Глава 3

Рубен

Я вижу ауры

Яркое солнце приветствует меня на выезде из тоннеля, и я щурюсь. Автобус катит мимо Музея Гуггенхайма, его причудливых, сверкающих каменно-стеклянно-титановых изгибов. Дальше нам встречается гигантская собака, сплошь покрытая разноцветными цветами. Вдали в небо взмывает тонкая, как игла, башня, зажатая между готической церковью и многоквартирным домом с оранжевой кровлей.

Это Бильбао, город в Испании, на северной оконечности Иберийского полуострова. Раннее утро, а температура уже ползет вверх. У меня назначена встреча с коллегой-журналистом; надеюсь, он поможет мне понять, насколько миры других людей способны отличаться от моего. Но сейчас моя задача – его найти.

Я выскакиваю из автобуса на широком круговом перекрестке и пытаюсь сообразить, какой из семи выходов мне нужен. Я испытываю новое для меня чувство благодарности за способность применять когнитивную карту окрестностей, но все равно трудно определить, где нужный поворот. Мелькнула мысль спросить дорогу у испанцев, но в итоге я решила пойти на знакомую мелодию «ABBA» – кто-то наигрывал «Чикититу» на ситаре. Она повела меня через реку Нервион, разделяющую город на районы, и уже с моста я увидела место назначения – оперный театр Арриага.

Я села на ведущие внутрь ступеньки амфитеатра, устроилась поудобнее и стала разглядывать каждого проходившего мимо мужчину.

Конечно, Рубена Диаса Кавьедеса проворонить легче легкого: 30-летний крепыш с густой темной бородой и в очках с черной оправой. Когда я сбегаю вниз по ступенькам, неловко махая, он поворачивается в мою сторону. Внизу мы встречаемся, и я протягиваю руку, но он не обращает внимания.

«Давайте по-испански», – говорит он и целует меня в обе щеки.

Должно быть, у меня на лице написано удивление. Дело не в поцелуях, а в речи.

«Ах да, мое произношение. Мне как-то сказали, что у меня британский буржуйский выговор».

Я смеюсь, и мы, продолжая болтать, направляемся к старому городу в поисках традиционного баскского завтрака – большой чашки черного кофе.

Пока мы неторопливо идем по булыжной мостовой, Рубен рассказывает, как добирался до Бильбао из деревни на побережье – там он работает в магазине современного искусства. Сначала он жил в Мадриде, затем в Барселоне, а недавно перебрался в сельскую местность, где более здоровое сочетание рабочего и личного времени, и кроме того, горы и зелень – «то, чего не купишь за деньги», – говорит он.

Новую жизнь Рубен начал в родном городке Руилоба, где до сих пор живет кто-то из его родных. Он старший из троих братьев, два с половиной года разницы. Его детство было счастливое, но ничем особенным не примечательное. Когда Рубен осознал, что у него необыкновенный мозг, ему исполнился 21 год. Но чтобы понять суть, я должна задать ему ненавистный, уверена, вопрос.

«Рубен, вы убьете меня за это слово, но все же: вы правда видите ауры?»

Рубен делает глубокий вдох.

«Если есть три часа на объяснения, то да. А если упомянуть об этом в коротком разговоре, люди на вас посмотрят так, будто вы сказочный эльф или… – он не сразу подбирает слово на английском, – или придурок».

* * *

В 1997 году ученый из Рейкьявика Лофтур Гиссурарсон пригласил к себе в лабораторию десять необычных людей: все они утверждали, что видят ауры.

Как правило, аура ассоциируется с религией. Вспомните нимбы Иисуса и Марии в христианском искусстве. Во многих духовных практиках ауры связаны с ци, праной, чакрой – центрами мистической энергии, соответствующими семи главным зонам нервной системы. Ауру описывают как гало, иногда цветное, или электромагнитное поле, окружающее каждое живое существо, – эманацию, якобы отражающую здоровье, настроение и просветление. В научном сообществе ауру обычно не признают.

Я спросила Гиссурарсона, ныне генерального директора геотермальной компании в Рейкьявике, которого коллеги, между прочим, однажды характеризовали как «жизнерадостного, общительного любителя выкурить трубочку парапсихолога», в каком лагере он сам. Он ответил, что для него это исключительно предмет экспериментального исследования; его интерес к изучению ауры был обусловлен тем, что тогда данный феномен не подвергался проверке научными методами: «Куча мнимых экстрасенсов заявляют, что способны видеть ауры. Мне было любопытно посмотреть, как у них это получится в контролируемых лабораторных условиях».

Паранормальная активность надолго заняла его воображение. Он защитил докторскую диссертацию об Индриди Индридасоне – первом и самом успешном медиуме Исландии, а позднее написал в соавторстве книгу, где подробно описал исследование явлений, производимых Индридасоном во время сеансов: то он делал так, что у него исчезала одна рука, то левитировал, то вызывал голоса. Некоторые выдающиеся ученые, например Гудмундур Ханнесон, профессор медицины, дважды президент Исландского университета и член парламента, решили заняться изучением сверхъестественных способностей Индридасона вблизи. Ханнесон оставил подробные записи об этом. Когда во время сеанса в комнате появлялись и начинали парить разные предметы, он пытался выявить все мыслимые средства обмана: окружал комнату сетью, держал медиума за руки и за ноги, проверял, не использует ли тот зеркала и нет ли у него подручных. В конце зимы он осознал, что почти на каждом сеансе замечает нечто подозрительное, и стал на каждой следующей встрече пристально следить именно за этими деталями. «Несмотря на принятые меры, – писал Ханнесон, – мне ни разу не удалось поймать его на жульничестве. Напротив, все до единого феномены, насколько я могу судить, ни в коей мере не являются подделкой, что бы их ни вызвало».

