За полчаса до высочайшего посещения в «Изобилии» творился бардак. В бакалейном углу сшибли пирамиду из чайных и кофейных жестянок, с победным грохотом раскатившихся по полу. Кому-то показалось, что боковая витрина первого этажа недостаточно кристально сияет, и затеяли еще на раз ее мыть, а в ведро откуда ни возьмись плюхнулась шуршавка. Девчачий визг, азартные выкрики ломким юношеским фальцетом «Топи ее шваброй!», тревожные шепотки старших в диапазоне от «надо позвонить в Санитарную службу» до «Санитарная служба не должна об этом узнать». Ошалевшие подростки в небесно-голубых курточках носились с охапками флажков и свежесрезанных цветов, лихорадочно распихивая их по стеллажам с товарами. Подъехал автомобиль с зубчатой короной на капоте, привезли красно-золотую ковровую дорожку, охранники начали теснить в стороны от главного входа покупателей, зевак и вооруженных фотоаппаратами иноземных туристов. Попытки утопить шуршавку привели к тому, что ведро опрокинулось, мокрая серая тварь выскочила, отфыркиваясь и встряхиваясь, угрожающе топорща колючие «оборки» (новая волна визга), и юркнула под стеллаж с печеньем. В другом конце зала покупательница требовала, чтобы ей немедленно принесли свежую куриную тушку из холодильника, а то все вокруг бегают и на нее внимания не обращают. Кричала она оглушительно и самозабвенно, словно исполняла оперную арию. Кто-то из тех, кто украшал полки красными, розовыми и пестрыми гвоздиками, поскользнулся на мокрой плитке, чуть не вмазался в призывно сверкнувшую витрину и выронил цветы в лужу. Загремело откатившееся ведро, под стеллажом зашипела шуршавка.

Явление Лерки с подбитым глазом гармонии в общее действо не добавило.

– Валерия… – Высокий худощавый юноша в «директорских» очках, с зализанной тускло-русой шевелюрой, уставился на нее с оторопью. – Только не волнуйся, Лера, все проблемы решаются, наша сила в креативе… На тебя напали?

– Ага, экстремисты какие-то малолетние, лет четырнадцать-пятнадцать, дрянь сопливая, в одинаковых рубашках с эмблемой в виде факела, вот здесь, на рукаве. Я одного шокером, а другой меня в глаз, а я стала кричать полицию, тогда они убежали. Ну, точнее сказать, это я на них напала…

– Что?.. Ты?.. Зачем?.. С этим вашим шокером, это же запрещено… – Взгляд беспорядочно заметался – то ли от эмоциональной перегрузки, то ли собеседнику стало невтерпеж смотреть на Лерку.

– Берт, подожди, я все объясню. У меня была уважительная причина!

Она оглянулась, уже готовая к тому, что за спиной никого не окажется. На то здесь и Волшебная страна, чтобы имели место наваждения и метаморфозы… Но Уважительная Причина никуда не делась.

Девочка-стебелек в добела вылинявших дешевых джинсах, такой же, как у остальной магазинной молодежи, небесно-голубой курточке и надвинутой на глаза ультрамариновой бейсболке. Остренький подбородок, узкие губы – точь-в-точь как у Берта, хотя масштаб помельче, и вдобавок через прорезь головного убора выпущен тощий хвостик того же невзрачно-русого цвета. Фамильная внешность Никесов. Козырек бросает на лицо синеватую тень.

– Эти обнаглевшие придурки ее обижали, не могла же я пройти мимо.

– Почему не могла? – Он поправил пальцем очки на вспотевшей переносице – жест, позволяющий выгадать секунду-другую, чтобы собраться с мыслями. – Ты ведь знаешь, какое у нас сегодня мероприятие, кого мы ждем и на какой пример с твоей стороны мы рассчитываем! Успешные продажи – все, личная прихоть – ничто. Лезть в драку, размахивая шокером, – это не креатив, можно было сбегать до ближайшего таксофона, позвонить в полицию…

– Берт, это же твоя сестра!

– Валерия, у меня много сестер, – терпеливо вздохнул Берт, глядя на нее сверху вниз с разочарованной миной. – А такое звездное мероприятие бывает однажды, и ты здесь находишься для того, чтобы показать нам на деле ваши продвинутые маркетинг-технологии, мы на тебя так надеялись, а получили… получили фингал!

– Видишь, я же говорила, – негромко заметила Уважительная Причина.

– А с тобой, раз не хочешь исправляться, еще будет серьезный разговор…

– В присутствии моего адаптера, – все так же негромко, с затаенным вызовом, бросил стебелек в бейсболке.

С характером, хотя по виду типичная серая мышка, отметила про себя Лерка.

– Э-э… мгм… Ладно, ладно, идите. – Бертран сбавил тон, в стеклах его импозантных очков мелькнуло беспокойство, словно зал осенила мимолетная пугающая тень. – Только не попадайся, Лера, никому на глаза в этом виде, мы на тебя рассчитываем! Проходите быстренько…

Она не знала, кто такие адаптеры, но уже ясно, что это страшная сила. Возможно, что-то магическое. Этот мир пропитан колдовством, как мокрая губка водой, поэтому Лерка заранее приготовилась к чудесам на каждом шагу.

– Пойдем. – Уважительная Причина дотронулась бледными пальчиками до ее загорелой руки с набухшей кровавой царапиной от запястья до локтя.

Позади бодрой скороговоркой распоряжался Бертран:

– Венцел, Артур, Гергина, вам генеральное задание: вооружитесь швабрами и не выпускайте оттуда шуршавку. Вы отвечаете за то, чтобы она не выскочила под ноги Летней госпоже, и постарайтесь выглядеть естественно, чтобы со стороны никаких вопросов… Мы на вас рассчитываем! Остальные – взяли тряпки, весело и корпоративно затираем лужу! Давай-давай-давайте!

Следом за своей спутницей Лерка направилась к неприметной дверце за ступенчато уходящими к потолку полками с фасованными крупами. Она не могла вспомнить, как эту мышку зовут, а спросить – лишний раз опозоришься: успешный человек всегда держит в голове имена своих деловых партнеров! Один из их девизов. В этой счастливой продвинутой семейке на каждый случай жизни найдется бодрый девиз, ориентирующий на высокие продажи и полезные контакты.

У Берта два брата и четыре сестры. Старшая, Ариадна, в рамках проекта «Молодежь всех измерений – обучение без границ» отправилась по обмену на Землю (которую местные называют Землей Изначальной, чтобы не было путаницы). Вторая, девятнадцатилетняя Глория, гордость домочадцев, даже во сне сочиняет рекламные слоганы. Две младших, тринадцати и двенадцати лет, похожи как двойняшки, и одна из них страдает психическим расстройством – что-то сугубо здешнее, специфическое для этого измерения. Марианна и Лидия. Или наоборот, Лидия и Марианна. Кто из них Уважительная Причина, Лерка определить затруднялась.

После просторных, светлых, нарядных торговых залов служебные помещения в первый момент ввергали в шок. Неказисто, словно в заштатном казенном учреждении с урезанным бюджетом, и тесно, как будто здание сжимает великанская рука – того и гляди начнут целоваться стены, перекрутятся лестницы и узкие коридорчки, сложатся по диагонали загроможденные товаром подсобки, а людей, находящихся внутри, попросту расплющит.

Здесь тоже царила деятельная суета. Лерка ловила на себе оторопелые взгляды. Пришлось вжаться в стенку, чтобы пропустить грохочущую тележку с коробками бананов – кативший ее парень напоминал робота с перегоревшими контурами, который, двигаясь по прямой, тормозить не станет и кого угодно размажет по полу. Из-за поворота доносился голос господина Никеса, главы семейства и торгового предприятия:

– Живо убрать! Развели срач, а если кто-нибудь из придворных сюда заглянет?!

Померещилось, с некоторым сомнением решила Лерка. До сих пор ведь держал марку и был джентльменом из джентльменов…

– Идем, – то ли Марианна, то ли Лидия, оглянувшись на нее, распахнула грязновато-белую дверь, за которой приглушенно журчала вода.

Кафельный закуток. Справа умывальники из пожелтелого фаянса и зеркало в облезлой раме с намеком на художественную резьбу, слева пара дверей с гендерной символикой, напротив третья, без обозначений.

Лерка, у которой из-за всеобщей суматохи отшибло пространственную память, наконец-то сориентировалась, где находится. Глянула в зеркало: подбитый глаз окружен набухающим фиолетовым ореолом. То самое, что в народе называют «фонарем». Нечего удивляться, что Берт, еще вчера намекавший на романтические чувства, пять минут назад от нее едва ли не шарахнулся.

Третья дверь вывела на лестничную клетку с окном в облупленном переплете. Солнечно и чистенько, узкие деревянные перильца, на втором этаже коридор с полосатой тряпичной дорожкой на полу.

– Пошли ко мне, – предложила Уважительная Причина. – Тебе нужно сделать примочку, тогда скорее пройдет, а то у нас семейный девиз: чтобы успешно продать товар, надо иметь товарный вид.

Жуть какая, поежилась Лерка, а я-то думала, в сказку попала.

Дом Помойного Тима примостился в конце улицы Летающих Грабель, возле поворота на улицу Горького Меда. Достаточно далеко от береговой стены, чтобы Санитарная служба не досаждала регулярными плановыми набегами, и в то же время окраина Тянги, скучная глушь, полиция сюда заглядывает разве что по случаю большого праздничного мордобоя или какой-нибудь кровавой бытовухи.

За высоким добротным забором – пристройки, сараи, огород с овощной ямой. Много чего можно спрятать. На заборе мелом накорябано: «Здеся жевёт Памойный Тим и дурак Демчо».

