Часть 2
Младшая богиня смерти
Закерамье славилось негостеприимностью и теснотой. Первое было следствием второго. Дома времен великого переселения из Танхалы стояли убористо: лабиринт из потемневшего кирпича и бурых бревен, приливы-отливы тени в зависимости от времени суток, кое-где поверху натянуты для защиты от медузников переброшенные с крыши на крышу веревочные сетки. Машина по узким улочкам еле проедет, взбаламутив это густонаселенное мелководье урчанием мотора и бензиновыми выхлопами. Незнакомый прохожий, маячащий на расстоянии вытянутой руки от подоконников с зарослями укропа, лука-порея, алоэ и душистого горошка, вызывает законное раздражение. Нечего тут шататься. Эти небогатые кварталы за керамическим заводом пришлых не любят и стараются поскорее их спровадить, будь ты хоть медузник с неба, хоть забредший из города двуногий визитер.
Стах затылком чувствовал колючие, неодобрительно-вопросительные взгляды. Пахло мыльной водой и старыми лежалыми матрасами, которые свешивались матерчатыми языками из окон вторых-третьих этажей. Где-то кричал осипший петух, под ногами шуршала луковая шелуха.
Ума не приложить, почему Трофана Тугорик, колдунья, у которой, по словам Эгле, можно разжиться истинным «свекольным зубом», выбрала для жительства такое местечко, где все у всех на виду. С другой стороны, умелой магичке соседское внимание нипочем, при необходимости мороком прикроется, зато о любопытствующих посторонних личностях узнает сразу, не только благодаря своим охранным чарам, но вдобавок из гудящих растревоженным ульем помыслов здешних обывателей. Если она менталистка, это для нее плевое дело, если нет – все равно плевое, глотнет «зелья проникновения» и узнает.
Закрытость Стаха должна ее насторожить. Придется сознаться, что он бывший леспех. Только служил якобы не здесь, а на Лаконоде. Пять лет, продлевать контракт не стал, не так уж много у него времени.
«А, Цэ, Бэ сидели на трубе, А упало, Бэ пропало, что осталось?» Эта детская присказка порой вертелась в голове с назойливостью заигранного шлягера вроде «Прошлогоднего снега» или «Ты дождись каравана, любимая». «Бэ пропало» – это о нем. Он принадлежит к подвиду В, и жизнь его, берегись – не берегись, будет не слишком долгой.
Что-то мелькнуло в воздухе, рефлекс мгновенно увел его в сторону. Не кесейский дротик, всего лишь яблочный огрызок из непонятно какого окна. Правильно, все знают, что Закерамье чужаков не жалует.
Вот и колдуньин дом. Первый этаж – кирпич, второй – ошкуренные бревна, ничем не выделяется среди окружающих угрюмых построек. Лакированные белые жалюзи на окнах опущены, изнутри доносятся голоса: женский, напористый и тоскливый (как же ты меня достал!), обвиняет, мужской что-то оправдательно бубнит. Ведьма распекает ученика или сожителя.
Перед тем как нажать на кнопку звонка, карамельно-розовую в белой пластмассовой розетке, иноземный изыск, Стах поглядел на небо, сияющее за слегка провисшей веревочной паутиной. Это у него еще со службы вошло в привычку: перед тем как сунуться черт знает куда, смотреть на небо. Не на удачу даже, просто так.
После дребезжащей трели звонка звуки скандала смолкли. Тоненький деревянный голосок осведомился:
– Кто там?
Видимо, Привратник. Искусственно созданная магическая сущность сродни Соглядатаю или Защитнику.
– Клиент к госпоже Трофане Тугорик.
Впустили не сразу. Парня, открывшего дверь, Стах знал, хотя давненько не встречались. Хуста. Все такой же нескладный, соломенные волосы по-мальчишески взъерошены. Конопатое круглое лицо с обиженно припухшими губами. Слегка хмельные глаза человека, ничего, хоть убей, не воспринимающего всерьез – ну, и его тоже никто всерьез не принимает.
На плече у Хусты сидел пегий зверек с нагловатой вытянутой мордочкой, его свисающий хвост, потемнее, чем остальная шерстка, напоминал ерш для мытья бутылок, поредевший и растрепанный после неоднократного использования.
Оранжевые плюшевые шторы в дверном проеме колыхнулись, на пороге прихожей появилась невысокая худощавая женщина с пронзительным взглядом и пышной рыжей гривой. Классическая ведьма, ни прибавить, ни убавить, восхитился про себя Стах.
– Хуста, недомаг недоделанный, вон отсюда! Понял меня – вон! Чтоб ноги твоей больше здесь не было, вернешься – убью.
– Да чего ты… – хлопая соломенными ресницами, запротестовал Хуста. – Было бы из-за чего… Ну, давай еще разок все обсудим…
– И крысобелку твою пущу на чучело! – пригрозила ведьма.
Это возымело действие, парень выскочил на улицу, дверь за ним сама собой захлопнулась.
В прихожей загустел сумрак, хоть ножом его режь. Рогатые вешалки, почти исчезнувшие под ворохом одежды, и зыркающее из-за них зеркало превратились в неясный мираж из теней и блеска.
– А вам что угодно? – смерив посетителя прохладным взглядом, спросила Трофана уже другим голосом, опасно-мелодичным (хотя куда ей до ужасающе сладких голосов серых лесных демониц!).
Он представился: Равул Квирник, с Лаконоды, по поручению… Его пригласили в комнату, со всех сторон вкрадчиво сверкающую винно-красными, водянисто-голубыми, синими, золотисто-желтыми, фиолетовыми, бледно-зелеными огоньками, словно сказочный самоцветный грот. Стразы свисали с люстры, с этажерок, с полок, обрамляли зеркала и натюрморты, переливались, покачивались, перемигивались, мешали собраться с мыслями. Всего лишь граненое стекло – но стекло, никаких сомнений, зачарованное.
– То, что вас интересует, – большая редкость, – задумчиво сообщила колдунья, накручивая на палец рыжий локон.
Кивнул: в курсе, и все-таки… Мой наниматель согласен взять «свекольный зуб» за вашу цену.
Ваша нанимательница, возразили ему, от вас пахнет женскими духами. И о деньгах не надо, за них не все можно купить, разве что обмен… Раритет за раритет, так будет интересней.
Стах заметил, что волосы Трофаны у корней темные – ведьма, но не рыжая. Сам он теперь тоже ходил крашеный: перед тем как отправиться на поиски «свекольного зуба», с помощью «Брюнетки № 2» превратил свой светло-русый ежик в смолянисто-черный. Плюс грим с Земли Изначальной, гелевая пакость, впрыскиваемая под кожу. Получилась ряшка поперек себя шире, с завидным квадратным подбородком. Инструкция к гелю рекомендовала «беречь лицо от ударов».
Поверх этого маскарада Эгле навела чары, меняющие внешность. Двойной обман: если кто-то сумеет разглядеть Стаха сквозь морок, все равно увидит личину и вряд ли о том догадается.
– Что могло бы вас заинтересовать?
– Дороже всего, как известно, ценится информация. Если вы достанете из-под полы рабочие записи кого-нибудь из старых магов – скажем, Джеберта Крохобора, Текусы Ванхи, Рависа Бугарехта, Харлана Варре или Изабеллы с кошмарной фамилией…
Трофана умолкла, глядя выжидающе.
– Фамилия у нее была настолько кошмарная, что язык вывихнешь? – ни к месту сострил Стах.
– Ясно, в этой области вы некомпетентны, – суховато, с легким презрением, подытожила колдунья. – Что ж… В западном пригороде Тянги, на улице Забытых Песен, живет Рубен Клаурамец. Неплохой специалист по сохранению продовольствия, в остальном чароплет средней руки, хотя и с завышенной самооценкой, но у него есть одна замечательная вещица – ожерелье Иннанокисси. Если сумеете уговорить владельца с ней расстаться и принесете мне, будет вам ваша свекла.
Экзотическое имя зацепило в душе тревожную струнку, отозвалось застарелой, как засохшая короста на ране, неприязнью: кесейская штучка, принадлежала раньше какой-нибудь серой княгине или шаманке. Не иначе, трофей.
Ясно как день, Эгле его же и пошлет к этому средней руки Клаурамцу.
Выйдя от колдуньи, Стах двинулся по узким, словно коридоры в недостроенном здании без крыши, улочкам «пьяным шагом» – быстро и в то же время с непредсказуемыми шатаниями, чтобы не залепили еще одним яблочным огрызком или гнилой луковицей. Несколько раз что-то швыряли, но оно пролетало мимо, знай лесную пехоту.
Тенистая глубина Закерамья уже осталась за спиной, впереди раскрылась солнечная перспектива, замаячил древний заводик, давший название всему району, когда из закоулка окликнули:
– Эй, господин хороший, ласковую ручную зверушку купить не желаете?
Хуста. Сидит на перевернутом ящике, с крысобелкой на плече, вид понурый и в то же время философски покорный. Недомаг несчастный.
Недомаг – это, если верить толковым словарям, не ругательство. Так называют того, кто занимает промежуточное положение между магами и не-магами: более-менее что-то улавливает, но к волшбе не способен. Ни то, ни сё. В обиходе слово давно стало обидным, и жизнь у недомагов не сахар. Колдуны смотрят на них с пренебрежением, простые смертные, перед колдунами робеющие, с затаенным или откровенным злорадством. Впрочем, иногда чародеи берут их в услужение, в качестве исполнительных и сообразительных помощников.
Стах считал, что сообразительных недомагов не бывает. Или, скорее всего, бывают, но у них хватает ума смешаться с толпой и не светиться, чтобы не получать лишних тумаков без никакой пользы. Сам он на их месте так бы и поступил.
– Купите Шмыгу? – не узнавая сквозь чары и грим старого знакомого, гнул свое Хуста. – Во какая умнющая зверушка, сама не говорит, но понимает человеческую речь, скрасит любой стресс, совсем ручная и стоит недорого. Умнющая, ей-же не вру!
«Такая умнющая, что на другой день удерет и вернется к тебе на хату», – ухмыльнулся про себя Стах.
А вслух сказал, все с той же ухмылкой:
– Домашнее животное мне держать негде, но я бы нанял человека, знающего столичных магов. Для консультаций, для помощи… Я не местный, с Лаконоды, мне здесь надо бы кое-что раздобыть. Ты, если я верно понял, недомаг?