Почти столетие спустя Гиссурарсон и его коллега Асгейр Гуннарссон провели эксперимент. Они поставили в пустой комнате четыре широкие деревянные панели, за одной из них спрятался (по жребию) Гуннарссон. Затем в комнату пригласили каждого из десятерых испытуемых по очереди и попросили указать, за каким из щитов прячется человек. Ученые посчитали, что испытуемые могут определить это по ауре, чье свечение будет видно за щитом. Опыт повторялся по несколько раз с каждым участником. Затем коллеги пригласили в комнату девять человек, отрицавших у себя наличие необходимых для прохождения теста экстрасенсорных способностей.

Ученые сделали все, чтобы свести к минимуму вероятность подсказки: покрыли стены матовыми обоями, чтобы отражения не испортили игру; выдали участникам защитные наушники и заставили слушать музыку в перерывах между этапами теста, чтобы заглушить шаги Гуннарссона. Последний специально принял душ перед самым экспериментом, чтобы ни малейшим запахом не выдать свое местоположение.

Результаты не оставили сомнений: ни одна группа не показала особой способности, превосходящей случайную догадку. Более того, по иронии контрольная группа справилась даже немного лучше тех, кто утверждал, что видит ауру.

Гиссурарсон не единственный, кто дал паранормальной активности шанс получить научное обоснование. В 1964 году известный маг и иллюзионист Джеймс Рэнди, сейчас больше известный неутомимыми расследованиями лженаучных утверждений и притязаний на сверхъестественные способности, посулил тысячу долларов из собственного кармана первому, кто предоставит ему доказательство своих способностей в контролируемых условиях. Этот приз, благодаря спонсорам увеличившийся до миллиона долларов, не вручен по сей день. Сотни людей испробовали все способы получить сумму, но безуспешно. Самый примечательный случай – эксперимент в прямом эфире новостной программы «Найтлайн», выходящей в прайм-тайм на канале ABC, когда свои таланты подвергли испытанию экстрасенс, хиромант и гадатель по картам таро – все трое провалились.

«У меня открытый ум, – сказал Рэнди после эфира, – но не настолько, чтобы потерять мозги».

«Вот почему, – говорит Рубен, – я не рассказываю людям, что вижу ауру».

Мы с ним сидим под широким кремовым зонтиком на маленькой площади, спрятавшейся в глубине старого города. Я машу официанту. Рубен придвинулся на краешек стула.

«Во-первых, – уже совсем серьезно говорит он, – я не хочу, чтобы люди стандартно подумали, будто я, условно говоря, предсказатель будущего или хиромант».

Я киваю.

«На самом деле происходит следующее. Видя людей, я воспринимаю цвета. У каждого свой цвет, который со временем меняется – в зависимости от того, насколько хорошо я знаю человека, или от главных его признаков».

«Признаков?»

«Имя, голос, что носит, какие эмоции у меня вызывает».

«Вы физически видите перед собой цвет?»

«Это объяснить труднее всего. Я не галлюцинирую, у меня нет видений. В то же время я уверен, что цвет присутствует, просто не могу его не видеть».

Но сверхъестественными способностями Рубен не обладает. У него редкий случай синестезии – смешения чувств, о котором мы говорили в первой главе.

Сотни лет не подвергалось сомнению, что у каждого чувства своя дорожка в нашем мозге и напрямую они никогда не общаются. Мы видим, потому что импульсы поступают от глаза через зрительный нерв в зрительную зону коры. Мы слышим, потому что воздух вызывает в ухе электрические сигналы, которые затем проходят в слуховую зону коры и воспринимаются как звук. Первое зерно сомнения было посеяно в 1812 году сочинением Георга Тобиаса Людвига Сакса, уроженца горной деревни Санкт-Рупрехт в Австрии. Молодой человек описывал свой альбинизм (абсолютно белые кожа и волосы из-за отсутствия меланина), но отметил и другой феномен: когда он слушал музыку или думал о числах, буквах, днях и городах, перед ним возникали цвета. По его словам, эти понятия «представляются разуму как ряд видимых предметов на темном фоне, бесформенных и отчетливо различающихся по цвету».

Название «синестезия» (греч. «единое ощущение») эта особенность получила только в 1880-е годы, автор термина – сэр Фрэнсис Гальтон, ученый-энциклопедист из Бирмингема. Как вы помните, синестет может воспринимать цифру 5 в розовых тонах или чувствовать вкус клубники при звуках валторны; с музыкой связывать определенную форму, а месяцы года видеть как ленту в пространстве. Мое любимое описание синестезии принадлежит русскому писателю Владимиру Набокову: «Долгое a английского алфавита… имеет у меня оттенок выдержанной древесины, меж тем как французское а отдает лаковым черным деревом…Французское on, которое вижу как напряженную поверхность спиртного в наполненной до краев маленькой стопочке, кажется мне загадочным. …В бурой группе содержится густой каучуковый тон мягкого g, чуть более бледное j и h – коричнево-желтый шнурок от ботинка».

