– А как ты его назовешь? – спросила Мими с пассажирского сиденья, чередуя наш разговор с чатом в «Ватсаппе», где, как я подозревала, постоянно присутствовали смеющиеся и плачущие смайлики.

Мы ехали в Хэмпшир, чтобы посмотреть на щенков ши-тцу.

– Думаю, как старого завсегдатая паба – Дереком или Гарри.

– Или Рэймондом?

– Рэймонд! Отлично! Тогда мы сможем называть его Рэем! – В детстве я так называла Рэйч. – Мне нравится!

– Господи боже, ты просто ОБЯЗАНА назвать его Рэймондом!

Мими выбрала на моем телефоне музыку, и мы покатили дальше, подпевая Тейлор Свифт и Кэти Перри. Вскоре после нашего разговора о Рэймонде Мими переключилась на альбом хитов «Спайс Гёрлз». Началась баллада «Мама», и я стала подпевать, хотя мне всегда больше нравился другой этап их творчества – когда они ходили все в черной коже, как пустынные ниндзя, и злились, что мальчишки заставляют их испытывать «слишком уж много эмоций».

Может быть, все потому, что я слушала песню «Мама» вместе с Мими. Может быть, дешевая поп-музыка пробудила во мне воспоминания о том, как в 90-е мы с сестрой подкрашивали губы в туалетах баров. Но сладкий голос Эммы Бентон довел меня до слез.

– Ох, неудобно-то как… – засмеялась я. – Плачу, прямо как фанатка «Спайс Гёрлз».

Я перешла на лексикон Мими, чтобы этот момент не подействовал на нее так сильно. Но я заметила, что она оторвалась от телефона и уставилась в окно, тайком вытирая слезы.

– Наверно, это хорошо, когда мы вспоминаем о ней вот так, – сказала я, протянув Мими руку. – Мы не скрываем, что все еще скучаем по ней. И не скрываем, что она всегда будет очень много значить для нас.

Мими вытерла нос рукавом.

– Да, я знаю. Она была бы счастлива, что ты решила завести собаку, Эм.

– Думаю, да. И хорошо, что ты поехала со мной. Потому что это сделало бы ее еще более счастливой.

Было довольно странно возвращаться в мир после восьми дней отшельничества. На пару ночей я забронировала себе номер в дублинском отеле. Нам посоветовали не сразу окунаться в суету повседневной жизни. «Вы можете приземлиться с громким стуком! – сказали нам. – Отдохните, съешьте что-нибудь вкусное и постарайтесь потратить время на размышления».

Проснувшись утром, я почувствовала себя иначе. Я не стала выходить из собственного одиночества, прокручивая ленту Твиттера или отправляя сообщения. Я просто стала пить чай и размышлять о жизни. Очень по-взрослому, словно героиня французского фильма. То же чувство охватило меня, когда я гуляла по Дублину, подавляя инстинктивное желание кинуться в отдел женской одежды в оживленных ирландских универмагах. Вместо этого я отправилась в парк и долго гуляла там. Я никогда прежде не гуляла просто так. Ведь так поступают только фрики, верно? Теперь я и сама стала таким фриком.

На следующий день я заглянула в ювелирный магазин. Я вспомнила, как Джейн однажды сказала, что каждый раз, закончив сценарий, она покупает себе украшение. Я решила, что тоже закончила работу над сценарием.

– Могу я посмотреть вот этот браслет? – обратилась я к приветливой продавщице с волосами цвета фуксии.

Браслет из розового золота был выпуклым, словно мостик. Идеально.

– Хотите сделать на нем какую-нибудь надпись? – спросила продавщица.

Я думала о двух словах. Неделю назад они даже не пришли бы мне в голову. Тогда я решила бы, что умные люди из литературного мира сочли бы их сентиментальными, чрезмерно психологическими или даже «стервозными». Да я и сама сказала бы себе нечто в этом духе. Но теперь все изменилось. Я хотела написать на браслете то, что казалось мне правильным, – а не то, что было правильным по мнению других.

– Напишите «Любовь и Истина», – сказала я, борясь с желанием извиниться за столь неуместный, достойный татуировки выбор.

– Это так мило! – восхитилась продавщица.

