Самуэль
Это Игорь.
Я лежу на животе, руки заломлены за спину, а Игорь поднимает меня и бьет о пол.
Поднимает и бьет о пол.
Снова и снова, словно я кукла или кокосовый орех, который нужно разбить.
Я чувствую, как что-то трескается у меня на лице, чувствую, как ломается нос, когда голова в очередной раз бьется о пол. Рот наполняется кровью.
От его крепкой хватки трудно дышать. Изредка мне удается втянуть воздух.
Игорь садится на меня верхом. Острое колено больно упирается в поясницу. Заламывает руки еще сильнее. Кажется, что он сейчас их оторвет.
Нагибается и шепчет мне на ухо:
– Чертово отродье. Сукин сын!
Плевок падает мне на щеку.
Я не могу ответить, не могу пошевелиться. Не могу дышать, но чувствую его запах – животный запах пота и ярости.
Посреди этого хаоса какая-то часть моего мозга еще в состоянии анализировать ситуацию. Просчитывать вероятность того, что он разобьет мне голову или сломает руки, и решать, какой вариант хуже.
И мозг констатирует, что дело плохо. У меня нет никаких шансов против Игоря. Он на мне живого места не оставит. Размажет по полу, как перезрелый банан.
Я в панике. Что делать? Молиться? Но думать могу только о ней. О маме…
– Думал, тебе удастся меня провести? Тебе конец, сечешь?
Слова доносятся откуда-то издалека, словно звучат в моей голове.
– Твоя мамаша привела меня сюда, забавно, да? Она…
Голос пропадает, и остается только раскаленная боль, прокатывающаяся по телу волнами. Будто бы я тону в море боли.
Я погружаюсь во мрак, и все становится тихо.
Боль затихает, и я снова чувствую ее присутствие. Знаю, что она рядом, что она не даст мне умереть. Прохладная рука ложится мне на лоб.
– Самуэль.
В этом шепоте столько любви.
– Самуэль, как ты? Самуэль, пожалуйста, скажи, что ты в порядке.
Я чувствую, как болят руки, как горит нос, как ко мне возвращается сознание, а окружающий мир снова обретает очертания. Чувствую щекой холодную плитку пола, чувствую на своей спине что-то тяжелое.
Она трогает меня за плечо:
– Самуэль!
Я открываю глаза.
Это не мама, это Ракель.
И я вижу кровь. Целое море крови на полу. Она залила почти всю прихожую.
Я кричу, хоть и думаю, что умер – потому что как можно выжить, потеряв столько крови.
Ракель стонет и пыхтит, и я чувствую, что моя спина свободна. Невероятное облегчение.
Я поднимаюсь на корточки, но поскальзываюсь в крови и чуть не падаю.
Рядом со мной на полу лежит на спине Игорь.
Руки раскинуты в стороны, рот приоткрыт, глаза тоже, на виске – кровавая рана. Выглядит так, словно хищный зверь откусил ему часть головы.
Я смотрю на Ракель.
Он стоит рядом с Игорем. В руке у нее чугунный стопор для двери в форме ягненка.
Весь в крови.
Ракель безутешна.
Вся в слезах и соплях.
– Я. Не. Хотела. Его. Убивать, – всхлипывает она.
Я закрываю кран и вытираюсь полотенцем, но руки так сильно трясутся, что полотенце падает на пол.
– Он меееертв, – плачет Ракель, туда-сюда ходя по кухне. После нее на полу остаются красные следы.
Я смотрю на тело в луже крови в прихожей.
Ракель опускается на стул в кухне, закрывает лицо руками и качается взад-вперед.
– Что нам теперь делать? – рыдает она. Что делать? Что нам теперь делать?
– Может, вызвать полицию? – шепчу я.
Не то чтобы я горел желанием общаться с полицией, но не знаю, как пережить это безумие. И хоть и боюсь копов как огня, я все-таки понятия не имею, что делать в ситуации, когда ты кого-то случайно пришил.
Ракель убирает руки от лица, успокаивается и встречается со мной взглядом:
– Это невозможно. Я же его убила, ты что, не понимаешь? Я не могу сесть в тюрьму. У Юнса никого, кроме меня, нет. Без меня он…
Голос срывается, с губ срывается едва слышный всхлип.
– Это была самооборона. Тебя не посадят.