В общем и целом синестезия – вполне безвредное свойство. Примерно 4 % людей – синестеты, причем многие из них не догадываются об этом. Конечно, раньше человека с таким странным восприятием могли бы записать в колдуны. Еще в прошлом веке синестетам часто ставили диагноз шизофрения или принимали их за наркозависимых. К счастью, в последние десятилетия картина радикально изменилась. Ученые больше не спрашивают, правда ли это, а выясняют, почему так происходит и есть ли здесь какие-то преимущества.

Хотя механизмы возникновения синестезии по-прежнему вызывают массу споров, растущее качество техник визуализации позволяет нам сравнивать структуру и паттерны активности мозга у синестетов и несинестетов.

На первый взгляд мозг синестета очень похож на любой другой: тот же клубок нейронов, что у всех. Однако пристальное рассмотрение выявляет едва заметные отличия. Как мы уже знаем, миллионы нейронных соединений, сформировавшихся в мозге маленького ребенка, впоследствии отмирают. По мере того как мы растем и познаем мир, удаляется огромное число соединений. Ряд мелких исследований указывает на то, что синестеты, вероятно, имеют генетическую аномалию, в результате которой в определенных районах мозга нейронные соединения не пропадают. Таким образом, между сенсорными зонами мозга при синестезии сохраняются пути сообщения, которых в норме быть не должно.

Хотя эти структурные изменения и коактивация разных участков мозга действительно могут стимулировать предрасположенность к связыванию разных чувств, исчерпывающего объяснения механизма, лежащего в основе синестезии, они не дают. Так, по-прежнему не ясен механизм временной синестезии, спровоцированной галлюциногенами, и редкие случаи потери синестетического восприятия во время приема антидепрессантов.

На самом деле синестетом, похоже, может стать любой. В 2014 году Дэниел Бор и его коллеги из Университета Сассекса всего за месяц временно превратили 33 взрослых в синестетов. Пять дней в неделю волонтеры участвовали в получасовом тренинге, заучивая 13 буквенно-цветовых ассоциаций. На пятую неделю многие рапортовали, что видят цветные буквы, когда читают обычный черный текст. «Я читал указатель в кампусе и все буквы Е видел зелеными», – сказал один из участников. Если хотите попробовать сами, скачайте электронные книги, в которых определенные буквы напечатаны разными цветами. Эффект продлится недолго, если только вы не продолжите практиковаться. У волонтеров синестезия испарилась через три месяца.

Тот факт, что синестезия может появляться и пропадать, ставит под сомнение теорию сохраненных нейронных соединений: новые соединения не могут вырастать и отмирать в столь короткие сроки. Другую теорию выдвинул невролог Вилейанур Рамачандран: вместе с коллегами из Калифорнийского университета в Сан-Диего он предположил, что у синестетов усилены изначально существующие у всех связи между чувствами.

Известно, что некоторые соседние зоны мозга блокируют друг друга и так отмежевываются друг от друга. Учитывая ряд фактов, можно допустить, что блокировку ослабляет химический дисбаланс: для химических веществ, передающих электрические сигналы через синапсы, возникает препятствие либо эти вещества не вырабатываются вовсе. То есть дело не в том, что создаются лишние нейронные соединения, а в том, что какие-то соединения не блокируются, и в результате зоны, обычно друг для друга «запертые», начинают сообщаться.

Если эта теория подтвердится, подумаете вы, мы вправе считать, что в какой-то степени все являемся синестетами. Если присмотреться, так и есть. Вообразите перед собой круглую форму вроде облака и форму, похожую на неровный осколок стекла. Какую вы назвали бы Буба, а какую – Кики? Большинство назвали бы «облако» Буба, а «осколок» – Кики. Это самый вероятный ответ, независимо от того, говорите вы по-английски или нет. Если мы не видим цвета, слушая музыку или глядя на цифры, под нажимом мы все, как правило, можем связать некоторые чувства друг с другом, например, поставить высокие звуки в пару с яркими цветами, а низкие – с темными. Предположительно, между всеми чувствами существуют не случайные, встроенные связи. Значит, у синестетов такой же мозг, как у остальных, но гораздо сильнее выражено то, чем мы все в той или иной мере обладаем.

Мы не знаем точно, сколько видов синестезии существует. Постоянно описываются все новые и новые. В 2016 году Джейми Уорд из Университета Сассекса обнаружил, что некоторые синестеты, свободно владеющие жестовым языком, связывают одну и ту же букву и на письме, и в виде жеста с одним и тем же цветом. Встречаются совсем необычные виды синестезии: «бегущая строка» – человек видит слова, лентой выбегающие изо рта говорящего; пара «оргазм – цвет» – в кульминационный момент человек видит яркие цвета.

