Самуэль
Когда я просыпаюсь, солнце уже высоко. Снизу доносится звон кастрюль.
Сажусь в кровати и обвожу взглядом комнату, не понимая, где нахожусь. Потом вспоминаю. Ракель. Белый дом с зелеными наличниками. Зомби-Юнас с бледной восковой кожей, с трубкой, торчащей из носа, как червяк, и странной конструкцией рядом с кроватью.
Это не сон.
Я действительно тут.
Трындец.
Но мое тело довольно. Ему тут сыто и тепло. За всю ночь оно ни разу не проснулось. Видно, что ему хорошо тут нежиться в мягкой постели. Телу плевать, что ради этого я вынужден нянчить инвалида за сто одиннадцать крон в час.
Тянусь за мобильным на зарядке на тумбочке. На автомате включаю его: проверять телефон для меня так же естественно, как пить или писать.
Половина девятого.
Эсэмэс от мамаши.
Она пишет, что любит меня и просит вернуться домой. От этих слов у меня тепло разливается внутри. Пальцы теребят браслетик с бусинками.
Мне хочется ответить сразу же, но вместо этого я открываю «Инстаграм». Александра выложила фотки с вечеринки. Губы бантиком, в руках бокал вина. Глаза огромные, а ресницы неестественно длинные и похожи на паучьи лапки. Взгляд томный и вызывающий.
Пятьдесят семь лайков.
Жанетт выложила фотку со стулом. Она сидит верхом на стуле в короткой юбке, задравшейся вверх и открывающей спортивные ноги. Если приглядеться, можно разглядеть край кружевных трусиков. Она широко улыбается напомаженным ртом, освещенная вспышкой камеры.
Двести одиннадцать лайков.
Чертова шлюха.
Тут я вспоминаю, что телефоном ни в коем случае нельзя пользоваться, и отключаю его.
Перед глазами встают бритая башка Игоря и впалые щеки Мальте, все в шрамах от угрей.
Встаю, выхожу в мини-гостиную и иду в ванную принять душ. После душа оборачиваю бедра полотенцем и иду обратно одеваться, но по пути меня отвлекает вид из окна в салоне.
Он просто восхитительный.
У меня просто нет слов, чтобы его описать. «Восхитительный» – одно из тех, которые часто можно услышать в маминой церкви, я стараюсь их не употреблять. Из принципа.
Потому что это слова Бога, а Он не хочет иметь с тобой ничего общего.
Море сверкает в лучах утреннего солнца, маяк четко вырисовывается на фоне ярко-голубого неба. Линия горизонта скрыта утренней дымкой.
И тут я вижу ее.
Ракель бежит вниз к воде по узкой деревянной лестнице. Длинные волосы распущены. Из одежды на ней только синий халат на несколько размеров больше.
Походка у нее легкая, танцующая. Она не бежит, она порхает.
Спустившись на мостки, подходит к самому краю. Достает мобильный и держит перед собой. Кажется, она делает снимок – сначала моря, а потом себя самой. Кладет мобильный в карман, скидывает халат и ныряет в воду.
И лишь через несколько секунд до меня доходит, что она без купальника.
Оглядываюсь по сторонам – проверяю, что никто не видит, как я подглядываю за Ракель.
Снова перевожу взгляд на море. Но морская гладь абсолютно спокойна. Ни следа Ракель. Только синий халат на мостках свидетельствует о том, что все это мне не приснилось.
Куда она подевалась? Что, если она ударилась головой об камень? Может, надо идти ей на помощь?
Не успеваю я до конца сформулировать вопрос, как голова Ракель выныривает в двадцати метрах от причала. Медленным ритмичным кролем она плывет назад к берегу. Доплыв до мостков, поднимается на руках и садится на край, спустив ноги в воду.
Знаю, что должен идти в спальню одеваться, а не пялиться на хозяйку дома, как последний извращенец, но я просто не в силах пошевелиться. Я стою, как загипнотизированный, не в силах отвести глаз от ее стройной фигуры и длинных ног.
Ракель поднимается, по-прежнему спиной ко мне, наклоняет голову набок и начинает выжимать свои длинные волосы. Вода стекает на мостки и собирается в блестящую лужу.
Потом она поворачивается ко мне лицом, и я вижу, что она…
Ослепительно хороша.
Она просто красавица.
У нее пышная грудь, бедра шире, чем у Александры, между ног заросли темных волос, которые я до этого видел только на эротических ретрофотографиях.