– Ага, и как раз незаконно работы лишился! – обрадованно подхватил Хуста. – Видели, да? Эта рыжая сука хуже серых! Те, если поймают, зараз сожрут, а эта меня каждый день без соли поедом ела. Пивком не угостите? Потолкуем, обмозгуем…
– Пошли.
Ближайшая пивная, куда чужак мог зайти, не рискуя угодить, как в болотину, в зыбкую и бессмысленную неприязнь местных завсегдатаев, находилась по ту сторону керамического завода. Там начинались цивилизованные кварталы, населенные людьми другой породы.
По дороге Стах пытался понять, что подтолкнуло его связаться с Хустой: практицизм (нужен кто-нибудь, кто отирается возле колдунов и сыграет роль ходячего справочника) или попросту сочувствие к школьному приятелю, который всегда был недотепой и шутом, за минувшие годы ничуть не изменился и нынче опять остался на бобах. Такие, как Хуста, не меняются.
В полутемной пивной для работяг они устроились в дальнем углу. Народу немного: обеденные перерывы закончились, до конца смены еще далеко. Мертвый час для едально-питейных заведений в заводском районе.
Шмыге Хуста плеснул пива на стол, чтобы растеклось лужицей. Зверек с алчно подрагивающим хвостом-ершом окунал туда мордочку и шумно отфыркивался.
– Где такие водятся? – спросил Стах.
– В магаранских краях. Умнющие твари, не вру. Ученые говорят, по интеллекту не уступают обезьянам с Изначальной, лесным крикунам и крысам. Во, видишь, с каким пониманием смотрит! И пиво лакает прям как человек.
После первой кружки Хуста перешел с новым нанимателем на «ты», угадав в нем не «господина», а «своего парня». Стах ничего не имел против. Обсудили условия: небольшой аванс на питание и проезд в общественном транспорте, угол для ночлега плюс жалованье в конце месяца.
Возможно, ожерелье серой демоницы у нынешнего владельца придется спереть. Ради Эгле, чтобы она получила свой «свекольный зуб». Он слышал о том, что маги при случае крадут друг у друга артефакты и лесные диковинки, сами или с помощью подручных, это у них считается нормальным, вроде как условие игры, но тут надо соблюдать некоторые правила, как в той же игре. Вот для начала и выясним у Хусты, что за правила.
В пивную начали подтягиваться заводские. Пора и честь знать. После потемок полуподвальной забегаловки улица, облитая золотым сиянием, выглядела щемяще-заманчиво, как будто за первым же поворотом откроются если не врата, то хотя бы калитка в рай. Розовые и фиолетовые султаны кипрея, растущего вдоль заборов, торчали выше деревянных зубьев, царственно прямые.
– Эй, девки, видели такого зверя? – дурным голосом заорал Хуста, показывая на ладони Шмыгу, после пива обмякшую грязноватой тряпочкой.
Шедшие навстречу женщины в плетеных шляпках и кокетливых сетчатых шарфиках не удостоили его вниманием, только одна нервно бросила: «Отстань, идиот».
– Ну и дуры! – не остался в долгу Хуста, уже после того как разминулись.
В своем репертуаре. На самом деле он безобиднейшее существо, но готов из кожи лезть, лишь бы «девки» хотя бы посмотрели в его сторону. Что-то будет, если он увидит Эгле… Стах решил, что не стоит их знакомить.
На втором этаже «Изобилия», где промтоварные залы, весь простенок между лестницей и прилавком бюро хранения занимало громадное зеркало в резной деревянной раме. Старый-престарый трюк: с другой стороны, из комнатенки в жилом блоке, Лерка и Глория видели перед собой прозрачную мутноватую перегородку.
– Сейчас покажу тебе некоторых, кого надо запомнить, – вполголоса, с интригующими нотками, сказала Глория. – Посмотри на даму, которая сдает на хранение хозяйственную сумку из сиреневой клеенки. Даже если ты с ней вся изойдешь на сахарный сироп, она будет долго орать, что ты на нее кричишь. У самой голосище хуже будильника, хоть уши затыкай. Такую бы энергию в военных целях, она своими воплями орду кесу обратит в бегство. Перед ней надо по многу раз подряд извиняться, тогда успокоится.
– Зачем извиняться, если она дура? – хмуро брякнула Лерка, разглядывая отрекомендованную личность.
Слеплена из крупных темных папиллом, переливчатых брошек, отвислых складок кожи и пестрого шелкового тряпья. Губы раскрашены карминово-красным, выпуклые птичьи веки – голубым. Глаза беспокойные и по-нехорошему цепкие.
– Потому что наш девиз – покупатель всегда прав, и никто не уйдет от нас необслуженным. Теперь обрати внимание на молодого человека с корзиной около третьей кассы. Как он тебе?
– Вроде бы ничего парень.
Мужчина лет тридцати с небольшим (хотя кто их, долгианцев, разберет, у них же тут чехарда с подвидами!), упрямый подбородок с ямочкой, сосредоточенный взгляд добросовестного работника, занятого тяжелым, но необходимым делом. Рукава линялой клетчатой рубашки закатаны, на запястье часы с замусоленным ремешком.
– Мы его прозвали отец-стервозник, – слегка толкнув ее локтем, сообщила Глория. – Только ни-ни, чтобы он не услышал, а то не оберешься. От него жена ушла, он живет на Дромадерских холмах с двумя сыновьями, одному десять лет, а другой еще в школу не ходит. Сам о них заботится и во всех отношениях примерный, но его постоянно пробивает на месть. За то, что жена ушла. Мстит он женщинам, особенно молодым. С ножом ни за кем не гоняется, из окна не стреляет, зато стервозничает хуже какой-нибудь ядовитой грымзы. Когда его младший еще в коляске катался, он этой коляской на улице все время старался наехать, толкнуть, зацепить, а если садился с ним на руках в трамвай, ботиночками обязательно кого-нибудь мазнет по одежде, чтобы испачкать. Как будто случайно, а начнешь отодвигаться – постарается все равно тебя достать. И если ему хоть слово скажешь, попросишь быть осторожней, сразу начнет пафосно вещать, что он в одиночку поднимает двух детей, а мы все вертихвостки и фифы, и так далее в этом духе.
– Дал бы кто-нибудь в рожу, – сердито буркнула Лерка, ее такие рассказы всегда настраивали на воинственный лад.
– Нельзя, он же и правда один заботится о детях, поэтому бить его нехорошо. Говорят, для сыновей и готовит, и стирает самостоятельно, и в мяч с ними во дворе играет. А когда приходит к нам в магазин, стервозничает вовсю, и девчонки стараются держаться от него подальше. С женщинами, которые не старухи, он разговаривает только на «ты», и обязательно постарается ввернуть что-нибудь обидное. В общем, Лера, к тебе официальная просьба: когда будешь работать в зале, если увидишь его – не подходи. Раз у тебя такой характер, что можешь полезть в драку, тебе не надо с ним общаться. А то, если честно, даже мне иногда хочется его стукнуть.
– А поглядеть – не подумаешь, – отозвалась Лерка, в то время как отец-стервозник с наставительным и брюзгливым видом распинался перед кассиршей.
Толстое стекло перекрывало звуки, и не разобрать, что ему там не понравилось.
Все-таки его оборвали. То, что не дозволено под угрозой штрафа работникам «Изобилия-Никес», никто не запретит другому покупателю. За отцом-стервозником ожидал своей очереди медноволосый парнишка лет семнадцати-восемнадцати, с худым загорелым лицом, грустным и в то же время дерзким. Он что-то сказал. Мужчина обернулся. Он снова что-то сказал, с вызовом щурясь.
Охранник, стоявший возле выхода на лестницу, насторожился, но драки не случилось. Когда мужчина расплатился и отошел (в корзине лежали цветные карандаши, несколько пар детских носочков и крем для бритья), благодарная кассирша подарила медноволосому мальчишке самую кокетливую из улыбок, разрешенных никесовскими «Правилами поведения с покупателями». У этого в корзине было два больших флакона дорогого иноземного шампуня «Рапсодия протеинов и шелка» и с полдюжины картонных коробочек с винтиками и гайками из скобяного отдела.
Интересное лицо. Не смазливое, нос кривоватый, глаза посажены слишком близко, но интересное. Хотя в школе наверняка был поганцем, поэтому ну его к черту. Или к Мерсмону, как выражаются в этом измерении со времен Темной Весны.
– Ивайло пришел, – вздохнула Глория. – Ужас, еще больше постарел. Ты, если что, будь с ним поласковее, ладно? Жалко его…
От лестницы ковылял, опираясь на трость, морщинистый дед в джинсах и футболке с завихряющейся цветной абстракцией.
– Знакомый?
– Одноклассник Ариадны. Подвид А.
Значит, Леркин ровесник. Подвид А – это неизлечимо, потому что не болезнь, а мутация.
– А это клептоман, – снова чуть толкнув ее, уже другим тоном сообщила девушка. – Тянет без разбору что-нибудь мелкое. Если его застукать с поличным, натурально удивляется, говорит, что положил в карман по рассеянности, и оплачивает с таким видом, точно делает великое одолжение. А если заметили, но доказать не можем, изображает оскорбленную благопристойность. Не бедный, кстати, работает в мебельной фирме.
Мужчина, крупный и ухоженный, и впрямь выглядел представительным дальше некуда. С виду самый приличный субъект из тех, кого показывала Глория.
Сказать, что Лерка чувствовала себя разочарованной, – не то слово. Это же Волшебная страна, а обитатели здешние… Стареющая склочная тетка. Мелкий бытовой хам в обиде на жизнь и сбежавшую жену. Укрывшийся за солидным имиджем магазинный воришка. Да такого добра – вернее, такого зла – и дома полным-полно! Лерка начинала понимать тех, кто рвется в Гиблую зону и дожидается прорывов, как дождика в засуху, невзирая на увещевания скучных должностных лиц. Хм, вот бы Темный Властитель ее похитил и захотел жениться, а кто-нибудь симпатичный ее бы спас… Подумалось об этом не всерьез, все-таки уже не четырнадцать лет, а почти двадцать два, но настроение было то самое. Стоишь в полутемном чулане перед стеклянной стенкой, с другой стороны замаскированной зеркалом, смотришь на местных инсектоидов – и никаких тебе чудес. Нет уж, она во что бы то ни стало побывает на Танаре в полосе риска!
– А ведьмы и колдуны к вам не заходят? – спросила вслух, стараясь, чтобы в голосе не прорезалось разочарование (у Никесов это не поощряется, все должны лучиться энтузиазмом).
