчжурской армии, протоиерей С. А. Голубев возразил ему: «Госпитальному священнику антиминса не полагается». А между тем, где же на войне служить литургии, как не в госпиталях?

На Великую войну наши священники выехали со строго разработанной инструкцией.

Инструкция эта не была кабинетным произведением, – она вылилась из опыта и пристальных наблюдений за всеми возможностями, какие представляются для работы священника на поле брани. Мой личный опыт и мои наблюдения во время русско-японской войны – где я проработал два года, в должности сначала полкового священника и благочинного, а потом главного священника, и вместе с полком участвовал в десяти боях, был контужен и ранен – были дополнены опытом и наблюдениями множества других моих сослуживцев – участников той же войны.

Значение инструкции было колоссально. Во-первых, она вводила в точный курс работы и круг обязанностей каждого, прибывавшего на театр военных действий, священника. Это в особенности важно было для вновь мобилизованных, совершенно незнакомых с условиями и требованиями военной службы. А их было огромное большинство: в мирное время в ведомстве протопресвитера состояло 730 священников, за время же войны их перебывало в армии свыше 5000 человек. Инструкция точно разъясняла каждому – полковому, госпитальному, судовому и др. священнику, где он должен находиться, что он должен делать во время боя и в спокойное время, где и как он должен совершать богослужение, о чем и как проповедовать и прочее.

Между прочим, полковому и бригадно-артиллерийскому священникам было указано, что их место во время боя – передовой перевязочный пункт, где обычно скопляются раненые, а ни в коем случае не тыл. Но и к этому пункту священник не должен быть привязан: он должен был пойти и вперед – в окопы и даже за окопы, если того потребует дело.

Помимо общеизвестных обязанностей священника: совершения богослужений, напутствований, погребений, наставлений и ободрений, инструкция возлагала на священника много таких обязанностей, о которых и не помышляли его предшественники. Строевому священнику вменялось в обязанность: помогать врачам в перевязке раненых, заведовать уборкою с боевого поля убитых и раненых, заботиться о поддержании в порядке воинских могил и кладбищ, извещать возможно обстоятельнее родственников убитых, организовывать в своих частях общества помощи семьям убитых и увечных воинов, развивать походные библиотеки и т. д.

Госпитальному священнику вменялось в обязанность: возможно чаще совершать богослужения для больных, ежедневно обходить палаты, беседовать, утешать, писать письма от больных на Родину, об умерших извещать их родственников, погребать покойников с возможною торжественностью, заботиться о кладбищах, обязательно устраивать библиотеки и прочее.

Инструкция открывала каждому священнику широкое поле весьма полезной, нередко трудной, но не неисполнимой работы.

По мере выявления новых нужд, выработанная Съездом инструкция пополнялась распоряжениями и указаниями протопресвитера, объявлявшимися в особых приказах. Таким образом, были даны священникам указания: об исполнении богослужений и треб для галицийских униатов, оставшихся без священников; о попечительном отношении к инославным и иноверным воинским чинам, о принятии мер к недопущению распространения в войсках брошюр и листков, оскорбительных для иных исповеданий и вер; о собирании священниками и представления протопресвитеру сведений о выдающихся подвигах воинов, врачей, священнослужителей. Во время войны Инструкция была дополнена специальными указаниями для гарнизонных благочинных, для благочинных запасных госпиталей, для священников санитарных поездов и этапных пунктов и т. д.

Организацию управления военным и морским духовенством в мирное время нельзя было признать совершенной. Во главе ведомства стоял протопресвитер, облеченный полнотой власти. При нем состояло Духовное правление – то же, что Консистория при епархиальном архиерее. С 1912 года протопресвитеру дан был помощник, в значительной степени облегчивший ему канцелярскую работу. Но ни помощник, ни Духовное правление не могли быть посредниками между протопресвитером и подчиненным ему, разбросанным по всей России, духовенством. Такими посредниками являлись дивизионные и местных церквей благочинные. Их было не менее ста, и рассеяны они были по разным российским уголкам. Возможностей для частного и личного общения их с протопресвитером не представлялось. Объединять их деятельность, направлять их работу и контролировать их было нелегко. Протопресвитеру нужно было обладать чрезвычайной энергией и необыкновенной подвижностью, чтобы самому лично и на месте проверять работу всех своих подчиненных.