Я сглатываю, чувствую, что возбуждаюсь и в то же время горю от стыда.
Она же мне в матери годится.
Как я могу хотеть сорокалетнюю тетку, нанявшую меня нянчиться со своим дебилоидным сыном?
За сто одиннадцать крон в час.
Это просто трындец как странно.
После завтрака Ракель ведет меня к зомби-Юнасу, усаживает в старое кресло, а сама садится рядом с сыном, гладит его по волосам и шепчет, что мы пришли.
Юнас же, как вчера, лежит в постели и ни черта не понимает. Единственный признак жизни – мерно поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка. Ну и еще подрагивание пальцев одной руки. Вот и все, что отличает его от трупа.
Ракель подходит к столику, затем протягивает мне книгу и командует:
– Читай!
И тянется за кремом для рук. Сжимает тюбик несколько раз, но крем, похоже, кончился. Наконец ей удается выдавать немного крема, и она начинает массировать правую руку Юнаса.
– Читай! – повторяет она.
Сперва я думаю, что ослышался. Неужели она будет сидеть тут и слушать, как я читаю?
Она смеется.
– Я пошутила. Мне читать не нужно. Я только смажу руки Юнасу кремом и пойду работать. У него была трудная ночь. Я сделала ему успокаивающий укол под утро, так что он будет лежать тихо.
– Хорошо, – отзываюсь я, глядя, как она наносит крем.
Ракель одета в тонкую белую майку и те же потертые джинсы, что и вчера. Все еще влажные после купания волосы собраны в пучок. Гладкое чистое лицо без макияжа. Она с довольным видом возвращает руку на место.
Я снова поражаюсь тому, как сильно она похожа на маму.
– Готово, – говорит она и поднимается. – Читай с того места, где закладка, хорошо?
– О’кей, – отвечаю я и принимаюсь разглядывать обложку. Книга называется «Фиеста», а автора зовут Хэмингуэй.
Я никогда не слышал о нем, но послушно открываю книгу в заложенном месте и начинаю тихо читать.
– Тебе не нравится Париж?
– Нет.
– Почему бы тебе не поехать в другое место?
– Нет другого места.
Читать вслух мне сперва непривычно, и я запинаюсь, но дальше идет легче. Я останавливаюсь и листаю книгу, чтобы понять, о чем речь.
Судя по всему, книга про американца в Париже, который все время проводит в ночных клубах и барах с другими богатыми иностранцами, которым нечем заняться.
Я думаю обо мне и Лиаме. У нас с героями романа много общего. Нам тоже не нравится работать. Только нам приходится воровать ради того, чтобы делать что хочется.
Американец влюблен в разведенку, но они не могут заниматься сексом, потому что травма на войне сделала его импотентом. Нудное чтиво. Понимаю, что хреново остаться без члена, но мне в лом читать целую книгу про такую херню.
И эта его разведенка вообще больная на всю голову.
Я б ее сразу послал.
Откладываю книгу в сторону и смотрю на Юнаса.
Он не шевелится.
Я встаю, подхожу ближе, наклоняюсь к уху:
– Привет!
Тот же результат.
– Хо-хо, есть кто дома? – продолжаю я.
Но Зомби-Юнас лежит там, как замороженная рыба в магазине.
Мне становится не по себе.
Мне не по себе от этой комнаты. От рисунков на стенах, которые напоминают мне мои собственные. Мама хранит их в папке дома. А бутсы и флажок навевают воспоминания о том, как я тоже играл в футбол в средних классах.
Смотрю на Юнаса.
Когда-то он был таким же, как я. Попади я под автобус, я бы тоже сейчас лежал в кровати и слушал, как какой-то придурок читает мне книжки вслух и мажет руки чертовым кремом.
Смотрю на часы. Почти одиннадцать.
Между комнатой Юнаса и Ракель расположена ванная. Просторная, выложенная белой плиткой. Душ с очень длинным шлангом. Наверное, чтобы мыть Юнаса в этой странной конструкции, похожей на качели.
Судя по всему, Ракель работает, потому что сквозь дверь слышно, как пальцы стучат по клавишам.
Тык-тык-тык.
Иногда пальцы замирают, словно их хозяйка что-то обдумывает, потом снова начинают стучать по клавишам.
Я думаю. Может, пока осмотреть дом, прицениться, что можно продать.
Возвращаюсь в спальню Юнаса, аккуратно прикрыв за собой дверь ванной.
