14

– У меня всего восемнадцать рыл, – сказал Кирпич, утирая рукавом нос. Лейтенант походил на сухую узловатую корягу, одетую в форму солдата Армии Освобождения. К тому же прокопченную до черноты. Голубые глаза прямо светились на чумазом лице. – Скоро эльфюги начнут штурм, и нам точно не удержаться. Мы вызвали подмогу, обещали прислать, кого смогут, но когда это будет? Сегодня во время обстрела убило нашего связиста и повредило рацию. Теперь мы не только слепы, но и глухи… А то, что вашего гобломанта убило… очень скверно, сержант. Наш погиб пять дней назад, во время очередной атаки. Случайно.

Лейтенант вел их по лабиринтам глубоких, в рост гоблина, траншей, вырытых на окраине Бастиона. Через каждые десять метров – укрытия для лошадей, оборудования, блиндажи, склады с боеприпасами. Повсюду изрытая, изуродованная взрывами и стрельбой земля.

«Здесь дрались, долго и яростно, – подумал хромающий за лейтенантом Сказочник. Позади него брели Хилый, Шершень, Крот и его благоверная. – Трупы убрали, но видно, как много крови впиталось в пол траншеи. Как все это знакомо, демон меня задери. Миллион раз это было и в миллионах мест. – Сержант не вспоминал нарочно: образы прошлого сами лезли в сознание. – В таких местах многое заканчивается. И для многих».

Думая об этом сейчас, гоблин приободрился. В конце концов он получает возможность погибнуть в бою, а не загнуться в грязном углу под взглядами сочувствующих однополчан. Для каждого настоящего бойца первый вариант должен быть наиболее предпочтительным.

– Нам бы не помешала магия, – сказал Кирпич. Лейтенант из Моркарской Оперативной Бригады высморкался на ходу и вытер пальцы о бедро. – Тем паче, что у эльфюг есть свой колдун…

– Не знаю, есть ли теперь. Гробовщик что-то такое с ним сотворил. Может, вывел-таки из строя…

– Неплохо бы…

…Передвигаясь легкой трусцой, подпехи выдвинулись к Бастиону. Рисковали получить пулю с вражьей стороны в спину, но оно того стоило. Злые, взвинченные гоблины, окопавшиеся в городе, могли пальнуть и по своим. Требовалось сразу показать, кто идет, предотвращая неприятный инцидент.

На боевое охранение в лице двух пехотинцев наткнулись сразу. С двух сторон, из окопов, вынырнули две фигуры, вооруженные камнеметами. Выяснять, кто есть кто, долго не пришлось; пароль и отзыв не понадобились. Сержант потребовал отвести его к командиру. Им и оказался Кирпич, единственный на весь Бастион офицер. Остальные погибли, даже капралы. По словам лейтенанта, изначально на усиление группировки в город прислали целую роту из Моркарской Бригады, но все, что от нее теперь осталось, это восемнадцать бойцов, способных держать оружие. Были и раненые – семеро. Медика ухлопали сегодня утром.

«Куда ни кинь, всюду клин», – подумал Сказочник, услышав эти «жизнеутверждающие» новости.

Бойцы Моркарской не переставали удивляться, как подпехам удалось пройти в окруженный город. Сержант объяснил. Удивление вступило в следующую фазу, когда зеленые рассмотрели самого низкорослого члена взвода. Этайн не смутилась, привыкла уже к такой реакции и не замечала ее. А Кирпич ни о чем не спрашивал, просто бросил на эльфку пару долгих взглядов. Потом, видимо, решил, что не его дело. Раз она с подпехами, значит, так надо.

– Говоришь, только сейчас они кольцо замкнули? – спросил Кирпич, входя в довольно широкий и глубокий блиндаж, освещенный масляной лампой. На столе лежали карты.

Подпехи расположились у порога. Кто сел, кто прислонился к стене.

– Выходит, так, лейтенант.

– Эх, если бы рацию не уничтожили… Глянь, сержант. Где наши друзья теперь?

Сказочник выложил все, что знал, все, что смог выудить Гробовщик. Кирпич уперся обеими руками в стол.

– Что ж… грядет жаркая вечеринка… это точно… так какие твои планы, Сказочник?

– Никаких. Мы не баклуши бить пришли. Из кольца нам не выбраться, а сидеть сложа руки не будем. Драться так драться.

Кирпич посмотрел на него, потом перевел взгляд на остатки взвода подпехов.

– Ладно. Каждый ствол у меня на счету. Но… я так соображаю, у вас секретное задание… боюсь, вы тут застряли. И можете не дойти до конца.

Подпехи и бывшая пленница смотрели на лейтенанта.

– Просто предупреждаю…

– Нет проблем, – ответил Сказочник.

Кирпич пожал плечами.

– Тогда придется засучить рукава. Мы как раз к штурму готовились. Хорошо, если эльфюги протянут время, чтобы дать возможность нашим подойти. Но это, если подкрепление вообще идет. Вот в чем закавыка.

– Не будет языками чесать, лейтенант, – отозвался Сказочник.

– Вот и началось… – сказал Шершень, входя в «госпиталь», святилище полуразрушенного храма, что стоял на холме в северо-восточной части города.

На расстеленных спальных мешках и кусках брезента лежали раненые гоблины. У кого туго перевязана культя и почти скрыто бинтами лицо. У кого нет обеих ног. У кого что-то с брюшной полостью. Шершень определял с первого взгляда и понимал, что большинству из семерых больше не светит не только воевать, а даже просто вести нормальную жизнь.

Одурманенные лекарствами, раненые спали. Кто-то стонал во сне и рычал, дергая конечностями, словно пес.

В углу, уронив голову, дремал гоблин с перехваченной крест-накрест грязным бинтом головой.

Шершень осмотрелся. Еще недавно здесь хозяйничал убитый санитар, теперь придется хозяйничать ему. В воздухе стоял стойких запах некроза и грязи. Лекарства и растворы для дезинфекции не справлялись с вонью.

Подпех снял ранец, оружие и положил все это там, где громоздилось убогое медицинское хозяйство. Затем потряс за плечо спящего гоблина. Тот вскочил, гаркнув, словно ему дали хорошего пинка, и вытянулся во фрунт.

– Спокойно, братишка, – сказал Шершень. – Я не офицер.

Гоблин облизнулся, расслабился.

– Как зовут?

– Штифт!

– Шершень.

Подпех огляделся.

– Ну вводи в курс дела, раз ты дежурный. Теперь я вроде как за старшего…

Штифт улыбнулся.

– Наконец-то… Это вы из новых?

– Ага.

– У нас тут куча делов. Гребень и Удод совсем плохи. Помирают.

– Тогда давай – за работу. Там будет драка, а мы займемся своими делишками. Вода найдется – руки помыть?

– Найдется, – хмыкнул Штифт. – Только спиртом, поди, лучше дезинфекцию проводить. Вон целая канистра.

