Глава 3

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – Коля Бочкин осторожно коснулся плеча командира, боясь потрясти сильнее.

Соколов промычал что-то нечленораздельное, но глаза не открыл. Даже через закрытые веки по пробивающемуся свету было понятно, что уже рассвело. Где-то в глубине подсознания мелькнули давно забытые детские воспоминания. Дом в деревни у бабушки под Куйбышевым, утро, петухи, солнце в окошко, запах реки и зелени. И можно не вставать, потому что каникулы и все лето принадлежит тебе. И рыбалка, и купание, и ночное у костра со страшными историями и печеной в золе картошкой.

– Товарищ лейтенант, я вам умыться приготовил, вставайте, – снова позвал Бочкин. – Вы приказали вас в восемь разбудить. А сейчас уже половина десятого.

– Ну, молодцы! – вяло ругнулся Соколов. – Командир приказал, а они тянутся, не спешат приказ выполнять. Через пять минут приду.

Сон мгновенно выветрился из головы. На его место с лязгом танковых гусениц вернулись воспоминания о вчерашнем прорыве и гибели двух экипажей.

Они дотемна пробивались к своим, путаясь в овражках и балках, потому что нельзя было включать фары. А потом вышли к шоссе и благодаря регулировщицам к полуночи добрались до штаба корпуса. Алексей вспомнил, как они вынимали из башни раненного осколком в голову Задорожного. Как в штабе корпуса Соколов, пошатываясь от усталости, докладывал о своем возвращении и передавал трофейные портфели с немецкими документами. Потом неожиданно вошел генерал Борисов, глянул мельком на закопченного танкиста и принялся жадно просматривать немецкие документы. Потом отложил их в сторону и подошел к Соколову.

– Ну, ты молодец, лейтенант! – заглядывая Алексею в глаза, произнес генерал. – Ты просто не знаешь, какой ты молодец! И штабную колонну уничтожил, и танки вывел, и документы доставил. Ребят твоих жалко, конечно. Но на то и война – гибнут лучшие, самые смелые. Спасибо, сынок!

– Служу Советскому Союзу, – попытался по-уставному ответить Соколов, сжатый сильными руками Борисова.

– Давай, отдыхай! Начштаба, распорядись, чтобы танкистам хаты поуютнее предоставили под расквартирование. С утра машины к ремонтникам и чтобы как новенькие. Тебе, Соколов, спать до обеда, а в четырнадцать ноль-ноль быть в штабе. У меня каждый танк сейчас на счету.

Открыв глаза, Алексей посмотрел на деревянный потолок хаты, прислушался к звукам снаружи. На подоконнике что-то зашевелилось. Повернув голову, Соколов увидел пеструю курицу. Птица сидела, нахохлившись, то и дело растопыривая крылья и встряхивая ими, как будто пыталась улететь. На человека она смотрела с недоверием, наклоняя голову то влево, то вправо.

– Здорово, Пеструха, – усмехнулся Алексей. – Не любишь чужаков? Правильно. Война! Могут в два счета в суп тебя определить.

Гимнастерка висела на спинке стула рядом с кроватью. Выстиранная, с чистым подшитым подворотничком. Алексей спустил ноги с кровати и осмотрелся. Как же эта хата была похожа на дом его бабушки. Много лет из года в год он отдыхал у нее. Такие же крашенные масляной краской стены из толстой струганой доски, скобленые полы, покрытые половичками, связанными из разномастных полосок толстой ткани. Алексей видел, как бабушка вязала крючком такие вот круглые и квадратные половички. И старые чулки шли в ход, и обрезки изношенной юбки, и кофта, прожженная у печи, которую она не носила уже лет двадцать. И – пахло деревом, травами и душистым хлебом.

Хозяйка, грузная тетка Макаровна, увидев на пороге молоденького лейтенанта, грустно покачала головой и ушла в летнюю кухню. Алексей разобрал, как женщина проговорила себе под нос:

– Господи, куда ж таких молоденьких-то… И то – командир.

