На пристани в Стувшере безлюдно. Только двое подростков лет десяти удят рыбу на самом краю.

Откуда-то подул ветерок, поверхность воды покрылась рябью. Широкая юбка встрепенулась, и мне пришлось придерживать ее рукой. Пахнет илом и рыбой. На газете за спинами подростков аккуратными рядками разложены блестящие окуни. На горизонте рассекает волны паром на Ваксхольм. Вода пенится вокруг киля. Пассажиры толкаются у поручня, желая погреться на солнышке.

Через пятнадцать минут должен прийти Самуэль.

Я сажусь на бетонную лавку. Сумку ставлю между ног. Надеюсь, он усвоит урок и возьмется за ум. Я же не всегда буду рядом, чтобы бежать ему на помощь по первому зову.

Особенно если речь идет о чем-то противозаконном.

Паром подходит ближе. Уже видны лица пассажиров. Они толпятся на носу с пакетами, полными еды, пива и шнапса, закупленных по случаю праздника.

Мальчики, удившие рыбу, поднимаются. Один делает фото окуней, потом берет газету и швыряет рыбу в воду.

К горлу подступает тошнота.

Знаю, это только рыба. Но все равно это живое существо. Как можно поймать живое существо ради одного снимка, а потом выбросить обратно в море?

В чем смысл?

Я смотрю, как они идут в сторону бара. Они идут рядом, уткнувшись в мобильные телефоны. Один так увлекся, что чуть не врезался в припаркованную машину.

Паром причаливает, и пассажиры спускаются в гавань и расходятся в разные стороны. Мопед с последними пассажирами заводится и отъезжает. Две собаки злобно лают друг на друга.

Я сжимаю сумку лодыжками и смотрю на часы – осталось пять минут.

На пристани ни души. Паром исчезает за островом. Ветер нагоняет темные тучи, и становится прохладно. Скрипит ржавый семафор, мимо пролетает обертка от мороженого и опускается на воду.

Снова смотрю на часы.

Самуэль опаздывает на десять минут, но это ему свойственно. Самуэль часто опаздывает. Или приходит раньше времени. Но никогда вовремя.

Смотрю на сумку.

Она выглядит совершенно буднично. Самая обычная спортивная сумка. Сложно заподозрить, что в ней может быть что-то незаконное.

Звонит мобильный, и я вздрагиваю от неожиданности.

Это Стина. Она спрашивает, смогу ли я поработать завтра. Я соглашаюсь, и мы еще немного болтаем. Я рассказываю о смерти отца, и она меня утешает и обещает обо мне позаботиться. Это наверняка подразумевает алкоголь, думаю я, но никак не комментирую. Потом мы говорим о Самуэле. Она искренне радуется, узнав, что я поехала на встречу с сыном.

– Я рада за тебя, моя милая. Очень рада.

Мы решаем увидеться сразу как я вернусь в город. Стина приглашает меня на ужин. Я соглашаюсь и спрашиваю, не доставит ли ей это хлопот.

– Глупости! – восклицает она. – Какие еще хлопоты, дружок! А кстати, как все прошло с этим лицемерным пастором? Он оставил тебя в покое?

Я рассказываю, что произошло, когда мы собирались в поход, как Карл-Юхан сказал, что переночует в моей палатке, и как его послала ко всем чертям.

Стина так хохочет, что даже роняет мобильный на пол.

– Прости, – говорит она, подняв телефон. – Ты так и сказала? На глазах у детей? Это самое забавное, что я когда-либо слышала. Расскажешь за ужином. Мне тоже есть что тебе рассказать. Теперь будет моя очередь жаловаться. Я говорила, что мне попадаются только козлы?

Я смеюсь и отвечаю, что нет. Мы прощаемся.

О сумке с деньгами я не рассказываю. Мне стыдно.

Минуты идут. Вот уже час прошел. Небо заволокло тучами. Вдали гремят раскаты грома. Неумолимо надвигается гроза.

Я смотрю на море, смотрю на берег.

Проверяю мобильный каждые десять минут.

Я сходила к бару и заглянула в немытые окна. Сходила в магазин, который как раз закрывался, и купила самое дешевое, что нашла, – упаковку экологически чистой кокосовой воды по безбожно завышенной цене.

Самуэль так и не пришел.

Начался дождь.

Наконец я спускаюсь с пристани и бесцельно бреду по дороге вдоль берега. Прохожу красные домики и заливчики с черной водой, в которой отражаются свинцовые тучи. Дождь усилился. Я ищу, где бы укрыться.

В пятидесяти метрах от пристани стоит сарайчик с навесом, под которым можно спрятаться от дождя. Со всех ног бегу к дряхлому сараю и вжимаюсь в дверь под навесом.

Дождь стучит по крыше. Гром гремит, а молнии сменяют друг друга. Платье промокло насквозь. Волосы тоже. Но все, о чем я могу думать, это что Самуэль снова пропал. И я сердцем чую, что мой сын в опасности.

Не знаю, откуда у меня эти мысли, но чувствую, что с ним случилось что-то ужасное.