«Храм Бога Войны Творга Могучего, – думал Хилый, рассматривая руины каменной громады, стоящей на холме. – О нем написано в «Истории войн». Этот случай… Вообще автор много писал про Злоговар – тех времен, когда эльфы прошлись по нему огнем и мечом… Дети Цветов перестроили храм, не стали сравнивать до основания, как было с другими… Почему? Кто ж их знает? Кто скажет?

А когда-то это была еще и крепость. В ней двести зеленых в течение двух месяцев оборонялись от захватчиков. Со всех сторон окруженные, дрались до последней капли крови, выстояли и против магии, и против стрел, и против накатывающих валов отборной пехоты. Они держались, но все погибли. Брагох Даолаг пишет, что эльфы были настолько поражены мужеством и стойкостью гоблинов, что похоронили их с почестями, под храмом, вмуровали тела в основание, чтобы увековечить их память. Такова легенда. Но скорее всего она врет – эльфы наверняка сбросили тела в вонючую яму и сожгли, как бешеных собак. Сожгли, а пепел закопали, после чего насадили на этом месте очередной сад. Стерли это неприятное воспоминание из своей памяти навечно, предали анафеме… А теперь здесь мы. Я. И все как будто повторяется. С тем же количеством шансов выжить в мясорубке. Нулевым…»

Хилый сидел в траншее вместе с двумя другими солдатами. У одного была базука, другой вооружился снайперской винтовкой. Третий, сам Хилый, держал гвоздемет дулом на юг, откуда ожидали атаки.

Первая линия обороны. Сюда враг обрушит всю ярость первого натиска. Гоблины размазаны на фронте шириной почти в сто пятьдесят метров. Меньше двадцати единиц личного состава.

Хилый обернулся на Храм. Туда отступят те, кому удастся выжить. Там – последняя линия. Повсюду взрывчатка. Эльфам не достанется храм Творга. Снова не достанется.

Хилый ощутил холодную дрожь, пробирающую до костей.

«Мелодраматично. Мистически. Словно в романе, словно в нелепой сказочке или армейской байке, сложенной солдатом с убогой фантазией… Это глупо. Очень глупо и несправедливо. Мы – не они. Нас, в конце концов, не двести, – подумал новоиспеченный капрал, поправляя очки. – И я не хочу так умирать!»

– Говорят, они поят свою пехтуру какими-то магическими отварами, – сказал гоблин справа от Хилого. Оптический прицел его винтовки обмотан, словно шарфом, чистой лентой из плотной тряпицы. – И от них эльфюги дуреют. Крышу у них отрывает, и они лезут напролом. Им наплевать, что в морду им лупит гвоздемет. Они будут идти. Потому что знают: если зелье не подействует и они не смогут выполнить приказ, их расстреляют… Такая вот любовь к своим.

Гоблин повернул голову к Хилому и приподнял брови.

– Вчера был бой. Вон там, где подбитый «онагр», видишь? Там была чертова куча трупов. Три взвода мы их положили, а эльфюги лезли и лезли. На кучу, прямо под очереди. Дерьма кругом было, скажу я тебе… Лезли и скатывались. А тем, кто следом пер, легче было – словно мостик через траншеи… Хлоп-хлоп! Легкими ножками по трупам, чтобы получить промеж глаз!

– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Хилый.

Голос подал пехотинец, сидящий на полу траншеи с базукой в обнимку:

– Это он к тому, что с такими раз в двадцать сложнее, чем с нормальными. Хотя эльфюги все повернутые. Если эти наширяются своей дряни, все – крендец! Пока не выпустишь им кишки, не остановятся. В таком состоянии они не умеют отступать, ничего не соображают. Почему, думаешь, у нас потери такие? А вот и потому.

– Срань, а не война, – отозвался снайпер. – Не по правилам. Эти уроды не хотят их соблюдать. А когда мы ответим тем же макаром, то вопят, что мы изуверы. А сами? Позади своих гвоздемет поставить – додуматься! Видать, не так велико у кукол желание воевать за свою родину… – Гоблин выстрелил через верхние зубы струйкой слюны.

Хилый молчал, рассматривая уходящую вниз с пологого холма дорогу. Зеленые перегородили ее колючей проволокой и навалили подобие баррикады из бревен и досок. Танки сомнут укрепление, но пехота задержится и станет хорошей мишенью.

– Как зовут-то? – спросил снайпер.

– Хилый.

– Сонный.

– Волос. – Гоблин с базукой показал в улыбке отсутствующие зубы.

Потом уже не говорили, ждали.

У Хилого было чувство, что храм смотрит ему в спину. Или, может, не храм, а сам Творг Могучий. Хилый не верил в богов, но сейчас вдруг подумал, что повелителю войны не мешало бы подсобить своим подопечным.

И еще были мысль об Этайн.

Прав оказался Ворох.

«Мы все из-за нее погибнем…»

– Какой будет приказ? Нам двоим. – Крот поставил ногу на упавший в траншею камень и посмотрел на Сказочника.

– Вам?

Сержант поглядел на подпеха и рыжеволосую. Этайн перестала походить на испуганное, жалкое, слабое создание, смирившееся со своей участью. Сказочник не мог понять этой перемены, да и не пытался. Эльфка больше не была врагом. Это удивляло, но уже не вызывало вопросов.

Честно говоря, сержант понятия не имел, какие отдать Кроту распоряжения. Сержант огляделся. На первую линию обороны стопроцентно подпех не пойдет – потому что не один. На второй и третьей ему тоже делать нечего. Шанс, хотя и крошечный, что подмога подойдет вовремя, все еще есть, а значит, остается и шанс, что миссия будет доведена до завершения.

Приказ командования пока еще никто не отменял.

– Займешь позицию возле храма. Вон там, где гвоздемет. За ним сидят два бойца. Поступишь в усиление, а если им достанется на орехи, берешь ствол и дуешь дальше. Отходи в храм… За его стенами легче обороняться.

– Но сержант…

– Что? – Сказочник шагнул, припав на ногу, к подпеху и выдвинул челюсть. – Что? Приказ будешь оспаривать? Ты же сам спрашивал! Ваше место там – и точка! Выполнять! Это и тебя касается, рыжая! Не смотри на меня так, я огнеупорный. Что не устраивает? Тебя, кажется, никто не тянул переходить на нашу сторону и записываться в доловары! А раз перешла, изволь! Не советую никому из вас испытывать мое терпение. Сейчас во мне гуляет столько дряни, что я могу в любой момент превратиться в хренова мертвяка и начать грызть глотки всем подряд! Я могу свихнуться в любой момент. И с меня достаточно Гробовщика!..

Крот молчал. Молчала рыжая.

– Выполнять!