Раньше Демчо обижался, не столько на «дурака», сколько за деда, лез в драку с соседскими балбесами и стирал поклепы, а когда подрос и узнал, чем взаправду занимается дед, перестал заводиться из-за бытовых оскорблений. Пишут – и пусть себе. Хуже будет, если узнают, что Помойный Тим, собирающий по свалкам всякую разную рухлядь для сдачи в утиль, один из самых крутых на Кордее контрабандистов. И с кем он ведет дела, и сколько денег и ценностей схоронено по тайникам… Вот уже второй год пошел, как Демчо тоже в этом участвовал и еще ни разу не подвел, это позволяло ему посматривать свысока на шантрапу, украшающую окрестные вертикальные плоскости немудреными граффити.

Демчо пристроился в тени на ступеньках крыльца. Собранный, напряженный до легких судорог в мышцах брюшного пресса, готовый прошвырнуться с багажом – иначе говоря, отнести товар заказчику. Загорелый и худощавый, косая челка цвета темной меди падает на близко посаженные глаза, не столько скрадывая, сколько подчеркивая их по-крысиному настороженный блеск. С тех пор как он вошел в дело, постоянно чувствовал себя так, словно болтаешься между жизнью и смертью и конца-края этому не видно.

За спиной заскрипели половицы, из полутемной прихожей, пахнущей луком, сухой древесиной и сладостью переспелых яблок, выплыла мама, пышная и грузная в отличие от поджарых, будто их день за днем морят голодом, Тима с Демчо.

– Суп готов, иди, что ли, покушай, – сообщила она громко и после шепотом добавила: – Откладывается. Ближе к вечеру. Аурелия прислала весточку. Верно, сопровождает нашу Летнюю госпожу, та решила сегодня почтить своим высоким вниманием какой-то магазин в Птичьем Стане, газеты писали.

– Ага, понял.

Привычное, как брызги зубной пасты на зеркале, напряжение убралось не сразу. Вонзившиеся в плоть Демчо незримые коготки отпускали добычу медленно и неохотно.

– Давай, что ли, покушай, – вздохнула мама.

Она стояла рядом, накрыв его своей тенью, словно раскидистый куст жимолости. Большая, в темном цветастом платье и запятнанном фартуке, в ушах золотые сережки, волнистые волосы обрамляют расплывшееся лицо с подкрашенными губами и зачерненными веками – красивое лицо, хоть и расплывшееся. О деле она знала вполовину меньше, чем ее мужчины. Считала, например, что Серая Дама, которую поминает иногда дед с тоскливой горечью, – это одна из тех пропыленных бродяжек, что промышляют на помойках за береговой стеной, давняя роковая любовь и нынешняя подельница Тима, спившаяся подколодная стерва. Ага, если бы… Демчо раньше тоже так думал, хотя можно было догадаться, подсказка-то на виду. Серая Дама. Серая Дама. Серая. Ясно же, о ком речь, но если боишься что-то понять, то и не поймешь нипочем.

Вслед за матерью он побрел на кухню. Отсрочка. Госпожа Аурелия, постоянная покупательница, опять заказала товар, который легальным способом не достанешь, да и нелегальным не добудешь, если не обратишься к Помойному Тиму. Ничего удивительного, колдунья, им вечно требуется «то, не знаю что». Солидные и неболтливые клиенты. Аурелия и вовсе в фаворе – фрейлина Летней Властительницы, фактически придворная магичка, хотя формально такой должности не существует, магам вмешиваться в политику запрещено. В давние времена это был просто разумный обычай, а после Темной Весны – закон, внесенный в Конституцию. Когда Мерсмон вопреки вековым традициям узурпировал верховную власть, такой был раздрай, что мало никому не показалось, и последствия до сих пор не расхлебать, одна Гиблая зона чего стоит. Или Гиблая страна, как называют ее те, кто не любит царапающих, словно железом по стеклу, казенных терминов. Гиблая страна, золотая жила Помойного Тима… Но об этом даже думать громко нельзя.

Верховная власть нуждалась в услугах представителей магического сословия, а где нужда, там и компромиссы: тот же закон не возбраняет колдуну или ведьме занимать должность при дворе и вместе с остальной свитой сопровождать первое лицо государства на публичные мероприятия вроде сегодняшнего, где может возникнуть нужда в магической защите.

Всем хорошо, и для Демчо отсрочка. Усаживаясь за стол, он почти расслабился.

Особняк, возле которого Лерка не то совершила геройский поступок, не то отмочила глупость, уже не первый десяток лет потихоньку рассыпался. Три этажа лепных грез, заколоченные крест-накрест окна, безносые кариатиды, упадочническая белизна снега, которому недолго осталось лежать (или запущенного до полной разрухи архитектурного памятника), нефритовые пятна плесени и чернильные кляксы «волчьего бархата». Ступени парадной лестницы засыпаны палой листвой, крылатыми древесными семенами и скукоженными черными комочками дохлых шмыргалей (наверное, у них поблизости гнездо), одичавший гибикус льнет алыми поцелуями к растрескавшейся штукатурке, через дырявую ограду накидали внутрь мусора.

Там вся улица такая, но этот заброшенный дом был особенно хорош, и Лерка полезла в сумку за «мыльницей». Механический фотоаппаратик-автомат, они продаются во всех магазинах вблизи порталов «Земля – Долгая Земля», потому что цифровая техника в этой Стране Чудес дохнет на первой же минуте.

Успела сделать несколько снимков. Компанию подростков в униформе с вышитыми факелами отследила сразу, но те поначалу ее не трогали – возможно, просто не хотели связываться с иноземной туристкой, которая чуть что побежит в полицию или в свое консульство.

Девочка в синей бейсболке неловко вылезла из окна первого этажа, где кусок доски был выломан. Не глядя по сторонам, отряхнулась, надвинула козырек на самый нос. Лерка дожидалась, когда она выметется из кадра: в этих допотопных моделях вместо памяти пленка, запас ограничен, будешь щелкать все подряд – не останется места на что-нибудь интересное.

Факелоносцы привязались к девчонке, когда та через дыру в ограде выбралась на тротуар. Тупые тинэйджерские оскорбления. Она молча зашагала прочь. «Да, не могу сдать вам сдачи, но не опущусь до вас, хоть убейте» – вот такой был у нее вид, если невербальное перевести в слова. Те не отставали, начали швыряться вслед мусором и камнями. Один, самый мелкий, нагловатый и крикливый, догнал, толкнул – тут-то Лерка и не вытерпела.

Если б она выглядела на свои почти двадцать два, с имиджем представительной взрослой девицы, возможно, хватило бы одной ругани, чтобы их утихомирить. А то ведь стриженый подросток, пацанка, только ссадин на коленках да фонаря под глазом не хватает. Ага, вот и обзавелась… Когда рослый парень демонстративно пошел на нее, Лерка ткнула его выхваченным из кармана шокером, потом ее ударили – это сорвало предохранитель «нельзя выглядеть некрасиво, иначе что про меня подумают», и она заорала благим матом:

– Полиция, помогите, грабят!

Неэстетично, да. Зато эффективно. От настоящих грабителей не спасло бы, но субчики, которые явно принадлежат к некой организации, еще и форму напоказ носят, как правило, не заинтересованы в том, чтобы их обвинили в уличном разбое. Леркины вопли оказались действенней шокера, и факелоносцы обратились в бегство, поддерживая с двух сторон своего товарища, словившего разряд.

Поглядев на девочку, стоявшую рядом, Лерка решила, что это, кажется, одна из младших сестренок Берта. Подбородок, линия губ, негустые тускло-коричневые волосы, вдобавок небесного цвета курточка из недорогого второсортного шелка, на нагрудном кармане вышито ШЮМ – «Школа Юных Менеджеров». Официально зарегистрированное досугово-образовательное объединение для подростков при никесовском супермаркете. Все они помешаны на продажах, услугах, рекламных акциях и ждут неслыханных откровений от Валерии Вишняковой – «нашей гостьи из мира продвинутых бизнес-технологий», как обозвал ее господин Никес, когда в первый день со всеми знакомил.

Получается, что она их обманула, вовсе ведь не за тем сюда напросилась, и голова у нее забита сказками, а не «способами мегауспешных продаж», вызывающими у юных менеджеров эйфорический восторг.

Примочка пахла незнакомыми травами, здесь все лекарства или растительные, или магические. Устроившись на стуле, Лерка наблюдала одним глазом, как Уважительная Причина роется в стенном шкафу с ярким рекламным постером на дверце.

Светло-зеленые обои в «елочку», две аккуратно заправленные кровати, два симметрично поставленных школьных стола с полками, пара стульев, на полу красно-оранжево-голубой коврик. Жалюзи подняты, подоконник завален цветными карандашами, тетрадками, вырезанными из журналов картинками, переливающимися заколками, растянутыми резинками для волос. Здесь живут младшие сестрички, а Лерку поселили с Глорией, в соседней комнате, она заняла место Ариадны, которая отправилась по обмену на Землю.

– Зачем ты полезла в тот дом?

Задав вопрос, сразу подумала, что ответ очевиден. У них тут набегаешься, пока найдешь туалет. В тех местах, где достопримечательности и наплыв туристов, удобства еще имеются, а на прочих территориях с этим полный звездец, носи с собой и терпи, пока не лопнешь. Не то что дома, где на каждом перекрестке муниципальный сортир, и, когда оттуда уходишь, на стене появляется улыбающийся мультяшный цветочек, который говорит тебе «Спасибо за органику!». Все идет в переработку, на удобрения. А Долгая Земля экологических проблем не знает. Растительность тут кошмарно живучая, колдовская, неуничтожимая, сама кого хочешь уничтожит. В здешнем Лесу (они даже пишут его с большой буквы!) просеки, проложенные караванами Трансматериковой компании, весной и летом зарастают едва ли не на глазах, и дороги строить бесполезно – через месяц-другой от них останется одно документально подтвержденное воспоминание. Местным жителям незачем трястись над каждым литром ценной органики. Проблемы у них тоже есть, но другие.

Ответ обманул Леркины ожидания:

– Я хотела посмотреть, не живет ли там один человек.

– Там вообще никого нет. Дом капитально заброшенный.

– Он как раз и живет в каком-то заброшенном доме, там все разрушенное, поломанное, разбитое. Мне надо с ним поговорить и попрощаться. Это важно.