Оказалось, что Логунов уже отогнал все три танка в ремонтную роту. Водители-механики давно позавтракали и вовсю помогали ремонтникам.

Экипажи приводили себя в порядок. Старшина докладывал, добродушно улыбаясь, пока Коля Бочкин поливал командиру из кружки. Не верилось, что только вчера был страшный бой, что они потеряли товарищей. А сейчас солнце припекает спину, тишина, и пестрая курица кудахчет неподалеку, разрывая лапой дорожную пыль. На войне быстро привыкаешь к такой смене обстановки.

– Вот картошечка вареная, оставили тебе. – Логунов уселся напротив и поднял чистую тряпицу, прикрывавшую эмалированное блюдо с обколотыми краями. – Масло топленое, молоко. Ребята сытые, по баночке НЗ еще вдогонку уговорили. А может сто грамм, а, командир?

– Нет, мне еще в штаб сегодня, – качнул головой Соколов и посмотрел на старшину. Тот понял его взгляд и усмехнулся грустно:

– Нет, никто не стал пить. Вчера махнули по стопке и попадали, кто где стоял. А сегодня не стали. Мало ли. Вдруг приказ и – по машинам. Я думаю, если нас до утра не тронут, то вечерком и помянем хлопцев. А сейчас негоже. Не время.

– Я сейчас в санбат схожу, узнаю, как там Задорожный, – уминая вкуснейшую, еще теплую рассыпчатую картошку, сказал Соколов, – а потом мне в штаб надо. Возможно, приказ отдадут на выдвижение. Не зря же в таком пожарном режиме танки загнали на ремонт.

– Санбат эвакуировали еще ночью, – опустив глаза, тихо пояснил старшина. – Коренев бегал утром, узнать хотел, как там его лейтенант. А их уже увезли. Никто ничего толком не сказал. Выжил, нет ли. А я так и думал, что здесь штаб корпуса не задержится. И нам тут недолго жировать.

– Как ребята?

– Нормально, не первый день на войне, – положив свои широкие ладони на стол, ответил Логунов. – Ты-то как, командир?

– Волнуешься? После вчерашнего, когда я полез люк открывать? – криво усмехнулся Соколов. – Думаешь, нервишки сдали?

– Всякое бывает, – успокаивающе улыбнулся старшина. – Война она ведь всех ломает. Ох, как ломает. Сильных да здоровых! И не по одному разу. Бывает, человек и срывается. Тут ведь что главное? Перебороть, пережить правильно, чтобы злость копилась, а не…

– …а не сопли на кулаке, – грустно засмеялся Алексей. – Нормально все, Василий Иванович, ты не думай. Я рад, что со всеми вместе воюю.

– Я знаю, – кивнул Логунов и поднялся. – И я рад, что у нас такой командир. Разрешите отлучиться к личному составу, товарищ лейтенант? Там сапожник обещал подойти. Обувку подправить надо кое-кому. Не всем еще срок пришел менять.

– Хорошо, – кивнул Соколов.

Он смотрел вслед старшине и думал, что ему и в самом деле повезло с экипажем. Нет на войне ни мамы, ни папы, есть только товарищи, есть только мужское плечо и мужские руки. Или ты сильный, и тебе помогут и поддержат, когда надо, или ты слюнтяй, и от тебя отвернутся. А ведь даже командира они должны признавать как равного, если ты хочешь, чтобы люди пошли за тобой. Пошли очертя голову и в огонь, и в воду, на смерть пошли и не подвели в главную минуту.

Логунов прошел Финскую, вернулся домой, познакомился с одинокой женщиной. Ухаживать стал, да вот не принял его сын этой женщины, взрослый уже парень. А потом случилось так, что война, и повзрослел сын, и понял, что счастье матери дороже, что женщин беречь надо и любить. И понял, что у матери не только он теперь, а есть и еще один дорогой человек. И поженились бы, да только война. И понял, что легче матери будет, если они вместе на фронт пойдут, вместе воевать будут. Так и оказались в одном экипаже старшина Логунов и Коля Бочкин.