Сказочник развернулся и похромал прочь, на левый фланг первой линии. Правый должен был удерживать сам Кирпич. Центр оставался относительно открыт и нарочито слабо защищен – туда предполагалось пустить авангард атакующих. На мины, на заложенную взрывчатку. Это могло бы серьезно повлиять на расклад сил. Если, конечно, соотношение эльфов и гоблинов в этот раз не будет один к сотне…

Сержант остановился, чтобы влить в себя последнюю порцию эликсиров и лекарств. Боль уже сильно донимала, жгла и рвала, словно крючьями. Почти сразу сделалось легче. Появилась легкость во всем теле, особенно в ногах, а в черепушке словно взорвался файрбол. Сказочник улыбнулся. В таком состоянии он вполне мог насладиться ярким солнечным днем. В такой даже помирать приятно.

Разведчики до сих пор не вернулись, поэтому оставалось только гадать, что происходит в окрестностях Бастиона. Наступать – и тут других вариантов не было – эльфы могли только с юга, востока и частично с запада. Со стороны храма, стоящего на холме, никакой штурм был невозможен. Холм с северной стороны резко обрывался. От его вершины до дна обрыва было метров двадцать пять – и так на протяжении двух третей склона. Нынешние эльфы будут идти в атаку тем же маршрутом, как те, что впервые пришли завоевывать Злоговар. Сказочник не знал ничего о крепости под названием Бастион и связанной с ней исторической легенде, но чувствовал подспудно, что во всем этом что-то такое скрывается. «Мистическое», – как выразился бы Хилый.

Ждали. Неизвестность давила. В направлении железнодорожной станции рокотали танковые двигатели. Там перемещались подразделения противника, готовые начать наступление в любой момент. Наконец, минут через двадцать пять, гоблины заметили ползком возвращающихся разведчиков. Зеленые свалились в траншею к лейтенанту. Пятеро бойцов, которыми непосредственно командовал Сказочник, переглядывались, но ничего не говорили. Знали: началось.

Вскоре прибежал связной. Молодой гоблин сверкал глазищами и тараторил, пока Сказочник не посоветовал ему не блажить на все окрестности.

Ничего нового зеленый не сообщил. Эльфы идут. Три танка, три полутрака, двести рыл пехоты. Всего-то. Минометные расчеты и легкая артиллерия развертываются в районе железнодорожной станции, готовятся угостить оккупантов на славу.

– Молоток, парень, возвращайся, – сказал сержант, хлопнул гоблина по плечу. – Скажи Кирпичу, что у нас все по плану. Стоим насмерть!

Связной удрал, колотя ботинками по утоптанному дну траншеи. Бывалые вояки улыбались ему вослед.

Сказочник хотел сказать что-нибудь ободряющее, вспоминая, как это делали когда-то его командиры, но не успел.

Засвистело, звук раскатился в теплом воздухе, подобно грому. Снаряд из тяжелого миномета врылся в землю в центральной части первой линии и поднял в воздух обрывки почвы.

Дальше – больше. Все вокруг закипело от взрывов и загрохотало. Гоблины нырнули в траншеи.

Гоблины у гвоздемета удивленно взирали на Этайн. За все время, пока она находилась в обществе зеленых, рыжая привыкла ко многому, поэтому просто не обращала на них внимания. И все-таки – эти выпученные глаза ей порядком надоели. На язык так и просились резкие слова.

Крот сел на каменные плиты неподалеку, стащил с себя ранец, чтобы не мешал. Разложил запасные магазины, две оставшиеся у него гранаты, проверил кристалл в гвоздемете. Молча. Эльфка забилась в пространство между мешками и наблюдала.

Гоблины из Моркарской закурили, предложили Кроту. Тот сказал, что у него есть, и задымил. Этайн злилась. Никогда не было достаточно времени и не попадались по-настоящему подходящие места, чтобы поговорить с Кротом наедине. И сейчас, уже в самом конце, ничего не изменилось. Опять кто-то был рядом, слушал, смотрел на нее, словно на дрессированную мартышку.

Эльфка отвернулась, откинула голову на мешки и закрыла глаза.

Она чувствовала токи Силы, опутывающие полуразрушенный храм, пыталась прочесть их, даже увидеть. Иногда это удавалось – внутренним глубинным зрением, и тогда перед ней разворачивались светящиеся живые жгуты или щупальца; они были в постоянном движении.

Сила пронизывала храмовые руины, била из-под земли фантастическими фонтанами. Этайн умела подключаться к ней, но до сей поры у нее не было возможности как следует испробовать инструментарий, которым ее снабдили наставницы. Будь она поопытнее, то, может, смогла бы как-то использовать Силу, направить ее. Использовать, вероятно, в качестве оружия…

Этайн очнулась, когда внизу грохнула мина, и выглянула из-за мешков с песком.

С вершины холма позиции гоблинов были как на ладони. Разветвленная сеть траншей и оборонительных точек, блиндажи под толстыми земляными шапками и ряды колючей проволоки. Выше – то, что, собственно, и называлось в Бастионе «городом».

Минометным огнем накрыло уже большую часть пространства, где когда-то стояли небольшие домишки. Теперь Дети Цветов сравнивали с землей даже эти жалкие развалины. Две-три улочки – и вот уже дорога к храму.

Повсюду взрывы поднимают вверх столбы земли и обломков. Крошится мостовая, разлетается строительный мусор. Стелется дым и пыль.

Внезапно взрывается фасад храма.

– Ложись! – Крот падает рядом с Этайн. – Артиллерия!

Эльфы бьют издали, из орудий малого калибра. Прощупывают оборону, зондируют.

Внизу мины, подумала эльфка, корчась на земле. А нам пушечные снаряды… для разнообразия.

Развалины содрогаются, с уцелевших сводов падают слои штукатурки. Площадку, где заняли позицию два гвоздеметчика и Крот с эльфкой, полностью заволакивает облаком серой пыли. Осколки пронизывают воздух шрапнелью. Этайн слышит, как поблизости басовито орет, бранясь, один из пехотинцев Моркарской:

– Хрен вам в рыло! Хрен собачий не хотите! – И дальше. Цветасто, зло и весело.

Этайн содрогнулась. Неподалеку от них свалился кусок стены.

Эльфы идут с юга, востока и запада: пригнувшись – пока не добрались до передовой линии.

Три танка ползут впереди, прокладывая дорогу. Пехота держится за ними. Тяжелые машины переваливаются на неровностях, перелезают через самодельные баррикады. Трещит грязное дерево, а металлические траки лязгают, словно кто-то мерно бьет молотом по наковальне.

Артподготовка закончилась. Пыль оседает.

Слышно, как ревут танковые моторы и что-то голосят эльфийские офицеры.

Сказочник трясет головой, надеясь избавиться от гула в правом ухе. Несколько раз мины чуть не свалились в траншею, где он прятался.

Засыпанный десятком килограммов земли, сержант не получил ни царапины. Бойцы, что поступили под его начало, тоже.

Без напоминания вскочили, выставляя оружие в сторону врага.

– Ну, шпана, все пучком? – спрашивает Сказочник.

Гоблины отвечают, что лучше быть не может. Словно их нисколько не смущает численный перевес. Словно сейчас всего лишь пикник.

«В принципе, – думает весело Сказочник, сплевывая, – терять нам нечего. Ответ правильный».