Переработанное после русско-японской войны и высочайше утвержденное Положение открывало возможность лучшей организации управления военным духовенством в военное время. Оно учреждало:

1) главных священников фронта, каждый из которых, находясь в полном подчинении протопресвитеру, должен был объединять деятельность духовенства данного фронта; 2) священников при штабах армий, которым, по недоразумению, не отводилось никакой другой работы, кроме совершения богослужений при штабе армии.

Но и такая конструкция управления оказалась несовершенной. Начало дополнению Положения дал сам Государь, при сформировании штаба Верховного Главнокомандующего, повелевший на время войны находиться при этом штабе протопресвитеру. Дальнейшие коррективы были сделаны протопресвитером, за которым практикою закрепилось право самолично, без утверждения высшими инстанциями, учреждать новые должности по своему ведомству, раз они не требовали расходов от казны. Таким образом были учреждены должности: 1) гарнизонных благочинных в пунктах, где имелось несколько священников; 2) благочинных запасных госпиталей, каковые должности были возложены на священников при штабах армий. В 1916 году, с высочайшего утверждения, были учреждены особые должности армейских проповедников, по одному на каждую армию, на которых была возложена обязанность беспрерывно объезжать, проповедуя, воинские части своей армии. На должности проповедников были избраны самые выдающиеся духовные ораторы. Состоявший при штабе Северного фронта английский полковник (впоследствии генерал) Нокс считал гениальной идею учреждения должностей армейских проповедников. Наконец, главным священникам фронтов было предоставлено право пользоваться священниками при штабах армий, как своими помощниками по наблюдению за деятельностью духовенства.

Таким образом, духовенство на театре военных действий представляло собой стройную и совершенную организацию: протопресвитер, его ближайшие помощники; главные священники, их помощники; штабные священники; наконец, дивизионные и госпитальные благочинные и гарнизонные священники. В конце 1916 года высочайшим повелением были учреждены должности главных священников Балтийского и Черноморского флотов.

Для лучшего объединения и направления деятельности духовенства армии и флота регулярно проводились совещания протопресвитера с главными священниками, последних со штабными священниками и благочинными и съезды по фронтам, под председательством протопресвитера или главных священников.

Я в течение почти каждого месяца дней десять проводил среди боевых частей, объезжая полки и бригады, посещая, иногда под огнем, окопы, заглядывая во все госпитали, везде совершая богослужения, проповедуя.

Эти поездки имели большое значение. Я приезжал не только как протопресвитер, но и как представитель Государя, от имени которого всегда приветствовал войска, раздавая при этом врученные мне Императрицей крестики и иконки. Мои посещения, в особенности опасных мест, поднимали дух, укрепляли воинов.

Не менее важно было мое личное общение с духовенством. Много бесед, во время таких поездок, мною было проведено со священниками в самой разнообразной обстановке: в вагоне, в домах, под открытым небом на лужайке, в лесу, скрывавшем нас от взоров неприятеля и т. д. Из таких бесед я много узнал и многому научился, равно как имел возможность и других поучить и направить.

При посещениях госпиталей, перевязочных пунктов, окопов мне легко было убедиться, часто ли посещаются эти места сопровождающим меня полковым или госпитальным священником, правильно ли он понимает и усердно ли исполняет свои обязанности, как к нему относятся нижние чины и офицеры. Усердный священник прекрасно знал расположение на позиции полковых рот, храбрых и трусливых солдат, встречался в окопах, как частый и желанный гость. Усердный госпитальный священник хорошо знал каждую палату и состояние каждого больного. Как тот, так и другой, хорошо знали все требования, предъявленные им инструкцией и моими циркулярами.

Должен по совести сказать, что почти всегда мне приходилось слышать и от начальников, и от рядовых офицеров самые лестные отзывы о работе военных священников. Но без исключений, конечно, не могло обойтись. Ведь ряды фронтового духовенства беспрерывно заполнялись мобилизованными, т. е. командированными из епархий. В самом начале войны епархиальными начальствами были командированы священники для второочередных полков и госпиталей. Потом, по мере убыли священников и формирования новых частей, протопресвитер просил Синод предписать епархиальным преосвященным избрать то или иное число священников, чтобы они могли без замедления по его вызову явиться на фронт. Так как в японскую войну епархиальное начальство с поразительной небрежностью относилось к выбору командируемых, отправляя чаще не испытанных, а неугодных, чтобы от них избавиться, то, наученный опытом той войны, протопресвитер ставил определенные требования: чтобы избирались священники, незапятнанные, усердные, с полным семинарским образованием, по доброму желанию, а не по принуждению, и не престарелые. К сожалению, и в Великую войну, несмотря на все принятые протопресвитером предосторожности, епархиальные власти не всегда серьезно относились к выбору.