Синестезия Рубена считается одной из самых редких, потому что у него пересекаются все чувства. Он ощущает цвета, когда видит или слышит буквы, числа, имена, музыку, формы, размеры, когда думает об определенных вещах и испытывает сильные эмоции. Тип «эмоция – цвет» приводит к самому интересному – ощущению разноцветных аур вокруг людей. Иногда цвет ассоциируется с человеком произвольно, а иногда зависит от эмоции, которую Рубен к нему испытывает.

«Получается, каждому человеку соответствует цвет? – спрашиваю я и указываю на женщину, проходящую мимо нашего столика. – Она, например, какого цвета?»

«Нет, не каждому, – отвечает Рубен, мельком взглянув на женщину. – В первую очередь на цвет влияет звучание имени, то, как человек одет, что я к нему чувствую, насколько он привлекателен».

Рубен часто видит голубой, серый, красный, желтый и оранжевый цвета.

«Скажем, если кто-то покажется мне сексуально привлекательным, я увижу красный. Голос здесь роли не играет, только внешность, потому что по ней вы встречаете человека. И это касается не только людей, но и музыки, живописи, архитектуры: я всегда в той или иной степени ощущаю красный цвет, глядя на вещи, которые мне нравятся».

У тех, кто выглядит грязным или больным, Рубен обычно распознает зеленую ауру, а у тех, кто радостен и настроен оптимистично, – фиолетовую.

«Если мне кто-то не нравится, я, наверное, увижу желтый. Он у меня ассоциируется с очень кислыми вкусами, а еще это цвет невоспитанных, грубых или нагловатых людей. То есть если человек ведет себя таким образом, он желтеет».

У Рубена не всегда есть объяснение, почему конкретный цвет ассоциируется с конкретным человеком. Один из его братьев – бледно-оранжевый, другой – серый, мать – серо-голубая. Он понятия не имеет почему. Или, например, отец – коричневый, а коричневый у Рубена обычно ассоциируется со стариками или людьми, которые ему неинтересны. Хотя об отце нельзя сказать ни того, ни другого.

«В их случае работают не эмоции, скорее личность и звучание голоса».

Иногда человек меняет цвет, продолжает Рубен, отхлебывая кофе.

«Несколько лет назад у меня был бойфренд, и я помню, что при первой встрече он выглядел ярко-красным. При этом у него чудесный голос и почти зеленые, с синевой глаза. Эти две вещи – цвет голоса и цвет глаз – были настолько выразительны, что смешались и стали его цветом, бледно-серым. Больше ни у кого не было такого цвета».

В животном мире действуют прочные соотношения между цветами и эмоциями. Например, у самок красный часто означает гормональные изменения, связанные с фертильностью. У самцов некоторых приматов красный появляется как признак выброса тестостерона в кровь при агрессии или в случае демонстрации превосходства. Тестостерон подавляет иммунную систему, и прилив крови говорит самкам, что самец достаточно здоров, чтобы справиться с этим недостатком.

Множество исследований свидетельствуют о том, что цвет оказывает воздействие и на нас. Возьмем один простой, но примечательный социальный эксперимент, проведенный в 2010 году Даниелой Кейзер, психологом из Рочестерского университета в Нью-Йорке. Кейзер решила узнать, правда ли так соблазнительна женщина в красном. Вместе с коллегами она попросила нескольких мужчин поговорить с женщиной, на которой поочередно была надета то красная, то зеленая рубашка. Мужчины, разговаривавшие с женщиной в красном, задавали ей больше личных вопросов, чем те, кто видел ее в зеленом. В другом эксперименте мужчины сидели к женщине ближе и посчитали ее более привлекательной в красной рубашке, чем в таких же рубашках других цветов.

Конечно, эти результаты совпадают со стандартным представлением о красном цвете как символе женской привлекательности, страстности и способности иметь потомство. Но, мужчины, внимание: семь экспериментов коллеги Кейзер, Эндрю Эллиота, продемонстрировали, что и женщины считают мужчин более привлекательными, желанными и располагающими к себе, когда те надевают красное.

Цвета влияют и на другие аспекты поведения. У людей агрессия и доминирование ассоциируются с покрасневшим от притока крови лицом – возможно, поэтому мы говорим «красная пелена перед глазами» о припадке гнева. Антропологи-эволюционисты из Даремского и Плимутского университетов решили выяснить, может ли красная рубашка стимулировать нашу врожденную реакцию на красный цвет и таким образом влиять на исход спортивного соревнования. Они изучили результаты матчей Английской футбольной лиги за 55 лет и обнаружили, что команды, домашним цветом которых был красный, выигрывали на 2 % чаще, чем те, у кого бело-голубая форма, и на 3 % чаще, чем обладатели формы желтого или оранжевого цветов.

Действительно, во многих видах спорта красная форма четко ассоциируется с более высокой вероятностью победы. Роберт Бартон, один из тех, кто изучал успехи футболистов, тоже проанализировал результаты четырех видов единоборств на Олимпийских играх 2004 года. Несмотря на то что спортсменам назначали синюю или красную форму произвольно, те, кому выпала красная, выиграли 55 % боев.

