Фиард залит солнцем. Над морской гладью растекается легкий туман, будто дым от далекого костра.

От вчерашней грозы не осталось и следа. Лужи высохли, скалы согрелись, высокая трава за ночь выпрямилась, чтобы быть поближе к солнцу.

Я чищу зубы рядом с машиной. Зубная щетка и паста были в рюкзаке.

Поход я прогуляла, но рюкзак мне все равно пригодился. Никогда не знаешь, что тебя ждет.

Я сплевываю пасту и убираю щетку.

Голова болит, глаза жжет так, будто я почти и не спала, что неудивительно. Мой старый «Гольф» для этого не предназначен. Я всю ночь ворочалась. Но предпочла спать там, а не в палатке, так как забыла коврик.

На заправку Самуэль тоже не пришел.

Я без проблем нашла место, помеченное на карте, и была там раньше времени.

Но он не объявился.

Я сажусь на траву и закрываю глаза. Думаю о записке Самуэля.

Что он имел в виду под словом «ужасное»? Что-то опасное или что-то неприятное?

Ужасное, как когда за тобой гонится разъяренный наркоторговец или как когда уронил мобильник в чашку с кофе?

Массирую виски указательными пальцами и пытаюсь размышлять здраво. Стряхиваю блестящего темно-зеленого жучка с платья и смотрю на часы.

Без пятнадцати восемь.

Мне стоит вернуться. Чертова дрозда надо поить и кормить. И через час нужно быть на работе. Но как я могу работать, когда мой ребенок в опасности? Я не могу расставлять банки с кукурузой и зеленым горошком, клеить стикеры с ценой на булки и рассчитывать пенсионерок, когда мой сын, мой единственный сын, в опасности. Он – единственный близкий мне человек в этом мире, и с ним случилось что-то ужасное.

Но что мне делать?

Я даже не знаю, где он.

Достаю телефон, присаживаюсь на камень и набираю номер Стины.

Она отвечает после третьего гудка. Стина всегда в хорошем настроении. Голос у нее такой радостный, словно она только что выиграла в лотерею или стала бабушкой. Словно она не живет в том же опасном мире, где постоянно происходят ужасные вещи.

Я рассказываю, что случилось. Что Самуэль опять исчез.

Стина не злится на меня за то, что я не приду на работу, наоборот, выказывает сочувствие и предлагает свою помощь, если есть что-то, что она может для меня сделать.

– Ты так добра, – говорю я. – Но я даже не знаю, с чего начать.

– Пора обратиться в полицию, – уверенно заявляет Стина таким тоном, словно ее дети и друзья исчезают все время и она точно знает, когда нужно обращаться к властям.

– Да, наверное. Но что я им скажу? Я же не знаю, где он.

– Ты говорила, он работает на какую-то семью?

– Да, у них сын-инвалид. Они живут поблизости, но я не знаю где.

– А как он получил эту работу? – спрашивает Стина и шуршит бумагой, словно делает пометки.

Я пытаюсь вспомнить, что Самуэль рассказывал мне.

– Он нашел объявление в Интернете.

– Хм, – хмыкает Стина. – И он не сказал, как их зовут?

– Нет, только что мать зовут Ракель, а сына с повреждениями мозга – Юнас. Отец, судя по всему, писатель. Думаю, его зовут Улле или как-то так. Это все, что я знаю. Никаких фамилий.

Стина обдумывает полученную от меня информацию. Потом продолжает:

– А фотографий он тебе не посылал?

– Нет. Мобильный отключен. Я не знаю, что делать. Мы должны были встретиться вчера, но он не пришел.

– Иди в полицию, – властно заявляет Стина. – Иди в полицию, а потом позвони мне. Мы обязательно найдем его. Слышишь, милая, мы его найдем!

Я проезжаю мимо шестов, украшенных уже пожухлыми от жары травой и цветами. Пивные банки и бутылки от вина на дороге свидетельствуют о вчерашнем веселье.

Ближайший полицейский участок в двадцати минутах, но тело протестует против этой поездки. Отдаляясь от Стувшера, я чувствую, что отдаляюсь от Самуэля, что невидимая нить между нами растягивается до предела.