Ракель качает головой.
– Я не могу так рисковать. Нет. – И добавляет: – Ты же тоже не хочешь привлекать внимание полиции?
Я смотрю на нее.
Я не рассказывал Ракель, каким именно бизнесом занималось предприятие Игоря, но, видимо, она сама догадалась.
– Но… – беспомощно спрашиваю я, – что мы тогда будем делать?
Ракель вздыхает:
– Может, ты прав. Может, лучше вызвать полицию.
И секундой позже:
– Нет. Так не пойдет. Так не пойдет.
Она снова начинает рыдать. Встает и идет ко мне. Окровавленные подошвы прилипают к полу.
– Самуэль, что мы наделали?
Она крепко сжимает меня в объятиях.
– Мы выбросим его в море, – шепчу я ей на ухо.
Ракель застывает и выпускает меня из объятий.
– Ты с ума сошел? – шепчет она.
Хмурит лоб и обдумывает мое предложение.
– Нет, – отвечает она. – Мы не можем вот так просто его выбросить. Что, если кто-то его найдет?
– А что, если мы вывезем его подальше? У тебя же есть лодка.
Ракель качает головой и утирает слезу.
– В такую погоду?
Она поворачивается к окну, за которым сплошной стеной льет дождь и грохочет гром.
– К тому же, – бормочет она, – с лодкой что-то не так. Мотор все время глохнет. Ничего не выйдет. Представляешь, что будет, если у нас заглохнет мотор с трупом на борту.
Она кивает в сторону Игоря и прижимает руку ко рту так, словно ее тошнит.
Я толкаю садовую тачку по узкой тропинке. Ракель идет впереди, показывая дорогу.
Дождь хлещет по затылку, раскаты грома оглушают. Голова раскалывается от боли. Нос распух и стал размером с воздушный шар. Меня тошнит, но я продолжаю идти, не хочу подвести Ракель.
Думаю, что с погодой нам все-таки повезло, меньше шансов с кем-то столкнуться.
Тело Игоря накрыто покрывалом, но одна рука торчит наружу.
Просто трэш.
Мы убили человека, хоть это и была самооборона. И человек этот просто монстр, настоящий подонок, который убил бы меня и глазом не моргнув.
Но убийство остается убийством. Уму непостижимо, как Игорь, который только что бил меня головой об пол, как маньяк, теперь лежит в садовой тачке под клетчатым покрывалом.
От этих мыслей меня снова тошнит. Я закрываю глаза Останавливаюсь и хватаюсь за дерево, чтобы не упасть.
Ракель оборачивается и с тревогой смотрит на меня.
– Идем! – говорит она и оглядывается по сторонам.
Я сжимаю ручки тачки и продолжаю. Считаю шаги по старой привычке.
Мы идем вдоль дороги и потом поднимаемся на холм – сто сорок семь шагов. Затем сворачиваем налево к пустырю – сто девяносто семь.
Мокрое платье Ракель облепило спину, так что видно контуры лифчика.
Двести десять.
Она поворачивается.
– Сюда! – показывает она тропинку между кустов.
Я вижу развалины здания, поросшие травой и кустарником.
Она ждет меня.
Я толкаю тележку с удвоенной силой. Останавливаюсь рядом с ней.
Двести пятьдесят.
– Тут была старая лакокрасочная фабрика, – говорит она, показывая на развалины. – Закрылась пятьдесят лет назад, но земля отравлена, и коммуна никак не может договориться с государством, кто оплатит санацию. Вот почему на острове так мало домов. Никто не хочет строить на загрязненной территории. Это развалины цеха.
Я оглядываюсь по сторонам.
Рядом с развалинами виднеется колодец и гора камней, поросших вьюном.
– Никто… – Голос Ракель заглушает раскат грома. – Никто сюда не приходит, – повторяет она. – Никто.
Темные глаза серьезно смотрят на меня, и я снова думаю о маме.
И тут я вспоминаю, что договорился встретиться с ней в Стувшере. Это было час назад. Она, наверное, ждала меня там под дождем, расстроилась, разозлилась. Я снова ее разочаровал.
Как всегда.
Ракель показывает на старый колодец.
– Тут, – говорит она.
Подходит к колодцу и хватается за ржавую крышку.
– Поможешь мне? – спрашивает она.