Она принесла мне браслет, когда надпись была сделана, и я залюбовалась тем, как хорошо он смотрится на моем запястье.

Истина была мне ближе – хотя мы все еще переживали неловкий период первых свиданий, медленно привыкая друг к другу. Но я старалась изо всех сил и относилась к ней как хранитель, а не как случайный знакомый.

С Любовью было сложнее. Теперь я относилась к ней иначе – она перестала быть для меня тем, что выставляют напоказ миру, чтобы чувствовать себя оцененной и желанной. Я начала воспринимать любовь как то, что ты даешь, а не получаешь. Любовь распространяется на всех, кто тебе дорог. Это не то, что хочешь захватить и оставить только себе.

Я поняла, что у любви есть одно условие, обойти которое просто невозможно: нужно быть готовым к риску оказаться недостойным любви, чтобы заслужить чью-то любовь.

Прежде я никогда не понимала, как любовь может сосуществовать с недостатками. Я начала считать, что чувство неуверенности или потребность в поддержке делает человека недостойным любви. И динамика моей жизни была такой, что это мнение постоянно подкреплялось. Мне казалось, что я не должна озвучивать свои сомнения, страхи и гнев – иначе мне скажут: «Да ты с ума сошла, подруга!», и я лишусь любви. Эта психологическая пуля рикошетом ударит по мне самой. Я не понимала, что выражать такие чувства совершенно нормально и правильно. А вот неспособность их выразить – это проблема, которую нельзя игнорировать. Я не знала, что можно найти способ сделать это спокойно и прямо, не вываливая на пол весь свой багаж, я не знала, что можно принять свои детские чувства, но не нужно считать их выбитыми в камне и не поддающимися изменению. Я не знала, что можно понимать недостатки родителей – и продолжать любить их, не считая это своей слабостью. Один из главных уроков процесса Хоффмана заключался в простой фразе: «Все виноваты – никого не следует винить».

И в тот момент, когда я вспоминала эти слова, мне было трудно долго злиться на кого угодно.

Мы продолжали общаться с друзьями по группе Хоффмана – для этого мы даже создали собственную группу в «Ватсаппе». Друг друга в ней мы называли «гусями» – летящими по отдельности, но поддерживающими и приходящими на помощь, когда у кого-то возникала необходимость.

Когда я вернулась, друзья сразу заметили произошедшую во мне перемену.

«Как тебе удалось так изменить свою кожу?» – удивилась Полли.

«Ты стала гораздо спокойнее», – заметила Кэти.

«Ты стала другой, какой-то безмятежной, – сказал друг Россов, Джеймс. – Нет-нет, я не хочу сказать, что раньше ты такой не была…»

Впрочем, он мог не оправдываться. Он заметил истину: никто прежде не называл меня такой.

Сью была страшно рада, что процесс Хоффмана пошел мне на пользу. Но больше всего она гордилась тем, что я сама приняла это решение. Сама решила оставить реальный след, а не порхнуть по поверхности. Мы продолжили наши сеансы. Мы еще не дошли до таблички с надписью: «Вы покидаете зону обитания медведей».

Я понимала, что новая жизнь, как неожиданная трезвость или решение упорно заниматься физическими упражнениями, может раздражать. Знаете, как молодые родители вечно твердят всем вокруг: «Вы просто не знаете, что такое любовь, пока у вас нет ребенка». (Рэйч всегда советовала отвечать на это: «А как же Фред Уэст?») Поэтому я старалась следить за собой. Старалась не быть одной из тех идиоток, которые вечно лезут с непрошеными советами. «Возможно, в детстве вы стали свидетелем отцовского гнева, и это вас напугало?» – не стоит говорить такого человеку, который просто хочет рассказать кому-то о своей семейной ссоре.

Невозможно было постоянно сохранять безмятежное спокойствие. Я часто давала слабину, возвращалась к старым шаблонам и привычкам. У меня были плохие дни и даже плохие недели. Это как слова песни, которые ты выучил наизусть еще в юности: они всегда хранятся в твоем разуме, и порой ты вспоминаешь их автоматически, даже не делая никаких усилий.