– Почему? У нас самые разные покупатели. Вот как раз колдунья, смотри, с зеленым шелковым шарфиком на шее, около стенда зубной пасты.
Невзрачная женщина средних лет, темные волосы собраны в пучок, одета опрятно и неброско. Похожа на лаборантку или консьержку.
– Что же ты мне сразу ее не показала?
– Так она не проблемный покупатель.
– Заколдовать ведь может…
– Да почему у вас у всех такие представления дикие? Извини, действительно дикие. Если достанешь ее до печенок – наверное, заколдует, но она не чокнутая, чтобы делать это ни с того ни с сего. Базиль – вон стоит, наш охранник – классный стрелок, шмыргаля на лету сбивает, только он же не стреляет в людей просто так.
Лерка почувствовала себя круглой дурой. Что особенно досадно, перед девчонкой, которая на два года младше, зато местная.
– Ой, кого принесло… – расстроенно пробормотала Глория. – Так хорошо день начался, а теперь эта радость на голову свалилась!
К пестровато-коричневому прилавку бюро хранения подошла девушка в шелковом платье с крупными набивными цветами, пунцово-розовыми на блестящем желтом фоне. Женственно-коренастая, плотная, вьющиеся золотистые волосы коротко подстрижены. Энергичное круглое лицо, вид уверенный и деловитый, на скандалистку не похожа.
– Тоже колдунья?
– Хуже. Лучше б она родилась колдуньей, тогда бы не выбрала такую профессию… Идем, надо всех предупредить.
Ага, инспекторша какая-нибудь, из санитарной или налоговой. Сдав на хранение объемистую красную сумку, она отправилась в зал, а не на шутку встревоженная Глория и за ней Лерка выбрались из потайного чулана в коридор с полосатой дорожкой на полу.
– И что она может?
– Накатать официальную бумаженцию, чтобы нас оштрафовали за жестокое обращение. Уже два раза так устраивала…
Тьфу ты. И это называется – «волшебство на каждом шагу»?
На лестнице им навстречу выскочила раскрасневшаяся Марианна.
– Страхозлата пришла! Сначала, как обычно, за покупками, а потом будет всех чихвостить. Папа сказал, что уехал в Сальду насчет поставок колбасы. Он закрылся в комнате, но его там нет, понятно?
– Понятно, – испуганно подтвердила Глория. – Кто будет с ней разговаривать?
– Мама и Берт. – Понизив голос, девочка покаянно прохныкала: – Лидочная ведь не скажет, что я обзывалась эмтэшкой… Она не ябеда, не скажет.
– А ты обзывалась? – нахмурилась старшая сестра.
– Всего один разик, не нарочно… Она не скажет.
– Лера, иди пока на фасовку весового печенья. И о том, что сейчас услышала, – молчок. Наша сила в креативе!
Надо понимать, последнее напутствие должно было подбодрить, но вместо этого смазало впечатление от недавнего общения, когда Глория, позабыв о своих девизах и слоганах, разговаривала нормальным человеческим языком.
«Она ведь на самом деле вовсе не такая поверхностная, какой кажется, когда сочиняет «если в доме мало ваз» или насчет уникальной возможности протестировать сантехническое оборудование, – думала Лерка, насыпая в бумажные пакеты «Сахарные домики», «Мечту сладкоежки», «Творожный кругляшок», «Медовую радость» и «Радость в сахарной пудре». – И Берт тоже внутри другой наверняка… Но от них добиваются, чтобы они стали именно такими – безупречно правильными Никесами, и они как будто поддаются чарам. Нет, ерунда, это не чары, а приспосабливание к требованиям среды. Настоящего колдовства я здесь еще не видела, хотя иначе как «магическим измерением» Долгую Землю не называют. Ну, и где же ваша хваленая магия?!»
Синяк покамест никуда не делся, только-только начал желтеть, поэтому Лерку допускали разве что до «Радости в сахарной пудре» и «Макаронных изделий по-магарански», а рекламные акции проходили без ее участия. Она по этому поводу ничуть не переживала.
Сноровистые юные менеджеры трудились в фасовочной вдесятером. Молочный кафель, белые халаты и косынки, блестящие гирьки для механических весов. Сухой шорох печенья. Девушка с прилежным конопатым личиком каллиграфическим почерком надписывает ярлыки, другая лепит их на готовые пакеты. Дома такие операции выполняют автоматы. Если бы не орава юных менеджеров, работающих даром, Никес разорился бы на персонале.
А с долгианской магией все проще некуда: она есть, но не здесь. Если представить себе мир как необъятную мешанину всего, чего угодно, в трехмерной системе координат, то зараз можно находиться лишь в одной из точек этой системы. Но что в это же самое время творится в несметном множестве тех точек, где тебя нет…
«В том-то и дело, интересное происходит в других местах, а я торчу в шизовом супермаркете, – подвела итог этим соображениям Лерка, с ожесточением загребая теперь уже «Ореховую радость». – Поэтому возьму выходной – и на Танару… Если прорыва не будет, хотя бы на зверопоезде покатаюсь. Хм, только надо подождать, чтобы фингал сошел. Если Темный Властитель у них такой же разборчивый, как Берт, фига с два ему захочется меня умыкнуть, на Эфру Прекрасную я с подбитым глазом всяко на похожа».
В голове крутилась ахинея вроде трепа в Инете, когда попросту валяешь дурака, а здесь Инета нет (вот, кстати, чего не хватает так не хватает!), и несерьезно потрепаться не с кем, разве что мысленно, все равно руки заняты, голова свободна. Зато Берт оказался легок на помине. Приоткрыл дверь и негромко позвал:
– Валерия, иди сюда! Спецодежду оставь в шкафчике, для тебя есть креативное поручение.
Когда Лерка вышмыгнула в коридор, он нервно поправил на переносице очки и озабоченным шепотом предупредил:
– С тобой хочет поговорить госпожа Новашек. Адаптер Лидии.
– Случилось что-то серьезное? – Лерку напугал его удрученный тон.
– Пока нет, но госпожа Злата Новашек – сама по себе серьезная проблема и представляет государственную психологическую службу, которая опекает носителей мнемотравмы и занимается их социальной адаптацией. Если она решит, что мы нарушали ее рекомендации, как вести себя с Лидией, нас оштрафуют, и для нашего имиджа на рынке в этом ничего хорошего не будет. Мы дружная семья, и никто не должен в этом сомневаться, на этом строятся все рекламные кампании «Изобилия-Никес».
– А вы нарушали?
– Мы старались, как лучше.
На Берта было жалко смотреть, и Лерка тактично отвела взгляд.
– Она уже вызнала о том, что Лидия сбегала из супермаркета… Я имею в виду, из дома. Это было за месяц до твоего появления. Новашек отправилась на Изначальную, и пока она отсутствовала, Лидию курировал другой специалист. Теперь она вернулась и опять задаст жару…
– Подожди, почему Лидия сбежала?
– Переходный возраст… Она пропадала всего два дня, потом сама пришла домой – молчком, как будто ничего не случилось. Уходила, кстати, в военно-спортивную школу «Пламенный Легион». Те самые, которых ты так сурово разогнала шокером, – Берт выжал бледную улыбку. – Лидия чем-то не приглянулась их руководительнице, и сначала ее приняли, а на другой день выгнали. С тех пор, если она встретит пламенных легионеров, с их стороны выходки… Они вообще хулиганье, все время задирают наших юных менеджеров, но их директриса госпожа Одис – влиятельная персона со связями, даже Злате Новашек не по зубам.
«И хоть бы кто удосужился сказать мне об этом раньше! Хранили, блин, страшную тайну. Лидия – ладно, ей, наверное, стыдно сознаваться, что сама потянулась к этим придуркам, а те ее отшили. Но вы-то с Глорией могли бы проинформировать заинтересованное лицо с фингалом, чтобы я хоть знала, с кем сцепилась. Позорные недоумки вряд ли доложились своей влиятельной директрисе, что напали всей кодлой на двух девчонок и спасовали, иначе она давно бы уже подняла бучу из-за шокера. Все равно мне бы не помешало быть в курсе… Ну, хоть бы кто-нибудь креативный поделился полезными сведениями!»
– С адаптерами бывает сложновато, но для тех, кто посещает наши тренинги успешного общения, нет ничего невозможного, – по-своему истолковав ее угрюмый взгляд, заверил Бертран. – Ты же проходила тренинги, так что давай… Мы на тебя надеемся!
«Ага, если б я могла так же на вас надеяться», – мысленно огрызнулась Лерка.
Спросить, что от нее требуется, не успела: уже дошли до дверей кабинета.
За полированным прямоугольным столом (хорошее натуральное дерево, оно здесь дешевле пластика) сидели Берта Никес – супруга Глеба Никеса, мать всего магазинного выводка – и та самая молодая женщина с желтыми кудряшками, чье появление вызвало у Глории испуг средней тяжести. Впрочем, Лерка уже догадалась, что она и есть зловещий адаптер.
– Госпожа Новашек, вот Валерия Вишнякова, наша гостья с Земли Изначальной, – представил Бертран с натянутой оживленной улыбкой, слегка заискивая.
– Хорошо. Валерия, мне надо с вами поговорить. Сможете уделить несколько минут?
Невысокая психологиня поднялась, взяла с соседнего стула и повесила на плечо лакированную красную сумку. Основательные, властные движения. Мать Никесов и словно вылинявший молодой менеджер тревожно переглянулись.
– Да, пожалуйста, – покладисто согласилась Лерка, изображая пай-девочку.
Они вышли через черный ход на разогретую асфальтовую площадку, остановились возле захлебнувшейся солнечным сиянием стеклянной стены-витрины.
– Меня зовут Злата. Госпожа Новашек я для тех, кто сует мне палки в колеса и норовит похерить мою работу. Если я правильно поняла, вы с Лидией подружились?
– Что-то вроде, хотя у нас восемь лет разницы.
– Чтобы ей помочь, мне нужна ваша помощь, – широко расставленные серые глаза смотрели доброжелательно и в то же время – на заднем плане, фоном – изучали и оценивали. – Вы бы не могли встретиться со мной для разговора завтра во второй половине дня?
– Хорошо, – не придется фасовать радость, шоколадную, ореховую и в сахарной пудре, и то хлеб. – Где нужно будет встретиться?
– В одном симпатичном кафе. Я угощаю, это не обсуждается. К двум часам приходите на трамвайное кольцо. Только большая просьба, не говорите об этом Лидии. Носители мнемотравмы не на сто процентов адекватны, это следует иметь в виду.