– Скоро вернусь, – бормочу я, не глядя на фигуру в постели.
Сам не знаю, зачем говорю это, он все равно ничего не понимает. Но мне так спокойнее.
Все-таки он человек, а не мороженая рыба.
Кухня чисто прибрана после завтрака. Крошки сметены со стола, посуда составлена в посудомойку.
Рядом с хлебницей стопка бумаг.
Быстро просматриваю их.
Сверху лежит бланк заявления на компенсационную выплату по уходу за инвалидом. Скрепкой к бланку прикреплена брошюра «Закон о защите и поддержке людей с инвалидностью. Краткая информация для родственников».
Кладу документы на место и приступаю к содержимому ящиков. Но тут нет ничего интересного. Только старая посуда и разномастные столовые приборы.
– Ты что-то ищешь?
Я оборачиваюсь.
Ракель стоит в дверях. На губах улыбка. Глаза сияют. В руке у нее кошелек.
– Да… хотел налить воды…
– В холодильнике есть газированная, – отвечает она, отворачивается и надевает деревянные туфли. – Я поеду за покупками. Хорошо?
Я молча киваю.
Долго стою в кухне и жду, когда она отъедет, потом иду в ее спальню.
Двуспальная кровать застелена, тумбочка завалена книгами. Напротив кровати – двухдверный шкаф из темного дерева.
Открываю одну дверцу.
Блузки, платья, брюки на вешалках. Внизу туфли. За другой – мужские рубашки, свитера, штаны.
Должно быть, одежда ее сожителя.
Иду в ванную.
Над раковиной – белый шкафчик. Дверца открывается со скрипом.
Там две полки. На верхней – женские кремы, духи, дезодорант, коробка тампонов, на нижней – бритва и воск для волос.
Закрываю дверцу и оглядываюсь по сторонам.
Большой металлический шкаф из таких, что раньше были для документов в офисах, стоит у стены.
Дергаю ручку.
Заперт.
Приподнимаюсь и провожу рукой по верху шкафа. Бинго! Нащупываю ключик.
Ключик легко входит в скважину, и еще не повернув его, я уже знаю, что ключ тот.
Дыхание учащается.
Люди запирают шкаф, только если держат там что-то важное. Никто не станет прятать туалетную бумагу.
Дверца открывается, и я вижу ряды коробку и банок с медицинскими препаратами. Таблетки, ампулы, иглы.
Первая реакция – разочарование. Но присмотревшись к названиям на коробках, я понимаю, что они мне знакомы.
«Дексмедетомедин», «Клонидин», «Мидозолам», «Собрил», «Икторевил», «Стесолид» и «Фентанил 50 мкг/мл», раствор для инъекций.
Погоди-ка.
«Фентанил».
Хоть Игорь с Мальте и предпочитали олдскульный товар, я немного разбираюсь в лекарствах. Они все больше конкурируют с наркотиками. «Фентанил», например, на вес золота. Мальте рассказывал, что нарики режут его на мелкие-мелкие кусочки и глотают.
Провожу пальцем по упаковкам.
На каждой полке четырнадцать банок с «Фентанилом», всего сорок две упаковки. Хватит на то, чтобы проколбасить целый школьный класс на пару недель.
Недолго подумав, беру три упаковки и прячу в карман. Заметит ли Ракель отсутствие?
Баночки с прозрачной жидкостью стоят так аккуратно, что она наверняка знает, сколько их у нее. Почему-то мне кажется, что в этом она похожа на меня, Ракель умеет считать.
На нижней полке лежат уже использованные банки. Меня осеняет. Я беру шприц, наполняю водой из-под крана и впрыскиваю в пустые банки.
Проверяю крышечки. Дырки в мембране от игл такие маленькие, что их почти не видно. Закручиваю крышечку и ставлю банки рядом с остальными. Не отличишь.
Теперь можно уходить.
Вода вряд ли повредит Зомби-Юнасу, ведь наше тело на семьдесят процентов состоит из воды.
Делаю глубокий вдох, закрываю шкаф, запираю и возвращаю ключик на место.
В этот момент слышу глухой звук. Оборачиваюсь и вижу Ракель в комнате Юнаса.
В руках у нее пакет с продуктами, рот приоткрыт, словно она пытается осознать происходящее, но у нее не получается. Рука так сильно сжимает ручки пакета, что побелела, а в глазах застыл страх.
– Крем для рук кончился. Хотел новый найти.