Эльфы идут без остановки. До передовой линии зеленых остается метров пятнадцать. Сказочник отчетливо видит наползающий слева от его точки танк, покрытый грязью и пылью, с длинным дулом и неразличимым символом на башне.

– Давай, давай, – шевелит губами сержант.

Гоблины не стреляют, ожидая сигнала. Эльфы же ведут себя так, словно уверены на сто процентов, что сумели расчистить своим огнем себе плацдарм для легкой прогулки.

Когда до линии колючей проволоки, к которой подошел один из танков, остается метра три, вверх взмывает с шипением красная ракета.

– Время поработать.

Сказочник целится в серо-зеленые силуэты и нажимает на гашетку. Дикая пальба по всей линии гоблинской обороны.

Хлопает и летит, оставляя за собой шлейф дыма, файрбол из базуки. Заряд магического огня вспыхивает у основания танковой башни. Машина останавливается, но выстрел не приносит должного эффекта.

Сказочник видит, как падают под перекрестным огнем фигурки эльфов. Валятся, словно их сносит с ног незримая дубинка, перекувыркиваются, теряя оружие и каски, которые катятся, подскакивая, словно мячи. Кровь брызжет. Гвозди и дюбеля с одинаковым успехом буровят и землю, и плоть перворожденных.

Гвоздеметы зеленых работают в полную силу, ведя настильный огонь по наступающему противнику. Первые шеренги смешиваются, продвижение замедляется. Дети Цветов кричат, старясь уйти от стального дождя.

Еще один файрбол. Удар. Вспышка. Порванная гусеница. Тяжелая машина замирает в облаке пыли и дыма и начинает поворачивать башню в сторону гвоздеметной точки.

Гоблины в траншеях разбегаются. По высокой дуге летит в сторону атакующей пехоты граната, падает. Эльф, подхваченный взрывной волной, делает немыслимый кульбит. Приземляется он не слишком целый, у него не хватает половины тела.

Зеленые подхватывают гвоздемет, уходя с линии танкового огня, и трусят по траншее, но наводчику удается сместить дуло на должный градус. Снаряд врезается в стенку окопа ниже края, и все пропадает в облаке брызжущей земли.

Два других танка проламываются через хилые баррикады и подминают колючую проволоку. За ними под шквальным огнем прут пехотинцы. Их косит одного за другим, они падают друг другу под ноги, но они и не думают останавливаться.

Сержант палит как ненормальный. Кувыркаются в воздухе гранаты. Одну из них гоблин еле успевает вышвырнуть из окопа и доставить отправителю.

Внезапно танк изменяет направление, и Сказочник видит, как бронированная туша приближается к нему. Гусеницы наезжают на эльфов, на раненых и живых. Даже сквозь грохот бешеной перестрелки и разрывы гранат слышно, как хрустят кости, как хлюпают выдавленные внутренности.

Сказочник чувствует, как холодеет, глядя на это месиво. Земля и песок в замесе с размозженным, намотанным на траки мясом выглядят кошмарно.

Гвоздеметное гнездо танка просыпается только в этот момент и начинает сечь по траншеям.

– Отходим! – кричит Сказочник, ныряя вниз. Дюбеля тыкаются в грунт над его головой. Зеленые бросаются ко второй линии по заранее намеченному пути. Бой обтекает позицию Сказочника, он уже спереди и с боков. Эльфы, невзирая на убийственный заградительный огонь, идут и идут.

Сержант бежит следом за гоблинами из Моркарской Бригады. Пыль и дым мешают нормально видеть. Слева и справа, вверху, взрывается. В глаза летит земля.

Разогнавшись, Сказочник сталкивается с зелеными. Не сразу понимает, что происходит, и попадает в центр яростной рукопашной. Несколько эльфов прорвались и спрыгнули в траншею. Враги сцепились, словно дерущиеся кошки. Кто-то орудует прикладом, кто ножом, кто мечом, визжа и вопя.

Сержант сечет ножом. Его удар опережает атаку эльфа, который уже нацелился загнать штык ему в брюхо. Из лица перворожденного вырывается фонтан крови. Сказочник бьет, пригвождая упавшего к земле.

Яростная и короткая драка заканчивается победой зеленых. Ранен, легко, только один.

Сержанта тянут за собой, держат за воротник куртки и плечо.

Убеждают, что нужно идти. Все наши уже на второй линии. Эльфюги давят. Их тут целый, мать их, долбаный полк!

Сказочник с трудом различает слова. Подняв глаза, видит силуэт пехотинца, который разевает рот и вытаращивает зенки. Видит, что каска его съехала на левое ухо, а из-под правого течет кровь, такая яркая.

«Вот это дерьмо меня и достало, – подумал Сказочник. – Амба. Конец!»

Тут его подбросило, он увидел, как траншея уходит вниз, а потом возвращается, а его самого словно опускают нижней частью в котел с крутым кипятком. Сил кричать нет. И вроде бы даже нечем. Но вот траншея. Вроде бы можно продолжать идти, вырвать у болезни еще пару минут.

Сказочник не знал, что всему виной была граната, взорвавшаяся как раз в тот момент, когда пехотинец сумел-таки поднять его на ноги.

– Надеюсь, ты не пришел на вербовочный пункт, салага, и не отвлекаешь занятого гоблина шутки ради?! Надеюсь. Потому что иначе могу и всыпать! Напоминаю. Если ты, молодой и полный желания принести пользу обществу, заявляешься сюда и выдвигаешь такие ультиматумы, ты подписываешься под своей хреновой судьбой! Понял, Сказочник? Эх, что за молодежь…

– Я понял, господин вербовщик!!!

– Да не ори, не глухой! Значит, так… А теперь без воплей и истерик, без юношеского, чтоб его, энтузазизма, повтори еще раз! Значит, ты хочешь завербоваться в армию? Именно в наемную бандеру. Да? Чтобы пройти путь настоящего мужчины? Да?

– Так точно!

– Понятно!

– Готов подписать контракт немедленно!

– Подпишешь, парень! Я спрашиваю тебя, готов ли ты к лишениям, трудностям, тяготам, мукам, боли и унижениям? Именно этого ты нахлебаешься вдосталь в первое время, и именно это в будущем будет преследовать тебя во всех землях и в любое время года?! Готов? Готов ли терять товарищей, ползать в грязи, глотать дерьмо, гнить в болотах, замерзать на севере, голодать и блевать от скверной жрачки? Готов? А ранения, увечья, мордобой, тупые приказы тупых командиров и в конце бессмысленная смерть? Тебе оно надо, Сказочник?

– Так точно!

– Ага… Выходит, ты настоящий псих! Такие нам и нужны. Добро пожаловать, парень! Отныне ты солдат! У тебя появился шанс стать настоящим мужчиной, воином, продолжателем славных традиций своей расы! Ты горд?

– Так точно!!!

– Да не ори, а то у меня в ушах звенит!..

Сказочник смотрел, как танк перемахивает через траншею. Истекая кровью, сержант еще какое-то время дышал. В его мозгу билась только одна мысль: «Если мне оторвало ноги, то некрофора больше никуда не пойдет… нашли мы на нее методы!»