– Хорошо, – снова кивнула.
Злата Новашек направилась к автостоянке. Она двигалась без лишней спешки, но в то же время не медлительно, с уверенностью яхты, рассекающей водную гладь. А Лерка затылком чувствовала любопытные взгляды: окно кабинета, где их друг дружке представили, как раз выходит на эту сторону.
Чтобы избавиться от грима, пришлось полчаса проваляться со специальной маской на лице. Эта штука из толстого губчатого материала каким-то образом вытягивала гель из-под кожи – никаких циферных, цифровых или как они там называются мудреных технологий, чистая химия. Хотя изготовлена как пить дать с помощью аппаратуры, которая на Долгой Земле мигом сыграет в ящик. Стах не верил в эту заумь, и напрасно. После процедуры, вдобавок отцепив от трусов зачарованную бусину, поддерживающую чары личины, он увидел в зеркале свою собственную физиономию. Или скорее рожу, такая она была красная и воспаленная, словно воспользовался вместо крема для бритья согревающей перцовой мазью. Еще и чесалась в придачу.
Переведенная на долгианский инструкция к иноземной пакости утверждала, что «средство не содержит аллергенов» и «побочные эффекты, как правило, быстро проходят». Ага. Он не стал дожидаться, когда эти посулы сбудутся, смазал многострадальные скулы и подбородок бальзамом, который дала Эгле. После этого зуд сошел на нет, кожа постепенно приобрела окраску, близкую к обычной, хотя расширенные поры зияли, словно следы от выдернутых иголок.
Подавив импульс выкинуть остатки чудо-грима в помойное ведро, Стах пошел на кухню варить кофе.
Хусту он оставил на первой перевалочной хате, снятой приехавшим с Лаконоды Равулом Кривником в ветхом районе Тянги. Личину сменил на второй хате, в новой семиэтажке на Дромадерских холмах. Несколько недавно построенных многоквартирных домов, жильцы едва успели вселиться, еще никто никого не знает – самое то для таких дел. Холостяцкая обитель с иголочки, запах свежей древесины, побелки и девственно чистых обоев. И простор для лезущих в окна солнечных зайчиков, мебели всего ничего: койка, стол да стул, семейство картонных коробок с необходимой утварью.
Стах родился под созвездием Трактора. По гороскопу, рожденные под этим знаком отличаются упорством, доверчивостью, верностью однажды выбранной системе взглядов и сентиментальностью, а также привычкой идти к цели напролом. Доверчивым Стах себя не считал, скорее наоборот, что касается остального – трудно сказать. Что понимать, к примеру, под сентиментальностью – бурные восторги и плаксивые сожаления, выражаемые наглядно, или тот факт, что происходящее вокруг ему не безразлично, хотя свои эмоции он привык держать при себе и смахивает, как заметила однажды любимая девушка (не Эгле, до нее), на «мускулистый чурбан с глазами»? Он даже не слишком обиделся: толку-то обижаться на правду. И насчет «системы взглядов» – никакой особой системы у него в общем-то нет, есть всего лишь набор представлений о правильном и неправильном. А что касается «идти напролом» – да, в его духе, но опять же смотря к какой цели, смотря через что проламываться… В ком угодно столько всякого сплетено и намешано, что при желании можно наскрести на любой из тридцати двух знаков Зодиака.
Несмотря на эти скептические соображения, Стах носил на шее серебряный медальон с изображением Трактора. Подарок сослуживцев на день рождения.
Пока варил и пил кофе, поры стянулись, теперь не скажешь, что недавно пользовался иноземным подкожным гримом. Ежик черных волос спрятал под банданой. Конспиратор недоделанный, не лучшая была идея их выкрасить. Мог бы надеть парик… Но до краски он додумался раньше, чем до более практичного способа маскировки. Интересно, станет Эгле над ним смеяться?
Напролом или нет, но он должен выяснить некоторые вещи, и самое удобное сделать это сейчас, параллельно с поисками пресловутого корнеплода.
Из подъезда вышел здоровяк в пестрой бандане и темных очках, направился через дворы к трамвайному кольцу, попутно высматривая таксофон.
Акации, яблони, жимолость, боярышник, малина – все это косматится, вразнобой цветет и плодоносит. Веревки с величавыми, как снежная гладь, простынями и старыми коврами, качели, скамейки, ржавые мусорные баки. Огромные тополя, иные окутаны облаками пуха, и над землей у их подножия плавают невесомые белые хлопья. Асфальт вдоль и поперек изрисован мелом. Корты и детские площадки обнесены невысокими заборчиками из чего попало: куски фанеры, облезлые столешницы в чернильных пятнах, сетки и спинки металлических кроватей, изредка в этих хороводах попадается штакетник.
Несколько убитых телефонов в приметных издали оранжево-голубых будках. Была у Стаха мечта: поймать хотя бы одного их тех, кто этим занимается, и руки переломать, да так, чтобы срасталось подольше.
Доски объявлений с бумажками куплю-продам, среди которых выделяется броская социальная реклама: «Закрой на ночь окно!» (изображен медузник во всех подробностях, с раздутым кровяным мешком – видимо, срисовали с фотографии) и «Скоси во дворе траву!» (затаившиеся в ядовито-зеленых зарослях монстры больше похожи на мультипликационных бяк, чем на настоящих караканцев, змей и хрещаток).
Лавчонки в цокольных этажах: бакалейная, хлебная, молочная, колбасная, овощная. Где им конкурировать с «Изобилием-Никес», но покупатели есть – те, кому лениво ради батона или бутылки простокваши тащиться до блистающего супермаркета у подножия Дромадерских холмов.
За следующим домом, таким же невзрачно-желтым, как все прочие окрестные многоэтажки, словно не нашлось у маляров другой краски, открылась картинка настолько феерическая, что Стах от неожиданности остановился. Весь двор – роскошный цветник, словно сюда переместили цельный кусок дворцового парка из Касиды. Розы, пионы, азалии, золотые шары, георгины, красные и оранжевые фонарики физалиса, подстриженные кусты жасмина, сирени и усыпанного миниатюрными алыми плодами барбариса. Дорожки выложены белой плиткой, мусорные баки тоже радуют глаз белизной сливочного мороженого. Был в этом чудесном уголке и исправный телефон в яркой, как детская погремушка, будке.
Стах созвонился с Бенжаменом Ласичем. Познакомились они в армейском госпитале. Демобилизовавшись после ранения, Ласич открыл частное сыскное бюро.
Закончив недолгую беседу, снова окинул взглядом невероятный двор-цветник: кажется, зажмурься, потряси головой, и все это исчезнет.
– Вы уже или будете звонить?
Возле будки дожидались ученого вида парень с кислой миной и пожилая женщина с фиолетовым ежиком волос, в широченных сборчатых шароварах. Единственный незагубленный таксофон на Дромадерских холмах пользовался спросом.
– Я уже все. Кто здесь, интересно, такой дендрарий развел…
Парень вошел в будку, а женщина охотно поддержала разговор:
– Местные власти расстарались. В этом доме – видите, подъездами сюда, окнами на обрыв – живет не то родственник, не то друг детства нашей Летней госпожи, вот и посадили цветочки, чтобы ей не противно было смотреть, когда приезжает его проведать.
– Красиво, и за чистотой следят, окурков не валяется, – подхватила другая женщина, возникшая рядом как из-под земли. – А он, родственник-то, больной человек. Что-то у него с головой, память отшибло. Тихий, разумный, машину водит, но психически дефектный. Амнистия у него… Тьфу, анамнез, или как оно там называется… Лицо нехорошее, все изрытое, а глаза хорошие. Сначала я испугалась, когда в первый раз его увидела, я очень чувствительная, меня сразу так затрясло, и мурашки по коже забегали туда-сюда, мне нельзя на такие вещи смотреть, это ведь ужас, думаю, а не лицо, мне чуть дурно не стало, я же впечатлительная, а потом вижу, глаза добрые и грустные, как у смирной собаки. Как же, думаю, его жалко, я всегда так сильно из-за всего переживаю…
– И помойку в нашем дворе, гляньте, покрасили! – поддержала разговор, остановившись возле них, еще одна тетка с улыбчивым красным лицом, слегка навеселе. – Кажный раз красят, кидайте, люди, мусор, получайте удовольствие! И Санитарная служба все время шныряет, чтоб никакая пиздюрень в цветочках не угнездилась…
Чувствительная женщина подалась назад с таким выражением, словно ей вот-вот опять станет дурно. Фиолетовые волосы смотрели на пьянчужку с выражением иронического веселья и олимпийского превосходства. Стах, воспользовавшись моментом, ретировался.
До конторы Ласича добрался за сорок минут. Деловая часть Птичьего Стана, толпы народа, пробки. На фонарных столбах декоративные завитки, с этих спирально закрученных металлических отростков свешиваются завлекательные рекламные плакаты, их слегка раскачивает пыльный ветер, пахнущий автомобильными выхлопами и нагретой штукатуркой.
Стах не привык обращать внимание на рекламу, но два плаката его таки зацепили. На одном – странная, гипнотически волнистая сине-зеленая водная даль в золотых бликах, сбоку сахарная полоска суши с перистыми деревьями. «Вы еще не видели моря? Лето в разгаре, не упустите свой шанс! Туристическое бюро «Две Земли» организует экскурсии на Землю Изначальную, минимальная продолжительность – трое суток». Да, на море он бы посмотрел… А другой шедевр подсказывал: «Если в доме много ваз – покупайте унитаз! Высококачественная иноземная сантехника в сети магазинов «Изобилие-Никес». Беспрецедентная акция: только у нас вы получите уникальную возможность протестировать сантехническое оборудование!»
Внушительные здания зеленовато-серого и песочного окраса, с агрессивно выдвинутыми контрфорсами и тяжеловесными парадными лестницами. Никакой вычурной лепнины, ряды громадных прямоугольных окон, над каждым уважающим себя подъездом – часовой циферблат.
Контора Ласича ютилась на задворках: под арку, пробраться через столпотворение запаркованных машин к дверце под наклонным козырьком в голой кирпичной стене. Назваться охраннику, потом по затрапезной лестнице на второй этаж.
Ласич занимал просторное помещение, разделенное стеклянными перегородками на несколько комнатушек.
«Ну и обстановочка, – подумал Стах, озираясь. – Сидишь тут, как в банке из-под маринованных огурцов… Или как в витрине».