Бартон не может сказать точно, в чем причина и для кого имеет значение красный цвет: борца в красном, его противника или рефери. «Есть основания считать, что красная одежда повышает уверенность в себе и уровень гормонов», – говорит он. Но есть и факты, свидетельствующие о том, что красный цвет может повлиять на решение рефери и что люди ассоциируют красный с доминированием, агрессией и злобой, а это может оказывать трудноуловимое влияние на действия соперника.

«Интересно, что во многих культурах красный ассоциируется с одними и теми же вещами, – говорит Бартон. – Это наводит на мысль об универсальности, вот только в чем: прямое это отражение эволюционного наследства или что-то другое выделяет красный из всех цветов?»

Даже если на этот вопрос нет ответа, правда, что мы ежедневно, сами того не осознавая, подвергаемся воздействию цвета. Если теория Рамачандрана о встроенных связях между чувствами верна, в силу анатомии у всех людей есть способность связывать эмоции и цвета, просто большую часть времени мы в той или иной степени блокируем им пути сообщения. Возможно, именно поэтому красный цвет оказывает едва ощутимое провокационное воздействие на поведение. Как минимум вы получаете подсказку, что надеть на первое свидание.

* * *

Над нашим столиком практически нависает аккордеонист, и мы решаем отправиться дальше. Я плачу за наш кофе, тем временем Рубен, в заключение своей истории, вспоминает случаи из детства, которые, как ему кажется теперь, имеют отношение к его синестезии.

«Я всегда ненавидел свои руки, – говорит он, поднимая руки к моему лицу. – Как у гигантского младенца».

Я подавляю улыбку. Они и правда как у гигантского младенца: короткие пухлые пальцы и мягкие круглые ладони.

«Самое странное, что правой рукой я рисовал, причем довольно хорошо, и правая рука стала мне нравиться, но левую я по-прежнему ненавижу. Думая о своих руках, правую я всегда представлял эдаким мускулистым Конаном, а левую – маленьким злобным персонажем. Наверняка это было как-то связано с тем, что мой мозг вырабатывает яркие визуальные образы на основании эмоций».

По мере того как Рубен рос, случались и другие странные вещи. Был период, когда при взгляде на учителей, друзей, даже собаку он видел танцующую женщину и не мог избавиться от этого образа.

Начавшись как спорадические видения танцовщицы и ролевые игры рук, к подростковому возрасту странности восприятия закрепились в виде аур.

«Очевидно, в моем мозгу все время происходило что-то необычное», – говорит Рубен.

Мы удаляемся от толкотни старого города по лабиринту боковых улочек и ищем где поесть. По дороге я спрашиваю, помогают ли видения лучше понимать эмоции: «Так бывает, что вы видите человека с красной аурой и думаете: „Ага, значит, он мне нравится”?»

Рубен смеется.

«Нет, это работает по-другому. Цвет возникает под действием эмоции. Порядок такой: человек, эмоция, потом цвет. Так что я уже знаю, какую эмоцию испытываю».

Он делает паузу.

«Хотя иногда сначала цвет, потом эмоция, затем человек».

Он быстро окидывает взглядом толпу и указывает на проходящего мимо туриста.

«Когда ваши эмоции привязаны к цветам, эта связь может работать и в ту, и в другую сторону. Я могу увидеть человека в ярко-красных штанах и, поскольку красный у меня ассоциируется с любовью и привлекательностью, могу почувствовать возбуждение или расположение. Знаете, это что-то глупое и иррациональное, но не выходит из головы, потому что это невозможно игнорировать. Приходится говорить себе: „Этот человек не обязательно так хорош только потому, что носит красное”».

«И, теоретически, вы можете подумать о человеке плохо, если он носит цвет, ассоциирующийся у вас с грубостью?» – спрашиваю я, взглянув на свое голубое платье и ломая голову в попытках вспомнить, какая эмоция связана у Рубена с этим цветом.

«Именно. Если на нем что-нибудь очень желтое. А если по ассоциации с голосом я вижу зеленую ауру, у меня могут возникнуть негативные мысли, потому что зеленое вызывает у меня такие чувства».

«Вас это не раздражает?»

«Могло бы, но вот что важно: я полностью осознаю, что это иррационально. Я знаю, это дурацкие чувства, мне нужно их побороть. Ни одно из них не имеет ничего общего с реальностью».

«Как думаете, вы с рождения развивались в этом направлении?»

Рубен задумывается. «У меня такое ощущение, что я всю жизнь вижу цвета в связи с людьми. Но если чувствуешь так всегда, не понимаешь, что это необычно».

На самом деле Рубен не отдавал себе отчета в том, что он синестет, до 2005 года. Он встретился с подругой, которая изучала психологию в Университете Гранады, и она рассказала, что участвует в исследовании синестезии. Слово было Рубену незнакомо, и подруга объяснила ему, о чем речь.

Как и многие до него, Рубен не понял, почему это стоит изучать.

«Я кивал: ну да, и что? Это же абсолютно нормально!»

Подруга была удивлена и сказала, что, видимо, он синестет.

«Потом она вдруг вся побелела, – говорит Рубен. – Вспомнила, что я дальтоник».