Я подъезжаю к участку вся мокрая от пота с бешено бьющимся сердцем.

Сотрудницу, которая принимает мое заявление, зовут Анна. На вид ей лет семнадцать. Такое ощущение, что передо мной школьница, укравшая полицейскую форму.

– Вы хотите заявить об исчезновении сына? – спрашивает она, надувая губы.

– Да. Он пропал. Самуэль. Мой сын. Его так зовут. Пер Самуэль Юэль.

Полицейская-подросток устало смотрит на меня.

– И как давно он пропал?

– Мы должны были встретиться вчера в десять в Стувшере, но он не пришел. Это было двенадцать часов назад. Но пропал он намного раньше. Он не был дома уже пару недель. Я так переживала. Но потом он прислал эсэмэс. А потом опять пропал. – Я делаю паузу и добавляю: – Совсем пропал.

Я тут же раскаиваюсь в свой болтливости. Почему я никогда не могу замолчать вовремя?

– Двенадцать часов? – удивляется полицейская.

Он морщит лоб и смотрит на меня так, словно я сумасшедшая. Сморщенный лоб делает ее старше. Может, она не так молода, как мне показалось. И еще только сейчас я замечаю круглый живот под рубашкой. Она, должно быть, на седьмом месяце.

Еще пока не знает, что значит иметь детей, думаю я.

Ты ничего не знаешь о том, как это мучительно, когда твоему ребенку больно, и как страшно, когда ему грозит опасность, и на что ты готова, когда ему нужна помощь.

Ты сидишь тут с напомаженными губами и думаешь, что все знаешь о жизни, но это совсем не так.

– Может, начнем с начала? – спрашивает она.

Я начинаю рассказывать о Самуэле, о семье в Стувшере, на которую он работает, – о Ракель, Улле и Юнасе. Объясняю, что хоть он и лоботряс, но обычно на встречи все-таки приходит. Я показываю записку на листе со странным стихотворением. Но прочесть его полицейской мешает ужасный шум из коридора.

Слышны звуки ударов и бешеный вопль:

– Не трогай меня, грязная шлюха! Не смей ко мне прикасаться!

Сотрудница раздраженно закатывает глаза.

– Простите. Мне нужно помочь коллегам. Я скоро вернусь.

Но ее нет очень долго. Минуты идут. Крики удаляются в сторону выхода. Я сижу одна, и мне все больше не по себе.

Прямо она ничего не сказала, но было ясно, что они не бросятся незамедлительно искать Самуэля.

Потому что его нет всего одну ночь.

Интересно, сколько нужно отсутствовать, чтобы полиция начала тебя искать? День? Неделю?

И что скажет Самуэль, узнай он, куда я пошла?

Внутри возникает все больше и больше вопросов, хотя голова от этих мыслей уже идет кругом.

Сказать ей про визит ее коллег?

Пот льет с меня градом, сердце стучит в ушах, я начинаю понимать, что мне не стоило сюда ехать.

А про сумку с сотенными купюрами я что скажу?

Сердце пропускает удар, и я сглатываю.

Нет, это немыслимо.

Я вскакиваю так резко, что стул опрокидывается. Хватаю сумочку и спешу к выходу.

Сотрудница полиции и ее коллеги пытаются успокоить агрессивного мужчину, лежащего на полу в коридоре. Он держит девушку за лодыжку и громко всхлипывает.

Я спешу прочь от полицейского участка, испытывая огромное облегчение. Открываю дверцу и сажусь на раскаленное сиденье.

Кожу обжигает, но я не чувствую боли. Могу думать только о том, что я вовремя одумалась и что нужно придумать другой способ найти Самуэля. Чтобы не пришлось рассказывать о его участии в торговле наркотиками.

Для начала нужно вернуться в Стувшер. Он ведь где-то поблизости? Кто-то же его видел?

Только проехав всю дорогу до Стувшера, я вспоминаю, что забыла записку Самуэля на столе в полицейском участке.