Шорох ткани. Лерке хотелось поинтересоваться, кто такие адаптеры, но тут девочка пробормотала:

– Куда же мы это запихнули… Кажется, в коробке из-под торта…

– Что-то ищешь?

– Цветочную маску, чтобы ты смогла посмотреть на Летнюю госпожу.

– Можно сделать пиратскую повязку. Лента найдется?

– Повязка не проканает, на тебя потом наши будут ругаться. Вот, нашла! Какая тебе больше нравится – шиповник, анютины глазки, водяная лилия или василек?

– Анютины глазки, – решила Лерка. – В тему.

– Тогда надевай. Слышишь, там уже музыка играет?

Маска была картонная, с тканевой изнанкой, на резинке. Обнаружив среди хлама на подоконнике настольное зеркало, Лерка убедилась, что для Волшебной страны вид у нее в самый раз: фантастическое существо с желто-фиолетовым цветком вместо верхней половины лица, и никаких тебе неприличных фингалов.

Выйдя через черный ход, они обогнули стеклянное с бетонным тылом здание и присоединились к толпе. Лерка не сильно выделялась, некоторые из присутствующих тоже были в карнавальных масках – атласные розочки, блестящие на солнце стразы, крашеные перья. Двое юных менеджеров держали транспарант: «Где наша Летняя госпожа, там и праздник!»

Расписанный розами и хризантемами лимузин уже подъехал, и сначала оттуда выбрались две фрейлины, похожие на экзотических фей, а потом статная женщина в одеянии, слепящем золотым шитьем. В толпе завопили от избытка чувств. Лерка приподнялась на цыпочки и вытянула шею.

Правительница Долгой Земли неспешно плыла по ковровой дорожке, за ней волочился тяжелый сверкающий шлейф. Полноватая и крутобедрая, она двигалась с грацией танцовщицы высшей пробы. Там, где она прошла, возникала толчея, торопливые руки расхватывали примятые ее туфельками нарциссы – словно птицы налетели на рассыпанный корм. На продажу. Считается, такие талисманы помогают девушкам, которые обделены мужским вниманием или не могут испытать оргазм, Лерка об этом читала. Непонятно только, реальное это волшебство или суеверие. И как они разбираются, наступила на цветок сама Летняя Властительница, или ее фрейлины, или вовсе никто не наступал? Наверное, это вроде лотереи, кому как повезет.

– Красивая… – восхищенно прошептала Уважительная Причина.

Красивая или нет, судить было затруднительно: лицо Властительницы прикрывала ажурная золотая полумаска, соединенная с головным убором, который очертаниями напоминал срез луковицы, сплошь был усыпан огоньками самоцветов и вдобавок отягощен переливающимися драгоценными подвесками. Лерка, впрочем, видела в газетах ее фото: привлекательная, но ничего сверхъестественного. Зато сейчас она шествовала мимо толпы, охваченной верноподданническим ликованием, словно богиня вечного лета в сиянии и славе.

Красочная варварская мистерия восхищала и зачаровывала, и казалось немыслимым, чтобы кому-нибудь захотелось испортить такое представление. Однако желающий нашелся. Леркин, конечно же, соотечественник, кому еще это могло бы прийти в голову?

– Голос Леса расшифрован нашими компьютерами! – заорал, тряся сальными патлами, долговязый парень, протолкавшийся сквозь людскую массу наперерез Летней госпоже. – Президент Янари должна выполнить свои предвыборные обещания! Бескомпромиссные Экологи требуют! Живая природа требует…

Дальше он то ли поперхнулся, то ли сорвал голос, и его утянули в толпу. Дурак, подумала Лерка, поколотить же могут. Бескомпромиссные Экологи – земная общественная организация, ее активисты вечно расшифровывают что-нибудь сенсационное и после устраивают бучу, теперь еще и в чужое измерение с тем же самым… Еще и все переврали. Властительница – не президент, а вроде конституционной королевы сроком на восемь лет. Вот на фига ему понадобилось так вылазить, и без того здесь о туристах с Земли анекдоты рассказывают!

Лерка в раздражении прикусила губу, как будто выходка незнакомого парня ее тоже касалась, но потом снова стала смотреть во все глаза, чтобы не пропустить ничего интересного.

Возле крыльца навстречу высокой гостье выступил господин Никес, сухощавый и угловатый, словно кузнечик в деловом костюме. Почтительно склонившись, сделал приглашающий жест в сторону своего супермаркета.

Из-за плотно закрытой двери доносились вопли дерущихся вакханок.

Стах нервно курил, примостившись на подоконнике из разводчато-белого лаконодийского мрамора. Ему было велено не вмешиваться.

Мужской инстинкт требовал пинком распахнуть дверь и урезонить сдуревших девах. Здравый смысл подсказывал, что надо оставаться здесь, в холле с жемчужными стенами, громадным ковром цвета кофе с молоком и финиковой пальмой в кадке, на теплом от полуденного солнца подоконнике.

В отличие от них Стах смертен. А Эгле не нуждается в его защите. Что бы там ни случилось, от нее не убудет. Это уже второй раз, даже третий, если считать ту трамвайную аварию.

Шум стих, вопли сменились стонами. Дверь открылась, и в холл вышли две женщины. Старшая, с довольно красивым, хотя и несколько грубоватым лицом матерой начальницы, была в порядке, если не считать пятен крови на тунике и шароварах цвета хаки. Вторая, молоденькая (ну, или та, что выглядела молоденькой), одной рукой ухватилась за косяк, другой придерживала, прижимая к голове, наполовину содранный скальп. Ее волосы по-прежнему напоминали пышную шапку – но теперь уже шапку, с которой всласть наигрались бешеные кошки. Миловидное лицо как будто разрисовано алой гуашью, одежда висит окровавленными лохмотьями, на правой щеке безобразная рана – похоже, целого лоскута плоти не хватает, и в прорехе белеют зубы, сочится влажная красная мякоть. Во время службы в лесной пехоте Стах и не такое повидал, но сейчас его передернуло. Натуральные суки, хуже проституток самого последнего разбора.

– Я свавняла ффот! – невнятным хлюпающим голосом сообщила Инга.

Ага, в прошлый раз Эгле еще не так ее отделала.

Он потушил сигарету в хрустальной пепельнице в виде лебедя и шагнул вперед.

– Не надо, – захлопнув дверь, спокойно посоветовала старшая (Стах не знал, как ее зовут). – Твоя дама вряд ли обрадуется. Перед ней сейчас дилемма: собирать свои кишки с ковра или плюнуть на них и отрастить новые, твое присутствие там будет некстати.

С Эгле ничего непоправимого не случилось. Для них это не страшно. Все равно суки.

– Осуждаешь? – прошипела Инга, прилепляя сорванную кожу перед настенным зеркалом в форме бабочки (рана, обезобразившая ее лицо, на глазах затянулась). – Вы же, мужики, между собой деретесь насмерть…

– Мы деремся один на один, – криво усмехнулся Стах. – Это если уважающие себя мужики. А вы ее вдвоем уходили.

– Мы тоже один на один! – возмутилась победительница. – Тарасия смотрела за тем, чтобы она не колдовала, и больше никак не вмешивалась. Я ее хорошо проучила…

Стало быть, в магии Эгле тебя превосходит, подумал Стах.

И какого черта он сел тогда в тот чертов трамвай… Не хотелось ведь, очень сильно не хотелось, а все равно полез, потому что торопился. Надо было послушаться внутреннего голоса.

Инга закончила регенерировать. Достав из воздуха щетку для волос, расчесала густые темные кудри. В упор, с прищуром, поглядев на Стаха, поинтересовалась:

– Думаешь, твоя подружка сделает тебя одним из нас? Надейся, не вредно, но этого ты от нее не дождешься. Подачек будет сколько угодно, а единственного, что имеет цену, не получишь. У них вся компания такая – гедонисты, любители жратвы, роскошного барахла и ерундовых вечеринок. Нашел, с кем связаться, а еще леспех!

После этого они наконец-то убрались. Остановившись перед закрытой дверью, Стах деликатно постучал и поинтересовался:

– Эгле, тебе нужна помощь?

– Приготовь ванну… – тающим голосом отозвались из-за двери.

Ванна в этом доме под стать всему остальному: изнутри вызолочена, снаружи роспись по эмали, речной пейзаж с зеленовласыми русалками, кто-то из модных художников – то ли Шанариви, то ли Пластов. Стены и потолок сплошь зеркальные. Стах сыпанул в воду розовых кристалликов из большой стеклянной банки с наклейкой «Феерия блаженства», и внутри вспухли радужные пенные сугробы.

Эгле была уже в порядке, хотя и перемазана кровью, как гулящая девка, побитая товарками-соперницами. Изящество и хрупкость любовно вырезанной статуэтки, божественно покатые плечи, осиная талия, шелковистые пепельные волосы коротко подрезаны, взгляд ребенка, замечтавшегося и внезапно обнаружившего, что взрослые куда-то исчезли, с оттенком обиженного недоумения. Такое же выражение лица у нее было в том трамвае. На нее глазели и мужчины, и женщины, и Стах тоже, вплоть до того момента, пока в них не врезался выплюнутый пыльным переулком самосвал.

Отнес ее в ванную на руках. Эгле беспомощно обнимала его за шею, а потом, уже погрузившись в пышное сверкание мириад мыльных пузырей, сделала знак: не уходи. Он придвинул табурет на гнутых ножках, уселся рядом.

– Инга – ограниченная дрянь, Тарасия – старая сука, – нежный голос звучал еле слышно.

– Ага, – согласился Стах, нисколько не покривив душой, и мысленно добавил: все вы друг друга стоите, весь ваш чертов подвид.

Эгле не могла уловить, о чем он думает. Тем, кто служил в лесной пехоте, ментальную защиту ставили – будь здоров, чтобы ни один помысел не достался врагу. Взломать, никуда не денешься, можно, однако не враз и с немалым трудом, и, скорее всего, Стаха такой эксперимент убьет.