Чтобы различать весь калейдоскоп цветов нашего мира, мы используем особые клетки в сетчатке глаза, называемые фоторецепторами. Эти нейроны поглощают свет и преобразуют его в электрические сигналы. Фоторецепторы бывают двух видов: палочки и колбочки. Палочки помогают видеть при слабом освещении, но нечувствительны к цвету. Колбочки четко реагируют на красное, зеленое и синее. Когда световые волны достигают колбочек, последние более интенсивно отвечают на свой любимый цвет и в меньшей степени на близкий к нему. Например, колбочки, предпочитающие красный свет, отреагируют на оранжевый, слабее – на желтый, но не на зеленый и синий. Активность всех трех типов фоторецепторов в совокупности передается в зону V4 зрительной коры, где интерпретируется как множество оттенков, формирующих наш цветной мир.

У людей с дальтонизмом не хватает некоторых фоторецепторов, в результате утрачивается весь спектр цвета. У Рубена распространенная форма дальтонизма, при которой трудно различать цвета, содержащие долю красного или зеленого.

«Я вижу разницу между зеленым салатом и красной помадой, но смешиваю промежуточные цвета – фиолетовый, некоторые оттенки голубого и оранжевого».

Рубен слегка комплексовал из-за своего дальтонизма, и потому, с его точки зрения, никогда не позволял себе по-настоящему задумываться о цветах, которые различал вокруг людей, букв или домов.

«Что вам мешало?» – спрашиваю я.

«Представьте: вы в детском саду, рисуете картинку, и вам нужен цветной карандаш».

Я киваю.

«Ну вот, я рисовал, к примеру, человечка и просил розовый карандаш. Дети протягивали мне карандаш другого цвета и смотрели, как я рисую синее лицо. Это была шутка, но мне не нравилось. Вам всего три года, учить цвета – ваша единственная работа, а вы не способны ее выполнить. Не очень приятно, правда?»

Однажды Рубен нарисовал лошадь. Получилось удачно, говорит он, и когда воспитательница подошла посмотреть, ей очень, очень понравилось. Потом она спросила, почему лошадь зеленая.

«Я ужасно смутился, что она, оказывается, зеленая. Сказал только: „Так красивее”».

Учительница, не зная о том, что Рубен дальтоник, вспомнила работы Франца Марка, знаменитых синих коней на фоне красных холмов. В его живописи у цвета всегда есть четкий эмоциональный смысл или цель. Учительница подумала, что, возможно, у ребенка начинают проявляться какие-то глубокие способности. Рисунки Рубена произвели на нее такое сильное впечатление, что она пригласила в школу родителей, желая обсудить с ними будущее мальчика.

«Она сказала, что у меня чудесные многоцветные рисунки и что, наверное, я гений. Но мама хмыкнула: „Вот уж нет!“».

Учительница была права: Рубен в самом деле оказался не таким, как все.

Оправившись от потрясения, подруга повезла Рубена в Университет Гранады к своему научному руководителю Эмилио Гомесу, когнитивному психологу.

«Когда мы встретились в первый раз, он был очень взволнован, – говорит Рубен. – Очевидно, никто не предполагал, что существуют синестеты-дальтоники».

Гомес так обрадовался знакомству с Рубеном потому, что ему открылись новые подходы к вопросу, который я задавала себе в самолете после встречи с Шерон: одинаково ли выглядят наши миры?

Ученые называют это понятие квалиа. Сейчас я поясню, что это значит. Представьте: я прилетела на Землю с другой планеты и спрашиваю вас, что вы видите, глядя на то красное яблоко. Вы можете описать мне все физиологические механизмы, задействованные при взгляде на яблоко. Объяснить, как световые волны достигают глазных яблок и передают сигналы в зоны мозга, обрабатывающие цвет. Рассказать обо всех вещах красного цвета и своих чувствах к ним. Но за рамками вашего описания останется то, чего не выразить словами, – ваше реальное восприятие красного. Мы в принципе не способны передать другому свое ощущение мира.

Тем не менее становится все яснее, что мы не всегда смотрим на вещи одинаково. Это проявилось со всей очевидностью в феврале 2015 года, когда мир заспорил об одном черно-голубом платье. А может, вы, как и я, подумали, что оно бело-золотое. На тот случай, если самый громкий спор года прошел мимо вас: его предмет – обычная фотография очень симпатичного облегающего черно-голубого платья в полоску. Если вы ее не видели, срочно погуглите. Фото загрузила 21-летняя Кейтлин Макнил, начинающая певица из Шотландии, после того, как друзья стали убеждать ее, что платье бело-золотое. Соцсети взорвались: представители черно-голубого лагеря не могли постичь, отчего столько их знакомых видят платье бело-золотым. Актриса Эллен Дедженерес написала в Твиттере: «С этого дня мир разделится на два народа: черно-голубые и бело-золотые».