Бенжамен Ласич был долговяз, под метр девяносто. Наголо бритая яйцевидная голова, небольшие темные усики. Сзади, за огрызком правой ушной раковины, ветвится шрам, очертаниями напоминающий раздавленного паука. Сцепился врукопашную с серой бестией, те в ближнем бою пускают в ход и когти, и зубы, а клыки у них острые, как у вампиров в иноземном кино, и эта сука половину уха у Бенжамена без церемоний оттяпала.
Глаза умные и обычно холодноватые, но временами там мелькает сочувственное выражение. Клиентам сыскного бюро это должно импонировать, хотя пестование имиджа тут ни при чем, Ласич был таким всегда, сколько Стах его знал.
Выпили по рюмке, помянули своих, кого уже нет. Обычный ритуал у отставных леспехов.
В соседней ячейке, за пыльным радужным стеклом, стучала на машинке девушка с туго заплетенной косой, дальше парень в черных сатиновых нарукавниках рылся в кипе газет. На улице гудели и перемигивались солнечными бликами автомобили.
– Это весь твой народ? – спросил Стах.
– Еще двое ушли по делам. Управляемся впятером. Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз.
– Встретил кое-кого, подлечили и взяли на работу. Есть пара вопросов. Мне нужна любая информация о Трофане Тугорик – магичка, живет в Тянге на Красноглинной улице, и о Рубене Клаурамце – тоже маг, обитает в тех же краях, на улице Забытых Песен. Я в курсе, что копать на колдуна – это хуже, чем совать пальцы в розетку, но речь идет о доступной информации, из архивов, из печати и все в этом роде, только чтобы самому не возиться.
– Будет, – согласился Ласич.
– И еще… Тридцатого февраля около полудня на Второй Складской улице, опять же в Тянге, была авария, встретились трамвай с самосвалом. Все, что сможешь об этом узнать, – существенное, несущественное, без разницы. Я тоже там был, а происшествие больно уж непонятное. Если хотели прихлопнуть меня, чтобы знать на будущее, кого опасаться. Честно говоря, не думаю, что меня, но надо бы на всякий случай выяснить, для очистки совести. Вот аванс.
К трамвайному кольцу Лерка пришла заблаговременно и в ожидании прохаживалась взад-вперед по длинной платформе в тени навеса. По-мальчишески стриженная, угловатая, глаз подбит. Синяя в лимонный цветочек блуза, рукава «фонариками» по местной моде, а белесовато-сиреневые джинсы в переливчатых лазерных нашлепках, обрезанные чуть ниже колен, – это уже земная мода. По случаю своего первого выхода в свет Лерка решила принарядиться.
С одной стороны, за обширным газоном с петлей рельсов, громоздился в солнечном мареве Птичий Стан. Многоэтажные по здешним меркам дома без особых изысков заляпаны кляксами «волчьего бархата» – что-то вроде бархатистой темной плесени, ветер разносит споры, и оно обживается там, где его не отскрести, потому что не доберешься. С другой стороны сверкала стеклянная твердыня корпоративного духа и креатива, за ней горбом вздымались Дромадерские холмы, застроенные такими же неинтересными домами. Жара. Нигде ни намека на магию.
Приполз трамвай, точь-в-точь как те, что были в древности на Земле, если верить иллюстрированным пособиям по истории. Долгианская цивилизация стабильна и статична, под лежачий камень вода не течет. Зато у них здесь не было никаких социальных катаклизмов, за исключением пресловутой Темной Весны.
Второй трамвай, третий, четвертый… Словно странные разноцветные животные стягиваются к кормушке. Из последнего выбралось двое парней в форме Санитарной службы, с овчаркой на поводке. На ошейнике у собаки надраенная бронзовая бляха. Один из санитаров игриво подмигнул Лерке, она отвернулась и гордо вздернула голову. Вагоны двигались медленно, словно боялись на ходу развалиться, и предупреждающе звякали.
Провинция, всплыло нужное слово. Все это странное измерение с его землей и небом, безбрежным Лесом, архипелагами и городами – одна сплошная провинция.
Ярко-фиолетовый автомобиль плавно развернулся и затормозил на асфальтовом пятачке возле края платформы. Высунулась Злата, помахала рукой.
– Здравствуйте, – чинно произнесла Лерка, устраиваясь на переднем сиденье.
– Лидия не знает?
– Я не говорила ей, как вы просили.
– Давай на «ты», не возражаешь? – предложила психологиня, выруливая на дорогу. – Как тебе у нас понравилось?
– Обещали колдунов на каждом шагу, я пока ни одного не видела.
– У меня прапрапрадед колдун. Кирсан Новашек – тебе это имя ни о чем не скажет, а в магических кругах он достаточно известен. Ему четыреста двадцать девять лет.
«Достаточно известен» – так можно охарактеризовать, например, ученого. На разочарованную Лерку такие аналогии наводили тоску. Подсунули заместо сказки непонятно что.
Зато город всецело принадлежит солнцу, на карнизах сидят голуби и еще какие-то птицы с желтыми грудками, похожие на ласточек, только хохлатых, люди одеты легко и ярко. Дома сейчас зима, а здесь лето, и еще долго-долго будет лето.
У домов вид так себе: щербины, потеки, «волчий бархат», линялая штукатурка. Хотелось бы Лерке верить, что это всего лишь обертка, под которой спрятано что-то волшебное.
Машина затормозила на площадке перед небольшим зданием с аляповатой золоченой лепниной по фасаду и сиреневыми кустами по обе стороны от крыльца. Какие громадные махровые кисти у этой сирени, и аромат заполонил все окружающее пространство, перебивая обычные городские запахи. В нем определенно присутствует что-то дурманящее: Лерке показалось, что позолоченные карнизы местами шевелятся, колышутся… Если это начало, что же будет потом? Она зажмурилась и потрясла головой. Словно в ответ на это кусок позолоты отвалился, шлепнулся чуть ли не под ноги и судорожными рывками пополз прочь, на глазах теряя желтизну и блеск.
– Развели прелесть… – брезгливо процедила Злата.
– Что это?
– Перекидники. Видишь, сколько там еще сидит? Идем, из кафе их гоняют, иначе я бы здесь не обедала.
О перекидниках Лерка читала в Приложении к «Памятке Туриста». Мимикрирующие животные. Безобидные, питаются насекомыми. В супермаркете их нет, вооруженные швабрами и сачками юные менеджеры не допускают такого безобразия. Главное, что у нее не глюки.
Кафе и впрямь оказалось уютное. Круглый зал с укромными нишами, столики и стулья из темного дерева, цветной наборный пол. Еще и наверху сплошная лепнина, словно кремовые украшения на бисквите. Кажется, без перекидников, если только те не замаскировались под фестоны и розетки до полной неотличимости.
Злата с Леркой устроились в нише, до половины задвинув скользящую раму с натянутыми деревянными бусами, это напоминало счеты, которыми здесь сплошь и рядом пользуются вместо калькуляторов.
Меню – глаза разбегаются: мясные и грибные блюда с незнакомыми названиями, паштеты, салаты, блинчики с начинкой, что-то еще.
– Заказывай, не стесняйся. Мне от тебя кое-что нужно, так что пообедать за мой счет – это для тебя святое дело. У Никесов кормят средненько. То, что вам дают каждый день суп на курином бульоне, полноценное жаркое и сладкую творожную запеканку – моя заслуга. Несколько лет назад кормили паршиво, добрые папа с мамой Никесы приучали детишек экономить на еде ради процветания семейного бизнеса, хотя никакой, заметь, необходимости в этом не было, мягко говоря не банкроты. Претворяли в жизнь девиз «Сначала обслужи и заслужи, потом будешь хорошо кушать». Ох, какой я штраф им тогда влепила… – Злата мечтательно зажмурилась. – Конкретно я добивалась нормального питания для моей пациентки, но они решили, что негоже кого-то выделять, и перевели на приемлемый рацион всех семерых. Когда детеныш из бизнес-семьи похож на избалованную собачонку, всегда готовую и облаять, и нагадить, в этом хорошего мало, но такие педагогические эксперименты, как у Никесов, тоже та еще крайность.
Лерка вполне искренне кивнула.
– Какое мнение у тебя сложилось о Лидии? – спросила собеседница, умело выдержав паузу.
– Она симпатичная. Странная немножко, но, наверное, носитель МТ и должен быть со странностями, все-таки сдвиг ведь. А среди Никесов она точно самая адекватная.
– По всем признакам у нее вторая степень, но беда в том, что увязла она основательно, на четвертую с плюсом. Очень плохо, что она хочет вернуться в свою прежнюю жизнь. Среди носителей мнемотравмы довольно много таких, кто стремится поскорее все забыть, с ними легко работать, а Лидия вцепилась в свое прошлое всеми десятью коготками и не отпускает. Любовник у нее там, видите ли. Я бы этому любовнику сказала пару теплых, ох, сказала бы, только никак не могу вычислить его личность. К кому ни обращалась, все руками разводят.
– Там еще какая-то колдунья, которая навещает его и приносит еду, – невольно подсказала Лерка.
– Я в курсе. Судя по всему, могущественная тетка.
Запоздало встрепенувшаяся совесть свернулась умиротворенным клубком: выбалтывай – не выбалтывай, Злата и сама все знает.
– Чем я могу помочь? – осторожно поинтересовалась Лерка.
– Мне нужны все зацепки, которые она вспомнит. Она скрытная. Тебе она вроде бы пока доверяет, мне – не очень-то. Только не надо говорить, что ты не можешь обманывать ее доверие. Можешь и должна, это для ее же пользы. На данный момент прогноз по ее случаю неблагоприятный: вторая степень может плавно перейти в третью, а там и в четвертую.
– И что будет?
– Лучше спроси, чего не будет.
Их прервали: ширма с тихим деревянным перестуком отодвинулась, в проеме возник официант в куртке и шароварах соломенной расцветки. Пока обсуждали заказ, Лерку невольно поежилась: что угрожает Лидии – сумасшествие, какое-то другое серьезное заболевание? Если дело обстоит таким образом, тогда, конечно, лучше забить на доверие и сделать, как скажет адаптер.
– Ладно, чего не будет? – произнесла она негромко и хмуро, после того как официант удалился.
– Не будет у нее нормальной полноценной жизни. Про Сабари и его кастрюлю с кредитками ты уже в курсе? Смех смехом, но это фарс и трагедия в одном флаконе, и, если на то пошло, серьезная недоработка адаптера Сабари.
– Что там такое? Я только слышала краем уха о каком-то процессе Сабари.
