Народ и школа

Женская профессия

Учителя в России – профессия гендерная. Летчики-испытатели у нас – только мужчины, а в школах работают почти сплошь женщины. Достаточно посмотреть на состав студенческих групп бесчисленных педфаков – зачастую там не имеется ни одного юноши.

Такой явный перекос полового состава давно воспринимается как почти само собой разумеющийся. Однако анализ советской и постсоветской художественной реальности показывает, что все-таки это не вполне норма – так как в прозе и в кино авторы почему-то с куда большей охотой отображают учителей-мужчин. Достаточно вспомнить такие советские хиты проката, как «Доживем до понедельника» и «Учитель» или, к примеру, один из самых популярных рассказов В. Токаревой «День без вранья». Не отстают и уже современные российские авторы: одно из самых заметных произведений постсоветской прозы – роман А. Иванова «Географ глобус пропил» – опять же посвящен учителю, на этот раз учителю географии в провинциальной Перми.

Обществу определенно не хватает маскулинности в учительском сословии. И это давняя тоска. Именно поэтому учитель (а не банальная учительница), выведенный в книге или на экране, неизменно воспринимается со жгучим, отчасти даже болезненным интересом. И наоборот: собственно, учительницы, то есть преобладающий школьный контингент, – изображаются в фильмах, как правило, в негативных или пренебрежительных, а то и просто зловещих тонах (например, перестроечный фильм «Вам и не снилось»).

Вопрос – отчего же, даже несмотря на тектонические сдвиги – распад страны, смену укладов, изменение флага, конвертацию рубля и всеобщую приватизацию, – учительство сохранило в неприкосновенности свое женское лицо? Традиционный, общепринятый ответ – школьным учителям всегда сравнительно мало платили. Так было при социализме, так осталось (и еще усугубилось) при рыночной экономике.

Мужчины не идут в школу, так как им надо «кормить семью», а на учительские зарплаты это сделать, дескать, невозможно.

Правда, это противоречит наблюдаемому явлению – тому, что среди учительниц неизменно высок процент матерей-одиночек, то есть прокормить семью на их зарплату все же можно… Но общество не склонно вникать в такие детали.

На деле мы имеем непонятный феномен: население дружно млеет от образов «настоящих Учителей с Большой буквы У» – и при этом негласно считает работу преподавателя в школе «немужской профессией». Почему так?

По все видимости, дело в двойственности, амбивалентности отношения населения страны к образованию как таковому (и к школе как к общественному институту). Началось это не вчера, но в наши дни разрыв все обостряется.

О ценности образования

Дело, скорее всего, в том, что наши люди со временем преисполняются все большего и большего скепсиса в отношении ценности образования. Сейчас этот скепсис зашел уже так далеко, что то и дело декларируется вполне открыто, причем не встречая особого осуждения. Моя гипотеза, что народ наш живет с этим ощущением – «а зачем оно надо, это ваше образование?» – достаточно давно, с 60-х примерно годов прошлого века. Однако долгое время произносить такое вслух считалось неприличным, люди стыдились. Сами-то давно уже считали профессию «училки» чисто женской, то есть маловажной. Да-да, у нас ведь весьма патриархальное общество, гендерная метка – это, по сути, клеймо. Но одновременно в душе лелеяли мечту: надо, чтобы кто-то небывалый в реальной жизни (мужчина!) пришел и стал учить правильно – и тогда это будет нужно и противоречие снимется…

Однако чем дальше, тем больше становится у людей, особенно в провинции, сомнений в такой уж пользе образования. Причиной стала нарастающая, если можно так выразиться, феодализация российского общества.

Ведь образование, по сути, есть одна из разновидностей социального лифта, способ повышения статуса.

Однако люди в России (за исключением узкой страты в основном столичных профи, так или иначе завязанных на высокие технологии и на Запад) привыкли к тому, что не образование повышает статус. По их мнению, все как раз наоборот: только изначально высокий статус и дает возможность иметь образование (или, по крайней мере, знаки того, что оно у тебя есть). И в то же время сам по себе социальный статус (если ты не собираешься работать так или иначе на иностранцев) зависит вовсе не от образования.

Недаром одним из самых популярных анекдотов из серии «о новых русских» стал – про «вот на эти два процента и живу». В нем – вся накопленная горечь «образованного сословия» по поводу полной бесполезности и даже бессмысленности самообразования и высокого уровня знаний.

Текущие скандалы с ЕГЭ и с «фальшивыми диссертациями» хорошо иллюстрируют нынешнее отношение к образованию в российской провинции и не только. Нашим людям привычно, что «высокие баллы ЕГЭ» должны быть у детей начальства, у потомства местных богатеев и еще у кавказцев, которые давно уже воспринимаются как самая привилегированная, не считая москвичей, часть населения России. Также и учиться в самых престижных – московских и иностранных – учебных заведениях должны те же самые дети тех же самых высокостатусных лиц. Наконец, «корочки» – то есть дипломы, кандидатские и докторские степени – это тоже принадлежность высокого статуса. То есть не образование как личное умственное усилие позволило достичь высоких степеней – а наоборот: личные усилия помимо образования (например, торговля на рынке, «крышевание» и т. п.) позволяют достичь высокого статуса, и уже этот статус сам по себе обеспечит «ученые степени».

Но, коли так – зачем образование?