Сержант действительно остался без ног, но вместе с ними он лишился и большей части тазобедренных костей, внутренностей и нижней части лица.

Эльфийский танк перебрался через траншею, гусеницы сбросили вниз разрыхленную землю, которая засыпала открытые глаза Сказочника.

Этого он уже не почувствовал.

Вражеская пехота все прибывала. Казалось, вырастала из воздуха и множилась под воздействием какой-то магии. Гоблины отошли на вторую линию, продолжая вести заградительный огонь и забрасывать эльфов гранатами. Поле боя представляло собой кровавое месиво, особенно после того, как перворожденных впустили в ловушку, куда они пошли без раздумий.

Рядом с Хилым убили обоих пехотинцев, Сонного, снайпера, и Волоса. Волос, правда, сумел остановить один танк, но нелепо лишился головы, когда шальной осколок гранаты срезал ее подчистую. Сонный тоже отличился. Снял офицера, но при отходе сам получил выстрелом из карабина в спину. Где-то остался лежать лицом вниз.

Сам ботаник еле выбрался с первой линии обороны. Бежал по траншее, пригнувшись и ничего не видя, под огнем и дождем из земли и осколков. В любую секунду ждал взрыва, точного выстрела или еще какой дряни, которая вышибет ему мозги.

Повезло. По крайней мере на время. Он выбрался на новую позицию и очутился рядом с мерно кашляющим гвоздеметом. Присоединился к дружному залпу.

А потом грохнуто. В середине, где гоблины заготовили перворожденным сюрприз. Накрыло сразу два взвода, остальных разметало в разные стороны, когда сдетонировала взрывчатка.

Хилый заметил, что целый мясной ряд взлетел на воздух. Тела и фрагменты с глухим стуком валились на изрытую землю.

– Так! Так! Так! – орал гвоздеметчик, поворачиваясь в разные стороны.

Невозможно было поверить – эльфы, сраженные крупнокалиберными дюбелями, падали и падали, но на их месте появлялись новые. На них брызгала кровь соплеменников, но их это не смущало.

«Их поят какой-то наркотической волшебной дрянью, – вспомнил Хилый, стреляя в унисон с гвоздеметом. Сменил обойму, прячась от шальных выстрелов. – Они ничего не соображают. Эти ублюдки не соображают!»

Высунулся снова, пяля по бегущим слева эльфам.

Файрбол рвет броню еще одного танка, и, охваченный огнем, тот замирает. Танкисты с криками выскакивают из люков, дымясь и обгорая. Их снимают очередями.

В дыры, образованные проехавшими танками, теперь вползают «онагры» и на ходу выплевывают из себя новые подразделения Отдельной Бригады «Дримхорн». Эти поумней, поопытней и не дают себя пристрелить за здорово живешь. Полутраки стараются подавить своим огнем гоблинские гвоздеметы, и им отчасти это удается. У Хилого на глазах погибает расчет, с которым он так хорошо спелся. Ботаник вовремя прячется в траншею, думая, что дело труба. Кто-то рычит, словно дракон, но где-то далеко. Кажется: «Уходим! Все назад!»

Вражеская пехота все так же наступает по центру, где недавно накрыло крупный отряд. Теперь замысел ловушки обернулся против самих гоблинов. У них нет сил заполнить чем-то этот разрыв, поэтому остается отступить, чтобы не оказаться рассеченными на две части и не потерять связь друг с другом.

Хилый ничего не видит, но чувствует, что пора рвать когти. Эльфийские голоса повсюду. Еще немного, и он окажется у них в тылу.

«Как же быстро эти твари продвигаются!»

Ботаник бежит что есть сил. Траншея заканчивается тупиком, где стоят притиснутые к стенке ящики. По ним гоблин выскакивает наверх и вприпрыжку несется в сторону разрушенных зданий. Земля под его ногами и вокруг кипит от роющих ее гвоздей. Впереди в стену дома попадает снаряд из танка. На улице раскрывается серый пыльный цветок.

Ничего не видно. Хилый петляет, не замечая, что забрал слишком сильно вправо. Кто-то проносится рядом с ним, а потом он слышит крик. Потасовка совсем рядом. Обе стороны орут во всю глотку. Хилый не знает, какое направление теперь взять. В общей неразберихе ему кажется, что враг окружает его толпой. Он стреляет наугад, в пылевую завесу и тень, которая там маячит. Тень беззвучно падает.

Что-то сильно кусает его за правый бок. Хилый взбрыкивает, но не сбавляет темпа. Гвозди догоняют его, жалят, точно громадные злющие осы.

Заметив с правой стороны улицы какой-то разваленный почти до основания дом, он мчится туда. Боль является вскоре и скручивает правую половину его тела.

«Воистину, братья, все это глупо и банально…» – думает Хилый, отчаянно хромая. Кровь течет, хлюпает в ботинке.

«Все-таки до Крутизны я хотел дойти! Честное слово!»

Хилый теряет гвоздемет и выдергивает на ходу пистолет из кобуры. Ему стреляют в спину. Краем глаза подпех видит фонтанчик крови и облачка пыли, выбитые из куртки при ударе. У разрушенного дома стоит эльф. В упор целится в него из карабина.

Хилый поднимает пистолет, эльф неуклюже заваливается набок. То же самое делает и гоблин. Правая нога отказывается слушаться, а плечо разрывает дикая боль. Оттуда течет, словно из зарезанной свиньи.

«Нет, так умирать не интересно… Ручаюсь, так думали и те гоблины, что обороняли храм… но у них, похоже, не было другого выхода!»

Хилый ползет, надеясь найти убежище в развалинах; замечает, как по сторонам месят пыль эльфьи ботинки.

«Это ж просто какие-то уличные беспорядки», – смеется про себя ботаник.

«Что ж они так орут-то?»

Эльф, выскочивший откуда-то справа и сзади, с криком всаживает в Хилого штык. Гоблин переворачивается на спину, чувствуя, как что-то в его внутренностях как будто разъезжается.

Выстрелил из пистолета, промазал. Оружие сдохло – кончилась обойма.

Эльф с визгом поднимает и опускает свой штык, погружая локоть стали в живот Хилого.

Затем появляются и другие. Хилый вдруг отчетливо видит офицера из Бригады «Дримхорн» и занесенный над собой меч. На кукольном лице эльфа горят громадные сумасшедшие глаза. Маленький рот перекошен.

Подпех видит – и очень хорошо, хотя еще где-то в траншее потерял свои очки.

Хилый ненавидел этого типа. Не потому, что тот не был гоблином, а потому, что тот был ублюдком и его начальником.

– Пиши заявление и уматывай, зеленая скотина!

Хилый стоял перед его столом, словно провинившийся мальчик, и молчал.

– Ты достиг предела возможного, – сказал начальник. – Ты долго варился там, где тебе вариться не следовало! Ты узнал слишком много и стал шпионить. Продавать информацию конкурентам!