Сдружился Коля и с молодым чеченцем Русланом Омаевым. Хорохорились поначалу, пытались друг перед другом перья распустить, как молодые петушки. Но война быстро их помирила и подружила. И смерть сблизила, когда погибла Люда, в которую был влюблен Руслан. И когда пришла любовь к самому Коле Бочкину, когда переживал он за юную раненую певичку, студентку консерватории.

А механик-водитель Семен Михайлович Бабенко, в прошлом инженер-испытатель Харьковского танкового завода, так тот вообще стал для всего экипажа отцом родным. Вроде и не старый мужик, всего-то лет на пять старше Логунова. Но вот не стал он военным, не довелось ему. Как был инженером, гражданским человеком, так им и остался. Другой командир стал бы счищать с подчиненного эту гражданскую шелуху, но Соколов даже не пытался этого делать. Лучшим механиком-водителем Бабенко все равно не станет, даже если ты заставишь его говорить «так точно» вместо гражданского «да». А сколько раз своим умением, своим знанием танка Бабенко спасал экипажу жизнь. А сколько своим отеческим отношением к товарищам скрашивал, как говорят, тяготы и лишения военной жизни. Нет, Бабенко – это Бабенко. И ничего с этим не поделаешь. И не надо с этим ничего делать.

Соколов вдруг поймал себя на том, что сидит и улыбается, думая о своем экипаже. О том, что сумел стать для них командиром, заслужить авторитет. Ведь Бочкин и Омаев ненамного его младше. А Логунов и Бабенко, так вообще в отцы годятся по возрасту. Эх, ребята, ребята, сколько нам еще вместе воевать, сколько смерти в глаза смотреть…

Генерал Борисов расхаживал по большой комнате, которая раньше служила залом для заседаний сельсовета. Село было богатым, как-никак, центральная усадьба колхоза-миллионера, под сельсовет перед войной построили отдельное большое здание, с клубом, в котором и праздничные концерты давали, и народ собирали, чтобы рапортовать об очередных успехах.

Рана генерала болела, он машинально потирал перебинтованную руку. Но большее недовольство вызывало то, что никак не могли найти переводчика. Заместитель начальника штаба, хорошо знавший немецкий язык, выбыл на прошлой неделе по ранению, начальник связи корпуса погиб при прорыве из окружения. Штатный офицер-переводчик вторые сутки не мог попасть в штаб корпуса из расположения одного из полков, куда выехал для допроса пленного немецкого полковника.

– Товарищ генерал-майор, лейтенант Соколов прибыл по вашему приказанию. – Алексей помедлил и все же опустил руку, не дождавшись реакции генерала.

Борисов стоял у стола, глядя в бумаги. Наконец, он медленно поднял голову и посмотрел на танкиста:

– А, Соколов. Прибыл, значит? Хорошо. Как твои танки?

– Мелкий ремонт и профилактику заканчивают. Разрешите доложить, товарищ генерал? Я принял командование ротой временно, когда погиб капитан Балакирев.

– Нет, не временно, – покачал головой Борисов. – Там на высоте я приказал подготовить приказ о назначении тебя командиром танковой роты. Так что, принимай под свое начало еще и танк лейтенанта Задорожного. Третий взвод тебе сформируем, но сейчас не это главное, сейчас у нас на счету каждый час. Наши части далеко от Воронежа, а враг рвется. Мне приходится затыкать бреши буквально листами фанеры вместо брони. На окраине городе позиции занимают бойцы 232-й стрелковой дивизии. Они растянули фронт почти на 80 километров и держатся из последних сил. И в городе войск почти нет. Там только остатки нескольких стрелковых полков, которые вышли к Воронежу совсем недавно. Да еще два отдельных батальона войск НКВД и местные ополченцы из числа гражданских лиц, которых свели в два истребительных батальона. Только численность этих батальонов не больше двух рот. Вот так-то, лейтенант.