Через несколько недель после возвращения я узнала, что мой журнал стал жертвой экономического спада и переходит в интернет. Мне предложили выходное пособие, и я с радостью согласилась.

Примерно через месяц мы встретились с Полли за чашкой кофе.

– Кстати, в «Таймс» есть редактор, который ведет их подкасты. Ему нравится твое радиошоу. Может быть, вам с ним встретиться? – предложила она.

Было время, когда я приняла бы эту похвалу к сведению, но не придала ей значения. Может быть, тот редактор просто проявил вежливость? Может быть, он имел в виду кого-то другого? Но теперь я решила действовать. Я написала этому человеку. Я хотела предложить подкаст, состоящий из интервью.

При встрече он сказал мне:

– Не знаю, что вы об этом подумаете… Но не могли бы вы вести свой подкаст во время прогулки с собакой? Вы любите собак?

Газета предложила мне написать статью, чтобы запустить новое шоу. Я приготовилась написать нечто такое, что писала всегда. Что-то веселое, пересыпанной шуточками, в духе «разве собаки не прелесть?» Но я больше не могла так писать. Вместо этого я рассказала правду. О том, как за три года потеряла Рэйч и обоих родителей, об эмоциях, которые пробудил во мне процесс Хоффмана. Я писала о Гиггле и о том, как он помог мне справиться с утратой. И о своем решении наконец-то завести собаку. Статью я закончила не анекдотом, а словами Хью Лори, которые надолго мне запомнились: «Нет такого момента, когда ты готов. Есть только сейчас».

Было страшновато выплескивать все это на суд незнакомцев. Никогда прежде я так не раскрывалась. И вдруг на мою страницу в Твиттере посыпались отклики. Люди рассказывали о том, как собаки помогли им пережить трудные времена. Сотни фотографий лабрадоров с высунутыми языками, дремлющих терьеров, восторженных пуделей и всевозможных дворняг. Стаффы, которые помогли людям пережить депрессию. Бордер-колли утешали тех, кто столкнулся с раком. Собаки-спасатели, унаследованные от братьев и сестер. Люди советовали мне обязательно завести собственную собаку. Меня искушали фотографиями щенков: «Руби и Спайк приветствуют вас в мире собачников!»

Человеческая доброта меня поразила. Я поняла, что можно посвятить свою жизнь стремлению знать все ответы, выглядеть стильно, быть веселой и остроумной. Можно ставить ум выше честности. Можно быть смелым и упрямым, а не разбитым и запуганным. Но с другими людьми соединить тебя по-настоящему может только истина.

«Слушай, после этой статьи тебе придется завести собаку немедленно», – написал мне один из друзей. «Ты уверена в себе? Это безумная ответственность», – подхватил другой, и мне пришлось напомнить ему, что у него есть дети. «Ни в коем случае не заводи коротколапых собак – счета от ветеринара тебя разорят», – советовали мне.

Я решила никого не слушать. Когда я встречу свою собаку, то сразу это пойму.

– У нас есть отличные мальчики и девочки, – сказала мне Тереза.

Эта дружелюбная женщина средних лет встретила нас с Мими у дверей своего хэмпширского дома, украшенного яркими подвесными корзинками. Нас мгновенно оглушила какофония лая. Тереза вышла заварить чай, и мы остались в обществе маленьких щенков, которым было суждено стать если не лучшими топ-моделями Америки, то уж точно самыми избалованными собаками Британии.

Я несколько недель выбирала своего щенка с упорством, с каким другие женщины просматривают страницу своего бывшего в Фейсбуке. Я поняла три вещи.

Собака должна быть небольшой. Я не представляла себе гигантского немецкого дога в моем крохотном домике. Я так и видела, как он своими лапами и хвостом сбивает мои лампы и с трудом протискивается по моей узкой деревянной лестнице. Нет, это мне не подходит. Несмотря на то, что их добродушие и любовь к валянию на диване вполне соответствовали моим пожеланиям.

Нам нужно было сразу почувствовать совместимость. В мой мир не вписалась бы собака, в профиле которой на сайте знакомств значилось бы: «Любитель приключений! Марафонец! Только что вернулся из похода по Озерному краю!» Мне нужно было что-то другое: «Люблю уютные вечера, обнимашки на диване и поцелуйчики. Предпочитаю какать на улице, а не на полу в кухне».