– Это не процесс, а балаган. И народ на заседания суда ходит, как в балаган, дошло до того, что билеты за месяц до начала распродают по офигительным ценам. Джануш Сабари – носитель мнемотравмы четвертой степени. В прошлом воплощении был женщиной, которая терпела обиды от своей родни и незадолго до смерти припрятала в тайнике под полом полуторалитровую кастрюлю с завернутыми в тряпочку сбережениями. При четвертой степени носитель МТ отлично помнит места, имена, события, лица, как будто и не умирал вовсе, так что Сабари однажды забрался в свое бывшее жилище и достал клад, но его задержали, как грабителя, с тех пор идет тяжба. С одной стороны, деньги не его, потому что женщина, которой они принадлежали, умерла и похоронена, ее имущество по закону перешло к наследникам. С другой стороны, все-таки его, и тогда инкриминировать Сабари можно разве что проникновение в чужой дом и акт вандализма, он там пол разломал, чтобы добраться до тайника. Судопроизводство еще не знало таких казусов. И угадай, сколько времени это безобразие тянется?
– Долго, да? Года два-три?
– Почти полвека по староземному счету. Сабари – подвид С, ему сейчас восемьдесят два года. Родственники тоже подвид С. Кто потерпевший, кто ответчик, все давно перепуталось, так как он выдвинул встречный иск: обвиняет бывшую родню в ущемлении прав и нанесении морального ущерба. Комедия, правда? Но, если вникнуть, это совсем не смешно.
Злата умолкла. Ее небольшие серые глаза с немного скошенными вниз веками смотрели прохладно и значительно, и Лерка невольно подобралась: сидишь перед ней, как на приеме у врача.
– Сабари, при всей своей бурной сутяжнической деятельности, не живет по-настоящему. Вместо того чтобы жить, горюет о том, что его свели в могилу. Вместо того чтобы жениться или просто бегать за юбками, без конца вспоминает, что из-за происков жадных и черствых родственников он в своем прошлом воплощении остался, видите ли, старой девой. Вместо того чтобы получать удовольствие от приятных вещей, которых вокруг полным-полно, раз за разом перебирает былые обиды. Я с ним немного пообщалась в порядке практики. Он и говорить-то на другие темы не способен. То есть может при необходимости, но ему неинтересно, а вот о злыднях-родственниках и о своей загубленной судьбе – тут его хватит и на час, и на два, и на три. После двух с половиной часов я сломалась, мило закруглила разговор и сказала «до свидания», а он еще долго мог бы об этом распинаться, и глаза блестят, и некоторые умные выводы в голове зреют. А попробуй обсудить с ним что угодно другое – интеллектуальный ноль, абсолютное безразличие. При этом он полностью вменяем, психиатрическая экспертиза не нашла у него отклонений, которые позволили бы признать его недееспособным. Сама по себе мнемотравма – не сумасшествие, и среди носителей МТ всех четырех степеней есть и нормальные, и душевнобольные, примерно в таком же соотношении, как среди остальных групп населения. Это расстройство, да, но другого порядка. Теперь понимаешь, что надо предотвратить в случае с Лидией?
– Она совсем не такая, как этот Сабари.
– Всяк лезет на стенку по-своему. Она ищет встречи со своим бывшим любовником. Из этого, поверь, ничего хорошего не выйдет ни для одной из заинтересованных сторон. Отмалчиваться Лидия начала на второй год нашего знакомства, а вначале, когда у нее полезли, как трава по весне, все эти воспоминания, она довольно много мне рассказывала. Там была такая, знаешь, брутальная любовь, о которой интересно смотреть кино и читать в книжках, но боже тебя упаси получить это в реальной жизни. Познакомились они на каком-то помпезном торжестве посреди толпы народа, Лидия приходила туда с братом и сестрой. У нее был старший брат и сестра младшего школьного возраста, она вспоминает их с большой теплотой. Видимо, в той жизни ей повезло с близкими больше, чем в этой, хотя Никесы вполне приличный вариант, бывает хуже. Лидия и высокий светловолосый мужчина с голубыми глазами сразу же запали друг другу в душу. Она хорошо помнит, как он выглядел, хотя подробности событий и детали обстановки смазаны, это типично для мнемотравмы второй степени. Когда случай свел их снова, он ее изнасиловал. Просто потому, что невтерпеж захотелось. На следующий день, скотина этакая, начал налаживать отношения. В промежутке между тем и другим Лидии в каком-то криминальном происшествии разбили голову – Темная Весна, черт-те что творилось, – и она лежала в постели, а он сидел возле кровати и говорил: я тебя никуда не отпущу, никому не отдам и так далее. Я б его, после того что было вчера, послала к одной известной матери… А вот и наши салатики!
Салаты прибыли в большой керамической посудине, разделенной на ячейки: всего понемножку, можно попробовать и то, и другое, и пятое… У Никесов такой вкуснятиной не кормят.
– Как, интересно, такая тарелка называется?
– На магазинных ценниках пишут «Блюдо для салатов», а в народе ее прозвали «ассортишницей». Если что-то понравилось, можно взять добавки.
– Спасибо, вот этого я бы съела еще. И вот этого.
Злата нажала на кнопку звонка рядом с выключателем маломощной лампы в стеклянном бутоне. Официант появился быстро, хотя никаких трелей не было слышно.
– Еще «Лесных грибов с Магаранским сыром» и «Министерского с помидорами».
– Звонок здесь такой, что его может расслышать только персонал? – усмехнулась Лерка, после нескольких глотков игристого красного вина слегка захмелевшая и растерявшая стеснительность.
– Там не звонок, а лампочка над входом в нишу. У них все продумано, чудное кафе. А какие здесь десерты… Я сюда прихожу два раза в неделю, не чаще, иначе до свидания талия. Так вот, о пресловутом любовном романе. Житье Лидии с ее кавалером никак нельзя было назвать идиллическим. Случалось, тот ее бил, и вдобавок вел себя то нежно, то грубо до дикости – видимо, по настроению. Ох, я бы ему показала, где раки зимуют!
– Ревновал? – уписывая за обе щеки «Министерский с помидорами», догадалась Лерка.
– Нет, дело было не в этом. Со слов Лидии я набросала его психологический портрет. Такие, если ревнуют, не закатывают сцен своим девушкам, а убивают соперников – на дуэли, в темном переулке или как-нибудь еще, но проблема решается между самцами без участия дамы. Лидия ему, по всей видимости, не изменяла, однако вздумай она закрутить интрижку на стороне, именно так бы все и разрешилось. У них были заморочки на другой почве. Он пытался ее воспитывать, то есть ломать в соответствии со своими представлениями о том, как для нее лучше. А Лидия, если ты заметила, из тех тихонь, у которых на самом деле ого-го какой потенциал сопротивления – проще убить, чем переломить. Представляешь, какая у них там была веселуха?
– Представляю, – недобро прищурилась пьяная Лерка. – Значит, он ее бил, потому что никак не мог подчинить?
– Не совсем то. Непременно подчинить и ослабить партнера по личным отношениям стремятся те, кто до конца в себе не уверен. А этот был мужиком сильным, привык доминировать и от Лидии добивался, чтобы она тоже стала сильнее. Он за нее боялся, не хотел потерять. Возможно, чувствовал, что жить ей осталось всего ничего. По всем признакам он из магов, те такие вещи иногда улавливают, особенно если дело касается близкого человека. Беда в том, что вел он себя по этому поводу хуже некуда. Мог, например, отметелить ее до полусмерти и заявить: «Вот что бывает, если не умеешь драться». Ничего себе забота? Я б ему за такое стрихнина в кофе. Потом Лидия погибла, и это его подкосило – ну да, потерявши, естественно, плачем, как же иначе-то? Вскоре после ее смерти он заболел.
Принесли пряное жаркое с овощным рагу, запах изумительный. Лерка оприходовала еще один бокал вина. Весело и тепло, голова идет кругом. И, главное, хорошо-то как, что она не Лидия!
– Моя задача – адаптировать ее к настоящей жизни. Для начала надо отжать всю потусторонщину. В смысле убрать, это наш профессиональный термин. Чем скорее призрачные воспоминания уйдут в область снов, тем лучше для Лидии. Если разобраться, это и есть сны. Мало кто из носителей МТ помнит промежуток между жизнями. Обычно присутствие такой составляющей осложняет случай, свидетельствует о сильной привязке человека к месту или к людям, с которыми он в прошлом общался.
– А что там, между жизнями? – ощутив неожиданный холодок, прошептала Лерка.
– Знать не знаю, – фыркнула Злата. – Может, там ничего особенного и нет. У ваших исследователей на Земле Изначальной есть целых четыре, если не ошибаюсь, гипотезы, которые объясняют и магию, и феномен МТ исключительно в рамках материалистической науки. Суть не в этом. Наша служба помогает носителям мнемотравмы полноценно включиться в жизнь, которая здесь и сейчас, а для этого надо окончательно убить и похоронить их прошлое. Знаешь, кто я такая?
Вопрос предполагал не ответ, а встречный вопрос, это Лерка отследила, несмотря на хмель, и послушно поинтересовалась:
– Кто?
– Можно сказать, я богиня смерти. Младшая богиня смерти. Моя работа – убивать те остатки, которые уцелели после визита главной смерти и мешают человеку начать новую жизнь.
Ага, психологиня тоже пьяная. На трезвую голову такое не выдашь.
– Тебе нельзя за руль, – язык слегка заплетался. – Надо будет вызвать такси.
– Вызовем.
– А машину отсюда не угонят? У тебя красивая машина…
– Пусть рискнут, если здоровья не жалко. Там чары от угона, дедов подарок. Он колдун высшего класса, ходить уже не может, зато левитирует вместе с креслом. Ты кушай, чтобы в голову не ударило. Поедем-то на такси, но до него еще нужно доползти.
Пустые тарелки унесли, пообещав взамен кофе и десерт. Младшая богиня смерти вернулась к прежнему разговору:
– Лидия не должна встречаться со своим бывшим. Когда она говорит, что хочет с ним попрощаться, – это для прикрытия, не верь, обычная уловка эмтэшников. Ее как на веревке тянет туда вернуться, даже если она убедила себя в том, что собирается всего лишь в последний раз поговорить и сказать ему «прощай навсегда». И она не понимает, что возвращаться некуда, это тоже для эмтэшников типично.
– Любовник уже умер?