В 1915 году Полоцкое епархиальное начальство, по требованию Синода, избрало пятерых: четверо из них было в возрасте от 62 до 71 года, а пятый находился под судом. Конечно, ни один из них не был допущен протопресвитером на театр военных действий. При таком положении дела могли проникать в армию и недостойные.

На одного из таких я наткнулся в 1915 году.

Шел отчаянный бой под Варшавой. Объезжая боевую линию, я подъехал к расположенному у большой дороги госпиталю. Работа там кипела. Всё время прибывали повозки с ранеными. На крыльце сидел упитанный, простоватого вида батюшка, весело беседовавший с сестрой. Он меня не узнал, ибо на мое приветствие ответил небрежным «здравствуйте», не сдвинувшись с места. Я прошел в госпиталь. Там был настоящий ад: стоны, крики, предсмертные хрипы. У дверей лежал фельдфебель с распухшей, посиневшей ногой, не соглашавшийся на ампутацию. Я его убедил. Потом попросили меня причастить нескольких умирающих.

– А что же ваш священник делает? – спросил я. Врачи в один голос, с нескрываемым озлоблением ответили:

– Ничего он не хочет делать.

Я вышел из госпиталя. Священник, оказавшийся иеромонахом какого-то монастыря, продолжал весело беседовать с сестрой.

– Я – протопресвитер, – обратился я к нему. Иеромонах вскочил. – Вы затем сюда приехали, чтобы развлекаться с сестрами? Сегодня же убирайтесь отсюда! Армии такие не нужны.

Никакие просьбы не изменили моего решения.

– Сегодня же, – обратился я к главному врачу, – отправьте его в Варшаву. А к вам сегодня же прибудет другой.

Об этом случае было объявлено в приказе всему духовенству. Две-три таких расправы заставили насторожиться и тех, которые не склонны были напрягать свои силы.

Был и еще случай, что я не был узнан своим подчиненным. Это произошло летом 1916 года. Я с протоиереем Ф. И. Титовым в салон-вагоне возвращался из Буковины. На станции Волочиск, где поезд наш должен был стоять чуть ли не 40 минут, я вышел прогуляться по платформе. Последняя была заполнена народом, преимущественно военными. Многие из них узнавали меня и раскланивались. Вдруг подошел ко мне довольно молодой священник.

– Здравствуйте, батюшка! Вы военный? – обратился он ко мне. Ясно было, что он не узнал меня, и я ответил:

– Да, военный.

– Полковой? Какого полка?

Меня заинтересовал такой разговор, и я назвал один из стоявших на галицийском фронте полков.

– А что? Трудно служить в полку на фронте?

– Старикам трудновато, а молодым – чего же трудного? А вы тоже военный? – спросил я.

– В госпитале здешнем служу. Недавно я прибыл из епархии.

– Как же вам дается служба? Небось в госпитале тяжело служить?

– Тоже нашли «тяжело». На мое счастье тут, кроме моего, еще шесть госпиталей без священников. Я всех их обслуживаю. А в одном нечего было бы делать.

– Чего же вы не попроситесь в полк? Вам, молодому, там бы служить.

– Да знаете, я держусь такого правила: на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся. Назначат – с радостью поеду.

– А протопресвитера вы ни разу не видели?

– Один раз видел: он проезжал в поезде с Государем. Молодой еще.

– Говорят, он очень строгий?..

– Да слышал и я. Это ничего: строгость на службе нужна.

– А главного священника своего видели?

– Нет, не видел – он не любит поездок, больше к себе вызывает.

В это время толпа стала обращать на нас большое внимание. И я, чтобы не раскрылось мое инкогнито, поспешил проститься со своим милым собеседником, пожелав ему поскорее получить назначение в полк. Не успел я отойти от него, как он уже был окружен толпою, жаждавшей узнать слышанные им от протопресвитера новости. Я ушел в свой вагон. Минут через пять постучался ко мне отец Титов:

– Что вы сделали со священником? Пришел сюда – весь дрожит. Я, говорит, не узнал протопресвитера и неподходяще беседовал с ним… Просит прощения.