Соколов уже понял, какой ему будет отдан приказ. Все силы сейчас будут бросать либо в Воронеж на оборону, либо собирать кулак и контратаковать немцев.

Но Борисов неожиданно повернул голову в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату, и громовым голосом недовольно сказал кому-то:

– Панов! Я дождусь сегодня переводчика или мне проще поручить разведчикам «языка» притащить? Чтобы он мне эти документы перевел! – сокрушенно покрутив головой, Борисов добавил уже тише, обращаясь к Соколову: – Видишь, как бывает. Не так сложно документы у немцев захватить, как переводчика на передовой сыскать. Вот ведь проблема!

– Разрешите мне, товарищ генерал, – предложил Алексей.

– Что тебе? – не понял Борисов. – Переводчика найти?

– Нет, я не то… Просто я сам немецкий знаю неплохо.

– Ты? – удивился Борисов, глядя на молодого лейтенанта. – Позволь полюбопытствовать, откуда?

– В школе еще увлекся. У нас учительница была немка. Интересно было, занималась с нами, кому интересно. Дополнительные занятия проводила. На месяц ездили в немецкую коммуну, помогали картошку убирать. А потом уже в танковой школе приказ пришел: из курсантов, кто имел базовое знание языка, собрали группу. Давали больший словарный запас, тему расширенную, применительно к танковым войскам и вообще к военному делу. Да и здесь, на фронте за год пришлось потренироваться.

– Ну-ка, ну-ка! – поманил лейтенанта генерал и снова зычно крикнул в сторону соседней комнаты: – Панов, иди сюда с бумагой и карандашом.

Соколов увидел того самого адъютанта с капитанской «шпалой» в петлице, с которым Борисов приезжал на высоту. Подошли к столу, на котором были разложены документы. Борисов стал слушать Алексея, подперев кулаком щеку, а Панов быстро стенографировать.

Из приказа немецкого командования и описания сложившейся обстановки следовало, что немцы имеют представление о недостаточных для обороны Воронежа силах, которыми в настоящее время располагает советское командование. Успеху взятия города и использования его как базы для развития наступления на Волгу и Каспий должен был способствовать захват мостов через Дон маневренными группами.

В конце июня свой главный удар немцы нанесли на стыке двух советских фронтов Брянского и Юго-западного. Армейская группа генерала-фельдмаршала фон Вейхса начала наступление на Воронеж силами 2-й немецкой армии, 2-й венгерской армии и 4-й танковой армии. При этом 4-я танковая армия Гота действовала в качестве главной ударной силы армейской группы. Операция имела кодовое название «Блау». Воронеж являлся основной точкой поворота германских соединений на юг, а также главной базой, с помощью которой предполагалось обеспечить фланговое прикрытие основного стратегического направления всей военной кампании 1942 года – на Сталинград.

– А вот это справка их военной разведки, – показал Соколов отдельный листок. – Доклад начальника абвергруппы майора Гумера. В связи с большой скоростью передвижения немецких частей к Дону и недостатком хороших дорог немецкое командование не может точно сказать, где и какие их части находятся в данный момент. Использование радио ограничено, как обычно во время подготовки и проведения наступательных операций. Немцы не успевают фиксировать положение и наших частей в этом районе, товарищ генерал.

– Неразбериха, говоришь? – задумчиво сказал Борисов и подошел к висевшей на стене карте. – Ладно, нам это сейчас на руку. Части трех армий могут не успеть к Дону, когда немцы уже захватят мосты. Вот что, Соколов! У меня есть приказ штаба армии сформировать ударную маневренную группу для захвата мостов. Всеми силами туда я ударить не могу – должен занять позиции здесь. Вот ты и будешь моей маневренной группой.

– Без пехоты нельзя, товарищ генерал. Что такое три танка? Атаковать хорошо, но для захвата и удержания стратегического объекта мне нужен десант на броне.