– Вы знаете, что я не виновен, – сказал Хилый.

– Да? Откуда мне знать? Ты, вонючий нелюдь! От тебя только такого и можно ожидать!

– У вас нет доказательств.

Хилый сжимает кулаки. Но он знает, что никогда ничего не сделает этому хмырю.

– Уматывай! Скажи спасибо, что тебе это не вышло боком! Я бы мог натравить на тебя законников, но мне неохота возиться. Расчета не получишь. Все! Валяй! Дальше тебе идти нельзя, будь ты хоть десяти пядей во лбу!

– Куда же мне теперь? Я… лишился всего…

– А мне что? – фыркнул начальник, раскуривая сигару. – О! Придумал… сейчас все гоблины свихнулись на своем Злоговаре… Может, тебе к ним присоединиться? Иди на войну, Хилый! Там не будет проклятых человеков, которые тебя ненавидят и подвергают дискриминации!.. Там все свои. Все братья. Ну? Хорошо я придумал?

Хилый молчал.

– Ну чего стоишь? Не пусти корни на моем ковре, не то топор возьму! Пшел вон из моего кабинета!

Эльф из «Дримхорна» опускает меч. Уж больно медленно. Хилый удивленно таращит глаза, не понимая, в чем дело, что здесь вообще происходит. Время замедлилось или даже вовсе остановилось.

Умирая, гоблин шарит по земле грязными пальцами, пытаясь найти оружие, ну хоть какое-нибудь; ничего нет. Хилого окружает пустота.

Он не отрывает взгляда от лица своего убийцы, и оно вдруг трансформируется во что-то очень знакомое.

Лицо Этайн Риорфейн. Ее глаза. Именно ее, а не те, что принадлежали впавшему в безумие врагу. Большие, испуганные, печальные глаза.

Хилого окружает пустота, и в ней ему на удивление вольготно. Словно он каким-то чудом попал домой. «Пускай это не продлится долго, – приходит ему мысль. – Наплевать. Хотя бы секунда. Мне достаточно».

Говорят, что смерть – дело одинокое, но подпех так не считает. Ему удалось увидеть ее. Разве этого мало?

Когда же офицер Бригады «Дримхорн» опускает клинок на его шею, гоблин улыбается. К тому моменту он уже мертв.

Мертв целую секунду.

Мертв целую счастливую вечность.

– Они отступают. Бегут, – сказала Этайн, наблюдая за боем в городе. – Всего двадцать минут, а обе линии сдали. И… наших… то есть… их все больше… Не удержаться.

Крот не ответил, глядя вниз.

– Мы и так знали, – сказал гоблин за гвоздеметом. – Нас сомнут. Этим тварям, твоим родственничкам, нужно напиться нашей крови. Может, они и напьются, но сначала мы заставим их вдоволь похлебать своей!..

Подпех поглядел на гвоздеметчика.

– Если ты еще что-нибудь вякнешь в ее адрес, я тебя зубами загрызу, – сообщил подпех. Спокойно, тихим голосом.

Гоблин спал с лица, открыл было рот, но рисковать не решился. Подносчик, возящийся с лентами, вообще сделал вид, что ничего не слышал и не видел.

Бой катился вверх, к храму. Шум нарастал. Ор и стрельба, перемежающаяся разрывами.

Гоблины старались придерживаться плана и занимали заранее оговоренные позиции в домах. Хотели зажать противника в клещи, но сил не хватило. Эльфы заполняли собой все, визжали и орали, прорываясь через любой огонь.

В дыму и пыли носились серые фигурки, сталкивались, переворачивались, сцеплялись врукопашную. Прямо на середине улице зеленые сцепились с превосходящими силами вражьей пехоты, и пошла жестокая сеча. Гоблины, конечно, были сильнее и больше, но эльфы навалились на них со всех сторон.

Бледная, Этайн отвернулась. Гвоздеметчики выругались. Им было хорошо видно, что там происходит.

Схватка закончилась быстро, и зеленые победили. Правда, из пятерых живыми вышли только двое, зато эльфы оставили на месте десять трупов и еще столько же раненых. Под огнем прикрытия пехотинцы помчались в сторону храма. Прикрывающие снялись с места несколькими секундами позже и присоединились к бегству.

Крот на мгновение закрыл глаза.

Бегство. Никакого отступления. Сказочник убит. Это ясно. Кирпич, скорее всего, тоже не пережил бойни. Командовать теперь некому.

– Ну ближе, твари, ближе, – ревел истомившийся от безделья гвоздеметчик, наблюдая, как Дети Цветов преследуют отступающих зеленых по пятам. Ему нужна была цель, но пока перворожденные были слишком далеко, чтобы вести прицельную стрельбу.

Был еще один небольшой рубеж-ловушка в двадцати метрах от площадки, где находились Крот и Этайн. Идея простая и эффективно работающая: мины по обеим сторонам улочки.

Крот надеялся, что это приостановит напор эльфюг, даст зеленым хотя бы пару минут передышки.

Гоблины миновали условную линию, и двое остановились, чтобы подпустить врага поближе и привести взрывчатку в действие.

Сосредоточившись по центру, перворожденные не обманули ожиданий. Им казалось, добыча близка и ничего не стоит сцапать ее за шкирку. Орущая толпа вбежала в зону поражения, а затем все повторилось. Ничему не научившись после бойни в центральном секторе, Дети Цветов снова подорвались на зарядах. Пользуясь суматохой, под аккомпанемент диких пронзительных криков, несущихся из черного облака дыма, гоблины побежали к храму.

В общей сложности Крот насчитал шестерых бойцов. Шесть плюс три плюс Шершень с тем, кто остался заменять убитого медика.

Всего одиннадцать. Против такой оравы.

Наблюдая за бегущими, подпех не заметил в их числе ни Сказочника, ни Хилого. Лейтенант Кирпич тоже исчез.

Получив еще один удар, эльфы организовались для дальнейшего наступления не сразу. Это дало возможность гоблинам добраться до площадки перед храмом, накрыть проход колючей проволокой и занять огневые позиции у барьеров из мешков с песком. Все галдели, матерились. Потеряв командиров, солдаты Отдельной Моркарской Бригады вели себя как необстрелянные новобранцы. Крот поразился. После всего, что он видел, после того, как зеленые заставили эльфюг заплатить немалую цену за захват траншей и улиц, бойцы Армии Освобождения превратились в орущую толпу.

Рядом с Кротом возник Шершень.

– Что, плохие новости? – осклабился костоправ, выглядывая из-за мешков. – О-о! – Шершень поглядел на Крота, затем на Этайн.

Эльфка держалась спокойно, будто раньше успела поучаствовать в дюжине сражений и уже потеряла способность удивляться. И испытывать тяжелый холодный ужас, преследующий солдата по пятам всякий раз, когда он бежит под вражеским огнем.