– Я уж не выйду к нему чтобы еще более не смущать его. Передайте ему что его откровенная беседа произвела на меня самое лучшее впечатление и что я его сердечно благодарю за службу. А в полк он скоро получит назначение, – ответил я.

Вернувшись в Ставку, я первым делом дал новое назначение своему симпатичному собеседнику. О деятельности военного духовенства на театре военных действий я имел счастье слышать блестящие отзывы от обоих Верховных Главнокомандующих. В конце 1916 года Государь как-то сказал мне:

– От всех, приезжающих ко мне с фронта военных начальников я слышу самые лучшие отзывы о работе военных священников в рядах армии.

Еще решительнее, в присутствии чинов своего штаба, отозвался в 1915 году великий князь Николай Николаевич:

– Мы в ноги должны поклониться военному духовенству за его великолепную работу в армии.

Я дважды слышал от него эти слова.

Такие отзывы были вполне заслужены духовенством. В Великую войну военное духовенство впервые работало дружно, согласно, по самой широкой программе. Священники делили с воинами все тяжести и опасности войны, возбуждали их дух, своим участием согревали уставшие души, будили совесть, предохраняли наших воинов от столь возможного на войне ожесточения и озверения.

Повествование о подвигах военных и морских священников составило бы большую книгу. Упомяну о некоторых из них.

Протоиерей 7-го Финляндского стрелкового полка Сергей Михайлович Соколовский, прозванный французами (вторую половину войны он провел на французском фронте) за свою храбрость «легендарным священником», дважды раненый – во второй раз с потерею кисти правой руки – совершил такой подвиг: 7-му Финляндскому полку на австрийском фронте нужно было разрушить неприятельское проволочное заграждение. Было сделано несколько попыток, с большими потерями, но успеха не было. Охотников не находилось на новые попытки. Тогда вызвался отец Сергий.

– Ваше ли это дело, батюшка? – ответил ему командир полка.

– Оставим, господин полковник, этот вопрос, – возразил отец Сергий. Полк должен уничтожить заграждения… Почему же я не могу сделать это? Это же не убийство.

Командир полка дал разрешение. Отец Сергий отправился в одну из рот.

– Кто со мной рвать заграждения? – обратился он к солдатам. Вызвалось несколько десятков человек. Он облек их в белые саваны, – дело было зимой, – и, двинувшись под покровом ночи, разрушил заграждения. Георгиевская Дума наградила его за это орденом Св. Георгия 4-й степени.

9-й драгунский Казанский полк должен был двинуться в атаку на австрийцев. Раздалась команда командира полка, но полк не тронулся с места. Жуткая минута! Вдруг вылетел на своей лошаденке скромный и застенчивый полковой священник о. Василий Шпичек и с криком: «За мной, ребята!» понесся вперед. За ним бросилось несколько офицеров, а за ними весь полк. Атака была чрезвычайно стремительной; противник бежал. Полк одержал победу. И отец Василий был награжден Георгием 4-й степени.

16 октября 1914 года геройски погиб священник линейного заградителя «Прут», иеромонах Бугульминского монастыря, 70-летний старец Антоний (Смирнов). Когда «Прут» во время боя начал погружаться в воду, о. Антоний стоял на палубе и осенял Святым Крестом свою паству, в волнах боровшуюся со смертью. Ему предлагали сесть в шлюпку, но он, чтобы не отнять место у ближнего, отказался. После этого он спустился внутрь корабля и, надев ризу, вышел на палубу со Святым Крестом и Евангелием в руках и еще раз благословил своих духовных чад, осенив их Святым Крестом. А затем вновь опустился внутрь корабля. Скоро судно скрылось под водой.

Священник 154-го пехотного Дербентского полка, Павел Иванович Смирнов, своим мужеством и спокойствием в трудную минуту так поднял дух полка, что, увлеченный своим пастырем, полк не только преодолел опасность, но и одержал победу Имя отца Павла после этого стало геройским для всей Кавказской армии. И он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

В бою 19 октября 1916 года священник 318-го Черноярского пехотного полка Александр Тарноуцкий, иеромонах (имени его не помню), исполнявший обязанности священника в одном гвардейском стрелковом полку, и несколько других полковых священников были убиты, когда они с крестом в руках шли впереди своих полков.