Он допускал, что это одна из причин, почему он приглянулся Эгле: слишком много вокруг вещей, которые ей без остатка подвластны, должно же быть хоть что-нибудь ускользающее, недосягаемое.

– За что вы друг друга не любите, если не секрет?

– Мы хотим разного и ценим разное, – Эгле усмехнулась, на ее точеном алебастровом носике белел мазок мыльной пены. – Вся их компания – однобокие громилы, одержимые идеей борьбы ради борьбы. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью, вечно изобретают себе какие-нибудь противостояния. Это притом, что они всей своей бандой с одной старой серой ведьмой из Гиблой зоны справиться не могут! В следующий раз спроси почему – столько лапши на уши навешают, на целую благотворительную столовую хватит, а внятного ответа не дождешься.

– И в довершение прибьют, чтобы не задавал лишних вопросов.

– Если не изобразишь, что проникся их настроением и принял аргументы. А с Ингой мы давно друг друга терпеть не выносим. Очень давно, есть причина личного характера… Нам обеим нравятся крутые парни, и как-то раз мы обе заинтересовались одним выдающимся экземпляром, с тех пор оно и тянется.

– Экземпляр, наверное, достался тебе? – вежливо предположил Стах.

Мотнув головой, Эгле недобро сощурила лиловато-серые глаза.

– Редкостный подонок, гад и хам. Гад с большой буквы, таких поискать.

– Еще и дурак, если выбрал Ингу. Она твоего мизинца не стоит.

Эгле благосклонно приняла эту нехитрую лесть и, скривившись, добавила:

– Ни ей, ни мне. Расчетливый подонок из тех, кому на всех наплевать.

– Тоже кто-то из ваших?

Не ответив, она дотянулась до крана с горячей водой, украшенного алым, как рубин, стразом, и через минуту, когда плеск стих, сообщила:

– Он в конце концов получил по заслугам. Я теперь не жалею, что у нас не сложилось. И знаешь, между нами просто сохранялась дистанция, а Ингу он в грош не ставил. Она была еще сопливой идиоткой, когда совершила дурацкое и жестокое убийство, зарезала свою учительницу, милейшую женщину. Он не то что был свидетелем, но находился там же, поэтому знал об этой истории в подробностях. Инга для него была вроде грязи на ботинках, а я – придорожным цветком. Иногда для цветка даже лучше, что его не сорвали и не унесли с собой.

– Без цветов за обочиной дорога была бы не в радость.

Улыбнувшись, она зачерпнула пены и швырнула в него. Стах не успел увернуться. Эгле повторила атаку, но теперь он был начеку, ушел в сторону. Кружевной волдырь медленно пополз вниз по зеркальной стенке.

– Ты пока иди, мне сейчас не нужна помощь.

Честно говоря, она и до этого не очень-то нуждалась в помощи. Разве что в моральной поддержке: проиграла же раунд как-никак.

Стах повернулся к двери – белому прямоугольнику, успокаивающему своей определенностью посреди обманчивых зеркальных далей, и тут ему в спину бросили:

– Она врет, что я не хочу сделать тебя одним из нас. Это невозможно. Если бы я только могла… Верь мне, Стах, это невозможно. Кое-что утрачено, и если оно не вернется, новых Высших больше не будет.

– Эгле, какое это имеет значение?

Улыбнувшись ей через плечо, он вышел в коридор.

Помещения, как на фотографиях в глянцевых сувенирных альбомах, знакомящих с покоями и убранством Летнего, Зимнего, Весеннего и Осеннего дворцов. Ничуть не хуже, разве что размеры не те. Стах жил здесь уже третий месяц, но до сих пор не освоился.

Временами его тянуло уйти. Зря связался. Тот парень, который пренебрег и Ингой, и Эгле, был, может, и Гадом с большой буквы, но, безусловно, не дураком. С Высшими лучше не связываться, в любом из смыслов. День за днем общаясь с Эгле, Стах видел и фальшь, и манипуляторские замашки – и все-таки любил ее, это не пускало однажды выйти за порог и бесследно исчезнуть. Бывает же, прекрасно понимаешь, что тобой пытаются манипулировать – Эгле в этом деле виртуоз, как, наверное, и все остальные Высшие – и тем не менее продолжаешь человека любить. Если разобраться, оно довольно грустно.

Или Стах попросту еще не успел окончательно разочароваться? Всего полтора месяца, не такой большой срок.

Он так и не узнал, что понадобилось Эгле в том дребезжащем трамвае с жесткими лакированными сиденьями и неприветливым кондуктором. Окраина Тянги, пылища, масляная жара. Демобилизованный после серьезного ранения леспех Стахей Крагин ездил на государственный продуктовый склад, объявивший о наборе сторожей. Рассыпаясь в извинениях, объяснили, что он не подходит по состоянию здоровья. Стах пять лет прослужил в мобильном карательном подразделении, потом их отправили на южную стену Танары, в помощь береговой охране – там-то и получил травмы, во время очередного прорыва из Гиблой зоны. Пенсии хватало, но ему дико и тоскливо было сидеть без дела, вот и начал искать работу. Хорошо художникам, писателям или хотя бы резчикам по дереву – твое занятие всегда с тобой, – а куда деваться такому, как он?

Перед тем как из засады вылетел взбесившийся самосвал, он не думал о кабале своего безделья, а пялился на Эгле. Когда их ударило, швырнуло, смяло, последней была мысль: помочь этой девушке, по-любому… Стах едва помнил, как, скрипя зубами от боли в заново переломанных костях, вытащил ее, израненную стеклами, с разбитой головой, на мостовую – а дальше наступила милосердная отключка.

Очнувшись, он увидел над собой прелестную пепельноволосую незнакомку с покатыми плечами, уже без порезов на лице. Та глядела изучающе, с оттенком симпатии, словно рассматривала занятный камешек – то ли ценный, то ли нет, непонятно.

«Колдунья», – мелькнула догадка. Если бы… Эгле, забравшая его оттуда к себе домой, оказалась Высшей. До того дня ни разу с ними не пересекался, она была первой.

Самое невероятное – то, что последствия его ранений, полученных на Танаре, без остатка сошли на нет. Первая реакция – радость, вторая – злое удивление: черт подери, почему же вы всех так не лечите, если можете? Эгле в ответ рассуждала долго и уклончиво, словно исполняла сложный словесный танец. Ссылалась на какой-то Договор о Равновесии, который никому нельзя нарушать, однако рассказать, что за договор, не захотела.

Позже их навестил некий господин Рунге, безупречного вида джентльмен, благоухающий сногсшибательно дорогим одеколоном. Чувствовалось, что он облечен властью, и Эгле вся мерцала от внутреннего напряжения, когда знакомила:

– Альфред, это Стах Крагин – мой новый официальный любовник и доверенный человек, он теперь у меня на службе.

Что бы там ни маячило за их словами и взглядами, все уладилось, Альфред Рунге (он глава нашей ассоциации, вскользь пояснила потом Эгле) не стал требовать, чтобы доверенного человека вернули в прежнее нетрудоспособное состояние.

Порой Стаху думалось, что он вроде уличного кошака-мышелова: подобрали, принесли домой, вылечили лапу, обласкали, и кормят хорошо, и хозяйка добрая, а он все равно нет-нет да и поглядывает на дверь, за которой остались привычные опасности, помойки и свобода.

Визит Летней госпожи, к которому готовились в запарке трое суток, занял всего-навсего четверть часа. Уже уехали, и казенную ковровую дорожку с золотой каймой с собой увезли.

Члены семейства Никесов выглядели чрезвычайно довольными, словно гора с плеч. Подобревший Берт объяснил Лерке, что теперь их, можно надеяться, перестанут донимать инспекциями. То Санитарная служба, то Магический контроль, то экологическая полиция, по меньшей мере раз в неделю нагрянут, ничего противозаконного не найдут – и разводят руками: поступил сигнал. За этим стоят то ли конкуренты, то ли какой-нибудь злобный покупатель, кляузник-маньяк, но теперь вся морока позади. У Властительницы превосходная интуиция (Лерка об этом читала: утверждается, что без оного качества невозможно выиграть предвыборные состязания), и раз она ничего скверного не почувствовала, приняла в подарок фирменный торт «Изобилие-Никес» и сказала на прощание несколько теплых слов о магазине, это должно урезонить тайных недоброжелателей.

Юные менеджеры приняли обязательство разбить около здания супермаркета клумбу в честь Летней госпожи, о чем торжественно объявили, сорвав общие аплодисменты. Сейчас они собирали рассованные по стеллажам цветные флажки, выхватывая свой декор из-под носа у покупателей.

Те, кто стерег шуршавку, зазевались – и рассвирепевший серый клубок вырвался на волю, покатился по залу, вызывая на своем пути всплески визга, а после опять куда-то забился.

– Мы справимся с этой напастью самостоятельно, – решительно сверкнув стеклами очков, объявил Бертран. – Наша сила в креативе! Все вооружились швабрами, покупателей не пугаем… И сбегайте кто-нибудь за сачком.

– Пойдем, – шепнула Лерке Уважительная Причина.

– За сачком?

– Просто куда-нибудь отсюда.

Когда нырнули в служебную дверь, навстречу попалась худенькая девочка с двумя швабрами, вылитая Леркина спутница, но лицо не задумчивое, а по-менеджерски энергичное, как у Берта, с креативным блеском в глазах.

– Лидочная эмтэшка, Лидочная эмтэшка! – бросила она скороговоркой, протискиваясь мимо.

«Ага, теперь я в курсе, как тебя зовут. А которая обзывается – Марианна, и у нее чердак не в порядке. Лидия – единственная нормальная в этой продвинутой и сдвинутой бизнес-семейке».

Что такое «эмтэшка», Лерка не знала. Судя по безразличному виду Лидии, вряд ли что-то сильно обидное.

