Эпилог Неаполь
97
Симон стоит у входа в галерею Умберто Первого, откуда ему открывается гармоничное и возвышенное сочетание стекла и мрамора, но внутрь не спешит. Галерея – ориентир, а не цель. Он развернул карту, ему непонятно, где же все-таки виа Рома, у него впечатление, что план города неправильный.
И все-таки виа Рома должна где-то быть. Но вместо нее – виа Толеда.
Сзади, с противоположного тротуара, за ним с интересом наблюдает пожилой чистильщик обуви.
Симон знает, чего тот ждет: хочет посмотреть, как он будет складывать карту одной рукой.
У старика есть деревянный ящик, на нем он соорудил подпорку, на которой держится обувь. Симон замечает, что есть даже скос для каблука.
Они переглядываются.
Озадаченность царит по обе стороны неаполитанской улицы.
Симон не знает точно, где находится. Он начинает складывать карту – медленно, но ловко, не сводя глаз с чистильщика.
А тот вдруг переводит взгляд в точку где-то выше, строго по вертикали, и Симон чувствует – происходит что-то не то, поскольку тусклая мина старика вмиг сменяется изумленной.
Симон задирает голову и только-только успевает разглядеть фронтон, венчающий вход в галерею, и барельеф (две фигурки херувимов обрамляют герб или что-то подобное), который отделяется от фасада.
Чистильщик и хотел бы, наверное, что-нибудь крикнуть, предупредить (Statte accuorto!), чтобы не допустить драмы или хотя бы как-то в ней поучаствовать, но из беззубого рта не вырывается ни звука.
Однако Симон здорово изменился. Нет больше библиотечной крысы, которую вот-вот расплющит полутонная каменная глыба, зато есть однорукий субъект, довольно высоко поднявшийся в иерархии «Клуба Логос» и как минимум трижды избежавший смерти. Он не пытается отойти, как велел бы нам инстинкт, его реакция – вразрез шестому чувству: он прижимается к стене здания, и тяжелая масса разбивается у его ног, не оставляя на нем ни царапины.
Чистильщик не может опомниться. Симон смотрит на обломки, на чистильщика, на оцепеневших прохожих.
Он тычет пальцем в несчастного старика, но, естественно, не к нему обращена грозная отповедь: «Если все-таки хочешь меня убить, извернись как-нибудь похитрее!» Или романист просто на что-то намекает? «Тогда нужно выражаться яснее», – раздраженно думает Симон.