Мне нужна была собака забавная и немножко странная, а не изысканная и воспитанная. Собака, мордочка которой заставляла бы меня смеяться, а необычный характер занимал бы меня. Словом, мне нужна была собака, которая стала бы моей семьей. И я не хотела заводить собаку сдержанную и отстраненную. Впрочем, об этом я милой даме из Хэмпшира не сказала.

Я проходила бесчисленное множество интернет-опросов, чтобы правильно выбрать собаку. Я отвечала на самые разные вопросы. «Как вы реагируете, когда другой водитель подрезает вас на дороге?» (Мгновенно начинаю терзаться чувством вины.) «Что вы делаете, когда друг рассказывает анекдот, который мы много раз слышали?» (Киваю, но начинаю его подгонять.) Эти ответы по какой-то таинственной причине убедили меня в том, что мне нужен той-пудель.

Я просматривала сайты приютов для животных. Меня встречали фотографии очаровательных хрупких уиппетов и различных помесей. Я увидела симпатичного терьера Рикки, которому было десять лет. Но потом подумала, что еще не готова брать собаку на финальном этапе жизни. Мне нужен компаньон в самом начале своего жизненного пути.

Я нашла сайт, от которого просто не могла оторваться. Настоящий TripAdvisor по собачьему миру. Там я нашла подробные описания различных пород, причем абсолютно честные, – в них говорилось и о хулиганстве, и о дурном запахе из пасти и даже о «юридической ответственности». Изучив померанских шпицев, я сумела избежать мира собачьих электронных ошейников – авторы статьи подробно все расписали, и хорошее, и плохое.

«Типичный померанский шпиц считает себя горячей штучкой», – начиналось описание этой породы. Шпицы отличались энергичностью и «восхитительной живостью» (большой плюс для того, кто, как я, переходил с похорон на похороны), а также были внимательными и интеллигентными собаками. Но они не собирались подчиняться тем, кого считали «ниже себя по положению». Я неожиданно представила себе жизнь с собакой, которая в царственной роскоши валяется на моей постели, снисходительно глядя, как я сворачиваюсь в клубочек на коврике у двери.

Пудели и коротколапые собаки все еще были мне симпатичны, но тут мой взгляд упал на симпатягу ши-тцу. Я узнала, что собаки эти гордые и даже высокомерные, но обладают «хорошим характером – им нравится сидеть на коленях и мягких подушках». Единственная фраза в конце статьи нанесла мне сокрушительный удар. «Собака прекрасно подходит для пожилых людей!»

Мое общение с ши-тцу до сих пор ограничивалось очаровательной собачкой Россов, Капитаном Джеком, хозяйкой которого была моя старшая крестная дочь, Бетти. Этот песик отличался милым, покладистым характером, как и у нее. Порой он включался во всеобщую борьбу за игрушечного цыпленка, но больше всего любил дремать на наших коленях, когда мы смотрели телевизор.

– Они такие милые малыши, – сказала мне Джейн с плохо скрываемым предвосхищением автомобильного дилера, почуявшего завершение сделки.

Джейн с непоколебимым энтузиазмом поддерживала мою собачью затею. Она лучше кого бы то ни было знала, как хорошо я умею находить оправдания и поводы, чтобы что-то не делать.

– Послушай, это будет для тебя идеальная собака. Ну то есть ты можешь просто поехать и посмотреть…

Через несколько недель я познакомилась с другим ши-тцу.

– Меган, Далай, не будьте гадами! – услышала я из-за двери симпатичной небольшой церкви, превращенной в жилой дом.

Через мгновение я с облегчением узнала, что слова эти относились к собакам, а не к детям. Канадская комическая актриса Кэтрин Райан впустила меня в дом, очаровав огромными глазами и ослепительной улыбкой. Я брала у нее интервью для своего подкаста. Мы болтали, прогуливаясь по местному парку с тремя ее собаками, йорком Мэнни и двумя «гадами» – тибетским терьером Далаем и маленьким черно-белым ши-тцу Меган.