За стеклянным «Изобилием» круто вздымался изумрудный травяной склон (здесь-то и будет обещанная верховной правительнице клумба), наверху купались в небесном сиянии пятнистые от потеков многоэтажки с неказистыми балкончиками. Этот район назывался Дромадерские холмы и был, видимо, очень старым, еще со времен первых переселенцев, иначе откуда бы взяться такому названию? На Долгой Земле верблюдов нет и пустынь тоже нет, здесь другая биоэкосистема, иначе сбалансированная.

Справа к жилым домам широкой петлей поднималась асфальтовая дорога, с обеих сторон обсаженная могучими тополями, слева туда же карабкались каменные лесенки, а у их подножия раскинулась небольшая барахолка. Продавалась там та самая всячина, которую «Памятка Туриста» ни в коем случае не рекомендует покупать, тем более с рук, тем более на блошиных рынках.

Левее барахолки зеленел запущенный сквер: акации, туя, одичалые розы, давно не крашенные скамейки. Столбик с черной дощечкой, мелом выведена дата последней проверки. Сегодняшнее число, патруль Санитарной службы побывал здесь с утра пораньше перед высочайшим визитом. Наверное, они-то и спугнули шуршавку, пробравшуюся в магазин.

«Изобилие» сверкало, словно граненая стекляшка, завалявшаяся среди обрезков голубой, зеленой, серой и желтоватой бумаги.

– Тебе не попадет за то, что ты ушла, не отпросившись?

– Тогда я нажалуюсь. С моим адаптером шутки плохи.

Лерка хотела спросить, кто такие адаптеры, но Лидия повернулась к Дромадерским холмам и негромко, даже немного растерянно произнесла:

– Там живет кто-то хороший, и хорошо бы с ним встретиться, но там полно домов, и в каждом по сотне квартир, а я даже не знаю, кого надо искать.

– Ты же говорила, что твой знакомый поселился в какой-то развалине типа погибающий архитектурный памятник?

– Который в развалине, это другой знакомый, – Лидия снова была в синей бейсболке, тощий хвостик выпущен в прорезь, козырек затеняет глаза, голос звучит серьезно. – И я бы не сказала, что он хороший человек. Он меня бил, это точно. В магазине я тоже иногда кого-нибудь раздражаю, но они из-за этого руки не распускают. Все равно я хочу с ним поговорить, теперь же все позади. У нас с ним было и всякое другое, кроме мордобоя. И он потом просил у меня прощения, но уже после, когда я не могла ответить. Ну, когда меня уже не было, понимаешь?

Лерка машинально кивнула: ага, понимаю, хотя на самом деле не могла понять ровным счетом ничего. Девчонка сейчас несет… не то чтобы полную ахинею, но что-то очень странное.

– Он твой родственник?

– Ничего общего с моей семьей теперь. Мне кажется, он был моим любовником.

– Что?..

Лерка оторопела. Ничего себе откровеньице! Потом возмутилась:

– Его хоть за это посадили? Или ты сказала, он прячется в какой-то развалине…

– Это было раньше. Мне же тогда было не тринадцать лет, как сейчас.

То есть еще меньше?.. Взмокшая Лерка стянула «анютину глазку» (так и вышла в ней из магазина, лучше маскарад, чем фингалище вполлица) и моргала, собираясь с мыслями.

– У меня вторая степень, – сообщила девочка таким тоном, словно это все объясняло. И, видя, что слушательнице проще не стало, добавила: – Я имею в виду свой диагноз.

Ага, диагноз. Уже понятно. Значит, вот кто у нас сумасшедший… Хотя, если не считать этого бреда о любовнике, Лидия выглядит более вменяемой, чем все остальные креативные Никесы.

– Валерия, спасибо, что ты за меня заступилась.

– Лерка, – поправила она чуть резковато и сразу же, чтобы смягчить впечатление, объяснила: – Валерия, Лера, Лерочка – это у меня вконец изгвазданные имена, уже как бы не мои, а для друзей я Лерка.

– Из-за чего у тебя так с именами?

– Дома я работала в коммуникационном центре. Ну, представляешь, нам звонят, мы отвечаем на разные вопросы, это могут делать и компьютерные программы, но некоторым клиентам больше нравится, если на том конце живой человек, и кроме того, у фирмы налоговая льгота – федеральные меры по борьбе с безработицей. Мы должны были представляться, и обязательно своим настоящим именем, по закону о праве потребителя на полную информацию о лицах, предоставляющих услуги. А чертовы клиенты мусолили наши имена хуже жвачки. Одни произносят их по-хозяйски, словно прикарманивают и начинают использовать чужую мелкую вещь вроде авторучки или телефона. Другие, чем-нибудь недовольные, повторяют твое имя через каждые два-три слова, как будто хватают тебя за шиворот и тычут носом в мусорницу. Третьи назойливо называют тебя уменьшительным именем, словно купают в мерзком сиропе – они тебя всей душой презирают, потому что им позарез нужно, как наркоману доза, хоть на кого-нибудь смотреть с недосягаемой высоты. И так далее, есть еще варианты, один другого противней. Такая же грязь, как у проституток, но только на словах, без телесного контакта. Терпеть это раз за разом – хоть стреляйся, и, заканчивая разговор с очередным гадом, я представляла, что сдираю с себя свое имя и выбрасываю, как испоганенную одноразовую оболочку. После этого становилось чуть полегче, до следующего звонка – тогда все повторялось, и к концу смены я дико выматывалась, чувствовала себя совсем ободранной и прозрачной. Лерка – это мое уцелевшее настоящее имя, для близких и друзей, для меня самой, потому что Леркой никто из тех меня ни разу не называл. Вот бы еще до Берта дошло, что я Лерка, а не Валерия.

– До него не дойдет. Он такого не понимает.

– А что вы себе квартиру не купите, разве удобно жить в магазине?

– У нас есть квартира. Большая, с красивой мебелью, на улице Золотых Карасей в Касиде. Папа с мамой там гостей принимают. Мы тоже иногда там бываем, прибираемся, помогаем готовить. Папа говорит, жить надо здесь, чтобы не тратить время на постороннюю чепуху. Я даже родилась в «Изоблии», в подсобке на полу. Мама пересчитывала прибывший товар, сверяла ведомости и сама не заметила, как начались схватки. Сперва из меня пытались воспитать живой символ креатива и успеха, но когда оказалось, что у меня сорвана крыша, им пришлось на это забить. С моим адаптером даже папа спорить боится.

– Адаптер – это кто?

– Это психолог, который меня адаптирует. Ее зовут Злата Новашек.

Вот и выяснилось, и никакой страшной тайны.

– Если познакомишься, не говори ей, что я хочу его найти, – попросила Лидия.

– Кого – его?

– Моего бывшего любовника. Она считает, что это будет неправильно, что нам незачем встречаться. Вначале я кое-что ей рассказывала, я же была еще маленькая. Лучше бы помалкивала. Адаптеры думают, что прежнюю память надо поскорей уничтожить, это и есть адаптация. А я не хочу отказываться от той своей памяти, это же была не чья-нибудь жизнь, а моя собственная. Тот человек, которого я помню… Может, он уже умер, но он долго жил в каком-то сильно разрушенном здании, до самого моего рождения. Злата считает, я должна все это выбросить из головы, а я бы хотела с ним поговорить, если он до сих пор жив. У нас были сложные отношения, его доводил мой характер, а я хотела от него уйти, но несмотря на это мы любили друг друга по-сумасшедшему. После его объятий у меня вся кожа бывала в синяках, и еще некоторое помню… Только зря я рассказывала об этом Злате.

Да она же напропалую фантазирует, с облегчением догадалась Лерка. Тихая невзрачная мышка, ничего такого с ней в реальности не было. Вырастет, будет писать любовные романы – всяко лучше, чем заниматься «креативом» в этом шизанутом супермаркете.

Лерка в тринадцать лет тоже сочиняла себе красивую и необыкновенную жизнь с умопомрачительной любовью. В той придуманной жизни ее звали Эстеллой, у нее было фарфоровое лицо сердечком, огромные глаза, длинные иссиня-черные локоны, белое кружевное платье и бриллиантовая диадема – внешность героини из любимого анимэ-сериала. Вот и с Лидией то же самое – можно считать, все нормально.

От магазина к ним со всех ног бежала Марианна, неумело размахивая руками, крича на бегу:

– Куда вы делись?! Вас же все ждут, а вы тут сидите! У нас чепе, надо шуршавку… – в этот момент, уже подлетев к скамейке, она спохватилась и перешла с крика на заговорщицкий шепот, – поймать!..

Дед выбрался из гамака после обеда. Демчо в это время сидел под вишней, которая опять зацвела, и блуждал взглядом в траве, словно пытаясь мысленно укрыться в путанице стеблей от своего бытия, опасного и во многом подневольного. Светло-зеленое с переходом у основания в потаенную молочную белизну, бесхитростно яркое, как в детской книжке, таинственные изумрудно-болотные дебри… Ни от чего там не скроешься, в царстве козявок страсти кипят не менее жестокие, чем у двуногих млекопитающих.

Услыхав минорный скрип половиц на веранде – в этом доме все скрипит, и неспроста, хозяевам друг от друга таиться незачем, а чужак шагу ступить не сможет, чтобы себя не выдать, – Демчо поднял голову. Тим стоял в проеме, положив ладонь на подпирающий крышу столбик, и щурился из тени на залитый солнцем сад. Взъерошенный, худой, как щепка, с изможденным лицом нездорового пепельного оттенка, словно во все поры намертво въелась пыль – типичная внешность неприкаянного собирателя вторсырья, докатившегося до самого дна. Глаза быстрые, внимательные, по-бродяжьи тоскливые. Тим принадлежал к подвиду долгоживущих, в конце весны ему перевалило за двести восемьдесят, но выглядел он не солидным мужчиной в летах, а скорее постаревшим подростком.

Тим был пленником Серой Дамы. Незримая цепь, о которой никто не знает, и на одном конце призрачный крюк, впившийся в сердце, а другой уходит в туманы, в царство кошмаров, дернет за него сильная когтистая рука – и пойманный спешит на зов. Во всяком случае, так оно представлялось Демчо. Два года назад, ничего толком не понимая, однако решив раз и навсегда покончить с дедовой зависимостью, он тоже с бухты-барахты влез в эту игру, и теперь у Серой Дамы двое слуг вместо одного, она по-любому осталась в выигрыше.