– Правильно мыслишь, ротный! – улыбнулся Борисов. – Растешь на глазах. Будет тебе пехота. Возьмешь взвод автоматчиков из охраны штаба корпуса и две полуторки. В одну загрузишь боеприпасы, сам заправишься под завязку, боекомплект пополнишь. Топлива я тебе не могу дать с собой. Только что будет в баках, на то и рассчитывай. Тебе ведь не рейды устраивать, тебе прорваться к мостам и мертвой хваткой вцепиться в переправу. Ни на шаг не отступать, пока приказ не получишь. Умри, а держи мосты. Жди до подхода основных сил. Или взрывай по приказу из штаба армии. Приказ получишь по радио, кодовое слово тебе дадут вместе с таблицами в оперативном отделе штаба. Надеюсь на тебя, лейтенант! Не должны немцы пройти Воронеж. Понимаешь, не должны!

– Не подведу, товарищ генерал! – горячо пообещал Соколов. – Задача будет выполнена!

Соколов еще издалека увидел, что возле хаты, где располагались его танкисты, стоят две полуторки. Он машинально посмотрел на наручные часы – до выхода оставалось полтора часа. В «тридцатьчетверки» в рембатальоне загружали снаряды и пулеметные диски. Заливали в основные и дополнительные баки горючее. Подготовка заканчивалась. Теперь, видимо, прибыли автоматчики его десантного взвода.

Бойцы стояли возле машин, сидели на старых бревнах, сваленных у забора, покуривая и мирно разговаривая. Здесь почти не было молодых лиц – мужики от тридцати до сорока. Может, так только казалось – все-таки год войны накладывал свой отпечаток на внешность. Люди за это время, если не старели, то выглядели намного мужественнее, взрослее.

– Товарищ лейтенант! – раздался голос Логунова.

Соколов обернулся и увидел спешащего к нему старшину.

– Как танки, Василий Иванович? – с беспокойством спросил Алексей.

– Все готово! – поспешно ответил сибиряк. – Уже выходят. В формулярах пометки сделаны.

– Хорошо. Готовьтесь к выходу, получите НЗ на все экипажи. А я пойду поговорю с командиром нашего десанта.

– Эти? – Логунов кивнул в сторону автоматчиков. – Крепкие ребята, опытные. В таком бою грамотная поддержка пехоты много значит. Я это еще с Финской усвоил. Пока с полуслова не начнем друг друга понимать, толку не будет. Или танки пожгут, пока они за нашими спинами прятаться будут, или, очертя голову, полезут вперед, пока мы с фашистами бодаемся и не можем подавить их пулеметные гнезда. А потом командование потери будет считать. Знаешь, сколько людей так положили на линии Маннергейма? Вспомнить страшно. Все в лоб пытались, «на ура» взять. Был там один майор, Шаповалов его фамилия. Просил две недели ему дать, хотел построить из дерева похожие укрепления, потренировать красноармейцев, научить, как на штурм идти. Да разве его кто слушал! Во второй атаке и его самого пулеметной очередью срезало. А мы в это время в болоте да на камнях буксовали на «бетешках»!

Логунов сокрушенно махнул рукой, повернулся и пошел навстречу «тридцатьчетверкам», которые появились в конце улицы. Соколов посмотрел вслед старшине и в который уже раз подумал, что теория хороша, когда ее изучаешь по книжкам, когда ее пишут ради бравурных речей и красивых парадов. «Несокрушимая»! «Стальным кулаком»! А вот уже год как Красная армия фактически заново учится воевать, заново изучает тактику и реального противника, анализирует свои ошибки. Кто нас учил воевать в отступлении? Никто. Даже подумать об этом было нельзя, не то что говорить. Оборона? Да! Атака? Святое дело! Взаимодействие родов войск? Так это же передовая военная наука! А что было в июне 41-го? Потеря связи и полная потеря управлением войсками. Бессмысленные удары только что созданных мехкорпусов, не укомплектованных по штату военного времени, не имеющих в достаточном количестве горючего, с половинным боекомплектом, не имеющих точных сведений о силе и расположении вражеских частей. Только истерические приказы «вперед», «любой ценой остановить», «выбить». И перли в неизвестность со всей дури. А немцы, даже останавливая наступление всего на один день для ожидания подхода резервов, окапывались в полный рост, создавали противотанковые узлы и минные поля. А для наступления они наращивали многократное превосходство в численности и били как таранами. А еще они каждый раз использовали одну и ту же простую, но эффективную тактику фланговых охватов.