Другие погибли во время перевязки или уборки раненых с поля сражения.

Из оставшихся в живых героев-пастырей 14 были награждены офицерскими георгиевскими крестами 4-й степени. За всё время существования Георгиевского креста, от Императрицы Екатерины II до Великой войны, этой награды было удостоено всего 4 священника. А во время этой войны – 14. Каждый из этих 14-ти совершил какой-либо исключительный подвиг.

Кроме того, более 100 священников были награждены наперсными крестами на георгиевской ленте. Для получения этой награды также требовался подвиг.

Одни из этих награжденных получили такую награду за особо мужественное исполнение своих обязанностей под огнем неприятеля, другие – за вынос раненых из линии огня… Священник 119-го пехотного Коломенского полка Андрей Пашин спас свой полк от неминуемой гибели.

Не разобравшись в обстановке и направлении, командир этого полка при передвижении повел свой полк в самое опасное место, где его ожидали расстрел или пленение. Отец Андрей понял ошибку командира и убедил его направить полк в противоположную сторону. Совсем другого рода был подвиг иеромонаха Н., священника одного из второочередных полков. (Не могу вспомнить ни его имени, ни полка, в котором он служил). В один из воскресных дней 1915 г. на Галицийском фронте, вблизи боевой линии, в брошенной униатской церкви он совершал литургию. Церковь была переполнена воинскими чинами. В храме совершалась бескровная жертва, а вблизи шел бой, лилась человеческая кровь. Обычная на войне картина…

Беспрерывно громыхали орудия; снаряды то перелетали через храм, то, не долетая, ложились впереди его. А молящиеся, привыкшие к вздохам пушек и пению снарядов как будто не замечали опасности. Литургия приближалась к концу – пели «Тебе поем»… Священник читал молитвы. Вдруг снаряд попадает в церковь, пробивает крышу и потолок алтаря и, упал около престола с правой стороны. Иеромонах спокойно прервал чтение тайных молитв. «Будь ты проклята, окаянная!» – громко произнес он и при этом перекрестил бомбу, начав после этого также спокойно читать прерванные молитвы. Снаряд не разорвался, а молящиеся, видя спокойствие священника, остались на местах и продолжали молиться. По окончании литургии снаряд был вынесен из храма. Узнав об этом происшествии, Государь наградил мужественного иеромонаха наперсным крестом на Георгиевской ленте.

Священник 58-го Прагского полка Парфений Холодный был удостоен этой награды в начале войны за иного рода подвиг. 58-й пехотный Прагский полк действовал тогда в Галиции. Отец Парфений с полковым врачом и одним из младших офицеров в двуколке переезжали по мосту реку. Тут они наткнулись на австрийскую засаду, сидевшую под мостом. Выскочив с ружьями наперевес, австрийские солдаты окружили двуколку. Отец Парфений не растерялся. Осенив крестом своих врагов, он обратился к ним с увещанием, что не стоит братьям проливать кровь и, помимо того, впереди и позади большие русские отряды, засаде не уйти от гибели и поэтому лучше, не проливая крови, сложить оружие. Речь отца Парфения была понята, так как среди напавших большинство были чехи и угроруссы. Пошептавшись между собой, они начали сдавать оружие, которое было сложено в двуколку. И пленники, конвоируемые офицером и доктором, с отцом Парфением были приведены в находившийся невдалеке штаб полка.

Насколько помню, отец Парфений был первым священником, украшенным в великую войну наперсным крестом на Георгиевской ленте.

Показательные цифры.

В русско-японскую войну был убит один священник, и то случайно своей же пулей. Погибших на кораблях в Цусимском и других боях иеромонахов не считаю. Там они разделили общую участь. В эту войну убитых и умерших от ран священников было более 30.

В русско-японскую войну раненых и контуженных священников не набралось и десяти, в Великую войну их было более 400. Более ста военных священников попали в плен. Пленение священника свидетельствует, что он находился на своем посту, а не пробавлялся в тылу, где не угрожает опасность.



Протопресвитер Георгий Шавельский

Назад: Глава 3
Дальше: Заключение. Не в силе Бог, а в правде