Демчо вырос с дедом и матерью. Бабушка, принадлежавшая к подвиду В, давным-давно умерла от старости, а маме уже за сотню – она, как и Тим, подвид С, и когда минувшей зимой по нечаянности забеременела, не захотела травить плод. Природа стремится к равновесию, и долгоживущие женщины рожают редко, сделаешь аборт, а потом, может, уже никогда… Купила бы у знахарки нужное снадобье – и все шито-крыто, но мама решила Демчо оставить. Ее вызвали на районный Суд Морали, приговорили за развратное поведение к штрафу и шести месяцам общественных работ. Маленького Демчо соседские ребята дразнили «зимним ублюдком», но с наступлением весны нравы традиционно изменились, запретное стало дозволенным, и вопрос о безотцовщине сошел на нет.

Взамен папы, чья личность так и осталась невыясненной, у него был Тим, и когда Демчо начал улавливать, что любимым дедом помыкает какая-то загадочная Серая Дама, он здорово разозлился.

Стоило ей позвать (а звала она, являясь во сне), и Тим спешил, как собака на хозяйский свист. У мерзавки хватало совести гонять его за шампунями и бальзамами для волос, за коньяком элитных марок, за книгами, журналами и газетами, за кофе и шоколадом, за винтиками и гайками, за шурупами, бинтами, сахаром… Как будто сама не могла прошвырнуться по магазинам! За покупками ходили и дед, и мама, и Демчо, причем нельзя было брать все сразу в одном месте – надо понемногу, в разных магазинах, в разное время, словно участвуешь в какой-то бесконечной игре с запутанными, но жесткими правилами. Потом дед упаковывал заказы Серой Дамы в рюкзак и невесть куда уходил. На глаз нипочем не определишь, сколько этот объемистый потрепанный рюкзак, загруженный перед ходкой, на самом деле весит. Тим жилистый и недюжинно выносливый, хотя с виду кожа да кости, словно не сегодня завтра на больничную койку.

Эти странные дела все же приносили порой кое-какую пользу помимо денежного достатка. В конце весны Демчо угораздило на пустыре за школой наступить на караканца. Сам дурак, полез в бурьян за укатившимся мячом, а на ногах шнурованные тапки для занятий в спортзале: выдвинувшийся из спинки подлой гадины костяной гребень пропорол и матерчатую подошву, и ступню. Парализованный болью мальчишка успел заметить, как в заросли чертополоха шмыгнуло желтое в зеленоватых пятнах чешуйчатое существо с торчащими из продольной хребтовой щели острыми шипами. Караканец, не спутаешь. Если в школьный медпункт – это ясно чем закончится, в газетах нет-нет да и пишут о таких случаях, и Демчо, стиснув зубы, отправился домой. Лучше умереть от яда, чем согласиться на ампутацию. К тому времени, как дохромал до перекрестка Горького Меда и Летающих Грабель, ступни он уже не чувствовал, словно вместо нее деревяшка, а голень горела, как от крапивного ожога. По дороге он плакал, и Тим, увидев его зареванное лицо, озадаченно поинтересовался:

– Опять обзывались? Тебя или меня?

– Нет… – Демчо всхлипнул: он ведь прощался с жизнью, и было уже не стыдно. – Караканец… Я на него ногой… Не надо «Скорую помощь», я же знаю, что они сделают!

Не тратя лишних слов, дед потащил его в комнату, на диван, мигом разрезал и содрал окровавленную тапку, обмазал распухшую ногу каким-то масляным снадобьем из темной склянки с надписью «Конфитюр ягодный ассорти», потом замотал полотенцем. Неправильные действия, пособия по первой помощи рекомендуют совсем другое… Но боль сразу пошла на убыль. Тим принес бутылку с наклейкой «Бренди» и дал Демчо выпить столовую ложку вязкой жидкости, коричневой с рубиновым отливом. Это было не бренди – размечтался! – а наимерзейшая горечь, от которой едва глаза на лоб не вылезли.

Примерно через час нога была в порядке, не считая ранок на подошве.

– Подарок Серой Дамы, – пояснил дед. – Лекарства, каких ни в одной аптеке не купишь, круто зачарованные, а то кто же ей будет по магазинам, высунув язык, бегать, если со мной беда приключится?

– Пусть бы сама за покупками ходила, – буркнул Демчо. – Или ей собственную задницу тяжело таскать?

Он как будто опьянел, никакого бренди не надо. Сначала приготовился к смерти, потом оказалось, что смерть отменяется. Старая мебель, выцветшие обои с красно-синими букетами и золотыми завитками, жужжание мухи, заблудившейся между окном и тюлевой шторой, тиканье ходиков в соседней комнате – все это попрощалось с ним, а после передумало, вернулось обратно и поплыло вокруг медленным хороводом. Пропитанное чудодейственным зельем полотенце, валявшееся на полу возле дивана, пахло гниющими бананами и полынью.

– Она бы, может, и с удовольствием, да ей там ни шиша не продадут, – с какой-то непонятной обреченностью усмехнулся Тим. – Ее ни в одном магазине на порог не пустят.

Нет бы ухватиться за эту почти подсказку и пораскинуть мозгами… А он подумал, что дедова знакомая – опустившаяся неряха, от которой разит крепким настоем мочи и пота, немытая, вшивая, с испитым одутловатым лицом, в грязных обносках и в придачу больная заразным лишаем, подцепленным на береговой свалке. Попытавшись увязать этот образ с дорогими шампунями, иноземным марочным коньяком и килограммовыми партиями шурупов, Демчо сделал только один вывод: как кусочки ни складывай, головоломка не решается.

– Кто-нибудь знает о том, что ты наступил на караканца? – спросил Тим, глядя пытливо и обеспокоенно, словно речь шла о краже или еще каком подсудном деле.

– Никто. Я никому не сказал. Боялся, что повезут в больницу, а там бы ногу отрезали. А чего?

– Никому ни слова, понял? Иначе нам всем троим несдобровать – и мне, и вам с мамой. Если что, отвечай, напоролся в траве на стекло или на острую железку и сразу пошел домой. Эти лекарства не входят ни в какие реестры, из-за них у нас могут быть неприятности. Понял?

– Они же мне помогли, ничего же плохого, классная штука…

– В том, что ты появился на свет, тоже, на мой взгляд, не было ничего плохого, а пришлось раскошеливаться на штраф, и Барбара шесть месяцев подметала подъезды в муниципальных домах Птичьего Стана. С лекарствами Серой Дамы дело обстоит намного серьезней, страшно даже подумать, кто их зачаровал… Так что смотри, не наглупи.

Два года назад, когда Демчо стукнуло шестнадцать, он решил выследить Серую Даму и с этой благой целью начал за дедом шпионить. Тайком собрав рюкзак с запасом еды на несколько дней, следом за ним потащился на рандеву. Маме сказал, что нанялся полоть огороды, это было принято с одобрением. По версии «для соседей» Барбара содержала семью в одиночку на свой скромный заработок, в то время как сын-подросток учился – не хуже, чем у людей! – а малахольный старик шастал по свалкам. Работала она в трикотажной мастерской, и если б не необходимость держать в секрете незаконный источник доходов, давно бы уже могла выкупить эту мастерскую себе в собственность на Тимовы деньги.

Маршрут оказался такой, что черт ногу сломит, причем не только в переносном смысле. Вместо того чтобы выбраться за стену через «мусорные ворота» Птичьего Стана (тамошняя береговая охрана славилась своим разгильдяйством и пропускала старьевщиков туда-сюда, взимая пошлину, равную стоимости бутылки пива), Помойный Тим и повисший у него на хвосте Демчо доехали зверопоездом до полуострова Лендра – туристического рая, застроенного отелями, магазинами, ресторанами и развлекательными заведениями. В воздухе витал запах специй, перебивающий иноземные ароматы, играла музыка, в зоопарке за беленой стеной с намалеванными страшилищами верещала, рычала и выла отловленная в Лесу экзотическая фауна. Демчо однажды побывал в этом зоопарке со школьной экскурсией. Просто так туда не зайдешь, билеты дорогущие, особенно с тех пор, как открылись порталы и туристов понаехало.

Тим начал рыться в мусорных контейнерах, но местные собиратели выброшенного добра тут же на него напустились и прогнали, угрожая зверской расправой. Он безропотно поплелся прочь. У Демчо, наблюдавшего эту сценку из засады и готового ринуться деду на выручку, сложилось впечатление, что все это было для проформы, словно Тим кому-то глаза отводил. Все равно рюкзак под завязку набит плитками шоколада, перевязочным материалом и журналами для Серой Дамы, жестянки из-под иноземных коктейлей туда при всем желании не упихаешь.

Изгнанный из райских кущ Лендры, Помойный Тим побрел вдоль кромки размякшего от жары асфальтового шоссе на север, в сторону Птичьего Стана, однако в районе водонапорного комплекса, издали похожего на обшарпанный замок, нырнул в кусты. Демчо, немного выждав, полез за ним.

Посреди стрекочущих крыжовниковых зарослей торчала страховидная, как не до конца объеденный шмыргалями мертвяк, кирпичная будка с табличкой на дверце «Посторонним вход воспрещен». В крыжовнике ни единого просвета – значит, деду некуда было деться, кроме как войти в эту будку.

Темно и затхло, ступеньки уводят вниз. Демчо вытащил орех-светляк, дедов, кстати, подарок – света чуть-чуть, но хотя бы видно, куда ногу ставишь. Прикрывал ладонью, чтобы Тим не заметил, если вдруг оглянется, но тот назад не смотрел: рюкзак тяжеленный, не до того. Шел бы налегке, засек бы слежку, а тогда он, как обычно, положился на амулет, предупреждающий о заинтересованном чужом внимании. Вот именно, о чужом. На Барбару и Демчо амулет не реагировал.