– Я думал, мне раненых потащат, – сказал Шершень, заряжая гвоздемет. – Жду, жду, а тут, оказывается, никто не хочет загрузить меня работой…

– Если кто-то и остался, то там, среди месива, – ответил Крот, указывая на развороченные траншеи и горящие танки. – Можешь сходить и посмотреть…

– Нет уж, дудки, – отозвался Шершень. – Значит, все? Подкрепления не дождемся?

Как раз в этот момент эльфы готовились к решительному штурму, подтягивались «онагры», устанавливали минометы.

– А ты ждал? – спросил подпех. – По-моему, здесь мы и закончим. Этайн в этом уверена.

– Да? – усмехнулся Шершень. – Ну ладно. Ворох-то говорил…

– Заткнись! – отозвался Крот. – Что было, то прошло…

– Ясно. И что, никто из наших не уцелел?

– Никто…

Пехотинцы установили принесенный с собой тяжелый гвоздемет. Приободрились. Через такой заслон, да еще карабкаясь в гору, не так легко и проскочишь. И боеприпасов вроде достаточно. Заговорили даже, что продержимся до подкрепления. Ощерили зубы гоблины, засверкали глазами, чувствуя, как снова вздымается в них боевая ярость. Что ни говори, а позиция выгодная. Беспокоили главным образом минометы.

– Может, лучше отойти в храм? – спросил Шершень. – Там удобней обороняться.

– Нас накроют артиллерией, – ответил Крот.

– И так и так накроют, – пожал плечами эскулап. – Выбирать не приходится.

Крот ждал неизбежных в таком положении излияний, исповедей и разговоров по душам. Раньше представлял себе это и боялся, что окажется либо в роли говоруна, либо в роли слушателя. Но Шершень избавил его от этой банальности. Костоправ просто ждал. Ждали все. Разговоры постепенно прекратились. Бравада почти сошла на нет, когда зеленые узрели, какая сила собирается наведаться к ним в гости. Пыль успела улечься, полностью открывая панораму.

Гоблины заворчали. Хорошо было видно, как подходят к эльфюгам все новые взводы, свежие, те, что в бою до сих пор не участвовали.

Бригада «Дримхорн», полная сил и ярости.

– А было бы хорошо, – негромко сказал Шершень, – если бы… если бы Этайн колданула этот свой фокус, которому ее научили… Она же ласточка. Айлеа. Ходячий источник силы. Вот если бы… и тогда Бастион сделался бы девственно чистым. Ни единой живой души. Возможно, так мы бы сохранили честь. Больно не хочется попадать в плен.

Этайн молчала и даже не глядела на Шершня. Крот стискивал зубы.

О том же самом он подумал несколько минут назад, но и рта не раскрыл. Костоправ же не постеснялся, выкладывая, что у него на уме.

Этайн отмалчивалась. Крот боялся, что она думает именно об этом.

Тут заработали гоблинские гвоздеметы.

Эльфы пошли на штурм.

Дойдя до середины, эльфюги приостановились. Зеленые выкосили несколько первых шеренг и отметили это достижение громовым ревом. Кто-то орал: «Реконкиста!» – и тряс кулачищами.

Быстро сориентировавшись, перворожденные изменили тактику. В ход пошли минометы.

И на площадке перед храмом разверзлась преисподняя. Заряды ложились кучно, разрывая камень и плоть. Гоблины заметались, бросая позиции, ища спасения, но мины рвались среди них, не давая шансов даже тем, кто прятался за мешки с песком.

Этайн упала лицом вниз, защищая голову. Ее оглушило, но не сильно, и она слышала сквозь грохот отчаянные крики раненых и умирающих. Повсюду была смерть.

Эльфка дышала с трудом, дым и пыль забили ей глотку, перед глазами плясали черно-красные точки. Каждый раз, когда поблизости падала очередная мина, ее внутренности, кажется, начинали бешено крутиться.

Совсем рядом кто-то дико закричал. Так может лишь умирающий.

Нет спасения. Кругом одна смерть. Этайн попыталась сосредоточиться на токах Силы, опутывающих и пронизывающих храм, но они ускользали. Пробовала схватить их и не дать раствориться, но они словно играли в кошки-мышки.

Ничего. Нет надежды. Только смерть.

Именно это она видела в своих снах и видениях.

Шершень умирал. Его постигла участь большинства оказавшихся в прямой зоне обстрела. Сделав несколько удачных выстрелов в первые минуты штурма и внеся свою лепту, он не знал, что жить осталось всего ничего.

«По крайней мере, все довольно быстро, – подумал он, лежа среди обломков и мертвых тел, среди окровавленных кусков того, что раньше было солдатами Армии Освобождения Злоговара. – Повреждена печень, зуб даю… Как же больно… позвоночник, скорее всего, раздроблен… Руки нет, нет обеих. Холодно. Словно кто-то открыл дверь зимой… дует… холодно».

Он мог лишь дергать головой, больше ничем. Больше ничего не было.

…Инструктор стоял у доски, к которой пришпилили наглядные пособия.

– Помните. Вы никогда не спасете всех, кого хотите. Это не в ваших силах. Лечите тех, кого можно, но и они, скорее всего, умрут. Но вы лечите, потому что такова ваша судьба! Старайтесь отобрать у смерти как можно больше. Это единственное правило врача на войне! Вы не имеете права сдаваться!

Шершень видит эту картину отчетливо, словно перенесся в прошлое и снова сидит в душном классе, забитом курсантами Медицинской Школы.

А потом чувствует вонь крови и вывороченных внутренностей. Чувствует холод, сковывающий тело. То, что от него осталось.

– Вы не имеете права сдаваться! – прорычал инструктор.

«Но разве я сдаюсь? – подумал Шершень, вспоминая мертвого Гробовщика, Ржавого, Вороха, Отвертку. – Нет. Я сделал, что мог… а теперь и сам ухожу».

Последним пришел образ Этайн Риорфейн, такой ясный и вещественный, что Шершень хотел протянуть к нему руку. Не смог. Рук не было.

«Отобрать у смерти как можно больше… Может быть, у нее получится? Хотя бы одного?»

Взрывы гремели один за другим. Воняло горелой плотью.

Шершень улыбнулся. Теперь было уже не так холодно.

Гоблин кашлянул, и из его рта в последний раз выплеснулась пригоршня пузырящейся крови.

Крот не видел, как погиб Шершень. Одним из первых минометных залпов его контузило, и он упал ничком у баррикады из мешков. На пару минут потерял возможность что-либо соображать, слышать и видеть.

Крот падал в темноту. Отчаянно пытаясь зацепиться за что-нибудь, но ничего не получалось. Было чувство, что кто-то украл его тело или превратил его в камень.

Века пролетали над его головой, время неслось галопом, и за ним невозможно было угнаться.

«Этайн… Где она? Кто может выжить в этой мясорубке… нам бы отойти в храм… мы сделали ошибку… новую… наверное, последнюю… С другой стороны… оно и к лучшему…»

В уши внезапно ворвался оглушающий шум. Кто-то орал. Звук плыл, вздрагивал, обрывался глубокой тишиной, но потом возобновлялся, ввинчиваясь в корчащееся от ужаса сознание.