А мы выполняли приказ вырываться из окружения, бросали технику и пытались выводить людей. Но и их теряли тоже, когда немецкая авиация господствовала в воздухе, когда немецкие танки в чистом поле давили беззащитную пехоту. А надо было по-другому. С самого первого дня! И даже еще раньше…

Многому научился за этот год молодой командир Алексей Соколов, многое понял о том, что такое современная война. Знал он теперь силу и слабости Красной армии. Но и слабости вермахта осознал в прошедших боях лейтенант. А технические характеристики немецких танков, их возможности Соколов изучал еще во время учебы в танковой школе. Еще тогда он начал понимать, что немецкая техника не лучше нашей. Удобств в немецком танке больше, тут спора нет. А вот то, что немецкие машины плохо приспособлены к действиям в условиях бездорожья, низких или очень высоких температур, было ему известно давно. И то, что механизация немецких войск была не выше, чем в Красной армии. У них, например, полевой артиллерии на конной тяге было даже больше, чем у нас.

Соколов подошел к автоматчикам и обратился к высокому сержанту с пышными усами и заметной проседью на висках.

– Где ваш командир, товарищ сержант?

Автоматчик бросил взгляд на петлицы Соколова, отметив там, кроме двух лейтенантских «кубарей», еще и танковые эмблемы. Сразу поняв, что перед ним командир танкового подразделения, которому они приданы, сержант кивнул в сторону крайней полуторки:

– Идите за мной.

В голове Алексея от чувства досады снова мелькнула глупая мальчишеская мысль. Он опять подумал, что не только командиры, но и бойцы, которые по возрасту старше него, всегда смотрят с каким-то снисхождением и недоверием. Лейтенант – слишком молодой, чтобы быть опытным командиром. И в его подчинение мы попали. А будет ли толк, а не погубит ли он все дело, выполнит ли задачу? Эти взгляды преследовали Алексея с самого начала войны. И этот сержант, хоть и встал, как положено по уставу, когда к нему обратился старший по званию, но посмотрел на молодого лейтенанта с плохо скрываемой иронией. В его глазах мелькнуло что-то похожее на «детский сад».

Соколов увидел через откинутый тент заднего борта грузовика радиста, склонившегося возле коротковолновой рации, и широкоплечего командира в полевой фуражке с тремя «кубиками» в петлице. На вид командиру взвода было около сорока лет.

– Товарищ старший лейтенант, – громко доложил автоматчик. – К вам. От танкистов.

– Слушаю вас. – Старший лейтенант нетерпеливо постукивал носком сапога по доскам кузова.

– Лейтенант Соколов, – скрипнув зубами и сдерживая раздражение, представился Алексей. – Командир танковой роты, которой вы приданы для проведения совместной боевой операции. Предлагаю пройти в дом и обсудить предстоящие совместные действия.

Старший лейтенант внимательно посмотрел на танкиста. Потом похлопал по колену радиста и кивнул сержанту:

– Свободен, Блохин. Через час построение.

Ловко перемахнув через борт, старший лейтенант спрыгнул на землю, поправил портупею, разогнав привычным движением складки гимнастерки под ремнем, потом вскинул руку к козырьку:

– Командир взвода старший лейтенант Акимцев. Прибыл в ваше распоряжение с личным составом и техникой.