– Умер или нет, один черт. Ты представь себе их встречу: больной старик, еле-еле ходячий, неспособный выбраться за порог собственного дома, и тринад-цатилетняя пигалица. Чувствительная публика рыдает и рукоплещет, а я тихонько матерюсь. Кроме шуток, если он увидит Лидию в нынешнем воплощении, его же на месте удар хватит. Та, кого он любил, давным-давно умерла и сгорела на погребальном костре, пепел символически похоронили. Она помнит свои похороны, видела со стороны. После этого ей полагалось убраться оттуда на все четыре стороны, а она осталась, чтобы семь долгих лет спустя под завязку обеспечить меня работой.
Злата вылила к себе в бокал остатки вина.
– Думаешь, он ее испугается, как привидения?
– Не то. Для него будет шоком увидеть Лидию Никес вместо… Не знаю, как ее тогда звали, она не помнит своего прежнего имени. Боюсь, больного страдальца, и без того замученного угрызениями совести, визит Лидии доконает. Он ведь не ее так охренительно любил, а взрослую красивую девушку. Больше, чем красивую. Ох, Лерка, я на нее тогдашнюю поглядела… Всего разок, это волшба на один раз, но мне снесло чердак на несколько дней. Ходила сама не своя, и перед глазами это удивительное лицо. Подумалось: к лучшему, что ее уже нет. Если б я увидела ее не в магическом зеркале, а наяву, я бы или романтически влюбилась, хотя склонности к перверсиям за мной не наблюдается, или заболела бы от зависти – вот какое у нее было в той жизни лицо!
– Подожди, я что-то не совсем въезжаю… Как ты могла ее увидеть?
– Колдовство. Прапрапрадед расстарался, он еще не то может. У магов это называется «снять преджизненный слепок», и сделать это можно один-единственный раз, по второму уже не получится. Никто не успел нас с Кирсаном опередить, и я посмотрела на прошлую Лидию. Если бывает красота, опасная для рассудка наблюдателя, то это однозначно один из ее вариантов.
– Какая она была? И как вы это сделали?
– Кирсан посадил ее перед зеркалом, навел сонные чары. Нельзя, чтобы эмтэшник увидел себя прошлого, это может вызвать осложнения и свести на нет работу адаптера. Лидия себя не видела. Когда в зеркале появилось изображение, мы с прапрапрадедушкой оторопели, было впечатление чего-то до слез нереального. Такими рисуют эльфов. Овал лица удлиненный, щеки немного впалые, изящные правильные черты, как на серебряной чеканке. Темные волосы падают на плечи, ни косметики, ни украшений. Глаза, разумеется, были закрыты, как у живой Лидии, и не могу сказать, какого они цвета. Образ держался несколько секунд, потом растаял – уже насовсем, больше никто не сможет его вызвать. Лерка, эту девушку из зеркала я должна убить, чтобы она умерла окончательно и уступила место Лидии Никес. Как ее вспоминаю – до сих пор мурашки по хребту, не от страха, а самой непонятно, от какого чувства. Это притом, что чувства я умею разбирать на составляющие и раскладывать по полочкам, ибо работа у меня такая. И еще, в Лидии из зеркала было что-то неясное, как улыбка Джоконды. Знаешь, надеюсь, эту древнюю картину? Не обижайся, многие ваши туристы не понимают, о чем речь, если спросить у них что-нибудь в этом роде, я уже сталкивалась. Древние корни у нас одни, и мы, жители Долгой, помним о нашем общем прошлом больше, чем те, кто остался на Изначальной. Чертами лица прежняя Лидия совершенно не похожа на Джоконду, а впечатление возникло похожее: словно там какая-то загадка, и я не смогла ее разгадать, даже формулировку этой загадки понять не сумела. Несколько секунд – слишком мало, но так называемые преджизненные слепки дольше не держатся.
Шаги, деликатный перестук деревянных бусин. Капучино, украшенные незнакомыми ягодами взбитые сливки, разноцветное суфле. Лерка, подумавшая было, что больше в желудок ничего не влезет, решила, что это по-любому съест.
– Я-то чем могу помочь? – спросила она, припомнив, ради чего ее так шикарно кормят.
– Мне нужны любые привязки к реальности – конкретные места, названия, имена. Только имей в виду, у Лидии там целый пласт каких-то совершенно невероятных картинок: горы с каньонами и снежными шапками, уцепившиеся за уступы деревья с белыми плакучими ветвями, висячие мостики над бездонными ущельями, это больше похоже на ваше кино, чем на нашу действительность. Если где-то за Лесом и есть такие горы, люди там не живут, и Лидия никак не могла там побывать.
– А рудники? Они разве не в горах?
– Сутулый хребет к северу от Лаконоды не имеет ничего общего с той головокружительной фантасмагорией, которую описывала Лидия. Мохнатые горы поблизости от Магарана тоже другие – приплюснутые, заросшие, их макушки торчат из елажника, будто каменные купола.
– У вас же еще Кесуанские горы есть, где черный оплот зла Темного Властителя Мерсмона! – с энтузиазмом припомнила Лерка.
Злата словно бы невзначай проделала пальцами правой руки непонятное движение – оберег, что ли, отводящий знак? Необходимая мера безопасности или просто суеверие? А то надо бы тоже научиться.
– По словам Лидии, там было красиво, а в Кесуане пейзажи уродливые и неприятные. Разве ты не смотрела картинки? Не похоже на то, о чем она рассказывает.
Ага, эту несусветную жуть Лерка видела: смахивает на дизайн качественного такого ужастика или виртуального квеста, где все черное, слизистое, зловонное, эффектно омерзительное.
– Туда экскурсий не бывает? Хотя бы неофициальных, без рекламы…
– Нет, – отрезала Злата, как будто враз протрезвевшая, в ее голосе появились строгие учительские нотки. – Это закрытая территория. В первое лето после Темной Весны там побывала группа студентов Кордейского университета, балбесы рванули в экспедицию на свой страх и риск. Назад вернулись не все, а те, кто все-таки сумел уйти оттуда живым, через некоторое время или умерли странной смертью, или посходили с ума. Так что выбрось из головы, это тебе не игрушки.
– Ладно, я же просто так спросила…
– Лидия вначале все мне рассказывала, но потом наглухо закрылась. Переходный возраст плюс ее тихое упрямство, которое так бесило крутого любовника. Я бы хотела с ним переговорить. Скорее всего, он не отказал бы мне в помощи, прежние близкие носителей мнемотравмы обычно соглашаются сотрудничать и сообщают полезную для нашей работы информацию. Это человек с жестким деспотичным характером, но далеко не дурак, и некрасивая девочка-заморыш вместо прежней возлюбленной ему не нужна. Его заедает совесть, что он плохо обращался с Лидией, и я от него добьюсь, чего надо. Если она вспомнит, как его зовут или где находится его дом, ты мне скажешь, договорились?
Лерка кивнула. Потом неуверенно спросила:
– А вы сами не пробовали навести справки? Вы же государственная служба.
– Прямо-таки на больную мозоль. Пробовала, чтоб их всех… Известно, что это больной немощный старик, которого навещает какая-то сердобольная колдунья. Да, уже старик, сейчас ему должно быть лет триста, не меньше. Заболевание подцепил магическое, никаких сомнений. Колдуны набивают свои специфические шишки: или фатальные последствия рискового эксперимента, или неудачная попытка изучения очередной лесной фиговины, или дуэль с коллегой, который оказался круче, или стычка с серыми шаманками. В общем, возможны разные варианты, почему он докатился до такой жизни. Колдунья сумела отчасти ему помочь, однако здоровье бесповоротно угроблено. Кстати, эта тетка имеет какое-то отношение к смерти Лидии. То ли подстроила, то ли была рядом и не помогла… Причем она считает себя виноватой только перед ним, а не перед девчонкой. Возможно, имел место любовный треугольник. Во всяком случае, она к этому магу-инвалиду сильно привязана, раз регулярно его навещает и заботится. Место действия – разрушенный дом, эка невидаль, ветхого жилья в любом уважающем себя городе пруд пруди. Да, еще одна точная деталь – могила Лидии, она ее видела со стороны и запомнила. Белая плита без имени, на которой выбит какой-то рисунок вроде цветка или узора, и полукруглая колоннада. Я все это вкратце отписала по установленной форме и сделала официальный запрос. Такая вышла хохма…
Злата на мгновение скривилась и ловко подцепила миниатюрной гравированной лопаточкой ломоть суфле. Судя по ее гримасе, хохма была не то чтобы смешная.
– Так и не удалось их разыскать? – сочувственно предположила Лерка.
– Меня надули как не знаю кого. Некие высокопоставленные господа. Пригласили побеседовать, посулили точный адресок исстрадавшегося мужика, но сперва я должна кое в чем посодействовать. Им расшибись как надо, чтобы Лидия вспомнила, где лежит какой-то потерянный предмет. Якобы только она одна об этом в курсе. Такими честными глазами смотрели… Привела я девчонку, ее давай расспрашивать и заодно полезли в мысли, выяснили, что ни о каких потерянных предметах она знать не знает, расстроились, сделали нам ручкой и ушли. Ни обещанного адреса, ни «спасибо». Когда я прапрапрадедушке начала об этом плакаться, он усмехнулся и головой покачал: думай, Златка, с кем связываешься, сама виновата, эти господа только враньем и живут. Впрочем, выбора-то у меня не было. Не согласись я по-хорошему, они бы все равно учинили допрос, было бы хуже и мне, и Лидии. Дура, потому что поверила, будто они сдержат слово. А Лидия после этого перестала со мной откровенничать. Ей тогда было десять лет.
– А тебе сколько?
Лерка не задала бы такой вопрос в лоб, если б не алкоголь.
– Пятьдесят шесть. Но это не причина переходить со мной на «вы».
Понятно. Подвид С.
– Лидия сказала, что не может вспомнить ничего конкретного, и дом-на-слом она ищет наугад, так что вряд ли я тут сильно помогу.
– Поможешь так поможешь, нет так нет. Хотя бы постараешься, хорошо?
– Хорошо, – кивнула Лерка. – Вот одна подробность. Время от времени, когда колдунья надолго отлучается, любовник или напивается по-черному и все там разносит, или, может, к нему в гости кто-то приходит, они дерутся, и после этого все вдребезги поломано. Что было в точности, Лидия не помнит, ей от этих дебошей каждый раз плохо становилось, хоть она и была призраком. А потом, когда колдунья возвращается, они вместе с мужиком порядок в хозяйстве наводят.
