– Мне жаль. – Ракель гладит меня по щеке. – Не знаю, зачем этому Тео понадобилось тебя фотографировать и кто он, но тут тебе нельзя оставаться.

Дверь закрывается, шаги Ракель затихают, и я снова один на один с болью и страхом.

Что она имеет в виду?

Снова хлопок двери.

Мысли прояснились, тело вернулось к жизни. Я могу шевелить пальцами, но руки и ноги меня не слушаются.

Ракель держит меня на наркотиках. Это я понял.

Только не понимаю зачем. Зачем ей это? Что за извращенное удовольствие доставляет ей держать меня в кровати, массировать руки кремом и совать в нос чертову трубку.

Шаги приближаются. И с ними новый звук – дребезжащий, металлический, словно от листа железа, бьющегося о ступеньки.

– Мы спешим, – бормочет Ракель.

Одна рука хватает меня за правое предплечье, другая – за правую ногу, тянет к краю кровати.

Я пытаюсь открыть глаза, но не могу. Только руки могут шевелиться. Снова и снова сжимаю кулаки, расставляю пальцы, пытаюсь разогреть мышцы. Пытаюсь схватиться за матрас, чтобы не дать ей стянутьменя на пол, но все бесполезно.

Мое тело беспомощно соскальзывает с матраса вниз. Но не на пол, а на что-то твердое, похожее на дно ящика.

Ракель кладет меня на бок, сгибает мне ноги и укладывает в ящик. Руки подтягивает к груди. Я лежу в позе зародыша.

Ракель выходит из комнаты. Щекой я чувствую холодное железо.

Я сжимаю руки. Чувствую сухую потрескавшуюся кожу под бусинками на браслете. Этот наркотик иссушает тело, как солнце в пустыне.

Шаги приближаются.

Что-то мягкое накрывает меня, наверное, покрывало.

Ракель приподнимает ящик. Голова оказывается выше, ноги ниже. Ящик трясется.

Теперь я знаю.

Я в садовой тачке.

Эта безумная тетка положила меня в тачку, как тогда Игоря.

Она толкает тележку через дверь вниз по пандусу. Потом по дорожке через сад – я слышу, как гравий хрустит под колесами.

Голова то и дело бьется о дно тачки, но я ничего не могу поделать. Пахнет землей и травой. Камушки попадают в рот.

Я думаю о маме и Александре. О том, что я готов на все, чтобы только вернуть их, вернуть обратно свою жизнь. И каким дураком я был, когда верил, что мне удастся обмануть и обокрасть Ракель, в то время как злодейкой была она сама.

Эта милая Ракель, понимающая, та, которая пекла блинчики, говорила со мной, как мама. Купалась по утрам, подрезала розы, даже спасла мне жизнь.

Она теперь везет меня в садовой тачке?

Должно быть, это Бог меня наказывает.

Но даже в этот момент я не верю в Бога.

И не надеюсь на божественное спасение. Потому что если бы Бог существовал, Он бы не позволил Ракель творить все эти зверства. Нет, Он был расплющил ее между пальцами, как надоедливое насекомое.

Тачка попадает в яму, и руки оказываются на краю.

Почему она молчит? Почему не объясняет свое поведение?

Глаза жгут сухие слезы. Может, эффект наркотика наконец слабеет?

Что-то колет мне щеку, что-то острое, похоже на иголку. Огромным усилием воли я приподнимаю одно веко и пытаюсь рассмотреть что это, но безуспешно. Лежит слишком близко.

Тут тележка подпрыгивает на камне, и предмет выкатывается из-под меня и оказывается в нескольких сантиметрах от лица.

Это божья коровка. Ненастоящая. Сережка в виде божьей коровки.

Тачка останавливается. Голова опускается, ноги поднимаются.

Тишина, потом дрязг ключей и калитки.

Голова поднимается, и мы едем дальше.

Ракель сворачивает. Кожа чешется от покрывала, которым она меня накрыла, но я не могу пошевелить рукой, чтобы почесаться.

Я начинаю понимать, куда она меня везет.

Внутри все сжимается, сердце замирает в груди, как перепуганный птенец. Все, о чем я могу думать, это что я должен что-то сделать, должен ее остановить. Но ноги и руки не слушаются. Я беспомощно лежу на боку на дне садовой тачки с руками на борту.

Я пытаюсь ухватиться за что-то – камень, ветку, но все, что чувствуют мои пальцы, это только воздух, всего лишь теплый летний ветерок.

Сегодня я умру, и ничего с этим нельзя поделать.

Мама, сегодня я умру.

В отчаянии сжимаю пальцы, и внезапно меня осеняет идея.

Не знаю, сработает ли она, но стоит хотя бы попробовать.

От калитки туда двести пятьдесят шагов. Она прошла не больше десяти.

Я прижимаю правую руку к левой и начинаю считать шаги Ракель.