Было горячо, а на губах чувствовался вкус крови и грязи. Чьей крови?

Кто-то визжит. Словно раненая лошадь. Гоблин не может издавать такие звуки. Таких Крот не слышал даже во время штурма бетонных укреплений на Текучке, на прибрежной полосе. Нет, здесь совсем по-другому.

Крота кто-то перевернулся на спину, не с первой попытки. Подпех пытался открыть глаза, но их склеила пленка крови.

Потом его поволокли по обломкам, по каменной крошке, по кускам мяса. Медленно, рывками.

Этайн.

Крот поднял руку, очень тяжелую, и протер глаза. Мир раскачивался перед ним, небо стало грязно-серым с оттенком багрового.

А кто-то еще стрелял и рычал от ярости, выпуская последние заряды.

Мир раскачивался.

Этайн. Крот повернул голову, чтобы посмотреть. Рыжая схватила его за куртку на плечах и пыталась затащить под своды храма. Шла через огонь и смерть.

Крот завыл, заскулил, как побитый пес. Ярость рванула наружу, придала ему сил, и он уперся ногами в истерзанные каменные плиты. Попробовал встать.

– Крот! Крот!

Этайн стоит возле него на коленях, подпех видит ее громадные зеленые глаза.

– Надо идти, слышишь? – Она кричит, борясь с грохотом разрывов. Осколки задели ее лицо, но взгляд остался тем же.

Крот встал, упал, но попробовал снова. Неизвестно, откуда у Этайн взялись силы, но она помогала ему, поддерживала сбоку.

«Какой в этом смысл? – подумал гоблин. – Какой в этом смысл теперь? Никого не осталось, кроме нас. Мы живы, но ненадолго…»

И вот уже они под сводами храма. Руины содрогаются от взрывов, падают статуи, которые до того еще стояли на своих местах. Мир качается и рушится.

Крот падает, исчерпав силы.

– Есть еще время, – твердит Этайн. – Еще немного времени… Потерпи…

– Этайн…

– Прости меня… Прости. Я не могу по-другому…

Эльфка упала на колени.

Крот завыл, закричал, понимая, что ничего не может сделать. Закричал, осознавая собственное бессилие.

Он нашел ее руку и сжал.

Возможно, так оно и есть. Этайн – смерть. Она поведет его прочь отсюда по тропе, которая известна лишь ей одной…

– Подорвать храм… ты знаешь где… Этайн…

– Нет.

Она стоит возле него на коленях, а он держит ее руку.

– Нет. Прости меня… Я не могу по-другому!

Короткий бой на площадке перед храмом. Те, кто выжил после обстрела, кто мог держать оружие в руках, сопротивлялись до последнего. Этайн вытирает со щек слезы и смотрит на свою окровавленную ладонь.

Наступающие кричат, они сломили сопротивление последних защитников Бастиона и должны были ворваться в храм Творга с минуты на минуту. Подмога так и не пришла. Здесь завершается путь. Этайн знала об этом давно.

Ей потребовалась какая-то минута. Этайн закрыла глаза и склонилась над Кротом.

Сила, бьющая тугими потоками из недр холма, наконец подчинилась ей. Этайн схватила ее и уже не отпускала, собирала в пучок, удерживая каким-то невероятным усилием. Из ее горла вырвался пронзительный крик.

Она нашла способ сломать блокаду, и он оказался до смешного простым. Стоит лишь направить внешнюю Силу в нужное русло, и тогда препоны рухнут.

Еще несколько мгновений.

– Я говорила тебе, помнишь? Смерть не найдет тебя. Не сейчас. Не бойся. Я позабочусь об этом… Не смотри на меня так… Прости. По-другому я не могу. Живи дальше и помни меня. Это все, о чем я тебя прошу. Мне надо заплатить по счету… С этим ничего не поделаешь!..

Крот кричал.

– Ты не хотел знать, что будет. Я знала. Наверное, это к лучшему. Прости.

Подпех попробовал встать, но не смог, тело не слушалось, снова превратившись в камень.

Эльфы были уже внутри храма. Искали выживших.

Этайн подняла голову и увидела их, входящих в разрушенное святилище. Они что-то кричали, размахивали руками.

– Живи и помни меня, – прошептала Этайн. – Все, о чем я прошу.

Крот задыхался. Боль затопила его, и он искал силы для ее преодоления. Напрасно.

Пальцы Этайн, всегда холодные, вдруг потеплели, а потом сделались горячими. Крот посмотрел в ее громадные зеленые глаза, и заметил, что она улыбается.

Тепло захлестнуло его, поднимая куда-то, точно морская волна.

– Я сделала это. Для тебя. Я не жалею, – услышал Крот у себя в голове. – Помни меня.

Этайн протянула руку и накрыла ладошкой его глаза, направив всю Силу, которую удалось собрать здесь, внутрь себя.

Огонь, пламя, всепожирающая стихия. Громадная вспышка, затмившая яркий день. Мир, сдвинувшийся с места, дрожащий в агонии.

Крот ощутил, как его пронзают бушующие потоки Силы, что они закручиваются вокруг него по спирали, а потом вырываются во все стороны, выплескиваясь с гулом, которому позавидовала бы любая канонада.

Этот пламень уничтожал все, что попадалось у него на пути, превращал в пепел. В воспоминание.

Но он жил. Единственный солдат из взвода лейтенанта Ржавого.

Этайн по-прежнему держала его руку, но вскоре Крот понял, что ему чудится. Никакой руки не было. Этайн исчезла, а вместе с ней и храм, и эльфы, и мертвые гоблины. И Бастион.

На холме, где когда-то стоял храм Бога Войны, Крот остался один.

В ночь перед отъездом из дома Этайн не спала. Сидела у себя на кровати и писала письмо родителям. Точнее, пыталась написать, но слишком много теснилось в ее голове противоречивых мыслей, которые не желали ладить друг с другом. Иногда она плакала от отчаяния и обиды, но понимала, что, приняв решение, не может повернуть назад.

За окном спал Виатрейн. Пока еще мирный, пока не тронутый бомбами самолетов Армии Освобождения. Этайн знала, что когда-нибудь этому придет конец, поэтому не имела права остаться дома.

Письмо она закончила к рассвету, когда на город опустился туман. Хотела оставить в таком месте, чтобы родители нашли послание не сразу, а спустя время. Чтобы потом прочли и все поняли, чтобы осознали свою ошибку.

Письмо она не оставила. В последний момент испугалась написанного, этого вороха банальностей и глупого максимализма. Живо представила себе, как читает эти напыщенные фразы мать, как молча дает прочесть это отцу… И ощутила сильный страх и стыд.

«Нет, пусть пройдет время, – подумала она. – Я соберусь с мыслями и, может, отыщу другие слова…»

Этайн разорвала бумагу на мелкие кусочки и выбросила их из окна в сад.

«Когда-нибудь потом. Когда-нибудь. Когда мы все будем готовы».

Она вышла из дома, не попрощавшись.