– Меган, НЕ ЕШЬ КАКАШКИ! Это плохо! – кричала Кэтрин, а собаки носились по парку вместе с уверенными в себе дворнягами, которые аж пасть разевали при виде такой миниатюрной красоты.

Кэтрин рассказывала мне о своей жизни. Она в одиночку воспитывала Вайолет. У нее было множество подруг, которые давно стали родственниками. Мы вернулись домой, и я увидела семейные фотографии в рамках – Вайолет в розовом боа из перьев и огромных темных очках вместе с подружками, фотография матери и дочери, обнявшихся в солнечный день… Казалось, это обычная семья, имеющая собаку, но чуть-чуть другая. В рамках не было отца-бухгалтера, а обои на стенах были в цветочек, а не выкрашены в приятный, нейтральный цвет. Такая жизнь не имела ничего общего с традиционными представлениями о взрослой жизни, которая всегда была для меня вне досягаемости. Пожалуй, жизнь семьи, имеющей собаку, – это то, что ты можешь создать себе сам и сделать это по собственному усмотрению.

Нас с Мими атаковал целый батальон щенков ши-тцу. Две белоснежные девочки устроились на наших коленях, прикрыли глаза от восторга и принялись лизать наши пальцы.

– А вот особенный мальчик! – с гордостью объявила Тереза, неся на руках самого странного щенка, какого мне только доводилось видеть. – Это Бискотти!

Бискотти яростно вращал глазами, словно ждал, что вот-вот появится полиция и положит конец его безобразиям. Под глазами у него были темные отметины. При виде таких глаз сразу хочется спросить: «Приятель, у тебя дома все хорошо?» Шерстка у него была кремовая, с золотистыми прядками, и удивительно курчавая. Она напомнила мне коврик из овечьей шкуры, который явно нуждался в химчистке.

– Привет, Бискотти, – сказала я, и он ответил мне пенсионерским хрипом, а потом начал как сумасшедший вертеться на месте.

В конце концов, он впился зубами в кожаную подушку, оторвал декоративную цветочную розетку и принялся ее грызть.

– Это собака с характером, – с гордостью произнесла Тереза, и я улыбнулась, как делаешь всегда, когда родители позволяют своему гиперактивному ребенку слишком многое.

Бискотти принялся грызть шнурки моих кроссовок. Про таких типов говорят: «Вы ОБЯЗАТЕЛЬНО его полюбите, когда узнаете получше». Это был настоящий харизматичный изгой, который мог бы сделать жизнь бесконечно увлекательной. Я почувствовала, что этот безумный темперамент мне по душе.

– Мне кажется, что Бискотти… немного странноват? – прошептала Мими.

– Может быть, поэтому он мне и нравится, – призналась я, когда Бискотти набросился на ножку дивана так, словно в ней жил сам Сатана. – Но он… особенный.

Я посмотрела на тихих и послушных кремовых щенков на наших коленях – такие будут писать тебе сообщения, чтобы убедиться, что ты добрался до дома благополучно. Оживленная энергия Бискотти явно была мне больше по душе, чем это воплощенное спокойствие. Он как никто соответствовал моему образу жизни. Со мной будет этот очаровательный альфа-бойфренд, к тому же обладающий преданностью и верностью. Он даст мне шумное возбуждение моей семьи – и надежность Симпсонов. Я всегда хотела именно этого, но в итоге не получала ничего. И это всегда меня мучило.

Бискотти набросился на ножку стола, а потом попытался выпустить внутренности щенячьей игрушке. Я твердила про себя золотую мантру: «Все виноваты – но никого нельзя винить». Даже Бискотти.

– О, я забыла показать вам эту милашку, – сказала Тереза с радостной улыбкой, ставя на пол пушистое меховое облачко цвета патоки. – У него еще даже имени нет.

Меховое облачко заковыляло к нам, гордо подняв хвостик и отчаянно им виляя. Он посмотрел на меня из-под темных отметин над глазами, высунул крохотный розовый язычок. Блестящие карие глаза смотрели на меня с любопытством. Лапкой он слегка царапнул ножку дивана и тут же остановился.

– Он хочет, чтобы мы его взяли! – воскликнула Мими. – Как это мило!