Судя по несусветной вони, справа тянулся канализационный желоб. Временами там что-то хлюпало и чавкало, заставляя Демчо цепенеть от страха. Немного успокоился, разглядев накрывающую канал осклизлую рабицу частого плетения: наверх оно не вылезет.

Когда наконец-то поднялись на поверхность, уже наступили сумерки, в сиреневом небе светлыми пятнышками плавали медузники. Тим укрылся от них в стоявшем неподалеку сарае. Демчо последовал его примеру, сонно удивившись тому, что здесь целое городище обветшалых необитаемых построек. Не слышно ни голосов, ни собачьего лая, нигде ни проблеска электрического света, он и не думал, что на Кордее есть такие заброшенные места… Разве что Танара, которая находится как раз после Лендры, если по часовой стрелке.

Это и оказалась Танара. Большой полуостров на юге Кордеи, соединенный с ней перешейком, в прошлом процветающая область, в настоящее время территория малолюдная и опасная, населенная печальными призраками Темной Весны.

Туристов с Земли Изначальной сюда тянуло, как мух к разбитой банке меда.

Во-первых, легендарная Танхала – бывшая столица, зимой заваленная снегом по самые карнизы вторых этажей, летом опутанная травяными тенетами, захваченная в безраздельное владение стрекозами и медузниками, хрещатками и ящерами, птицами и шмыргалями, перекидниками и гигантскими личинками, нетопырями и шуршавками и в придачу одолеваемая набегами экскурсантов. Она опустела семь с лихвой долгих лет тому назад, или двести тридцать лет в переводе на староземное исчисление. После Темной Весны всех оттуда выселили на восточные полуострова – Касиду, Птичий Стан и Тянгу, захудалые прежде городишки разрослись и слились, образовав новую столицу, а Танхала превратилась в город-наваждение, город-реквием. В отменный аттракцион для увешанных фотоаппаратами гостей из другого измерения.

Во-вторых, Гиблая страна, дотянувшаяся от Кесуанских гор до южной оконечности Танары. Для людей Долгой Земли – ужасающий шрам на ткани реальности, мучительная угроза, для жизнерадостных иноземных туристов – первостатейное шоу экстра-класса. А уж прорыв из Гиблой зоны, это и вовсе счастье, хитовая, как они выражаются, достопримечательность, которую увидеть и умереть. Ага, вот насчет последнего – в самое яблочко.

Ассенизационный туннель, по которому Помойный Тим и измотанный преследованием, но не намеренный сдаваться Демчо перебрались кратчайшим путем с Лендры на Танару, был проложен под лесозаливом, разделяющим два полуострова. То-то пришлось так долго тащиться сквозь вонючую подземную темень.

Собираясь на охоту за дедовыми секретами, он додумался захватить с собой дедов же старый спальник со вшитыми по углам оберегами. Забрался туда с головой, а снаружи, со всех сторон, что-то шуршало, стрекотало, скреблось, жужжало, плакуче свиристело всю ночь напролет, и он то задремывал, то снова просыпался. Озяб, отлежал бока, натерпелся страху, но Тима все-таки не проворонил.

Тот двинулся в путь спозаранку, рюкзак положил в невесть откуда взявшуюся тележку, сверху прикрыл грязной ветошью, накидал ржавых консервных банок и рваных кусков резины. Несмотря на свой непрезентабельный вид, средство транспортировки покатилось ровно, не издавая скрипа, – оси хорошо смазаны, колеса в полном порядке.

На востоке, в прозрачном парном мареве, сияли золотом под лучами восходящего солнца крыши множества зданий. Дома в семь-восемь этажей, трубы котельных, разновидные башенки, округлый, как тыква, купол (то ли автомастерская, то ли цирк), геометрическое кружево угловатых опор ЛЭП с оборванными проводами, и в обе стороны конца-края городу не видно… Это же Танхала! Они переночевали на окраине мертвой столицы, а теперь углубятся в лабиринт ее улиц – пугающее безлюдье, круговерть зелени, заброшенные дома, кишащие созданиями, каких в обитаемых городах рьяно истребляет Санитарная служба, закисшие каналы, обрывки давних чар, взломанные сорняками тротуары. Где-то там находится загаженное гнездо дедовой приятельницы, которая переводит в немереных количествах бинты, шоколад и гайки, не напасешься на нее, прорву. Если эксцентричная тетка выглядит так, что ее погонят взашей из любого магазина, да в придачу еще и ведьма, ясно, что возиться с ней никому не в охотку: живет в покинутом городе вопреки постановлению властей – ну и пусть ее. Лишь бы не цеплялась к туристам, которые источник дохода, и не мешала рабочим, которые сносят квартал за кварталом с упорством мыши, грызущей корни тысячелетнего елажника.

Не пошел Тим в Танхалу. Мимо, на юг, по обочине пыльного старого шоссе. Демчо шагал за ним, выдерживая приличную дистанцию, и терялся в догадках: куда же дед направляется?

Машины проезжали раз в полчаса. Армейский броневик, несколько туристических микроавтобусов (на каждом оранжевый треугольник с буквой «Т» – чтоб сразу видно, что едут психи), длинный автобус с экскурсантами, грузовик с гремящими в кузове бидонами. Заслышав шум мотора, дед со своей тележкой проворно прятался в буйном придорожном кустарнике, и Демчо на всякий случай делал то же самое.

По широкому каменному мосту перешли через реку – сначала Тим, потом благоразумно отставший преследователь. На заляпанных пометом перилах сидело множество пернатых, одинокого человека они не боялись, зато Демчо под сотнями непроницаемых птичьих взглядов стало не по себе: если этой крылатой ораве что-нибудь не понравится, или заклюют, или обгадят. Медленное течение Танхи отзывалась мурашками вдоль позвоночника, это было почти приятно. В воде плыли облака.

Дальше начались огороды, окаменевшие или заполоненные лопухами, лебедой, репьем, остом, кипреем, крапивой, превратившиеся в болотца пруды, развалины домишек, трактиров и автозаправок. Было бы понятно, поверни Тим на северо-запад, в глубине Танары сохранилось два захудалых городка и десятка полтора деревень, но он тащился прямиком на юг.

Шли весь день, заночевали в руинах усадьбы, скрипевшей при лунном свете всеми своими деревянными костями. Демчо решил, что надо потуже затянуть пояс и экономить еду. Ох и выскажет он этой чокнутой тетке, когда наконец-то ее увидит… Назавтра пешее путешествие по необитаемому краю продолжилось. Царство бурьяна, безмятежное солнце, жужжание насекомых и поедающих чьи-то останки шмыргалей, усыпленные травяными колыбельными развалины.

На пятый день, ближе к вечеру, впереди замаячила пологая гора, очертаниями похожая на понуро сидящую собаку, и горизонт в той стороне опоясала ровная кайма на белесом, словно небо там вконец выцвело, фоне.

Рыдающая гора, сообразил Демчо. Пришли, называется… Кайма – это знаменитая южная стена Танары, теоретически защищающая людские земли от исчадий Гиблой зоны. Теоретически, потому что во время прорывов оно оттуда лезет через стену, как закипевшая каша из кастрюли. Полоса риска – пятьдесят километров, дальше мерсмоновы твари пока еще не забирались.

Здесь наблюдалось радующее глаз оживление: микроавтобусы и трейлеры (даже глядя издали, Демчо мог на что угодно поспорить, что все они помечены оранжевыми треугольниками «Осторожно, турист!»), разноцветные палатки, стоянки иноземных гостей, по-детски убежденных в том, что кошмары Гиблой страны – это что-то вроде «беспрецедентной акции» для потребителей острых ощущений, а Темный Властитель тайком получает жалованье от туристических бюро с премиальными за каждый прорыв.

С ними проводят разъяснительную работу, втолковывая, что, если ударит набат, надо немедля садиться в машину и на полной скорости ехать в глубь Танары, наплевать на брошенное имущество, жизнь дороже. Те, кто поумнее, принимают это к сведению. Другие, представители непробиваемой категории «А какую еще услугу вы мне можете предложить?», остаются посмотреть, их обглоданные останки потом собирает похоронная бригада.

Возле туристов кормятся потрепанные продавцы ходовой мелочовки: пиво, газировка, минералка, сигареты, пирожки, сделанные из костей сувениры. Мелкий нелегальный бизнес, на который администрация Танары смотрит сквозь пальцы, получая с этого дела свою десятину.

Демчо наконец-то понял, кто такая Серая Дама: одна из этих торговок, дед ей товар для перепродажи таскает. Вот только зачем туристам шурупы и саморезы в таких количествах и неужели они себе сами не купят, что почитать?

Вопреки ожиданиям, Тим не повернул со своей колымагой к пестрому стойбищу иноземцев, а углубился в руины зимнего тепличного хозяйства. Спрятал тележку в укромном месте, под обломками досок и кучей вялых лопухов, поужинал и устроился на ночевку.

«Значит, она придет сюда?» – предположил Демчо.

Она так и не пришла, а дед с утра пораньше полез в колодец заброшенной теплотрассы.

Опять странствие в затхлых потемках. Чем дальше, тем хуже, на последнем участке пришлось ползти на четвереньках по трубе метрового сечения, обдирая ладони и колени. Тиму приходилось тяжелее, он еще и рюкзак волоком тащил. Демчо про себя изругал последними словами сумасбродную стерву, ради которой его дед вынужден выполнять такие номера. Ничего, скоро он ей выскажет… Все-все выскажет… А сейчас главное – не сдаваться и ползти, потому что в одиночку он в этих подземных кишках не найдет дороги ни вперед, ни назад.

Труба вывела к неширокой речке, на сырую каменистую отмель. Надо же, как погода испортилась, мимоходом отметил Демчо, жмурясь от пасмурного дневного света, показавшегося в первый момент слепяще-ярким.

Небо заволокло хмарью, все вокруг увязло в жемчужном киселе. Вода напоминала темное стекло, но вместо своего отражения он увидел там размытую кляксу, от ее шевелений к горлу подкатывала тошнота. Не стал мыть в этой водице испачканные саднящие руки, а уж выпить хотя бы глоток и подавно не согласился бы ни за какие коврижки. Вытер ладони о штаны, размазав кровь и ржавчину.