– Лейтенант Соколов, – козырнул Алексей и первым, как полагается старшему по должности, протянул руку. – Прошу в дом. У вас карта с собой?

– Мне сказали в штабе, что карты получили вы, но район предстоящих действий я изучал.

Соколов первым вошел в дом, в котором квартировал его экипаж, снял пилотку, повесив ее на гвоздь у двери, и старательно вытер ноги о вязаный половичок. Чувство раздражения не проходило, и это было плохо. Ему ведь с этим старшим лейтенантом воевать, выполнять общую задачу, а в бою командирам надо не просто слушать друг друга, нужно друг друга буквально чувствовать. И без личного контакта тут никак нельзя. Дело погубишь и людей погубишь. «А если он еще и с гонором окажется?» – недовольно подумал Соколов, подходя к столу и доставая из планшета карту.

Стоявший рядом старший лейтенант вдруг протянул свою широкую ладонь.

– Захар, – представился он. – Я чувствую, что повел себя как-то не так с самого начала. Не судите строго. Я просто не думал, что командовать мной будет такой молодой командир, что у вас такие ротные бывают. Хотя в 41-м лейтенанты сразу после училища целыми полками командовали.

– Алексей, – ответил на рукопожатие Соколов, чувствуя, что внутри у него теплеет. – А я ничего такого и не подумал. Вы же не знали, кто я.

– Это точно, – согласился Акимцев. – Может, для начала сядем, поговорим. Так сказать, наладим личный контакт. А то, как же без него в бою? Дело, на которое мы идем, тяжеловато будет. Не хочу говорить, что мы с тобой, командир, смертники, но когда приказ звучит «взять и держать любой ценой», это означает: до последнего патрона и до последнего человека. Мне говорили про тебя. И что воюешь с первого дня, и что у тебя за плечами очень серьезные самостоятельные операции. Говорят, это ты комкора Кузнецова из-за линии фронта со всей секретной частью вытащил из-под носа у фашистов.

– Все правда, – немного смутился Соколов, опускаясь на лавку. – Я как раз перед войной окончил танковую школу. Командирского опыта всего месяц, а тут сразу такое. Пришлось многому учиться прямо в бою.

– Это точно, – кивнул Акимцев, доставая из кармана пачку «Казбека». – Закуришь?

– Не курю, спасибо, – мотнул головой Алексей. – А вы курите.

– Давай уж обоюдно «на ты»! – усмехнулся старший лейтенант и постучал мундштуком папиросы по пачке. Помолчали. Акимцев продолжил, в его голосе послышались горькие интонации: – Я ведь войну капитаном начинал, тоже ротой командовал. Два раза свое подразделение из окружения выводил, попутно диверсии на дорогах устраивал. А потом, когда наши к Слуцку отошли, меня послали уничтожить продуктовые армейские склады, которые кто-то бросил. А там уже немецкие танки на подходе, но вывезти им ничего не удалось. Я выполнил поставленную задачу, но потерял половину своих людей.

– Война, – кивнул Соколов. – Конечно, нельзя было оставлять врагу провиант. Потери в первые месяцы были просто страшными.

– Это понятно, Алексей, – поморщился Акимцев, как от зубной боли. – И задача важной была, и потери оправданы, не в том себя виню, и меня за эти потери никто не винил. Командование вообще нас списало. Когда я вышел с остатками роты, на меня знаешь какие большие глаза сделали в штабе дивизии! Кое-кто даже пытался выяснить, уничтожили мы склады или просто сбежали. Обидно! Спасло то, что авиация подтвердила пожары на складах. Слушай дальше. Нам поручили охранять вывозимые из Слуцка документы местного райисполкома. На дороге мы натолкнулись на немецкие танки. Какое там сопротивление, когда у моих бойцов даже гранат не было! Я принял решение уничтожить архивы и отходить к своим. Сопровождающий, какой-то там десятый секретарь исполкома, пистолетом мне угрожал, пришлось его побить и связать. Своих людей вывел и гражданских, кто при архиве был. И того секретаря тоже. А меня под арест, якобы я по трусости или злому умыслу архив сжег, шкуру свою спасал, не понимая всей важности доверенных мне документов. Красиво говорили, как на демонстрации. Честно скажу, думал, расстреляют. Да вот благодаря генералу Борисову жив только и остался. Он заступился, своей властью расследование прекратил, а чтобы все довольны остались, разрешил разжаловать меня. Ночь со мной потом разговаривал, пока выходили из окружения, убеждал, что жизнь важнее, надо оставаться в строю и продолжать врага бить. Обиду свою велел спрятать подальше и забыть. После войны справедливость восторжествует. И всем воздастся: кому по храбрости и преданности, а кому по трусости и подлости.

