Поскольку нейритные цепи содержат солевые растворы, то по ним распространяются и электрические сигналы, что делает мозговую «паутину» универсальным проводником информации. Но универсализм – не всегда положительное качество. К примеру, если «молекулу-почтальона» воспроизвести вне нейрона и запустить ее в работу, то она тоже может открыть «дверцу» в нейритной цепи, причем – для информации, исходящей вовсе не от нейрона. По такому принципу работают многие наркотики. Другие их разновидности вызывают обратный результат: прикинувшись «своим» ключом, они затем, сделав «неполный оборот», блокируют канал, не позволяя пройти по нему нейротрансмиттерам, посылаемым нейронами. В обоих случаях мозг начинает путать собственные и «чужие» сигналы, а сам человек оказывается не в состоянии отличить реальность от индуцируемых внешним веществом «картинок».
Общайся нейроны друг с другом не с помощью химических посланий, а скажем, какими-либо тонкими полями, подобные подмены в сознании были бы труднодостижимы, а то и вообще невозможны. Но в реальной действительности мы – не духи, а наша плоть (в том числе и мозг) состоит именно из химических элементов, взаимодействие между которыми способно повлиять не только на сознание, но даже и на душу.
ИНТЕРЕСНО: ПО ТЕМ ЖЕ ЗАКОНАМ
Электрические сигналы распространяются внутри нейронов, а по связующим их цепям – нейритам – передаются «послания» химической природы. Но содержащиеся в нейритах солевые растворы способны, как уже отмечалось, проводить и электрические сигналы. Причем, их распространение в нейритных «проводах» подчиняется тем же уравнениям, по которым рассчитываются параметры телеграфных линий, то есть – законам теории цепей, что позволяет ученым использовать готовый математический инструментарий для моделирования этой части системы под названием «мозг».
Мозг работает подобно суперкомпьютеру: в нем существуют различные цепи, решающие разные задачи с поступающей информацией. Для большей производительности необходимо, чтобы связность между ними была невысокой – тогда сети становятся более специализированными и проявляют свою активность одновременно. Благодаря этому одна часть мозга «расшифровывает», звук, другая – визуальную картинку, третья «следит» за нашей речью.
Это может поставить под сомнение некоторые обобщающие выводы, следующие из опытов над крысами и макаками, поскольку у этих животных могли не сформироваться специализированные сети, свойственные большему мозгу.
К примеру, размеры самой молодой в эволюционном отношении части мозга – неокортекса – увеличивались по-разному. Неокортекс имеет слоистую структуру и покрывает кору в виде смятой ткани. Некоторые из этих слоев у приматов существенно превосходят по толщине аналогичные ткани у представителей плотоядных и тем более грызунов. Ученые предполагают, что неодинаковая толщина этих слоев означает и разную степень связности, которая задает и разницу в поведении и исполнении когнитивных функций у разных видов.
Казалось бы, у приматов при увеличении неокортекса можно было ожидать увеличения и связности. Но и сам мозг вырос в размерах, поэтому мозолистое тело, передающее информацию между полушариями, в пропорциях оказалось не таким уж и большим, поэтому взаимодействие между полушариями ухудшилось, они оказались менее «связанными» и более «специализированными». А поскольку в процессе эволюции, с дальнейшим ростом размеров мозга, эти связи становились еще слабее, а число нейронов росло, то в обоих полушариях возникало все больше сетей для обработки различной информации. Правда, большинство из них расположены друг к другу симметрично и дублируются, но есть в то же время и цепи, наличием которых может похвастаться лишь одно полушарие.
ИНТЕРЕСНО: ПЛОТНОСТЬ «МИКРОСХЕМЫ» НЕ ПРОЙДЕТ
Увеличение объема мозга сопровождается не только ростом числа нейронов, но и пространства между ними. К примеру, объем коры головного мозга человека почти в три раза больше, чем у шимпанзе, а нейронов в ней больше лишь в 1,25 раза. Все межнейронное пространство заполнено «оснасткой», улучшающей связи между клетками – аксонами, дендритами и синапсами. Если бы любой из нейронов был связан со всеми другими, то скорость передачи информации между ними снизилась бы из-за усложнения названных передающих звеньев. В этом случае увеличение мозга не дало бы эффекта. Эффект получается за счет того, что нейрон связан лишь с определенной группой других нейронов. Это приводит к снижению связности между разными сетями, но увеличивает степень их «специализации» при сохранении скорости передачи сигналов.
Этот орган – миндалевидное тело – помимо «архивирования» давних переживаний, является еще и инициатором первой эмоциональной реакции на различные раздражители. Эта эмоция генерируется почти автоматически, поэтому очень важно, чтобы ее реализация сопровождалась при участии долей головной коры, способных к анализу. Иначе, человек ринется в драку там, где ее можно и нужно избежать или кинется удирать в безобидных обстоятельствах. И вообще – может «наломать дров» в самых разных ситуациях, от чисто бытовых до переговоров, определяющих жизнь множества людей.
Дело в том, что сигнал, требующий ответной реакции, после распознавания в сенсорных областях, всегда достигает сначала миндалины. Но через доли секунды, он все же попадает и в кору лобных долей, выдающих более «хладнокровные» рациональные варианты действий. Так включается в действие разум, решающий, продолжить ли уже стартовавшую реакцию или заменить ее на более спокойную. Если решено снизить возбуждение, то гипоталамус реагирует на это, посылая «успокаивающие» сигналы в миндалину.
Своеобразие описанного алгоритма реагирования лишний раз подтверждает актуальность воспитания, которое должно сопровождать возрастное развитие мозга человека. Миндалина практически готова к работе еще во время внутриутробного периода. А коре мозга созревание требуется и после рождения, поэтому у младенца она еще не может парировать атаки более «взрослой» миндалины. Но развитие коры ускоряется, если ребенка стимулировать ею пользоваться. Иными словами, дети, которых учат владеть собой, чаще активируют кору и обретают эмоциональную уравновешенность. Взбалмошные, неуправляемые личности из них вырастают гораздо реже, чем из тех, с чьими истериками в детстве никто не боролся.