Я взяла щенка на руки и зарылась носом в его мех, а он крутился в моих руках, тщательно их обнюхивая. Он несколько раз лизнул меня в подбородок, потом вздохнул и уютно улегся у меня на руках. Он не походил на щенка – больше на результат случайного секса между Вуки и Эвоком. Он напоминал плюшевого мишку с проницательным взглядом и косматой шерсткой.

– Интересно, что он никогда не лает, а только тихо ворчит, – сказала Тереза.

Словно подтверждая ее слова, щенок повернулся и зевнул – так Чубакка мог бы сообщить о приближении имперских штурмовиков.

– У меня когда-то был дневник с Чубаккой, – сказала я Мими. – Все записи я начинала со слов «Дорогой Чуи». А потом мама вырвала его у меня и написала на всех страницах: «Дорогой Чуи, почему я такая ЗЛАЯ?»

Мими рассмеялась, а я погладила маленькую пушистую головку.

– Он – чистое золото! – сказала Тереза. – Симпатичный, милый маленький парнишка. Ни одной дурной черты!

Я опустила щенка на пол, и он заковылял к пеленке, обнюхал ее и сделал лужицу. А потом он зашагал назад, твердо ставя лапки на пол и смешно задирая попку, словно пытаясь впервые выполнить позу йоги. Дошагав до меня, он положил голову мне на кроссовки и уставился на меня с преданным обожанием.

– Это собака моей мечты! – воскликнула я.

Специалисты не советуют так поступать. Нужно все обдумать, прежде чем принять окончательное решение. Не нужно соблазняться первым же щенком, который проявил к тебе внимание. Нужно приехать несколько раз. Оценить поведение, выявить потенциальные признаки конфликтов с другими щенками в помете. Но этот щенок оказался самым милым и очаровательным малышом, какого мне только доводилось видеть. Он мгновенно покорил мое сердце.

– А можно нам увидеть его маму? – спросила я, решив выполнить хотя бы одно правило.

Я надеялась, что эта встреча пройдет лучше, чем другие мои знакомства с родителями. (Одному моему бойфренду отец сразу же шепнул на ухо: «Не доставай сегодня Gordon’s. Сойдет и джин из супермаркета».)

Мы с Мими прошли на кухню, и нам предъявили чуть более крупного и светского щенка-эвока. Собачка внимательно смотрела на меня. Я присела на корточки и протянула ей руку. Она лизнула мою ладонь, словно говоря: «Хорошо, ваш паспорт в порядке».

– Обещаю хорошо присматривать за ним! Ему будет хорошо в моем доме, и я буду сильно его любить, – прошептала я.

Собачка не ответила – собаки всегда так поступают. Но я все равно ей это сказала – ведь я точно знала, что в этом доме торжественные обещания собакам не считаются симптомом психического заболевания.

«Ну что за глупости, – возможно, подумали вы, читая эти слова. – Ведь это всего лишь собака». Я понимаю, что собачьи увлечения не выходят дальше еды, ласки, прогулок, писанья и каканья. Я знаю, что Гитлер любил собак, – да, да, вот такая у меня компания. Я понимаю, что появление собаки в доме нельзя считать большим достижением. Даже бездомные, у которых множество практических проблем, как-то ухитряются ухаживать за своими собаками. И я знаю, что любить собаку просто – ведь она никогда не предаст. У меня нет логических аргументов, чтобы опровергнуть эти доводы. Сама природа собаковладения нелогична. Собак заводят для радости, но остаются они с нами недолго. Заводишь собаку, ухаживаешь за ней, строишь вокруг нее свою жизнь и любишь ее всей душой, прекрасно понимая, что этой истории суждено закончиться утратой и сердечной болью.

Но я просто не могла устоять перед теми чувствами, какие вызывал во мне этот малыш. Я полюбила его. И почувствовала, что он любит меня. Впервые в жизни я прислушалась не к разумному и полному страхов взрослому голосу, а к своему неиспорченному детскому сердцу.

Мы с Мими вернулись в гостиную. Эвок заковылял к нам, глядя мне прямо в глаза.

– Ты должна его взять, Эм, – сказала Мими. – Просто обязана!

Правильно говорят: когда любишь, сразу понимаешь.

– Когда я смогу забрать его домой?