Еще и страх нахлынул такой же, как в детстве: хочется поскорее оказаться дома, забиться под одеяло, и чтобы вся эта жуть осталась далеко-далеко.

На том берегу виднелись кривые безлистые деревья, усыпанные бледными цветами, на ветвях что-то копошилось, переползало с места на место. Ощущение всеохватной печали, разлитое в воздухе, в воде, в тумане, было до того сильным и угнетающим, что Демчо невольно шагнул назад, к зеву трубы, и мокрая галька угрожающе хрустнула под его подошвами: не надейся, не уйдешь.

Наверх вела добротно сколоченная деревянная лесенка с перилами. Это свидетельство человеческого (как ему тогда подумалось) присутствия немного его успокоило.

Со склона, из-за корявого кустарника, доносились голоса: Тим с кем-то беседовал. С женщиной – властное глубокое контральто, напевные интонации.

Почему-то Демчо не мог разобрать ни слова. Иноземная речь? Но туристы с другой Земли, перед тем как пуститься во вся тяжкие в «волшебном» измерении, специально обучаются долгианскому языку магическим способом, у них это называется «под гипнозом». И Тим никогда не сознавался, что умеет шпарить по-ихнему.

Вытерпев укол обиды – слишком многое, как выяснилось, от него скрывали! – Демчо крадучись поднялся по лестнице. Хотел остановиться, однако ноги сами понесли его в обход искривленного, словно застывшего в трагической пляске, кустарника. Он понял, что попал под действие чар, его попросту поймали, а потом, обогнув сумятицу извилистых ветвей, покрытых бело-розовыми соцветиями, похожими на мотыльков со сложенными крылышками, наконец-то увидел дедову Серую Даму.

Рослая, выше и Тима, и Демчо. Статная, длинноногая, атлетически широкоплечая и узкобедрая. Выступающая грудь под шнурованной безрукавкой из грубой кожи, выкрашенной в темно-синий цвет и усеянной серебряными заклепками, скорее вызывала оторопь, чем возбуждала: это вовсе не было женщиной.

Ну да, Демчо видел их раньше – на картинках, на фотографиях, в кинохрониках, рассматривал чучела в Музее Флоры и Фауны. Видимость совпадает, и все равно ничего общего с этим жутковато-прекрасным существом. Наверное, тогда он впервые понял, насколько сильно реальность может отличаться от демонстрационного материала, призванного создавать о ней более-менее близкое впечатление.

Штаны, заправленные в высокие мокасины с бахромой, покрывала прихотливая вышивка металлизированной нитью (где взяла? да Тим же принес в какую-то из прошлых ходок!), на поясе пара кинжалов в ножнах, длинный и короткий, за спиной меч – наверное, с изогнутым клинком, кесу всегда изображают с кривыми мечами. Слева на груди крупная брошь в виде серебристого цветка с иззубренными лепестками, выглядит опасно – зараз и украшение, и метательное оружие. На запястьях широкие браслеты, усыпанные сверкающими алмазами, тоже страшные в ближнем бою штуки.

Ни на вот столько не похожа на тот образ Серой Дамы, который нарисовал себе Демчо: ни заносчивого мутноватого взгляда свихнувшейся стервы, ни горестного вислого носа пьянчужки с несложившейся жизнью. Царственная осанка, горделивая посадка головы. Лицо, шея и мускулистые руки покрыты короткой шерстью, напоминающей серый бархат. Лоб и щеки иссечены шрамами: не те безобразные щербины, которые остаются после близкого знакомства с роем вьюсов или другой похожей пакостью, а ровные белесые линии – следы заживших порезов. Вероятно, что-то ритуальное. Радужка слегка раскосых глаз темно-красная, почти бордовая. Заостренные уши плотно прижаты к бархатистому черепу. Верхняя губа приподнята в улыбке, и видны острые клыки – дикие предки долгианских автохтонов были хищниками.

Ошеломленно уставившись на кесу, о присутствии деда Демчо в первый момент забыл. А Тим между тем стоял рядом, придерживая за верхушку сгруженный на землю рюкзак, все больше бледнел и дышал так, словно ему не хватало воздуха.

Резко повернувшись, кесу сделала сложное волнообразное движение рукой перед его грудью, тогда он встряхнулся, глубоко вздохнул и с отчаянным напором заговорил все на том же незнакомом языке.

– Из-за тебя у него почти произошла нежданная сердечная болезнь, – произнесла Серая Дама низким мелодичным голосом, когда дед выдохся и умолк. – Я остановила плохое. Ты младший, должен подчиняться. Зачем пошел за ним? Тебя сюда не звали.

– Я думал… – Демчо запнулся, прежние домыслы насчет загадочной дедовой подельницы показались ему нелепыми и жалкими, словно дешевые безделушки, высыпавшиеся в грязь с опрокинутого пинком прилавка.

– Глупо думал, – заметила кесу, словно прочитав его мысли (позже выяснилось, что так оно и было).

Тим снова заговорил, часто моргая, пересохшие побледневшие губы дрожали.

– Есть два выхода, кроме смерти, – остановив его повелительным жестом, сказала Серая Дама. – Я могу сделать так, чтобы он забыл. Или возьму с него клятву, как с тебя.

Должно быть, она специально перешла на человеческую речь, чтобы Демчо тоже все понял.

– Я поклянусь, что никому про вас не расскажу. Я не хочу забывать, что со мной было. И потом, если я об этом забуду…

– Снова пойдешь по следу Тима, – ухмыльнулась собеседница, сверкнув сахарными клыками.

– Ни-ни, больше этого не повторится! – дед энергично замотал головой. – Буду теперь от него беречься пуще, чем от полиции, пусть он лучше забудет, наргиянси, и дело с концом…

– Деда, почему, я не хочу ничего забывать!

– Молчи, обормот, – шикнул Тим. – Тебе придется дать наргиянси не простую клятву, а Нерушимую – знаешь, надеюсь, что это такое?

– Ага, читал… – он испуганно кивнул.

– Раз ты сам сюда пришел, сам выберешь, – решила кесу. – Пока можешь подумать, немного времени.

То, что после этого они затеяли варить на угольях кофе с сахаром и корицей, показалось Демчо до невозможности диким – ну, ни в какие ворота, это же действие из другой жизни! – однако что было – то было, сварили. Вода из жутковатой темной речушки вполне годилась для питья, только кипятить ее нужно было подольше. Огонь кесу зажгла магическим способом. С самого начала было ясно, что она ведьма.

Называть ее следовало наргиянси – «госпожа» по-кесейски. Как ее зовут, даже Тим не знал. Однажды она сказала: «Не надо, чтобы мое имя плавало в ваших мыслях. Вам так безопасней», но это было в какую-то из последующих встреч. А тогда Демчо прихлебывал из кружки кофе, грыз галеты и копченую ножку неведомой мелкой дичи и чувствовал себя так, будто уже умер и находится на том свете: интересно, странно, к прежней жизни по-любому нет возврата. Еще и затуманенная окружающая обстановка вполне себе смахивает на потустороннюю.

Несчастному Тиму кусок в горло не лез, а серая наргиянси уплетала шоколад, шелестя фольгой и культурно отламывая от плитки по одному квадратику. «Везде же написано, что они питаются свежим мясом…» – обескураженно припомнил Демчо. Светски изысканные движения, синий лак на когтях, которые кесу могут произвольно выпускать на полтора-два сантиметра или втягивать так, что слегка загнутое острие находится вровень с кончиком пальца.

– Я ем сырое мясо, – усмехнулась его мыслям наргиянси. – Теплое лучше. Тебе станет страшно, если увидишь мой основной прием пищи. Любезно не хочу шокировать. А люди всеядные, в любом смысле.

Последняя реплика прозвучала презрительно.

– Что хочешь предпочесть – клятва, что будешь мне служить, или забвение? – спросила она после трапезы.

– Если я поклянусь и начну на вас работать, вы оставите моего деда в покое… наргиянси?

Тим делал знаки, несогласно тряс головой: не надо, только не это!

– Нет. Вдвоем вы принесете больше. Он старый и умный, ты неопытный, пока неосторожный. Должен учиться. И ты ошибся, что его надо освобождать. Совсем не так. Он сам захотел приходить в нашу Гиблую страну, и смотреть, и испытывать опасность, и торговать. Он хотел так жить, и он так живет.

– Ему плохо! – выкрикнул Демчо в иссеченное шрамами бархатное лицо. – Он от такой жизни мучается, разве нет?

– Человеческая странность. Не только человеческая – наша тоже, всеобщая. Тим хотел быть бродяга, избегать ловушки, приходить туда, куда людям запретно, а когда это получил, стал мучиться. Я сказала правду, Тим? Он мечтал так жить, ходил сюда без спросу, и состоялось наше знакомство. Если сбылась мечта – должно быть хорошо, а ему плохо. И подумай, если у него это отнять, ему опять будет плохо.

– Все верно, наргиянси, – вздохнув, подтвердил дед. – Не всякая мечта должна сбываться, но я по молодости этого не понимал. Некоторые мечты лучше бы так и оставались мечтами.

– Это не только твое. Иногда возникающая проблема. Я знала другой такой же человек. Да, не кесу, человек, из ваш народ. Он тоже получил для жизни на каждый день то, что раньше мечтал, и тоже был не рад, тоже говорил такие слова, как ты сейчас. А потом не вовремя умер, это была тяжелая беда.

Застарелая ярость и горечь в ее голосе заставили Демчо замереть: как будто находишься рядом с опасным хищником, и лучше лишний раз не шевелиться, чтобы тот не обратил на тебя внимания.

– Он не должен быть умирать, ни в тот раз, ни после, – в глазах цвета темного рубина мерцали тоскливые огоньки. – Большое зло, что он так посмел… А мне не хватило времени длиной в один вдох, чтобы вырвать его у смерти. Мер-р-рзавец…