Ученые сразу кинулись мастерить объяснения. Свет частично поглощается объектом, а частично отражается. Волны отраженного света определяют, какой цвет мы видим. Они попадают на сетчатку глаза и раздражают колбочки. Совокупность реакций колбочек отправляется в зрительную кору мозга, где происходит обработка визуального материала, например распознавание движений и объектов, и в процессе, наконец, формируется восприятие цвета. Пока все идет нормально. Но волны света – продукт цветности света, который окружает вас в данный момент и отражается от объекта в поле вашего зрения. Наш мир освещен по-разному в разное время дня, от розоватого света зари до ярко-белого неонового в офисе, еще есть много промежуточных оттенков. Незаметно для вас мозг учитывает, свет какого цвета отражен объектом в поле зрения, и настраивается соответственно. Благодаря этому механизму, когда мы проходим через тенистые участки или входим и выходим из ярко освещенной комнаты, набор цветов в мире остается прежним.

Ученые решили, что платье оказалось как бы в пограничной зоне восприятия. Иными словами, было неясно, при каком освещении сделана фотография. У одних людей мозг настроился на голубоватый свет и увидел платье бело-золотым, у других проигнорировал золотой край спектра и увидел платье черно-голубым – и, как выяснилось, был прав.

Лично я, глядя на платье, не могла избавиться от легкого чувства дискомфорта, потому что этот случай задел те самые квалиа, которые мы, как правило, принимаем как должное, и напомнил, что мы не всегда видим одни и те же цвета.

Гомесу дальтонизм Рубена в сочетании с синестезией дал идеальную возможность проникнуть в эти необъяснимые материи.

Но сначала ему нужно было доказать, что Рубен говорит правду.

2010 год. Глядя на уже сотую картинку за день, Рубен указывает оттенок в цветовой таблице, соответствующий ауре картинки. Гомес попросил его выполнить это задание, чтобы зафиксировать, ауры какого цвета Рубен ассоциировал с данными изображениями лиц, животных, букв и чисел. Картинок было такое множество, что Рубену не удалось бы запомнить каждую.

Через месяц, к удивлению Рубена, Гомес попросил его повторить задание. Ответы почти на 100 % совпали.

Довольные ходом эксперимента, Гомес и его коллеги разработали специально адаптированный для Рубена вариант теста Струпа. В оригинальной версии участников просят назвать цвет слова независимо от значения. Например, если слово «красный» написано синими чернилами, нужно сказать «синий». Людям легче давать название, когда цвет и значение совпадают. Мы читаем слово быстрее, чем осознаем цвет, поэтому когда они не совпадают, мозг спотыкается, и на правильный ответ уходит больше времени.

Группа Гомеса сделала несколько модификаций этого теста, чтобы проверить, есть ли у Рубена заявленные им особенности. На первом этапе ему показывали число и спрашивали, четное оно или нечетное. Цифры были написаны разными чернилами, которые в одних случаях совпадали по цвету с аурой числа, зафиксированной со слов Рубена ранее, а в других нет.

Скорость реакции у Рубена становилась выше, если цвет написанного числа соответствовал цвету производимой им ауры. Речь идет даже не о секундах, а о долях секунды – каждый раз симулировать ускорение реакции нереально. Скорость реакции у людей, не способных видеть ауры и не придававших значения цвету цифр, все время была примерно одинаковой.

Убедившись, что Рубен говорит правду, Гомес задумался над тем, как проверить, влияют ли ауры на поведение испытуемого. Для объективности проверке подвергли сердечный ритм: его Рубен не мог бы сознательно контролировать.

Во время эксперимента сердечный ритм чуть-чуть повышался, когда Рубен смотрел на картинку, чья аура не совпадала с содержанием, например, если привлекательный человек был одет в зеленое. Симпатия входила в противоречие с эмоциями от вида зеленой одежды. Такую картинку Рубен называл «эмоционально нелогичной».

Испытуемые без эмоционально-цветовой синестезии, в отличие от Рубена, ни малейших колебаний не испытывали.

«Мы посчитали правомерным вывод, – сказал Гомес, – что физические реакции Рубена всецело зависят от его квалиа или ощущения цвета».

Хотя мы все равно не знаем точно, что видит Рубен, я получила ответ на вопрос, одинаково ли выглядят наши миры. Ответ – нет.

Мы с Рубеном как раз обсуждаем эту сложную идею, когда он сказал такое, что я буквально застыла посреди улицы. Оказывается, не различая оттенки зеленого в реальной жизни, он различает их в аурах! «Красный у меня в уме только один – тот, что я вижу в реальности, а зеленый бывает разный».

Я поражена его замечанием. Получается, в уме Рубен видит цвета, не существующие для него в реальности. Представьте, поясняет он, вам снится человек: вы не видите его лица, однако знаете, кто это.

У его аур есть и другие свойства, которых нет в реальной жизни: цвета имеют текстуру и проводят свет. «Некоторые блестят и искрятся».

Кажется, еще известен только один обладатель такой редкой, удивительной комбинации синестезии и дальтонизма – Спайк Джахан, и он студент Рамачандрана. Прослушав лекцию о синестезии, Джахан, не теряя времени, подошел к Рамачандрану и сказал, что с трудом различает красные, зеленые, коричневые и оранжевые оттенки и что у него синестезия по типу число – цвет. Причем цвета, которые Джахан видел в уме, имели оттенки, не знакомые ему в реальной жизни. Он называл их «марсианские цвета».