– И я такое слышал не раз, и меня уговаривали командиры, – с горечью отозвался Алексей. – Дожить бы до конца.

– И ведь не за себя обидно, Алексей. За погибших своих красноармейцев, за тех, кто жизнь положил, их-то в трусости зачем обвиняют? Себя ведь не щадили, не о себе думали. За Родину сражались, за своих близких, за народ свой! Вот так-то. Теперь комендантским взводом командую при штабе Борисова. Кто-то думает, что мы в тылу жируем, а у нас как на передовой – из боя почти не выходим. У меня хоть возможность была людей во взвод подбирать, бойцов крепких, опытных, подготовленных. Обратил внимание, нет у меня пацанов с призывного пункта, только те, у кого уже был боевой опыт до 22 июня 41-го года. Ладно, хватит плакаться, давай думать о будущем, а не о прошлом, хотя уроков забывать тоже не будем. Ставь задачу, командир!

– Наша задача, Захар, ускоренным маршем выдвинуться в район Семилук. Наших частей на подходе к Воронежу пока нет, в самом городе есть разрозненные подразделения, но этого для активной обороны городского узла не хватает. Наша задача – взять под охрану автомобильный мост и держать его до подхода наших частей с целью обеспечения переправы на левый берег, а также устойчивого снабжения наших войск, которые будут оборонять город. Приказ: город не сдавать ни при каких обстоятельствах. Есть разведсведения, что немцы намерены использовать Воронеж как плацдарм для прорыва к Сталинграду и дальше, к каспийским нефтеносным районам.

– С тремя танками и взводом автоматчиков? – усмехнулся Акимцев, разглядывая карту и прикидывая маршрут от Елатомцева до Воронежа. – А если не удержим, если мост необходимо будет взрывать?

– Соответствующий приказ может поступить из штаба армии. Такую ситуацию там предполагают, но разрешение могут дать только в крайнем случае.

– Ну да, – согласился Акимцев. – А они могут его отдать, только запросив разрешение у Ставки. Хреново, когда начальство далеко и не видит всего своими глазами. Издалека многое видится иначе. С большим оптимизмом! Задача ясна, командир, выполним! Порядок движения?

– Головной дозор на двух мотоциклах пойдет на удалении двухсот метров, – предложил Соколов, радуясь, что ему удалось выпросить у начальника штаба эти два исправных немецких мотоцикла без колясок. – Посади на них опытных бойцов, у кого есть навыки ведения разведки. Ну, и слух у кого хороший да глаз острый. Нам на фашистов по пути нарваться – как нечего делать. Ситуация в полосе фронта очень нестабильная и неопределенная. Основная колонна движется в следующем порядке: головным идет мой танк, затем «восьмерка». Следом грузовик с пятнадцатью автоматчиками, за ним машина с боеприпасами. Замыкает моя «двойка». Чтобы не перегружать полуторки, по пять автоматчиков посадим на броню. В случае неожиданной встречи с немцами этот десант окажет поддержку танкам. Управление во время движения флажками. Рацию включаем только в крайнем случае, если начнется бой или при потере прямой видимости. Рацию держи на приеме. Ты с радистом идешь на первой полуторке.