– Правильно! – хмыкнула Злата. – Инвалид, еле дышит, на улицу не выползает, а нажраться и в собственном доме все расколотить – как же без этого? Последняя доступная форма героизма! Как только у бедной тетки хватает терпения с ним возиться… Вообще-то, об этом я уже слышала, но если что-то новенькое всплывет, обязательно скажи. А я тебя со своим прапрапрадедом познакомлю. Хочешь побывать в гостях у настоящего колдуна?
– Хочу.
Чудеса все-таки начинаются… Но сейчас Лерку мучила другая проблема: как бы исхитриться застегнуть обратно пуговицу джинсов, украдкой расстегнутую. Объелась ведь, бессовестно обожралась, а им сейчас отсюда уходить, а «молния» тесноватых штанов того и гляди расползется.
Эгле выслушала отчет Стаха с детски обиженным лицом, слегка покусывая малиновые припухшие губы. Расстроенно обронила, глядя в сторону:
– Надо было поторговаться, она только этого и ждала. А ты развернулся и ушел. Не бежать же ей за тобой…
Торговаться Стах не умел. Стрелять, драться на мечах и на кулаках, метать ножи, наводить справедливость (особенно по пьяной лавочке) – это всегда пожалуйста, а подъезжать на хромой козе к несговорчивым продавцам – ну, не наделила его природа такой способностью. Проще махнуть рукой и попытать счастья в другом месте.
– Хочешь, чтоб я вернулся туда и снова предложил денег?
– Бесполезно, ты упустил момент. Теперь она упрется и ни в какую не уступит. Трофана отъявленная стерва.
В интонации Эгле сквозило враждебное одобрение. Стах мог бы таким же образом восхищаться какой-нибудь серой мечницей: убийца, хищница, сука лесная – но, боги и дьяволы, как сражается!
На Дромадерские холмы он возвращался угрюмый, погруженный в растрепанные мысли. Как хочешь, так и добудь ей чертову свеклу. Хорошо, что луну с неба не захотела.
Янтарно-розовый вечер, безумие осипших автомобилей. Из дверей ресторанчиков и кафе в цоколях старых зданий с обшарпанной штукатуркой, напоминающей добела истрепанные географические карты, вырывается разудалая музыка.
Завернул в дешевую забегаловку, выпил кружку пива. Ощущение, что во всей этой истории есть что-то крайне противное, как еле уловимый запах от ботинка, наступившего на размазанный по тротуару собачий сюрприз, было настолько сильным, что хотелось нарезаться до бесчувствия. Стах не стал потакать этому желанию, набирался он только в компаниях. Сейчас он сделает иначе: выяснит, в чем дело.
Лоточники, выползавшие на улицы ближе к вечеру, предлагали прохожим вареные кукурузные початки, пригоршни бобовых стручков, кульки с солеными и засахаренными орешками, жареные семечки и дешевые матерчатые зонтики. Ага, зонтик надо купить. Свой опять где-то посеял, а в небесах, пока еще золотых без темени, уже плавает бледная погань с пучками шевелящихся отростков. Что-то они сегодня рановато появились…
Медузники нападают на неподвижные или медлительные объекты, не настолько они проворны, чтобы поймать того, кто хладнокровно уворачивается от змеящихся в воздухе мохнатых щупалец. Как можно стать жертвой флегматичного упыря, если ты здоров, не пьян, не спишь на ходу и не считаешь перекидников на карнизах, – это у Стаха в голове не укладывалось, и тем не менее после каждой ночи кого-нибудь везут в больницу с диагнозом «значительная кровопотеря», а то и в морг.
Для припозднившегося пешехода зонтик – предмет первой необходимости: летучие кровососы атакуют сверху.
Темных и однотонных с претензией на элегантность не нашлось, пришлось удовлетвориться тихим ужасом из линялого пестрого ситчика – в прошлой жизни юбка или занавеска. Зато остов хороший, массивный, из крепкого дерева.
До своей первой хаты Стах добрался в сумерках. На чертов грим ушло с полчаса, а потом, уже на лестнице, спохватился, что забыл бусину, активирующую чары личины. Пришлось возвращаться. Выйдя из подъезда, поглядел вверх: так и есть, упырей налетело вчетверо больше обычного.
– Видать, у них сегодня праздник, – заметил, взглянув на него, куривший на крыльце пузатый мужчина в затрапезной пижаме, шлепанцах с матерчатыми розочками и дорогим черным зонтом под мышкой.
Стах прошел мимо, не поддержав разговора. Знал он, когда у медузников бывают такие праздники.
Горят фонари, никесовский супермаркет сияет в темноте громадной хрустально-золоченой игрушкой. Народ нервничает, держится освещенных мест.
На трамвае с пересадкой до Тянги, а там до второй хаты четверть часа быстрой ходьбы. «Пьяным шагом» – это спасает не только от яблочных огрызков из окон в негостеприимном Закерамье, но и от вылетевших на охоту кровопийц. Сверху доносится вкрадчивый шелковый шелест. А что сейчас творится на Танаре… Толку-то об этом думать: все равно ты здесь, а не там и никому ничем не поможешь.
По-болотному сырой и затхлый воздух тянгийской улочки (под землей прорвало трубу, жижа просачивается в газоны) всколыхнулся от пронзительного крика.
За углом. Две женщины и три медузника. Самое скверное, что стрелять нельзя – собственная кровь у небесных гадов едкая, оставляет ожоги, которые долго не заживают. Кажется, соки медузников добавляют в средства для удаления ржавчины.
Жертвы жались к стене пахнущего плесенью дома с закрытыми ставнями и запертым подъездом. Стах наотмашь врезал сложенным зонтом по извивающимся щупальцам. Удар был настолько сильным, что белесый купол содрогнулся, некоторые из отростков скрючились, пострадавшая тварь отлетела в сторону. И ты получи. И ты тоже. А еще хочешь?
Другие упыри, болтавшиеся на уровне крыши трехэтажного дома, нападать не спешили. Жрать охота, а по хваталам получить неохота, лучше попытать счастья в другом месте. Не такие уж они безмозглые.
– Фонарик, – всхлипнула пожилая женщина. – Мы шли с фонариком, уронили его… Обычно свет их пугает, а сегодня совсем обнаглели, куда власти смотрят… Еще вон канализация улицу топит, а мы коммунальщикам за что деньги плотим!
Та, что помоложе, рослая и призывно накрашенная, подобрала электрический фонарь, не желающий включаться после удара об асфальт, и один на двоих старомодный зонт с бахромой.
– Я провожу, – предложил Стах. – Вам далеко?
Они жили через три переулка отсюда. Медузники сопровождали их стаей, угрожающе подергивая черно-белыми щупальцами, но атаковать остерегались. Время от времени Стах вертел над головой сложенным зонтом, со свистом рассекая воздух, это помогало держать тварей на расстоянии.
На пороге его приглашали выпить чаю, молодая игриво и многозначительно улыбалась. Он сослался на спешку, попрощался и пошел своей дорогой. У него есть Эгле. Только почему в ответ на эту мысль шевельнулось в душе не теплое чувство, а непонятная настороженная горечь?
Хуста пытался навести порядок в видавшей виды квартире с потолком в потеках, обоями, выглядевшими так, словно об эти стены яйца на яичницу разбивали, и старой мебелью, по всей видимости благополучно пережившей Темную Весну. Ставни на всех окнах наглухо задраены: Хуста балбес, но не дурак, которому жить надоело.
Наводить порядок было с чего: перед тем как уснуть, свернувшись среди газетных клочьев на облезлой подвесной полке, Шмыга вволю порезвилась и все, до чего дорвалась, расшвыряла. Ее хозяин ползал на четвереньках, собирая катушки с остатками цветных ниток, тронутые ржавчиной скрепки и кнопки, крышки от пивных бутылок и костяшки домино.
– Оставь, – понаблюдав за его возней, посоветовал Стах. – Кому оно надо?
– А я думал, твое… – недомаг с некоторым трудом поднялся на ноги, распрямился, кряхтя, и плюхнулся в обитое потертым серым штофом пружинное кресло, отозвавшееся утробным звуком. – Она любознательная, как что увидит, ей надо посмотреть, в лапках подержать, а потом не кладет на место. Не человек ведь.
– Трофана вас с ней за это на улицу выкинула?
– И за это тоже, – Хуста расплылся в обезоруживающей улыбке. – А тебе эта ведьма зачем сдалась?
– Не сама ведьма, а то, что можно у нее купить. Мне нужен истинный «свекольный зуб». Слыхал о такой штуке?
– Ценная, редкая, обладает уникальными свойствами. Не скажу какими, потому что не знаю, но для тех, кто знает, игра стоит свеч. И что за проблема, денег не хватило?
– Она вообще отказалась эту мерсмонову свеклу продавать. Согласна поменять на кесейское ожерелье, которое есть у Клаурамца с улицы Забытых Песен. Тоже маг, занимается консервацией.
– Знаю. Для себя берешь?
– Я в этом деле доверенное лицо влиятельной персоны.
– Тогда понятно. Влип ты, друг Равул. Мое мнение недорого стоит, но, по-моему, накрепко влип.
Стах сперва чуть не спросил «какой еще Равул», вовремя спохватился – это же его нынешнее конспиративное имя! – и поинтересовался:
– С чего ты взял?
Спокойным тоном, хотя на душе скребло, словно хрещатка за плинтусом. Ему ведь тоже казалось, что влип, и услышать подтверждение со стороны, пусть даже от раздолбая Хусты, радости мало.
– А ты вроде как в сказку попал. Один посылает к тому, тот к другому, другой к третьему, и каждому добудь какую-то невидаль. С доверенными лицами солидных покупателей так не поступают. Кого-то здесь держат за дурака – или твоего нанимателя, или тебя. Не обижайся, Равул, я сам дурак, на то, что я говорю, можно не обращать внимания. Мы со Шмыгой ребята простые.
– Ладно, – потрепав по загривку воющего в душе пса, смирился Стах. – Своему нанимателю я серьезно задолжал, поэтому по-любому обязан это поручение выполнить. Что скажешь о Клаурамце?
– Складская крыса. Педант, чистюля, придира, коллекционер. Они с Трофаной на ножах, и спереть у него что-нибудь раритетное она может захотеть чисто для того, чтоб ему насолить. В молодости были женаты, не сошлись характерами, а как маг, она, заметь, на порядок сильнее. Улавливаешь, какие отношения? Он для нее половую тряпку из прихожей не уступит, не то что ценное ожерелье.
Стах хмыкнул.
– А если не для нее? Если я приду сам по себе и предложу хорошую цену?