Я попросила Рамачандрана объяснить мне этот загадочный феномен. Он ответил, что у Джахана дефектные колбочки, поэтому он не видит некоторые реальные цвета. Но дефект – в его глазах, а не в мозге; часть мозга, воспроизводящая цвет, совершенно нормальна. В итоге, когда Джахан смотрит на цифру, ее форма воспроизводится мозгом правильно, но затем ущербные соединения активируют зону цвета в зрительной коре, и она дает ирреальные цветовые ощущения.

Рамачандран не изучал случай Рубена, но высказал догадку, что в его мозге происходит нечто подобное. Возможно, части мозга, связанные с эмоциями, способны стимулировать зоны зрительной коры, поэтому он различает оттенки зеленого, которых не знает в реальной жизни.

Хотя исследования таких случаев единичны, они наводят на мысль еще об одной таинственной стороне квалиа. Марсианские цвета Джахана и Рубена предполагают, что цвет, который вы называете красным, обусловлен не только световыми волнами или фоторецепторами глаз: это внутренний продукт, производимый активацией определенных участков в вашем мозге. Значит, цвет не обязательно должен воспроизводиться опосредованно, через зрительный стимул. Это ощущение, которое может быть свойством форм, звуков или эмоций. Возможно, в будущем, говорит Рамачандран, мы научимся стимулировать отдельно зоны цвета мозга и узнаем, какие необычные ощущения они могут вызывать – чувство красного, звук или вкус красного, необъяснимую массу красного без связи с конкретным объектом. Может, тогда, заключает он, нам удастся раскрыть истинную сущность красного цвета.

* * *

Погруженные в эти размышления, Рубен и я попадаем в «ловушку для туристов», где продают дорогую и невкусную паэлью. Пока мы вяло ковыряем еду, я спрашиваю его, каково это – ежедневно видеть ауры.

Он отвечает, что ему интересна эта особенность его мозга, и он с большим удовольствием участвует в экспериментах, но в общем старается игнорировать ауры.

«Я не так уж часто задумываюсь о них в течение дня, – Рубен затягивается электронной сигаретой и морщится. – Наверное, если все время останавливаться и думать о них, будешь чувствовать себя идиотом».

Я бы на его месте подумала о том, как использовать ауры, чтобы чувствовать себя лучше и больше себе нравиться, говорю я. «Например, носить красное, раз этот цвет привлекает».

Он качает головой. «Конечно, может возникнуть искушение выбирать одежду под влиянием эмоции, которая с ней связана. Но это глупо, потому что никто, кроме вас, на этом языке не говорит».

Я рассказываю ему об экспериментах Даниелы Кейзер с мужчинами и женщинами в красном – получается, в какой-то мере мы все можем говорить на одном языке. «Это интересно, – соглашается Рубен. – Очень приятно сознавать, что я не совсем ненормальный».

Он опускает взгляд на свою черную футболку.

«Вообще-то у меня нет ни одной красной футболки. В основном я ношу черное и белое. Никогда не задумывался почему. Возможно, как раз потому, что черный и белый не вызывают у меня особых эмоций».

Он улыбается и поднимает на меня глаза.

«Или потому, что такому здоровому мужику, как я, они больше идут».

Я жестами прошу принести счет. Рубен спрашивает: «Хотите знать, какого цвета я сам себе кажусь?»

«Да!» Я не учла, что видение аур может распространяться на него самого.

Он немного смущен. «Красного. Понимаю, звучит так, будто я себя люблю, очень по-фрейдистски. Но думаю, просто я себе нравлюсь и доволен тем, какой я есть».

* * *

Рубен любезно предлагает подвезти меня в аэропорт. По дороге к машине я рассматриваю пейзаж вокруг: глубокую синеву Нервиона и темно-зеленые горы вдалеке. Если правда, что цвета рождаются внутри нас, могут приводиться в действие любым чувством и что мы все в той или иной степени синестеты, то и без яркой сенсорной аномалии, как у Рубена, мы воспринимаем мир хотя бы чуть-чуть по-разному. Вероятно, единственное, что мы точно знаем о квалиа, это факт, что ваш красный никогда не станет в точности таким же, как мой. Сердце радостно подпрыгивает. Забавно думать, что мой взгляд на мир уникален. В мире есть что-то мое и только мое.

Мы идем через мост, дальше по узкой тропке вдоль реки. Мои мысли возвращаются к вопросу, который я хотела задать весь день.

«Рубен!»

«Да?»

«А у меня есть аура?»

Вопрос вызывает странное ощущение. Его цвета не всегда выражают конкретную эмоцию, и все же я надеюсь, что не выгляжу зеленой.

Он останавливается, склоняет голову набок и смотрит на меня долгим взглядом. «Да, оранжеватая».

«А, уф!»

«Наверное, это цвет, создаваемый звуком твоего голоса. И потом, когда я о тебе думаю, твое начало прозрачное – как начало твоего имени, – а потом переходит в оранжеватый цвет. Ты похожа на бледный апельсин с намеком на прозра…»

Его прерывает бегун с оголенным торсом, в коротеньких синих шортах.

Рубен глядит вслед длинноногому спортсмену, на его спину с каплями пота, стекающими с волос. Потом – краем глаза на меня, качает головой и усмехается.

«Однозначно не красный».